Текст книги "Все начистоту. О хоккее и не только"

По весне проводился Кубок Москвы среди команд нескольких возрастов. И в четверку наряду со «Спартаком», «Динамо» и «Локомотивом» пробилась и наша заводская команда из второй группы. Здесь уже играли «вкругаля» – каждый с каждым. Финальный турнир проводился в Сокольниках. В спартаковском районе, где я футболом занимался. Встречались с главным фаворитом – «Спартаком». Мы повели 2:1. Обе шайбы я забросил, а под занавес, почти успевая вернуться в оборону и перехватывая пас вдоль ворот, потянулся клюшкой – и шайба отскочила в наши ворота. А болельщики, которых, кстати, собралось немало, неоднозначно этот эпизод восприняли: «Да этот паренек летом за футбольный «Спартак» гоняет – вот и помог своим!..» Закончили весьма почетной для нас, заводчан, ничьей – 2:2.

Тогда-то Игумнов и увидел меня на льду в первый раз. Уже не стал меня грузить какими-то непонятными формальностями, далекими от хоккея, а взял инициативу в свои руки и занялся хлопотами по моему переходу. К моему удивлению (да и сожалению тоже), мой «трансфер» из родного клуба в клуб любимый сопровождали нешуточные перипетии. Дошло до того, что женщина по фамилии Живоглядова почему-то была категорически против моего перехода в спортклуб первой группы и даже где-то прилюдно обозвала меня, 13-летнего мальчишку, «предателем»! В общем, сотрудники спартаковской школы после соответствующих разъяснений Игумнова рьяно взялись за дело и в конце концов решили мой вопрос с коллегами из заводского спортклуба.

У Захарова поначалу возникла на меня какая-то обида. Но потом оттаял. С пониманием отнесся к моему решению. Сознавал же Вадим Васильевич, что одно дело «Серп и Молот», а совсем другое – «Спартак». Зла не держал на меня. По-доброму расстались.

Спустя годы судьба удивительным образом свела меня с Захаровым, когда он недолгое время работал администратором в сборной Союза. Замещал временно отстраненного Анатолия Владимировича Сеглина – профессора в этом деле. А для Вадима Васильевича, настоящего интеллигента и настоящего детского педагога, эта специфическая работа была совсем чужеродной.

Увы, прожить моему первому учителю суждено было немного. Болезнь крови прервала его жизнь. Сорок пять лет было ему отмерено судьбой…

Мать с отцом так ни разу и не побывали на хоккее. Не видели младшего сына в игре. Недосуг им было. Да и далеки были от спорта, который, к их удивлению, давал возможность зарабатывать на кусок хлеба. Я втайне мечтал в один прекрасный день увидеть кого-нибудь из них на трибуне. Но ничуть не обижался на то, что этого так и не случилось.

Отца не стало, когда я уже стал трехкратным чемпионом мира.

А мама как-то следила за моими успехами и даже застала начало моей тренерской карьеры.

Глава 3
Переправа

Сколько же в судьбе хоккеиста отчетливо видимых и едва заметных, будто кем-то специально замаскированных препятствий.

Со стороны все кажется замечательным и все представляется в радужном свете. Увлекся мальчишка зимней забавой, стала она для него ежедневной потребностью, и пацан твердо решил освоить хоккейные премудрости и посвятить этому лучшие годы жизни. Как в сказке, тут же достиг желаемого, добился всего, что видел когда-то лишь во снах.

Увы, чудеса бывают только в сказках. Каждый известный хоккеист вспомнит немало препятствий на своем пути к той поре, когда все сошлось воедино: классная игра, приносившая радость самому мастеру и изумлявшая публику, громкие победы во славу родного клуба и во славу родины, приход славы и материального достатка.

Исключения крайне редки. Чтобы мальчишка рос, каждый год становясь выше ростом и шире в плечах, набираясь опыта в игре и в жизни, и в итоге добрался до высот спортивного мастерства без остановок, без откатывания назад и повторного прохождения каверзного участка – подобное встречается один раз на миллион. Мне грех жаловаться на обстоятельства своего восхождения к большой игре. Не могу и упрекнуть себя за какие-то особо серьезные недоработки на длинном и извилистом пути к спортивным высотам.

