Текст книги "Запретные дали. Том 1"

Эпизод 2. Новый работник

На улице оказалось довольно зябко, после затяжного дождя вечерний воздух был насквозь пропитан промозглой сыростью. Невзирая на бурные протесты Себастьяна, Мартин все-таки облачил его в свой фрак, нестерпимо пахнувший терпким одеколоном вперемешку со специфическим запахом больницы. Преодолев в себе первые позывы удушья, Себастьян нервно хихикнул, почувствовав себя в этом странном облачении недоразвитым птенцом ласточки-недоноска со сломанным крылом и неимоверно длинным хвостом. Только из уважения к «строгой врачебной интеллигенции» не скинул с себя этого мерзопакостного одеяния.

Некоторое время Мартин в порыве безудержной заботы, шел рядом с Себастьяном, аккуратно поддерживая того за плечи и даже было взял под руку, но в скором времени это занятие ему надоело, и он стремительно ускакал вперед.

Глядя вслед «строгой врачебной интеллигенции», Себастьян невольно задумался над тем фактом, что молодые люди в Плаклях обычно после двадцати лет начинают стремительно стареть от постоянно-тяжелой работы, от ранней семейной жизни и от всяческих домашних хлопот. Все они обладали тяжелой походкой, широкими сгорбленными спинами, уставшими лицами, испещренными глубокими морщинами и большими мешками под глазами. Мартин же, не смотря на бессонные ночи и постоянные алкогольные излияния, был свеж как весенняя листва, удивительно статен и донельзя грациозен.

– «Везет же чертям» – подумал про себя Себастьян и поспешил нагонять, мельтешивший вдалеке высокий растрепанный силуэт.

Стоило только Себастьяну с Мартином появиться в кухне, то их встретило суровое ликование Патрика, который допивал свой чай.

– Явились, наконец-то… – прорычал он, злобно усмехнувшись и сердито прихлебнул из блюдца.

Себастьян съежился и, от греха подальше, плотнее закутался в черный фрак, старательно натягивая его на «сломанное крыло». Однако Патрику было явно не до диковинного образа ласточки-недоноска, сейчас его внимание было всецело приковано к более интересному объекту.

– О, и второй где-то приложиться успел! – ехидно-насмешливым тоном произнес Патрик, – Ну, прям два сапога пара!

Воровато прикрыв длинной челкой иссиня-черный синяк, Мартин устремил на хрипло хохочущего Патрика ярко-синий взор и озадаченно захлопал длинными изогнутыми ресницами, вызвав прилив еще пущего веселья со стороны хохочущего Патрика.

– Пойдем-ка в комнатку, Себастьян, – молвил Мартин и вцепившись мертвой хваткой потащил Себастьяна за прикоридорную шторку, – тебе сейчас необходим полный покой и прехороший отдых! А то вон, сколько крови потерял! Насилу выходил!..

– Чего?! – удивился Себастьян.

– Насилу выходил… Насилу выходил!.. не унимался Мартин, разыгрывая какой-то несуразный спектакль, – Столько протопать!.. Уму непостижимо!.. Едва не скандыбился!.. Из-за некоторых… грохочущих…

Он было метнул в сторону Патрика сверкающий антрацитовый взгляд, но тут же был осажден Себастьяном посредствам стремительного удара в бок.

– Не смей… – строго пришикнул на него Себастьян.

– А впрочем, довольно презабавненько было! Малясь неожиданно, но весьма презабавненько!.. – заерничал Мартин, – И кстати, достопочтенная и премногоуважаемая госпожа Стефанида, сердечно попрошу Вас подать ужин на подносе… Мы с Себастьяном отужинаем в моей комнате.

Заслышав это, Патрик поперхнулся чаем. Злобно багровея, он явно хотел что-то доходчиво объяснить «Черту эдакому», но тот поспешно ретировался за дверь «своей» комнаты.

Выждав довольно длительное время, Мартин робко вынырнул из-за прикоридорной шторки, суетливо отворил дверки буфета и, достав оттуда две бутылки красного вина и один бокал, исчез обратно. Вскоре он снова вернулся, чтобы подхватить поднос с дымящимися тарелками.

– Кстати, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – предупредительно-учтивым тоном обронил на ходу Мартин, – мне завтра нужно будет срочно в Город за лекарствами.

