Текст книги "Не прикрывай открытых окон. Детектив"

Глава 4

В парадную залу губернаторской резиденции Михаил пришёл загодя. Оглядевшись, он выбрал для себя место в углу комнаты, подальше от окна. Окна зала были выложены витражным узором из разноцветного стекла и почти не пропускали света. Это было кстати, потому что при чтении завещания погибшего Олега Бурлакова Исайчеву хотелось забраться в уголок потемнее. Засев поглубже в кресло, Исайчев осмотрел место предстоящего действия.

Необычный, витиевато уложенный из разных оттенков коричневой доски паркетный пол напоминал мелко-ребристую поверхность песчаной дюны. Наступать на него было страшновато. Казалось, обязательно оступишься. Стены, затянутые жёлто-золотым гобеленом, излучали солнце. Украшали зал стеллажи из красного полированного дерева с посудой производства Гжели. Нарядно смотрелись и картины в золотистых рамах на широких зелёных атласных лентах, заканчивающихся большими бантами-бабочками. Строгим пятном выделялось огромное зеркало в чёрном кружевном обрамлении. Наперекор строгой классической обстановке зала весело смотрелся овальный стол, покрытый белоснежной атласной скатертью и отражающийся в глянцевом, цвета слоновой кости потолке. Он был уставлен блюдами с осенними ягодами и графинами с разнообразными морсами. Стол выглядел не к месту весёлым, даже озорным.

В зал без стука вошёл официант, он нёс поднос с горкой фруктов, но увидев Михаила, остановился, вопросительно воззрился на него.

– Кто распорядился так накрыть стол? – спросил Исайчев.

– Полковник Корячок! – по-петушиному выкрикнул официант.

– Ну-у-у…

– Приказал накрыть торжественно. Но спиртное не выставлять и пивом мероприятие не опошлять!

– Ну-у-у…

– Ну, вот… не опошляем.

– Продолжайте, – благосклонно согласился Исайчев, увидев, как в проёме незакрытой двери показалась фигура Ольги.

Она распахнутыми глазами осмотрела зал, остановила взгляд на официанте и, проследив направление его взгляда, увидела в углу комнаты мужа, просияла. Уверенно вошла, за ней просочился Роман Васенко. Он дождался, когда официант уйдёт, осмотрел помещение и, приметив у стены два стула, подхватил их и перенёс ближе к креслу, на котором сидел Исайчев. Поставил их по обе стороны от него.

– Если чё, оборону держать будем, – уверенно сообщил он. – Экспертиза полезной оказалась или как?

– Более чем… – отозвался Михаил.

– Ты теперь знаешь кто? – шёпотом спросила Ольга, и они с Васенко как по команде придвинули лица ближе к голове Исайчева.

В это время в помещение вошёл Алексей Слаповский. Вид у него был странноватый. Напряжённое, изрытое оспинами лицо. Тусклый, безразличный взгляд. Несвежие, будто подёрнутые инеем волосы. Вчерашняя, пятнами на серых щеках, щетина. Он, не обращая внимания на присутствующих, осмотрел стол и, присев к нему на рядом притулившийся стул, пододвинул ближе к себе большую чашку с алыми ягодами боярышника. Пошвыривая их указательным пальцем, принялся выбирать самые крупные, закидывать их в рот, выплёвывая семена в ладонь.

– О, Гамлет! Ёшь твою медь… – так и не услышав ответ на заданный Ольгой вопрос, прошептал Васенко, отстраняясь от Михаила. – Самодеятельность… Рассчитывает, что мы его другим не видели… болезный ты наш….

– Не юродствуй, Ромка, – одёрнула Васенко Ольга. – Ему действительно плохо. Жизнь пошла по другому пути. Весь в метаниях…

Слаповский в задумчивости поглощал ягоды боярышника, не обращая внимания на следователей и Ольгу, но изредка с опаской поглядывал на открытую дверь. Встрепенулся, когда в проёме появилась вдова Бурлакова Ирина.

Ирина едва кивнула только Михаилу, не удостоив взглядом сидящих рядом с ним Романа и Ольгу. Она медленным шагом прошла к столу, села напротив Слаповского.