И все же хочу вспомнить особенно каверзный участок восхождения – образно говоря, при переходе из умеренно крутой лесистой зоны в зону скал.

У обычных юношей этот период называется переходным возрастом. Молодые технари и гуманитарии учатся в обычных или специализированных школах, а затем идут учиться дальше или работать. Спортивный же парень отсиживает кое-как на уроках в обычной школе и рвет жилы в школе спортивной. Когда сверстники разбегаются по училищам и институтам, он продолжает тренироваться и играть, стремясь сделать спорт своей профессией.

Однако конкурс здесь так высок, что ни на одном факультете МГУ подобного не бывает. Там если 10 абитуриентов на одно место претендуют, конкурс считается колоссальным. У абитуриентов Щукинского училища, или Щепкинского, или школы-студии МХАТ – по 50 человек на место. А в хоккее конкурс в разы выше, уж поверьте мне.

Обо всем этом я в 15–16 лет не задумывался. И это как раз тот случай, когда лишние раздумья и расчеты, колебания и сомнения только бы навредили.

«Да что вы от человека хотите – у него же одна извилина в мозгу!» Частенько так язвительно отзываются о спортсменах. Но у меня действительно была одна мысль в сознании – хоккей!

Хоккей меня интересовал. Хоккей меня волновал. Хоккей заполнял всю мою жизнь. И в этом была моя большая удача.

Ради достижения высокой цели человеку часто приходится жертвовать многим, концентрируя усилия на одном направлении. Достаточно почитать биографии выдающихся деятелей науки и искусства, чтобы убедиться в этом. Я не отношу себя к личностям такого масштаба, но совсем уж скромничать не стану: я прошел сумасшедший по сложности и количеству претендентов на одно место конкурс, а затем, проходя хоккейные университеты в ранге игрока команды мастеров, не затерялся и там.

Возвращаюсь к юношеской поре. Вроде бы все хорошо, все гладко складывается. Ты растешь, физически крепнешь, прогрессируешь в игре, являешься одним из лидеров команды, похвалу тренерскую слышишь куда чаще, чем замечания. Ну чего ради беспокоиться? Напрягаться лишний раз? Почему не позволить себе раз в кои-то веки вечерние развлечения?

А я и беспокоился, и напрягался, и практически не позволял себе даже в свободное время ничего такого, что хоть немного могло повредить моему физическому и эмоциональному состоянию, что завтра-послезавтра могло негативно сказаться на тренировке или в ходе матча. При этом аскетом не был. Просто инстинктивно сосредоточился только на спорте и поэтому не ощущал никакого душевного дискомфорта.

Старался избегать обычных соблазнов, которые подстерегают мальчишек в этом возрасте, например покурить и почувствовать от этого себя взрослым мужиком. Я затянулся как-то раз, но закашлялся, да и во рту запах неприятный появился. Подумал, ну что за радость такая, которая к тому же очень вредна для здоровья? К этой теме я больше никогда не возвращался.

Ребята моего возраста могли выпить водки или вина, чтобы почувствовать себя раскованными, встав вровень со взрослыми людьми. Но дегустация «беленькой» вызвала у меня только неприятные ощущения, в чем-то схожие с тестом на табак. Сухое вино не было столь неприятным, но желания повторить процедуру возлияния не возникло.

Девочки – деликатная сфера. Парень, который не заглядывается на симпатичную одноклассницу или на фигуристую соседку из дома напротив, может сойти за чудака. Юношество – пора первых романтических увлечений. И я не избегал девчонок, волновался и робел при первом свидании. Но сказать, что страдал бессонницей из-за девочек, что часами поджидал свою избранницу около ее подъезда, не могу.

Итак, три самых распространенных юношеских соблазна, которые в переходную пору часто сбивают парней с намеченного пути, обошли меня стороной. Ничто не отвлекало долговязого спартаковца Сашу Якушева от его любимого до безумия хоккея. Кроме… футбола. Летом отводил душу на большом зеленом поле или на площадке для обычного дыр-дыра, так раньше мы называли мини-футбол с хоккейными воротами. Мог, конечно, и травму получить, но не двигаться мне было противопоказано, да и эмоций получал в этой игре сполна.