Побелевшее было лицо Патрика, вновь резко побагровело, принимая самый суровый вид. Повернув седую голову в сторону Мартина, Патрик замер и как-то странно прищурился.

– А вот и не угадал!.. – резко парировал он, – Завтра тебе нужно будет срочно на Ячменное поле. Хватит тебе штаны без толку просиживать! У нас, и так, людей не хватает, так еще и этот… покалечился, так что будешь теперь его подменять!..

Мартин застыл с подносом в руках, озадаченно таращась на Патрика широко распахнутыми ярко-синими глазами.

– Хватит тебе бездельничать в больнице! – продолжал набирать обороты Патрик, – Кому надо, везде тебя найдут!.. Из-под земли достанут, Черта эдакого!..

Мартин удивленно захлопал длинными изогнутыми ресницами. Переведя дыхание, Патрик оценивающе смерил с ног до головы сконфуженного «Черта эдакого» и, покачав седой головой, резко прыснул со смеху.

– И все-таки, – хрипло грохоча, спросил он, – где ты так здорово приложился?

Мартин метнул в сторону Патрика темно-синий испепеляющий взгляд и гордо вскинул взъерошенную голову.

– Я, к вашему сведению, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – заявил он, – вовсе не бездельничаю в больнице, а жизни людям спасаю! И это, смею Вас заметить, весьма тяжелая работка, да к тому же, еще и крайне опасная! Вот видите, даже виски лопаются!..

– Вот оно как! – усмехнулся Патрик, – Ну, значит, теперь будешь отдыхать в безопасных полях!.. И виски целее будут!

У Мартина отвисла челюсть, тотчас же он принялся что-то нервно вычислять, скорее всего, соображал, за сколько недель должна была поджить покалеченная рука Себастьяна.

– А еще, – продолжал ехидничать Патрик, – оденься, наконец-то, в нормальную одежду, а то неудобно будет работать в таком… виде.

С невозмутимым видом он допил чай свой и отправился на улицу, демонстративно поставив перед ошарашенным Мартином пустую чашку.

Резко дрогнув, Мартин уставился на нее, озадаченно хлопая длинными изогнутыми ресницами и опрометью бросился вдогонку за Патриком.

– Достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – вскоре сказал он, услужливо прикуривая самодовольному Патрику тоненькую папироску, – при всем моем превеликом уважении к Вам и к моему глубочайшему сожалению ни завтра, ни в кои последующие дни я не смогу помогать Вам в вашей весьма полезной работе…

– Это почему еще? – сухо спросил Патрик, затягиваясь дымом, – На вид ты крепкий, аппетит вон какой хороший, и зубы целые.

Заслышав это, Мартина подавился. Нарочито долго кашляя, он то и дело поглядывал на Патрика искрящимся синим взором. Патрик не обращал на то никакого внимания, всецело поглощенный табачным дымом и, как видно, собственными мыслями.

– Но, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – сбивчиво затараторил Мартин, резко придя в себя, – я благодарен Вам за недавние доводы, касательные моей весьма скромной персоны, однако есть маленький ньюансик… Все дело в том, что мой гардероб состоит из одной лишь классики, явно не предназначенной для… полевых работ, и посему я искренне прошу Вас принять во внимание сей крайне весомый аргументик и впредь не рассматривать мою кандидатуру в качестве своего работника.

Патрик самодовольно усмехнулся и наградил премило улыбающегося Мартина строгим взором.

– В комнате Себастьяна, в самом дальнем углу стоит сундук, – неспешно заговорил он каким-то отстраненно-похоронным голосом, – там лежат вещи Артура… Так уж и быть, можешь взять их себе…

Мартин снова поперхнулся и, удивленно вытаращив ярко-синие глаза, схватился за горло, но Патрик вновь проигнорировал приступ смертельного удушья.

Не обращая никакого внимания на старательно умирающего, он печально покачал седой головой и забубнил себе под нос, что-то про «дорого Артура», а докурив и смахнув скупые слезы, сурово посмотрел на все еще бурно задающегося Мартина и со словами «Смотри, не проспи!..» ушел в дом.

Злобной иноходью ворвался Мартин в комнату. С остервенением бросил он поднос на загодя придвинутый к кровати стул, перепугав не на шутку мирно дремавшего Себастьяна.