Ольга отметила бархатный взгляд из-под татуажных бровей, слегка красноватый кончик носа, видимо плакала и припудрить не удалось. Губы в малиновой помаде. Ольга всмотрелась, и – ого! – под нарисованными бровями едва заметно выступали контуры своих, они были чуть ниже и делали глаза зрительно меньше. Та же тёмная полоска проступала над верхней, поправленной ботоксом, губой. У Ольги появилось ощущение, что в лице Ирины неожиданно проявляется другое лицо, лицо неизвестной женщины. Слаповский тоже вглядывался в Ирину и, вероятно, также увидел неряшливость в лице красавицы, скривился, навесив на физиономию брезгливую улыбку.

В коридоре послышались шаги. Судя по тяжёлому стуку каблуков, это была Эльза.

«Вот и улитка притащила свой домик», – подумал Михаил, наблюдая, как Эльза чуть боком вошла в дверной проём.

Фрау Леманн была одета в тёмно-фиолетовое вечернее платье с открытыми плечами. На согнутой левой руке висело меховое манто из серебристой каракульчи.

Сайрус появился вместе с Иваном Усачёвым. Усачев нёс чёрную кожаную папку, которую, как только они приблизились к столу, тут же передал адвокату. Сайрус окинул присутствующих значительным взглядом и значительным тоном произнёс:

– Я уполномочен Олегом Олеговичем довести до вашего сведения следующие его распоряжения…

– Зачем тратить наше время, – лениво перебил Бриона Слаповский и небрежно бросил в рот очередную ягоду. – Распоряжение утратило силу в связи с уходом из жизни распорядителя. Может быть лучше эти господа, – Алексей Иванович, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону следователей и Ольги, – расскажут нам о проделанной работе…

Эльза, соглашаясь, кивнула. Ирина поёжилась, закутываясь в чёрный шерстяной шарф, который ещё больше подчёркивал строгость её тёмно-синего костюма.

– Не торопитесь, господа! – Сайрус встал. – Я не могу прервать чтение документа, поскольку распоряжение по воле Олега Олеговича в случае его смерти превращается в завещание…

– Бросьте, Брион! – выкрикнул Слаповский, вскакивая с места. – Бумага нотариально заверена? Сомневаюсь!

– А ты не сомневайся, – осадил закипающего Алексея Ивановича Усачёв, и, вглядываясь в тёмный угол, обратился к Исайчеву. – Вам, Михаил Юрьевич, не кажется, что уже следует пригласить сюда недостающих людей? Чтение сей бумаги касается их напрямую…

– Они должны быть в 18:30, ещё семь минут. – Ответил Михаил, посмотрев на дверь. – Пусть пока присутствующие ознакомятся с подлинностью бумаг. Господин Брион, покажите желающим отметки нотариуса…

Адвокат поднял вверх прошитый документ и, повернув его, показал на обороте синие штампы и печати нотариуса.

Тишина, повисшая в парадной зале, густела с каждой минутой. Ольге захотелось крикнуть, чтобы разбить её вдребезги, но её опередил звук растворяющейся двери. Дверь открыл молодой человек. Открыл и застыл в ожидании, пропуская вперёд женщину. Даже Михаил, недавно расставшийся с Василисой, не узнал её. Сейчас перед ними стояла дама, право на равенство с которой не могло прийти ни в чью в голову.

– Бэмби! Черт тебя возьми! – воскликнула Эльза, вскакивая и привычным движением отшвыривая от себя стул. – Ты, как всегда, не к месту! Здесь семейные дела….

– Не тратьте, фрау Леманн, время на пустую болтовню, – одёрнул Эльзу Иван Усачёв, – проходите, Василиса, и вы, Олег Олегович. – Он указал рукой на два свободных стула по другую сторону стола, – вот ваши законные места…

Эльза отбросила накидку, подбоченилась, наклонила упрямо голову и пошла навстречу Василисе, цедя сквозь зубы:

– Я… сказала… пшла… отсюда… – но, не дойдя двух шагов, упёрлась в грудь сопровождавшего Василису молодого человека.

– Прочь, поц! – Эльза резко подняла голову и наткнулась взглядом на ледяные глаза парня, охнула. – Алька, ты?

– Ведите себя прилично, мадам, – бросил он, рукой отодвинул Эльзу в сторону, другую руку протянул Василисе. Она, чуть улыбнувшись, вложила кисть своей руки в его ладонь, и они пошли к столу. Когда Василиса села, Олег встал за её спиной, оглядев присутствующих, произнёс:

– Меня зовут Олег Олегович Бурлаков. Мою маму, я думаю, вам представлять не нужно. Мы здесь по приглашению Олега Олеговича Бурлакова. Вопросы ко мне есть?