Вообще при переправе из молодежного хоккея во взрослый существует вот какая особенность. Одни ребята развиваются в физическом плане быстро, а другие значительно медленнее. Акселераты выделяются на льду благодаря скорости, напору, жесткости, агрессивности, они помногу забивают и, бывает, буквально тащат за собой команду. О них лестно отзываются тренеры, пророча светлое будущее, болелыцицкая молва определяет их в звезды. Однако пройдет год, другой, третий, и на первый план выдвигаются уже другие имена – те, кто позже физически сформировался и кто обладает более высоким мастерством. Судьба акселератов в мужском хоккее частенько бывает незавидной: либо оседают во второразрядных клубах, либо вовсе заканчивают со спортом.

Эта участь меня не постигла, хотя в полном смысле этого слова я и не являлся акселератом. Если и выделялся среди сверстников, то лишь ростом, а по остальным физическим параметрам никого не опережал, в чем-то даже уступал им, например в гимнастических упражнениях на ловкость и в некоторых занятиях со штангой.

Классическая иллюстрация этим ускорениям-торможениям в «физике» – история Валерия Харламова. В 15—16-летнем возрасте играл в команде ЦСКА своего 48-го года рождения и лидером не считался. Небольшого росточка и отнюдь не широкоплечий, правда, быстрый и маневренный, с отличной техникой и игровой смекалкой. Но куда ему было до капитана команды Володи Богомолова? И уж совсем далеко – до Саши Смолина. Высокий. Сильный. Катил. Обводил чуть ли не всю пятерку соперников. Забивал почти в каждом матче «авоську»… Ну все было при нем! О Смоле судили да рядили заядлые болельщики, посещавшие вдобавок к главным матчам игры молодежных команд: дескать, растет игрочок на загляденье!.. Сашу я хорошо знал, поскольку начинал он на «Серпе», а оттуда перешел в школу ЦСКА. Действительно, выделялся среди ребят своего года рождения.

А где спустя два-три года очутился Смолин и где Харламов?

Харламов – из семьи рабочего. Мальцев – тоже. Михайлов, Старшинов, Фетисов, Макаров… Да кого ни возьми из хоккеистов – почти все выросли в семьях, которые принято было называть простыми или рабочими. В этом есть своя закономерность – мальчишка растет в обстановке простой и скромной, в доме все трудятся, отец пашет на заводе или на стройке, никто с детьми не сюсюкает и не балует их, лишь бы делом был занят да по улице не шатался.

Моя увлеченность спортом восторга у родителей не вызывала. Зато был я при деле, не болтался и не бездельничал. Им было не очень понятно, как на кусок хлеба буду зарабатывать и какое ремесло освою. Но они проявили терпение, и после первой зарплаты в «Спартаке», отданной матери до копеечки, немного успокоились, смирившись с тем, что младший сын, в отличие от старшего и среднего, не пошел на завод «Серп и Молот». И отец с матерью согласились с моим выбором и не выказывали ни тревоги, ни обеспокоенности. Видели, что времени и сил спорт с каждым годом отнимает все больше. Я трудился почти без выходных, не давая себе поблажек. Это, надеюсь, вызывало у родителей уважение.

Не каждому юному спортсмену приходит в голову мысль о том, что в переходную пору необходимо много вкалывать и обходиться практически без досуга, без развлечений. Я же такую жизнь принимал как должное. И благодарил судьбу за то, что позволяла мне двигаться к намеченной цели. По чуть-чуть, зато каждый день.

В кругах молодежного хоккея привечали молодого спартаковца Якушева, был я известной фигурой, но под град комплиментов и авансов на безоблачное будущее не попадал. Что, кстати, меня вполне устраивало. Суета и шумиха вокруг собственной персоны – все это не для меня.