– Что случилось? – испуганно спросил Себастьян, подскакивая на подушках.

Ответа не последовало, вместо этого Мартин с видом смертника принялся заглатывать ужин, смотря куда-то в никуда остекленевшим ярко-синим взором.

Поняв, что на данный момент «строгая врачебная интеллигенция» далека от действительности, Себастьян решил не докучать старательно питаемому глубокомыслительному процессу, который резко прервался после подчистую съеденного ужина и опустошенной бутылки вина с шоколадом.

– Твой строгий родитель, – заверещал Мартин, – видите ли, хочет, чтобы я теперича заместо тебя работал! Как будто мне заняться больше нечем!

– Так Уборочная ведь в самом разгаре, – пожал плечами Себастьян, – в это время все, от мала до велика, работают на полях.

Сказав это, Себастьян отвернулся к стенке, поспешно укрываясь с головой одеялом, и постарался укротить накативший поток бурного смеха, но от мысли, что «строгая врачебная интеллигенция» будет работать в отцовской бригаде, громко рассмеялся.

В это время Мартин дипломатично заявил, что по полям он может разве что бегать со своим «саквояжиком», оказывая врачебную помощь, потому что у него «руки», которые нужно «пренепременно беречь». Себастьян заливисто прыснул, отчетливо представив, что завтра случиться с теми самыми руками.

– Вообще-то у меня были совершенно иные планы на время твоей нетрудоспособности, – лукаво произнес Мартин, – Я хотел, чтобы ты мне при больнице помогал…

– Чего?! – удивленно воскликнул Себастьян и тотчас же закашлялся, подавившись собственным удивлением.

– А чегось тут такого? – невозмутимо парировал Мартин, похлопывая задыхающегося Себастьяна по напряженной спине, – Порошочки б толок день деньской, ватки рвал и рвал бы себе, тупферы крутить приноровился, а там и посмотрели бы… Ты, кстати, крови, не боишься?

Заслышав это, Себастьян резко перестал задыхаться и озадаченно покосился на Мартина, разглядев в данной «строгой врачебной интеллигенции» истинное спасение от убийственно-постылой работы.

– А, ну да, – произнес Мартин ехидным тоном, – совсем запамятовал! Ты же у нас ватки и тряпочки боишься!..

– Да не боюсь я твоей ватки и тряпочки! – с жаром выпалил Себастьян, но завидев на себе пронзительно-искрящийся синий взор, смущенно пожал плечами и виновато опустил глаза.

– Все равно ничего не получается… – махнул на него рукой Мартин и резко встрепенувшись заверезжал сбивчиво-заикающимся тоном, – Не, ну надо же!.. Надо же такое придумать!.. Заявить, что у меня… зубы целые!.. Я ему что, лошадь?! Martinus non asinus stultissimus (лат. Мартин не тупой осел)! Не надобно, мне в зубы смотреть!..

Себастьян было расстроился, сетуя об упущенном шансе на легкую работу, но вскоре принялся вовсю ухахатываться над смешно возмущавшейся «строгой врачебной интеллигенцией».

– Если зубы целые, – сквозь заливистый смех принялся объяснять Себастьян, – то значит работник хороший, выносливый! Отец к себе только самых лучших берет, так что радуйся, что зубы целые и… спина прямая!..

– Чегось?! – страшно округлил глаза Мартин, и завизжал вне себя от возмущения, – Совсем уже?! Возмутительно! Это просто возмутительно! Не из-за зубов! Не из-за спины! Слышишь, не из-за зубов и спины меня на работу брали!..

Далее последовала целая лекция на двух языках, на тему профпригодности «строгой врачебной интеллигенции».

Выговорившись вдоволь, Мартин видимо решил подкрепить сказанное делом, и усевшись за письменный стол, принялся настрачивать что-то на листе бумаги.

– Я вам покажу «зубы целые», – сердито приговаривал он, выводя размашистую каллиграфию, – я вам покажу «работник выносливый»! Да я!.. Да я!.. Я!.. Я… Да я тебе за десять дней перебитые кости обратно сращу, и про анемию свою враз забудешь без всяких там доноров! Не надобны они тебе, раз миленький Мартин есть!..