– Садись, сынок, не торопись, – отозвался Усачёв, – какие к тебе вопросы…

Эльза, покачивая тяжёлыми бёдрами, подплыла к стулу, на котором сидел Усачев и, вперив взгляд в молодого человека, произнесла:

– Ты за меня не решай, Ванюшка. Поясни, парень, чьим сынком будешь? Этой сторожевой овчарки, – Эльза положила руку на плечо Ивана Васильевича, которую тот, дёрнув плечом, грубо скинул, – или моего братца?

Олег извлёк из нагрудного кармана джинсовой куртки листок бумаги и, разгладив её ребром ладони на поверхности стола, пододвинул его указательным пальцем ближе к Эльзе:

– Это, мадам, письмо отца, в котором он приглашает меня приехать в Россию. Вы знакомы с его подчерком?

Эльза пробежала глазами текст и, в ярости сжимая кулаки, вскрикнула:

– Подайте мне водки! Подайте, подайте…

Усачёв, неожиданно для всех, вынул из-под стола руку с зажатой в ней армейской флягой в виде миниатюрной канистры, протянул её Эльзе. Фрау Леманн схватила флягу, судорожно отвинтила крышку и, клокоча горлом, сделала несколько больших глотков. Плюхнулась на стул рядом с Усачёвым, откинулась на спинку стула, расслабилась, хитро подмигивая Ивану Васильевичу, изрекла:

– Да ты, дружок, никакая не сторожевая собака, ты у нас оказывается Царевна-лебедь. Из одного рукава вытряхнул сыночка с мамашкой, из другого фляжечку с коньячком. Коньячок хорош! Ирка, допей! Тебе тоже нужно… – и Эльза толкнула фляжку по атласной скатерти стола в сторону вдовы. – Давай, Брион, читай, какие ещё сур-рпры-ызы приготовил нам мой братец.

Брион присел и с торжественным лицом голосом телевизионного диктора на параде произнёс:

– Дело, которому я посвятил жизнь, в полном его объёме передаю…

* * *

Ольга, всё это время наблюдавшая за Эльзой, никак не могла понять, что с ней произошло. Она вдруг резко изменилась: вроде те же опущенные в брезгливой улыбке уголки потрескавшихся губ, чуть взлохмаченные рыжеватые волосы, выбившиеся из куцего хвостика, не способный выразить ни одной эмоции, накаченный ботексом глянцевый лоб, всё то же, что и было, может быть, может быть, выражение глаз?

– Да… – будто прочитав мысли жены, тихонько подсказал Михаил, – у неё как-то странно выцвели глаза… я раньше не замечал их цвет, а сейчас они…

– Она боится, что заросла её дорога в рай… – выдохнула Ольга.

– Поэтично, – заметил Роман. – Вы что, не слушали завещание? Он же ей ничего не оставил. Сыну бизнес, дочерям хоромы за бугром, жене питерскую квартиру и содержание, а ей ничего. Даже не вспомнил! Вот тебе и сурпры-ы-ыз!

– А себе? Что он оставил себе? Бурлаков не собирался умирать, – спросила Ольга, вопрошающе глядя на задумавшегося мужа. Михаил был здесь, но, судя по выражению его лица, вроде и не здесь тоже.

– Себе он оставил подарок Василисы – домик на острове в Керченском проливе, – ответил Роман, тоже вглядываясь в Михаила. – Бурлаков собирался уехать туда с Василисой навсегда. Михал Юрич, ты что? Готовишься к прыжку?

– А? – встрепенулся Исайчев, – помнишь, Роман, ты сказал: «Эмоция, вышедшая на уровень сознания, контролю не поддаётся».

– Это не Роман придумал, – поправила мужа Ольга, – а академик Наталья Бехтерева.

Михаил махнул рукой:

– Какая разница, кто сказал! Сказано верно. Научно доказано. И это главное.

Он встал и уверенно пошёл к столу, обращаясь к Бриону, спросил:

– Вы закончили?

– В основном, да! – закрывая папку, с выражением чувства собственной важности на лице, ответил Брион.

– Господин Слаповский, – твёрдо начал Исайчев, – давеча просил меня отчитаться о проделанной работе. Я готов.

Алексей Иванович сидел к следователю вполоборота. Он доедал ягоду боярышника. Кожуры и зёрен было уже так много, что Слаповский перестал сплёвывать их в ладонь и складывал туда же в блюдо.