Вот кто гремел по Москве, так это Витя Еремин. Играл в ЦСКА за 46-й год. Играл просто замечательно. Публика (а в те годы на матчи юношеских и молодежных команд народу часто собиралось больше, чем сегодня на некоторые матчи ЦСКА и «Спартака») приходила в восторг от того, что творил на льду Еремин. Чтобы легче было представить себе масштаб его дарования, добавлю: Володя Викулов и Витя Полупанов были необыкновенно хороши (в 60-е они с Анатолием Фирсовым составят мощнейшее звено сборной Союза), но и они оказывались в тени Виктора Еремина.

И что в итоге получилось? В «основу» ЦСКА даже не пробился. А там при Тарасове не церемонились с новичками: не показал себя – на выход! Еремин ушел в «Динамо», там недолго поиграл и исчез с горизонта. Подробностей не знаю. Слышал, что не выдержал тарасовские занятия по атлетизму. Но более вероятно, что его характер не выдержал испытания на прочность.

Без настойчивости и упорства, без крепкого характера эту переправу из молодежной команды в команду мастеров не одолеть. В этом я убежден.

Про себя скажу так. Мне помогли одержимость хоккеем и влюбленность в «Спартак». Полная сосредоточенность на спортивном деле. Полная самоотдача. И потому не могу припомнить каких-то ярких проявлений силы своего характера в ту пору своей жизни, никаких образцово-показательных поступков.

В общеобразовательной школе даже самый способный ученик ходит в тот класс, где учатся его ровесники. Исключения делаются для вундеркиндов. В спортивной школе с уклоном на игровые виды бывает принципиально другой расклад. Мальчишка начинает учебу вместе с одногодками. Если начинает бурными темпами прогрессировать, значительно опережая одноклассников, то его подключают к команде, в которой собраны ребята на год старше. Они физически мощнее, они дольше занимаются в секции, за их плечами больше сыгранных в различных турнирах матчей. А на стороне «выскочки» быстрота катания и быстрота мышления, техника владения коньком и клюшкой, неуемная жажда играть и стремление к совершенствованию. Такое подключение к более взрослой команде – лакмусовая бумажка, указывающая на незаурядность юнца и на то, что из него может выйти толк.

Вот таким «выскочкой» был и я. Как-то думал о годах своей спортивной школы и вспомнил те периоды, когда играл в командах сверстников. Любопытный факт – а я ведь только два сезона играл с ровесниками: сезон в секции завода «Серп и Молот» плюс сезон в спартаковской школе. И все! Остальное время моими партнерами являлись старшие ребята. Больше скажу. Играл с ребятами 45—46-го годов рождения и даже в команде 44-го года. А несколько раз выставляли меня за команду 43-го года! Вы только представьте: 15-летний Якушев играл с 18-летними хоккеистами в матчах за московский «Спартак»! И это происходило параллельно с играми за свою команду однолеток, никто не освобождал меня от этой обязанности.

В том возрастном диапазоне, когда происходит наиболее бурное развитие юноши, разница в один год представляет собой дистанцию огромного размера. Это целый комплекс личностных характеристик, которые разительно меняются с каждым прожитым годом. После 18–20 лет различия стираются, спортсмены находятся в равных условиях, а формально отличаются лишь игровым опытом на уровне команд мастеров. К чему я клоню? Да к тому, что юноше, играющему в официальных турнирах за более взрослую команду, впору присваивать «северный коэффициент», учитывающийся при расчете зарплат тех, кто работает в сложных климатических условиях. Кстати, подумал об аналогии: я ведь тоже при игре за старших одноклубников получал втрое и впятеро больше, чем мои ровесники, получал то, что намного ценнее денег, а именно игровую закалку и опыт действий в трудных условиях. И условия эти способствовали росту моего мастерства.

В переходном возрасте соревновательной практики у меня набиралось хоть отбавляй. Не пойму, как все успевал и как сил хватало. Причем каждая игра со старшими товарищами становилась вызовом: а смогу ли соответствовать их уровню? Буду ли полезен на площадке? Не затеряюсь ли?

Как правило, обедни не портил и домой возвращался в хорошем настроении, хотя и уставшим после сверхнормативной нагрузки, гордым от мысли, что во взрослой компании не затерялся. Ну а перепады в игре, конечно же, были, без них не бывает спорта.