С этими словами «строгая врачебная интеллигенция» отбросила перьевую ручку обратно в чернильницу, чудом не наделав клякс на столе, и проворно подскочила к Себастьяну, победно протягивая свой шедевр каллиграфического искусства.

– С завтрашнего дня ты на усиленном питании, – строгим врачебным тоном заявил Мартин, тыча пальцем в листок, – и чтобы во время моего отсутствия ел все, что написано в сиих врачебных рекомендациях. В точно прописанной дозировке, усек?.. Бестолочь истерическая.

Изумленному взору Себастьяна предстала загадочная картина, представляющая собой ровные строчки размашистых завитков, отдаленно напоминавшие знакомые буквы. Местами эти недобуквы были слиты в слова. Каждая строка нечитаемого текста заканчивалась фантастически завихренными цифрами. В нижнем правом углу, так называемых, «врачебных рекомендаций» красовался кружок с торчавшей сверху галочкой-рожками, а рядом решетка, состоящая из двух горизонтальных и двух вертикальных полос, видимо, то был автопортрет с личной подписью Мартина. Сам же листок был украшен овальной виньеткой, в виде переплетенных между собой остролиственных растений, напоминающих собой кленовые листья, но отчего-то с ягодами. Из данных листьев торчали покосившиеся в разные стороны перевернутые кресты, изображенные двумя небрежными черточками. Пока Себастьян силился разобраться во всей этой врачебной абракадабре, Мартин настоятельно что-то вдалбливал ему, то и дело тыча пальцем в листок.

– Разрешаю слизывать побелку прямо с печки, – вскоре заслышал Себастьян, – и обязательно кровь! Слышишь? Как минимум стакан свежей крови!..

Себастьян испуганно покосился на Мартина, резко засомневавшись в данной синеглазой сущности. Теперь он не на шутку озадачился вопросом, кто на самом деле скрывается под личиной этого чудаковатого типа: лукавый черт или же кровожадный упырь?

– А еще, – продолжал глагольствовать Мартин, – тебе надобно начать жевать запеченную бычью кровь. Три дня и анемии как не бывало!..

– «Нет, просто заумный черт», – мысленно успокоил себя Себастьян.

– Кстати, о крови! – поднял вверх указательный палец Мартин и, выхватив у Себастьяна листок, во всю прыть поскакал на кухню.

Сквозь приотворенную дверь Себастьян отчетливо слышал, как «заумный черт», настойчиво озвучивает свои витиеватые каракули, громко тыча пальцем в и без того уже истыканный листок.

Не услышав для себя ничего нового, Себастьян приступил было к своему поостывшему ужину, как вдруг краем уха уловил звуки какой-то бешеной перепалки. Вскоре он понял, что Мартин завел разговор о той самой свежей крови, которая за три дня исцеляет какую-то анемию, на что отец грозно прорычал, что не будет резать свинью по прихоти «Черта эдакого». Тогда «Черт эдакий» заявил, что вовсе не надобно «умерщвлять ни в чем не повинное животное», а достаточно сделать небольшой надрез в артерии и пустить малую кровь в нужном количестве, после чего затянуть лигатурой. Далее послышалась какая-то громкая возня и стремительная беготня по кругу с отчетливым цоканьем, а вскоре в комнату влетел запыхавшийся Мартин. С испуганным видом захлопнул он за собой дверь и быстро подпер ее стулом.

– Я тебе сейчас самому кровь пущу! – раздался по ту сторону двери неистовый рев Патрика, – Совсем совесть потерял, Черт эдакий!

– Достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – дрожащим голосом запричитал Мартин, крепко прижимая спасительный стул к то и дело громыхающей двери, – поверьте мне на слово, я для этих целей совершенно не гожусь! Не гожусь я, слышите?! Так бы я с превеликой радостью поделился с вашим горячо любимым сыном собственной кровушкой, но тут судьба сложилась несколько иначе, поэтому приходится выбирать совершенно абсурдные альтернативы! Ведь Вы же, ни коем образом, как я смею предположить, не согласитесь быть спасительным донором…

– Я тебе сейчас такого донора покажу, Черт эдакий! – не унимался Патрик, – Я из тебя эту дурь повыбью!