– Знаете, господин следователь, – Слаповский медленно развернулся и теперь смотрел в лицо Исайчеву. Смотрел, нагловато прищуриваясь, – мне лично наплевать, чем закончилась ваша работа. Наплевать на вас, на хозяина и на всё, что здесь происходит. Зачем я здесь?! Дамы после оглашения документа офигели… А я что? Я не родственник, наследства не ждал… Оставит меня новый босс работать, останусь. Не оставит, пойду на пенсию. Стану на даче рыбу удить… – Слаповский отправил в рот очередную ягоду и, пожевав её, смачно сплюнул в блюдо с остатками боярышника.

– Алексей, не будь свиньёй! – закипела вдова. – Ты здесь, потому что для Альки ты был другом и он перед завершением дел хотел с тобой попрощаться, вероятно…

Видно было, как Слаповский напрягся, решив ответить Ирине, но Исайчев опередил его:

– Не совсем так, Ирина Витальевна, Олег Олегович решил и эту линию своей жизни завершить. Закончить, можно сказать, дуэль. Я намеренно попросил господина Бриона не всё зачитывать в завещании. Хотел, чтобы вы сосредоточились на его сути, а не нюансах.

Эльза отхлебнула коньяк из вернувшейся к ней фляжки, процедила сквозь зубы:

– Какое ты, погремуха, имел право дирижировать завещанием хозяина? Что читать, что не читать! Куда ты суёшь свой нос, поц?

Появившейся за спиной фрау Леманн Роман Васенко выдернул из её рук флягу, вернул её Усачеву и, наклоняясь к уху Эльзы, пророкотал:

– Если вы, фрау, уйдёте от нас в глубокое алкогольное опьянение, это будет не гут. Вы нам здесь нужны. Разрешите мне приземлиться рядом с вами?

Брион, дождавшись тишины, пробежал по тексту взглядом и, найдя нужную строчку, прочёл:

– Дочерям, Инне Бурлаковой и Ульяне Бурлаковой, по факту рождения Слаповской, завещаю…

– Достаточно, господин Брион! – оборвал Михаил. – Видите, господин Слаповский, Олег Олегович тоже понимал, что у двух людей с карими глазами не может родиться ребёнок с серыми. Вы так и не научились ценить прозорливость своего босса. Ирина Витальевна, – Михаил обратился к застывшей вдове, – вы как рефери можете объявить победителя дуэли?

Ирина закрыла лицо ладонями, всхлипывая, прошептала:

– Я жизнь свою просрала, а вы, объявить победителя, жестоко… жестоко…

– Он что, всё знал? Гад! – надула щёки Эльза, – надо же, никогда даже бровью не повёл, – и, развернувшись к вдове, прошипела, – он тобой брезговал…

Слаповский вскочил, по-петушиному выпятил грудь и так же по-петушиному закричал:

– Я победитель! Я! Я! Хотя бы потому, что живой!

– Ну-у-у, это да! – пропел Роман Васенко, – преимущество налицо… Ты поэтому яд ему в кофе сыпанул?

– Я не убивал! – в отчаянии взвыл Слаповский, – не убивал! Ненавидел – да! Но не убивал!

– Вы убивали друг друга с одинаковым отчаянием, – безнадёжно махнул рукой Исайчев, – но в физическом смысле слова ты его не убивал… успокойся.

Усачев, встал из-за стола и, потряхивая флягой у уха, пошёл в направлении шкафа с посудой. Подойдя, вынул перочинный ножик, поковырялся в замке, открыл дверцу и, секунду вглядываясь внутрь полки, вынул пузатую с разноцветными наклейками бутылку. Быстрым движением разорвав и отвинтив крышку, перелил её содержимое во фляжку.

– Ой! Ну просто, ой! – возликовал Васенко. – Недремлющее око безопасности не дремлет нигде и знает всё. Пока ты, Михал Юрич, башку себе изломал, энтот главное узнал.

Усачев, на ходу отхлёбывая из фляги, пошёл к Исайчеву:

– Что, майор, в детскую игру «на златом крыльце сидели… кто ты будешь таков?» будем продолжать играть? Мне кажется не стоит! Если есть что сказать – говори! Нет – разбежались! Твои сорок восемь часов закончились…

– Погоди, майор, – Исайчев ладонью отодвинул нависшего над ним Усачёва, – сядь на место. Ответь мне, зачем ты заказал Гуидо такую же термочашку, как и у Бурлакова, при этом просил его покупку не афишировать?