В школе «Спартака» тех лет, то есть в начале 60-х, пожалуй, только я так часто играл в более взрослых командах. А вообще подключение к старшим по возрасту игрокам – хрестоматийный штрих в биографиях хоккеистов или футболистов, впоследствии ставших известными мастерами.

При этом продвижение по лестнице через несколько ступеней не гарантировало мне легкой переправы в мужской хоккей. Гарантия – это слово вообще не из спортивного лексикона. А вот гарантом того, что я не буду нос задирать (хотя по натуре к этому и не склонен), например, после игр за команды более старших возрастов, безусловно, был Александр Иванович Игумнов.

Личность самобытная. С непростой судьбой. В молодости прекрасно играл в русский хоккей. За отчаянность, за темперамент болельщики дали ему прозвище Сатана. В «Спартаке» – с самого начала образования общества. Воевал. Вернулся в любимый клуб и несколько десятилетий служил ему верой и правдой. По тому, что Александр Игумнов значил для хоккейного «Спартака», его можно, пожалуй, сравнить с Николаем Петровичем Старостиным в «Спартаке» футбольном.

Про таких, как Игумнов, говорили: «С ним не забалуешь!» Но подобных хоккейных наставников было в стране немного. Вспоминается еще Александр Николаевич Виноградов из школы ЦСКА. Тоже личность незаурядная. Во многом благодаря этим тренерам ведущими школами в столице были цеэсковская и спартаковская, мы с армейцами рубились на городских первенствах во всех возрастных группах.

При всей его требовательности под началом Игумнова здорово работалось. Очень способствовало этому чувство юмора, и все к месту, и все по делу, и все весело. Бывало, проигрываем матч, разрыв в две шайбы, сидим в раздевалке приунывшие, а Александр Иванович заходит и не разнос устраивает, а рассказывает что-нибудь курьезное из своей богатой на события жизни, после чего все преображается – выходим на третий период и рвем соперника! Но под горячую руку ему лучше было не попадаться.

Интуицией на юные дарования Игумнов обладал исключительной.

В спартаковской школе росла и мужала на глазах тройка форвардов 48-го года рождения: Александр Клиншов – Владимир Шадрин – Владимир Бурмаков. Каждый был хорош и каждый считался перспективным. В те годы соревнования на первенство Москвы среди клубных команд разных возрастов проходили всегда на высоком организационном уровне и вызывали неподдельный зрительский интерес. Уровень хоккея тоже был достаточно высоким, а уж эмоции у игроков, понятно, зашкаливали. Обычно мы играли по воскресеньям, что было удобно всем действующим лицам.

Уже в начале 60-х, во многом благодаря педагогическому искусству Игумнова, наша школа стала высоко котироваться в городе. Спартаковская молодежь сумела даже чуть раньше команды мастеров стать конкурентоспособной в борьбе с ЦСКА за лидирующие позиции. Игры спартаковцев со сверстниками-армейцами были на редкость яркими по игровому содержанию и выплеску адреналина. Так вот, звено Шадрина было, пожалуй, сильнейшим в Москве и было известно по всему Союзу.

Крайние форварды смотрелись здорово. Володя Бурмаков – техничный, острый, праворукий, Саша Клиншов – хорошо катил, сбитый, агрессивный. Володя Шадрин в распасовке был безошибочен, читал игру мгновенно, но физически не впечатлял, а уж катание совсем неклассическое у него было.

На переправе из молодежного во взрослый хоккей в этой лодочке с тремя пассажирами произошло разделение. Бурмаков вообще на противоположный берег не доплыл. Не только в «Спартаке» не пробился, но и вообще след его пропал. Предполагаю, что не проявил морально-волевых усилий, которых требует эта самая переправа. Клиншову, мне кажется, не хватило какой-то малости в каждом компоненте мастерства, но его приметил Виктор Тихонов, который охотно приглашал в Ригу молодых игроков, не пробившихся в основные составы столичных клубов, в том числе динамовцев Петра Воробьева и Вячеслава Назарова, спартаковца Клиншова. И в рижском «Динамо» Александр считался хорошим игроком, выступал там долго.