– Хорошо-хорошо, – поспешил заверить его Мартин, – давайте забудем про этот возмутительный инцидентик и ограничимся лишь красным вином и шоколадом…

– Я тебе сейчас такое вино и шоколад устрою! – не унимался Патрик, – Нашел себе собутыльника!

– Но то ведь просто лекарство… – тихим шепотом произнес Мартин, отстраняясь от двери.

С обреченным видом он сел напротив Себастьяна наполнил до краев бокал, прогромогласил, чуть ли не плача: «Non est culpa vini, sed culpa bibentus (лат. Виновато не вино, а виноват пьющий)! De gustibus non est disputandum (лат. Осуждают, потому что не понимают)!» и, не чокаясь, сделал глоток из бутылки, а вскоре принялся помогать Себастьяну с его остывшим ужином.

Ели молча, словно поминая кого-то, скорее всего, временно приостановленную врачебную карьеру Мартина, который смотрел так печально своими огромными ярко-синими глазами, что Себастьян, в конце концов, не выдержал и, отбросив ложку в сторону, поспешил лечь спать, заранее предупредив, что в туалет не хочет.

– И чегось, – послышалась привычная лукавая интонация поверх одеяла, – даже молиться не будешь?..

– Я в кровати помолюсь, – просто парировал Себастьян, – в болезни можно и лежа молиться.

Несчастная рука, помимо того, что нестерпимо свербела, принесла за собой еще большую кучу неожиданных неудобств, потому как складывать руки в молитвенном обращении было практически невозможно. Хорошо еще, что это была всего лишь левая рука, хоть осенять себя крестным знаменем Себастьян мог самым правильным образом.

В это время «строгая врачебная интеллигенция», взяв, как видно, на себя полные обязанности прислужника, понесла в кухню поднос с грязной посудой.

Не обращая никакого внимания на Стефаниду, Мартин небрежно бросил поднос со всем его содержимым прямо в раковину и, доставая на ходу серебряный портсигар, стрелой помчался вон из дома, по всей видимости, плакать.

Эпизод 3. Черт на поле

Рано утром Мартин нашел старый сундук, открыл его и принялся брезгливо перебирать вещи. Спустя некоторое время, плюнув на все, он облачился в первые попавшиеся под руку вещи, скептически посмотрел на свое отражении в трёхстворчатом зеркале и с громогласной фразой «Ab equis ad asinos (лат. Из коней в ослы)!» поспешил к завтраку. Умывшись, он снова посмотрел на свое отражение в жестяном умывальнике, скривился и, махнув рукой, отошел в сторону. В тот самый момент в кухню вошла Стефанида, да так и ахнула, едва не выронив корзину яиц.

– Артур?.. – взволнованно прошептала она, не отрывая глаз от Мартина, – Родненький мой… кровиночка моя…

Тот лишь криво усмехнулся, выразительно закатывая ярко-синие глаза, однако преисполненная материнским трепетом Стефанида продолжала шептать что-то про свою «родненькую кровиночку», но вдруг резко побелела и шарахнулась в сторону.

– Зачем ты вернулся?! – воскликнула она, дрожа всем телом.

Мартин забрал, от греха подальше, из дрожащих рук корзину, а после с криками «Non, non, non (лат. Нет, нет, нет)!» категорично замахал руками. В этот момент Стефанида схватилась за сердце и принялась усердно осенять себя размашистым крестным знаменем.

– Достопочтенная и премногоуважаемая госпожа Стефанида, сердечно прошу Вас немедля успокоиться, – невозмутимым тоном произнес Мартин, – я всего лишь Мартин. Слышите? Map-тин!.. А Ваш горячо любимый сын Артур пребывает сейчас в наилучшем мире и уже навряд ли оттуда вернется… А если бы приключилось обратное, то, поверьте мне на слово, я уж точно вот так преспокойненько не стоял бы сейчас перед Вами. Они ведь такие… Никогда не знаешь, что у них на уме…

Он резко замолчал. Осенив себя еще раз размашистым крестным знаменем, Стефанида принялась хлопотать на кухне.