Усачев ещё раз отхлебнул из фляги, обошёл вокруг стола, сел рядом с Василисой, заглядывая ей в лицо, спросил:

– Ты веришь, что я не сделал Олегу ничего плохого?

Василиса осторожно провела ладонью по щеке Ивана Васильевича:

– Да! Ваня. Зачем ты купил эту чашку?

– Не веришь… Ну, хотя бы хочешь верить?

– Хочу, – едва слышно произнесла Василиса. – И, прошу тебя, не пей!

Усачев положил на стол и отодвинул от себя фляжку:

– Извини, употребляю, чтобы взбодриться, устал… Теперь про чашку… Как-то сопровождая Олега в Африку на сафари, вышел к завтраку в таких же парусиновых белых штанах, как и у него. Он вида не подал, но вечером позвал к себе в номер и сказал тоном, не терпящим возражения: «Ты никогда не должен делать трёх вещей: первое, носить ту же одежду, что и я. Второе – ездить на машине дороже моей. Третье – называть мою женщину Бэмби. Для тебя она Василиса… Усвоил? Если усвоил, работаем дальше». Я усвоил, поэтому и не хотел, чтобы он знал о покупке. Просто я тоже люблю очень горячий сладкий кофе с молоком – термочашка идеальный вариант.

Василиса слушала и едва кивала головой:

– Я знаю, Алька мог… Прости его… Ваня…

Усачев взял руку Василисы, поднёс к губам. Поцеловал:

– Давно простил. В его стае по-другому нельзя… – Усачев обернулся к Исайчеву и, глядя ему в глаза, добавил: – Ты, майор, давно сообразил, что я люблю её. Не усёк одного – люблю её, а не себя и причинить ей боль не могу. Альку пальцем не трогал…

Михаил, соглашаясь, кивнул:

– Олега Олеговича убил человек, который знал, что в резиденции находится Василиса. Он ведь не Бурлакова убивал, он убивал её…

– Ха-ха-ха, – захлопала в ладоши полупьяная Эльза. – И кто же из нас видит сквозь стены, следопыт?

Исайчев вынул из кармана листок бумаги и, в который раз пробежав его глазами, произнёс:

– Вы, фрау Леманн. Вы отравили своего брата.

Эльза выгнула спину, как от удара электрическим током, глубоко вздохнула и, беззвучно ловя воздух чёрной дырой рта, захрипела:

– Я-а-а-а?!

– Вы точно знали, значительно раньше господина Усачёва, что Василиса где-то рядом, и догадались, о чём вам в этот день сообщит Олег Олегович.

– Чушь! Бездоказательно! – пытаясь унять дрожь, бросила Эльза.

Михаил извлёк из кармана пиджака бант, который накануне из апартаментов Олега Бурлакова принёс практикант Мамкин. Василиса, увидев бант, вскрикнула, Эльза не шелохнулась, только ещё больше побелевший кончик носа выдавал её волнение:

– Эта старая тряпка не может быть доказательством… – сказала она дерзко.

– Правильно, – усмехнулся Михаил, – вы правильно определили возраст этой детали, оторванной когда-то от блузки Василисы. Старая! Ей больше двадцати пяти лет, и вы её узнали так же быстро, как узнали её, войдя в апартаменты к брату сразу после завтрака. Вы собирались помочь ему разобрать чемоданы и увидели на подушке кровати Олега Бурлакова этот бант. Тогда вы поняли, чья голова будет лежать ночью на этой подушке. Никто и никогда не мог бы изменить вашего статуса при брате, кроме неё. Быть выкинутой из тёплой, сытой жизни – было нестерпимо, и вы поправили ситуацию. Вам тогда показалось, в свою пользу… Вы не подозревали о существовании сына Олега? Это так? Это так!

– Бред какой-то! – возмущённо вскинула обе руки Ирина, – домыслы. И на их основании вы обвиняете Эльзу? Что-нибудь более существенное у вас есть?

– Конечно, – как можно ласковее произнёс Михаил, – вот на этом листе результаты экспертизы. Вы, Эльза, испачкали в кофе кружева на манжете своей кофточки. И не просто в кофе, а в кофе из чашки Олега Олеговича.

– Боже мой… – язвительно заметил Слаповский, – я ещё на допросе сообщил вам, Эльза первая кинулась к господину Бурлакову, тогда и манжет запачкала. Невелика находка.

– Невелика, – кивнул Исайчев. – Но вот здесь написано, что кофе был со сливками.