А наверх пробился один только Володя Шадрин. Причем в команду мастеров, которую возглавил Всеволод Михайлович Бобров. Именно Александр Иванович Игумнов настоятельно рекомендовал Боброву взять Шадрина. Тогда почти всем осведомленным лицам, мне в том числе, показалось, что погорячился легендарный наставник спартаковской молодежи.

Я появление Шаброва (почему-то это прозвище приклеилось к Володе) в качестве моего партнера в звене, да еще на моем привычном месте в центре, встретил поначалу, мягко говоря, настороженно, если не сказать в штыки.

Забегая вперед, скажу, что по мастерам мне довелось поиграть в первое время в звене с центральным Георгием Савиным (45-го года рождения) и крайним Александром Залогиным (46-го года рождения). В клубе рассчитывали на них, и парни старались, но не получилось у них закрепиться в составе.

Тонкое это дело – переправа с берега левого на берег правый. Река уж больно норовистой бывает. И непредсказуемой.

Я мечтал играть за «Спартак», именно эта мечта была движущей силой, помогавшей мне осваивать хоккейные премудрости. Естественно, следил за выступлениями команды мастеров, радовался победам и огорчался поражениям. Позади были трудные времена для моего любимого клуба, когда спартаковцы обитали на нижних позициях турнирных таблиц. Сейчас трудно поверить, но бывали матчи, в которых команда еще до стартового свистка арбитра получала фору! Существовала такая практика в турнирах на призы газеты «Советский спорт»: в случаях явного неравенства сил у встречавшихся клубов в судейской – после матча! – вскрывался конверт с официальной бумагой, в которой было прописано, какой по величине гандикап получил заведомо более слабый коллектив. Тем не менее в большинстве случаев и эта «благотворительность» не спасала от проигрыша.

Пожалуй, начиная с сезона-1960/61 я старался выбираться на матчи любимой команды и смотрел на все широко раскрытыми глазами. Мне исполнилось четырнадцать лет. Возраст самых радужных надежд.

«Спартак» тогда занял лишь 6-е место. Но характер уже показывал частенько. Безропотно никому не уступал. И чем грознее был соперник, тем ярче себя проявляли игроки.

Вячеславу Старшинову было двадцать лет, Борису и Евгению Майоровым – по двадцать два. По мастерам играли вместе третий сезон. Возмужали, сыгрались и повели за собой команду. Я с восторгом наблюдал за их мастерскими слаженными действиями. Больше всего поражали их неистовость в борьбе, эмоциональная заряженность на игру, волевой запал.

Спартаковская тройка дебютировала на чемпионате мира 1961 года. Тогда советская сборная не сумела прервать затянувшееся отсутствие на высшей ступеньке пьедестала почета. Старшинов с партнерами вернулись с бронзовыми медалями, которые остались единственными в их сплошь золотой карьере. Они считались третьим звеном в сборной, что не помешало им забросить больше всех шайб, опередив даже Локтева – Альметова – Александрова. Когда бы эта тройка ни выкатывалась на лед, я верил в то, что ей любая задача по плечу.

Не только я, но даже умудренные в хоккее люди не могли тогда предположить, что уже через год «Спартак» станет чемпионом СССР. Рывок к вершине был фантастическим! Всего лишь за два года «Спартак» преодолел дистанцию немыслимой протяженности – с 17-го места в 1960 году до 1-го в 1962-м. Просто невероятный скачок.

Не так давно под своды ледового дворца «Сокольники» подняли вымпел с изображением человека, фамилия которого золотыми буквами вписана в клубную историю, но при этом мало что говорит сегодняшнему юному поклоннику клуба.

Александр Никифорович Новокрещенов и стал тем дирижером, под началом которого команда из аутсайдера превратилась в чемпиона. Назвал его дирижером и вспомнил, что в команде звали его Пианистом. Он любил музицировать, пел, вообще был всесторонне развитым человеком. В молодости играл в футбол и хоккей с мячом. До приглашения в «Спартак» целых восемь лет работал в Спорткомитете СССР. Любопытно, что сохранилась фотография, на которой запечатлен момент вскрытия конверта с информацией о величине гандикапа для спартаковской команды; процедуру проводит представитель всесоюзного спорткомитета Александр Новокрещенов.