– Прости меня Мартин, – тихим тоном произнесла она, – просто сейчас ты так похож на нашего Артура…

– Неудивительно, – ухмыльнулся Мартин, – ведь это его вещи…

Стефанида ничего не ответила на эти слова, лишь украдкой смахнула горькую слезу и все утро пребывала в самых подавленных чувствах, в отличие от Патрика, который заметив явное преображение «Черта эдакого», заливисто расхохотался. Судя о всему, внезапное появление в семье нового работника его сильно порадовало.

Во время завтрака Патрик то и дело бросал на Мартина оценивающие взгляды, подкрепленные ехидным хихиканьем, а тот, в свою очередь, принялся играть в «гляделки», вперив в Патрика пронзительно-синие глаза, преисполненные сиреневого блеска явного неподчинения, и для большего эффекта, лукаво заулыбался.

После завтрака Патрик с видом начальника велел «Черту эдакому» следовать за собой. Мартин метнул в сторону Патрика антрацитовый искрящийся взгляд и безропотно подчинился.

Очутившись же на поле, он с детской любознательностью принялся таращить большие ярко-синие глаза на незнакомую местность.

– Значит так, – строгим тоном произнес Патрик, – вот это поле тебе нужно будет полностью перепахать. Обычно это делается за полдня, но я учту твою полную неопытность, поэтому как закончишь, так закончишь, но учти, чтобы именно сегодня поле было целиков готово, понял? Хоть до ночи тут торчи, только лошадь мне не угробь, Черт эдакий!

– Искренне благодарю Вас, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик за Ваше глубочайшее понимание и непомерное великодушие, – тактично отдекламировал Мартин.

Когда плуг был выгружен из телеги, «Черт эдакий» принялся испуганно таращиться на данное сельхозорудие и разве что не дрожал всем телом. Патрик посмотрел на Мартина как на полное ничтожество и тяжко вздохнул.

– Знаешь хоть как плугом работать? – пренебрежительным тоном спросил он.

Устремив на Патрика ярко-синий широко распахнутый взор, Мартин озадаченно захлопал длинными изогнутыми ресницами.

– Иди сюда, Черт бестолковый, – позвал за собой Патрик, – учить тебя буду…

С этими словами он запряг Ласточку в плуг и принялся разъяснять премудрости пахоты.

Всем своим видом Мартин показывал, что внимательно слушает, но решительно ничего не понимает. При этом он пытался зацепить каре-зеленый взор Патрика, однако тот все время отводил глаза в сторону.

– Ты хоть чего-нибудь понял? – строго спросил Патрик, отходя от плуга.

Мартин смущенно улыбнулся и, пожав плечами, принялся с детской невинностью таращить огромные ярко-синие глаза.

– Не тому тебя, видать, учили в твоем лучшем учебном заведении! – сердитым тоном рявкнул Патрик.

– В Медико-хирургической академии наук, – не без гордости пояснил Мартин, – и, к Вашему сведению, я ее окончил с превеликим отличием!

– Ну да, по тебе заметно, – парировал Патрик, – не подумал, дурак, что голову солнцем напечет на поле?

Тяжко вздохнув, он нахлобучил на Мартина свой картуз, выставил в тенек узелок с обедом, кувшин воды и посмотрел с отеческой добротой.

– Достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – военным тоном заговорил Мартин и разве, что честь не отдал, – весьма благодарствую Вам за Вашу превеликую заботу!

Патрик покачал седой головой и выразительно закатил глаза.

– Приступай к работе, Черт эдакий, – вдруг гаркнул он, – хватит прохлаждаться!

Застыв на мгновение с видом оглушенного, Мартин покосился на Ласточку, похлопал глазами на вовсю ухмыляющегося Патрика, окинул ярко-синим взглядом бескрайнее поле, несмело встал за плуг и с большой натугой начал пахоту.

Покидая поле, Патрик невольно задумался, а не из семьи ли военного офицера «Черт эдакий», уж больно покладист и безропотен до команд. Как назло, «сын военного офицера» абсолютно ни с кем не откровенничал на тему своей семьи, а Себастьян даже не знал фамилии своего врача. Теперь Патрик откровенно побаивался, что родители Мартина все-таки нагрянут и окажутся какой-нибудь офицерской семейкой чванливых еретиков, от которых только и жди беды.