– Ну и… – усмехнулся Алексей Иванович.

– …и без цианида, – добавил Михаил. – То есть Эльза Фридриховна макнула свои кружева в отдельно стоящую чашку до того, как насыпала туда яд, а не после. Кофе на манжете фрау Эльзы по содержанию сливок и концентрации кофе абсолютно точно совпадает с напитком в чашке Олега Олеговича. В случае если кофе готовят вручную, без помощи кофейного аппарата, он, как отпечатки пальцев, абсолютно индивидуален. И Гуидо подтвердил в беседе с Сайрусом – Эльза была последней, кто заходил к нему на кухню перед подачей кофе.

– Тоже мне свидетель – Сайрус! – сосредоточенно заметила Эльза, – я бы не доверяла этому свидетелю. Он, спасая свою шкуру, вам наговорит всё, что вы ему скажете.

Роман открыл крышку ноутбука, который заранее принёс из кабинета. Пробежав по клавишам, повернул экран к Эльзе:

– Самому Гуидо вы верите? Послушайте, это синхронный перевод того, что происходит на экране.

Звучит голос Сахно: «Гуидо: Я купил два таких прибора. Один хозяину, другой для шефа службы безопасности. Он просил. И ещё он просил хозяину о его покупке не докладывать. Почему? Я тогда не подумал почему. Он задумал убийство давно. Только он мог подменить чашки незаметно. Усачев ходит очень тихо, я иногда пугаюсь, когда он вдруг оказывается за моей спиной. Я помню всех, кто входил в кухню в то злосчастное утро, всех, кроме Ивана. Но он входил. Его видела Эльза. У него в руках был молочник. Эльза столкнулась с ним в двери. Она была последней, кто в то утро посещал кухню».

Эльза дотянулась до фляжки Усачева и медленно, что-то обдумывая, отвинтила крышку:

– Получается, что Бурлак и здесь наврал. Нас писали. Но, видимо, писали не всё. Иначе уже точно кого-нибудь повязали, например, меня. При хорошем адвокате ваша улика пустой звук. Гуидо мёртв, он не может подтвердить или опровергнуть свои домыслы. Что ещё доказывает мою вину?

– Ирина Витальевна, может подтвердить…

– Я! Да ни за что! – Ирина сбросила с себя шерстяной шарф. – Я не знаю ничего…

– Вы не хотите давать показания? – спокойно, даже насмешливо вопросил Исайчев. – Рома, фиксируй: вдова Бурлакова скрывает от следствия важные факты. Спрашиваем – зачем?

– Ничего я ещё не скрыла! – возмутилась вдова. – Ничего вы ещё не спросили…

– Спрашиваю: вы, Ирина Витальевна, вышли из кухни вместе с Эльзой Фридриховной или она, всё же задержалась?

Ирина вопрошающе посмотрела на Эльзу.

– Извини, Эльза. Я вышла первой, через пару минут вышла Эльза. Я её ждала. Мне хотелось быстрее присесть, ноги после прогулки устали. Следом за ней вышел Гуидо с подносом и шёл за нами в двадцати шагах…

– Дура, ты, Ирка! – Эльза запрокинула голову, вытрясая из фляжки последние капли. – У меня были такие кандидатки на роль Алькиной жены, а я выбрала тебя. Но смерть Гуидо вы на меня не повесите, его кокнул кто-то другой…

Ирина выскочила из-за стола и захлёбываясь закричала:

– Я не поняла, ты что, действительно убила Олега?!

Эльза небрежно махнула рукой:

– Сядь! Не суетись! Ты свой кусок пирога получила. Это меня братан голой оставил…

– Сука! Сука! – затопала ногами Ирина, – к власти рвалась! А он, вон – фигу под твой фашистский нос. Полы будешь в сельской школе мыть…

– Сядь! – зло бросил Слаповский, – не раскисай… Она теперь будет мыть полы совсем в другом месте… И до-о-олго будет мыть…

Василиса закрыла ладонями лицо и, опершись локтями на стол, прошептала:

– Нельзя присвоить себе другую душу, нельзя её изменить…

Эльза бросила презрительный взгляд на бывшую одноклассницу, заговорила громко, скоро, будто боялась, что её остановят:

– Ну, вот и всё… как хорошо дышится, когда его нет. Никому ничего не надо доказывать. Не за кого бороться. Не надо интриговать. Не надо прислушиваться. Подглядывать в щёлку… Почему? Почему я не сделала это раньше? Сейчас уже отсидела бы и вышла. Жила в своё удовольствие.