Опыта конкретной тренерской работы в клубе у него фактически не было. Тогда как объяснить столь феерические результаты Новокрещенова в нашем клубе? Загадка не из простых. Дотошные историки хоккея откопали примечательную подробность. Оказалось, что в бытность тренером-функционером Новокрещенов несколько раз выезжал в составе делегаций в Канаду в целях получения новых знаний и нового опыта. Возможно, это помогло ему впоследствии.

Александр Никифорович был натурой увлекающейся и кипучей, артистичной, заряжал энергией игроков, верил в них и готов был защищать их от любых нападок со стороны. Призывал к динамичной игре в каждом эпизоде, к агрессивности и импровизации. Не ругал за удаление, если оно было получено в пылу отчаянной борьбы, не отчитывал за рискованное решение в игре, если оно было интересным по сути. Все это ложилось на благодатную почву – старшиновское звено буквально сминало всех на своем пути, а партнеры, видя, что это звено вытворяет, старались прыгнуть выше головы.

Новокрещенов был классным психологом. 12 апреля 1962 года в решающем поединке с ЦСКА нашу команду устраивала ничья. В хоккее добиться ее – дело весьма скользкое. Рассказывали, как он без устали твердил подопечным: «Никакой ничьей! Забудьте об этом. Только вперед!»

Интересный факт. Уезжая на эту игру с ЦСКА со спартаковской базы в Серебряном Бору, Александр Никифорович и капитан команды Борис Майоров объявили игрокам: «Забирайте все личные вещи и экипировку». Чтобы не было потом нужды возвращаться на базу. На что был прозрачный намек? На то, чтобы все решить в свою пользу в битве с армейцами. Сегодня или никогда! И никаких вредных мыслишек в голове – о ничьей, о переигровке в случае поражения…

Я был на том историческом матче. Знал одно местечко в лужниковском дворце, куда, придя задолго до начала игры, можно было сесть и не бояться, что тебя прогонят. Почему-то не продавались билеты на это место на трибуне за воротами. Смотрел и жутко переживал, ни с кем не разговаривал. Игра была нервной донельзя. Сначала повели армейцы. Наши игроки были скованны: шутка ли, в шаге от «золота» – первого для «Спартака» в истории! А тут еще соперник – мощнее не бывает.

Постепенно команда наладила игру, даже повела в счете. Но ненадолго. В третьем периоде, когда накал страстей зашкаливал, наши остались втроем, но Макаров, Старшинов и Кутаков выстояли под страшным натиском армейцев. Вскоре уже наши оказались в большинстве. Только у меня пронеслось в голове – вот сейчас бы забить, повести 4:3, а там и времени немного останется до конца, – как Виктор Кузькин перехватил шайбу и убежал к воротам Платова. Что тут началось! Наше первое звено со льда, кажется, вообще не уходило. Пошло на штурм. Старшинов прорвался на ударную позицию, везя на своих могучих плечах нескольких армейцев, и умудрился как-то бросить по воротам. На добивание первым поспел никем не прикрытый Евгений Майоров и с «лопаты» попал в верхний угол ворот. Концовка поединка прошла относительно спокойно. Сил не осталось ни у тех, ни у других.

После финального свистка началось ликование. Команда бросилась качать вратаря Анатолия Платова, который в одиночку отстоял весь сезон и блестяще сыграл в шести последних матчах. Спартаковцы радовались как дети, веря и не веря в привалившее счастье. На трибунах люди обнимались и целовались, кто-то чуть не плакал от радости.

Я был совершенно счастлив. Мой «Спартак» стал чемпионом Советского Союза! Мне 15 лет. Я – один из ведущих игроков молодежной команды. Подумал: «Вот бы мне когда-нибудь испытать на льду то же, что любимые хоккеисты!» Это я повторял и повторял про себя, находясь 12 апреля 1962 года, в первый День космонавтики, в «Лужниках» и видя себя там же, но только на льду, в каком-то неизвестном мне году. И вдруг обнаружил… слезы, катящиеся по моим щекам.

То были слезы парня, по уши и пожизненно влюбленного в хоккей.

Ничего подобного в моей жизни не случалось ни до, ни после этого знаменательного дня.