В то утро по округи разнеслась весть о том, что Патрик Карди приучает своего «племянничка» к крестьянскому труду. Много зевак поспешило посмотреть на это зрелище. Подсматривали, конечно, осторожно, однако Мартин всех прекрасно видел и слышал, да только виду не подавал. В это время он искреннее проклинал «растреклятое поле» на пару с не менее «растреклятой бестолочью истерической», и упорно шел кривой неглубокой бороздой следом за нерасторопной Ласточкой, которая в отличие от него, прекрасно знала и отлично выполняла вверенную работу.

Изнемогая от усталости и в сотый раз отирая лицо от пота и пыли, Мартин принялся жалиться Ласточке, что готов отдать все, что угодно лишь бы очутиться в своем «кабинетике», где все понятно и привычно.

Тем временем «любопытные», вдоволь насладившись зрелищем, а заодно и с лихвой пополнив свой словарный запас ненормативной лексики, приступили к обсуждению увиденного. Самым отвратительным в этих пересудах было то, что его то и дело сравнивали с Артуром, находя разительное внешнее сходство между «странным племянничком» и «безвременно ушедшим в мир иной сыночком».

С наступлением обеденного времени «любопытные», как видно, насмотревшись вдоволь и наговорившись вдосталь, наконец-то, отправились подкреплять свои растраченные силы, предоставив Мартину в полном одиночестве насладиться своим незамысловатым обедом.

Осушив залпом полбидона еще прохладной воды, Мартин по-братски поделился хлебом и овощами с Ласточкой, а также угостил ее тоненькой папироской, которую она с большим удовольствием сжевала. Неспешно покуривая, Мартин пообещал Ласточке, что «пренепременно вечером когда-нибудь» он угостит ее стаканчиком «терпкого красненького», если, конечно они вернутся живыми домой.

После обеда «любопытных» на горизонте не показалось, как видно, они все-таки решили предоставить «странному племянничку» полный покой и свободомыслие в освоении крестьянского труда.

Время тянулось бесконечно долго. Мартин начал прокручивать в голове цитаты из прочитанных книг, любимые песенки, и все, что угодно, чтобы вконец не отупеть от этой скучной, монотонной и как оказалось очень тяжелой физической работы. Вскоре он начал вести неспешную беседу с Ласточкой, временами поучая ее премудростям врачебного мастерства.

Именно за этим странным занятием его и застал врасплох появившийся из неоткуда Патрик.

– Ты чего мне тут творишь, Черт эдакий?! – грозно взревел он, – Ты вообще перед собой хоть что-нибудь видишь?!

В ответ на это Мартин расплылся в виноватой ухмылке и смущенно пожал плечами.

– Qui nescit arare, ascendat mare (лат. Кто не умеет пахать, пусть уходит в море)! – молвил он на своей бесовской тарабарщине.

– Один ничего не хочет, – сердито заворчал Патрик, – второй ничего не умеет!.. И что мне делать с вами окаянными?!

В этот момент пронзительно-синие глаза устремились прямо на раскрасневшееся лицо Патрика, зацепляя каре-зеленый взгляд.

– И не смотри на меня так, Черт ты эдакий… – злобно прошипел Патрик, отворачиваясь в сторону.

– Простите великодушно, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – молвил Мартин, – но Ваши доводы обо мне абсолютно неправильны! Просто все дело в том, что я обучен лишь искусству врачевания, а работа вашего рода мне чужда и непонятна, к тому же у меня абсолютно нет никакой способности к… фермерскому делу…

Внезапно сменив гнев на милость, Патрик добродушно махнул рукой.

– Не скромничай, – заявил он мягким заверительным тоном, – продолжай, скоро и нашей работе научишься.

– Но достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик! – поспешил было возразить Мартин, однако Патрика уже и след простыл.

К своему великому негодованию, Мартин понял, что работать подобным образом ему предстоит еще долго, по крайне мере, пока рука «бестолочи истерической» совсем не заживет. Постояв некоторое время в тяжелых думах, прикидывая в уме всевозможные варианты скорейшего избавления от этой внезапной напасти, Мартин с горькой долей сожаления посмотрел на свои стонущие руки и, громко выругавшись, снова приступил «треклятой» работе.

К вечеру же он успел рассказать Ласточке столько поучительной информации, что теперь она могла свободно изъясняться всеми возможными медицинскими терминами, а также безупречно говорить на латыни, если бы, конечно, могла разговаривать.