– Отпустить! Отпустить его, просто отойти в сторону не пробовали? – не удержался от вопроса Михаил.

– Отойти в сторону? – Эльза засмеялась. – Вы ничего не поняли. Здесь не могло быть компромиссов. Я её ненавидела больше, чем любила его. Ей я никогда бы не отдала Альку. Вот сейчас можно чуть меньше ненавидеть, потому что отомстила… устала ненавидеть… Посмотрите на неё, она вытаращилась на меня и ей меня жалко. Я испортила ей жизнь, а ей меня жалко! И так всегда! В детстве мальчишки воевали со мной, колотили, считали вредной, а её охраняли, оберегали. Почему? А чёрт её знает почему. Я так и не поняла. В юности у Ирки было полно ухажёров, а у этой, – Эльза небрежно кивнула в сторону Василисы, – было полно друзей. Ирку парни просто пользовали, а её уважали, и каждый из них мечтал на ней жениться. Представляете, каждый! По Ирке одноразовые слюни пускали, мной пренебрегали, а её обожали… Ладно, я пережила бы, но однажды она переступила порог…

Василиса подняла голову и посмотрела на Эльзу внимательным болезненным взглядом.

– Чего метишь меня телячьими глазами? Забыла, стерва? – выплюнула Эльза. – Так я напомню! Моя мама, она была главным фтизиатром детского санатория, познакомилась с фотографом. Тогда ещё не было понятия – фотохудожник или фотошоп, были просто фотографы. Этот умел ретушировать портреты своих клиентов так, что приукрашивал их до неузнаваемости. Он делал из них буквально красоток или красавцев, не хуже голливудских. Маме очень хотелось порадовать меня – она заказала портрет. Причём в размерах фотографии себя не ограничила. Я так себе нравилась на этой фотографии! И по юношеской глупости, каждого нового знакомого или знакомую подводила к портрету и, тыча в него пальцем, сообщала: Вот! Это я! – Эльза вытянула в направлении Василисы палец с длинным наращённым ногтем. – Этой крале я тоже его показала. Хотела нос утереть, мол, посмотри: я не хуже тебя… Она взглянула и, переведя на меня взгляд, спросила: «Ты что, сейчас болеешь?»

– Это я от дурости или просто от недомыслия и растерянности, – Василиса подавила тяжёлый вздох. – Алька тебе что сделал… его-то за что?

– Его? – Эльза открыла крышку золотого портсигара, извлекла из него длинную сигарету, закурила. – Он любил тебя. Только тебя. Знаешь, как называется наша корпорация – «БмБ». Никто не знал почему, только я догадалась. Как-то он напился и всё время твердил: «Мне не хватает гласных!» Я загоняла наших пиарщиков, тыкала носом и всё твердила: хозяину не хватает гласности. А он услышал и одёрнул меня: «Отстань от них. Парни хорошо делают своё дело. Это мне не хватает гласных…» И здесь я поняла. Наша корпорация называется не «БмБ», для него она – «БэмБи». – Эльза с довольным выражением на лице выпустила изо рта душистую струйку дыма. – Теперь ты его не получишь, ни-ког-Да-Да-Да-Да! Жаль, что тебя не было на утреннем кофе! Жаль! Вы бы с Алькой уже обнимались на облачке… Ты опоздала на утренний кофе …Опоздала! Забыла, милочка, что точность вежливость королей, но ты не королева …не королева…

– Где вы взяли цианид? – прервал гневную тираду фрау Леманн Михаил.

– Тоже мне проблема, – ухмыльнулась Эльза, – вы же не можете не предполагать, что у многих ваших соотечественников в сумочке есть нож или пистолет? Одни носят для самообороны холодное и горячее оружие, я ношу яд. Любого, даже самого отъявленного бандюгана можно уговорить выпить с собой хорошего коньячка… напоследок…

– Ай, мо-ло-дэц-ц-ц! – с грузинским акцентом воскликнул Роман. – Как мы здэсь ещё жи-ивы?

– Я, пожалуй, пойду. – Василиса попыталась встать, опираясь ладонями на колени. Олег подскочил к матери и ухватил её за локоть:

– Обопрись, мама…

Василиса встала и, прежде чем уйти, внимательно посмотрела на Алексея Слаповского:

– Как ваша рука? Не тревожит при перемене погоды? Двадцать пять лет тому назад я просила вас назвать своё имя, но вы не удостоили меня. Теперь я его знаю, Алексей Иванович. Извините, тогда в кафе я не дала вам допить ваш кофе. Пойдём отсюда, Олежик… – Она благодарно посмотрела на сына, и они пошли на выход – старая женщина и её сын.

Эльза смотрела им вслед, положив ногу на ногу, и победно покачивала стопой. Как только закрылась дверь, заорала, потрясая кулаком в сторону Слаповского:

– Это ты, сука, оставил нас ни с чем! Зад свой поднять не захотел, – Эльза состроила на лице гримасу и прошипела, передразнивая Слаповского, – она замуж вышла… она за границу уехала…. сам видел… Я тебе такие деньжищи отваливала… правильно Ирка говорит, лещ ты плоскожопый…

Роман не вытерпел:

– Перестаньте, фрау, вопить! Поезд ушёл! Отвечайте: мальчика-итальянца за что?

Эльза перевела полный сарказма взгляд на Романа:

– Мальчишка не мой, не мой, не докажете… Я за двоих мотать срок не намерена…

– И мальчишка твой! – Михаил обернулся на резкий голос жены. – Ты подписала ему приговор там, в коридоре, когда вы встретились и он заметил испачканные кружева на манжете, а потом задумался. Ваша встреча есть на плёнке… Именно тогда ты решила, что он тебя сдаст… И Сайрус подтвердил тебе, что у Гуидо есть версия. Ты поспешила убить его, боясь, что он укажет на тебя.

– Возможно, возможно… – склонив голову набок, промурлыкала Эльза, – только у вас, тётенька, нет доказательств… И не тычь меня, я тебе не свинопас…

Ольга резко встала и, направляясь к столу, бросила на ходу:

– Миша, Акела промахнулся…

Она протянула ему руку, ладонь которой была сложена ковшиком. Исайчев секунду смотрел на протянутую руку Ольги и, отворачиваясь от неё, будто вспоминая, попросил:

– Фрау Эльза, покажите мне вашу правую руку…

– Да ни за что! – белое пятно на лице Эльзы начало быстро растекаться по лицу. – Рука перебинтована и на ней глубокие раны… Вы не имеете права её тревожить…

Роман, сидевший рядом с Эльзой, сноровисто ухватил её за локоть.

– Не беспокойтесь, фрау, я осторожненько посмотрю, не завалялось ли колечко в складочке между пальчиком и ладонью. Какая вы, однако, озорница… Вы специально порезали руку… Ах, Галина Николаевна, Галина Николаевна, пожалела вас. Не расправила ладонь, старалась как можно бережнее забинтовать руку…

Эльза резко выдернула локоть, зашипела:

– Пожалел волк овцу… Бриллиантик всё же нашёлся? Ну и что это доказывает? Мы накануне с итальяшкой в постельке кувыркались… Волосы у него богатые, кудрявые, за колечко зацепились, бриллиантик из каста и выпал, застрял…

Никто не успел среагировать на то, как Сайрус, отделившись от стены, подскочил к Эльзе и, схватив её за жидкий хвостик, резко ткнул лицом в неглубокое блюдо с малиной в сметане:

– Не ври, сука-а-а! Гуидо был мне верен…

Тонкий, вибрирующий звук голоса адвоката Бриона перекрыл заливистый смех Алексея Слаповского. Михаил схватил Сайруса за плечи, грубо дёрнув, отбросил к стене. Выхватив из кармана пиджака носовой платок, швырнул его Эльзе:

– Утритесь, фрау!

– Жаловаться буду… – мычала Эльза, вытирая с лица сметану с кусочками малины.

– Посмотри на это, фрау, – среди суматохи голос Ольги прозвучал невозмутимо. Она вновь развернула экран ноутбука к Эльзе.

На экране Эльза в апартаментах Сайруса Бриона. Голос Сахно за кадром:

– Дурак! Я сказала, отдай документы. Теперь я здесь распоряжаюсь! Ты не понял?

Сайрус крутит в воздухе фигу:

– Никогда! Только после того, как следователи разрешат их обнародовать.

Эльза вскакивает:

– Мне казалось мы с тобой друзья! Ты уволен, мерзавец!

Сайрус смеётся:

– Отлично, фр-р-рау! Но разве я у вас работал?

Эльза пытается ударить адвоката. Взмахивает рукой. Слышен вскрик Сергея Сахно и голос Михаила: