Текст книги "Тигр! Тигр! (сборник)"

10

Представьте себе камеру с объективом, неисправным до такой степени, что устройство способно выдавать единственный кадр, снова и снова – кадр, на котором сломалось. Представьте себе кристаллозапись, болезненно искаженную так, что она способна воспроизводить лишь один фрагмент музыки, снова и снова – незабываемую, ужасающую фразу.

– Она в состоянии истерической навязчивости, – объяснял Пауэллу и Мэри Нойес в гостиной дома Пауэлла доктор Джимс из Кингстонского госпиталя. – Она реагирует на ключевое слово помощь и заново переживает одно и то же травматическое воспоминание…

– Гибель отца, – подсказал Пауэлл.

– Да? Понятно. В остальное время… кататония.

– Это неизлечимо? – спросила Мэри Нойес.

Молодой доктор Джимс посмотрел на нее с удивлением и возмущением. Он был одним из самых талантливых молодых специалистов Кингстонского госпиталя и отдавался работе фанатично, хотя даром эспера не обладал.

– В наш день и век? Ничто не является полностью неизлечимым, за исключением, мисс Нойес, разве что физической смерти. Да и то, в Кингстоне ведутся исследования по этой тематике. С симптоматической точки зрения смерть – не что иное, как…

– Не сейчас, доктор, – взмолился Пауэлл. – Пожалуйста, хватит на сегодня лекций. У нас работы полно. Скажите, девушка мне пригодится?

– В каком смысле?

– Я хочу ее прощупать.

Джимс поразмыслил:

– Ну а отчего бы и нет. Я применил лечение, основанное на методике Dйjа Иprouvй. Вам это не должно создать преград.

– Методике Dйjа Иprouvй? – переспросила Мэри.

– Великолепная новинка, – взволнованно объяснил Джимс. – Ее разработал Гарт… один из ваших щупачей. Пациент впадает в кататоническое состояние, желая ускользнуть от реальности. Это форма побега. Сознание не в состоянии смириться с конфликтом между реальностью и бессознательными уровнями. Пациент жалеет, что вообще родился на свет. Пытается вернуться к эмбриональной стадии. Вы следите за моей мыслью?

– Пока что да, – кивнула Мэри.

– Отлично. Dйjа Иprouvй – это старинный термин психиатров XIX века. Буквально переводится как нечто испытанное, нечто пережитое. Многие пациенты так отчаянно стремятся к чему-либо, что им кажется, будто они желаемого уже достигли, хотя в действительности ничего подобного не происходило. Понимаете?

– Погодите, – медленно произнесла Мэри. – Вы хотите сказать, я…

– Давайте наглядно, – жизнерадостно перебил ее Джимс. – Вообразим, что вас одолевает нестерпимое желание… ну, например, выйти замуж за мистера Пауэлла и родить ему детей. Представили?

Мэри покраснела и сдавленным голосом откликнулась:

– Да.

Пауэллу на миг захотелось отвесить оплеуху этому юному неуклюжему нормалу-доброхоту.

– Ну что ж, – продолжал в блаженном неведении Джимс, – если ваше психическое равновесие пошатнется, вам вполне может показаться, что вы действительно вышли замуж за Пауэлла и стали матерью его детей. Это и будет Dйjа Иprouvй. Для больного мы создаем такое состояние, Dйjа Иprouvй, искусственно. Мы высвобождаем его стремление к кататоническому бегству. Мы реализуем подспудные желания. Мы отделяем сознательный ум от нижних уровней, посылаем его обратно в утробу и позволяем притвориться, что рождение и жизнь начинаются заново. Понимаете?

– Да. – Мэри вымученно улыбнулась, сумев овладеть собой.

– На поверхностном уровне… сознательного ума… пациент в ускоренном темпе проходит через все стадии развития. Младенчество, детство, юность, зрелость.

– Вы хотите сказать, что Барбара д’Куртнэ собирается снова стать ребенком… и ее нужно будет учить говорить… ходить…

– Да-да-да. Это займет недели три. К моменту, когда она снова станет собой, ей уже легче будет принять факт побега от себя. Она перерастет его, говоря образно. Как я уже пояснил, изменения затронут лишь сознательный уровень. Ниже мы не полезем. Если хотите, прощупывайте ее. Однако имеется трудность: там, внизу, она скорее всего очень напугана. У нее все чувства в смятении. Вам тяжело будет вытянуть из нее желаемое. Но, впрочем, это ваша профессия. Вы знаете, как действовать.

Джимс внезапно поднялся.

– Мне пора возвращаться к работе. – Он направился к входной двери. – Рад был пригодиться. Всегда приятно со щупачами сотрудничать. Не понимаю, отчего люди с недавних пор так враждебно к вам настроены…

С этими словами он вышел.

Гм. Интересная реплика на прощание.

Что он хотел сказать, Линк?

Наш старый добрый друг Бен Рейх спонсирует антиэсперскую кампанию. Ну, ты представляешь… распускает слухи, что щупачи сбились в кланы, что им нельзя доверять, что они не патриоты, участвуют в межпланетном заговоре, едят людских младенцев-нормалов и так далее.

Брр! И он вдобавок спонсирует Лигу Патриотов. Отвратительный и опасный тип.

Опасный, но не отвратительный, Мэри. В нем есть обаяние. И от этого он становится вдвойне опасен. Люди склонны полагать, что злодеи всегда выглядят по-злодейски. Что ж, возможно, нам повезет остановить Рейха, пока не стало слишком поздно. Мэри, отведи Барбару вниз.

Мэри отвела девушку вниз по лестнице и усадила на низкий подиум. Барбара сидела спокойно, неподвижно, как скульптура. Мэри нарядила ее в голубой спортивный комбинезон, зачесала светлые волосы назад и собрала в хвост синей лентой. Барбара, чистенькая и опрятная, напоминала прекрасную восковую куклу.

Прекрасна снаружи, искалечена внутри. Мерзавец Рейх!

А что с ним, кстати?

Я тебе говорил. В трущобах у Чуки Фруд я так озверел, что как следует приложил гнусного слизняка Киззарда с женой. И когда нащупал Рейха наверху, то бросил ему вызов. Я…

Что ты сделал с Киззардом?

Базовый нейрошок. Заходи как-нибудь к нам, криминалисты тебе покажут. Это новинка. Если сдашь экзамены на первоклассную, мы тебя научим. Вроде парализатора, но психогенной природы.

Смертелен?

Ты забыла Обет? Конечно, нет.

И ты просканировал Рейха сквозь пол? Как?

Телепатическое отражение. Звук в ту вуайерскую комнату не электроникой передавался, а по открытым звуководам. Рейх не учел этого. Он передавал вниз по звуководу, и, клянусь, найди он в себе силы выстрелить, я бы его так приложил базовым, что дело вошло бы в учебники по криминалистике.

Почему же он не выстрелил?

Не знаю, Мэри. Не знаю. У него были все поводы нас убить. Он считал себя в безопасности… Он не знал про базовый, хотя падение Киззарда его насторожило. Но он не смог.

Побоялся?

Рейх не трус. Он не боялся. Просто не смог. Не знаю, почему. Не исключаю, что в следующий раз мне так не повезет. Поэтому я и забрал Барбару д’Куртнэ к себе домой. Тут она будет в безопасности.

В Кингстонском госпитале она тоже будет в безопасности.

Но там недостаточно спокойно для работы, которую я наметил.

?

В ее истерическом сознании заблокирована полная картина убийства. Мне нужно ее вытащить… кусочек за кусочком. Сложу их воедино – доберусь до Рейха.

Мэри встала.

Мэри Нойес покидает сцену.

Сядь, щупачка! Как думаешь, отчего я тебя позвал? Ты останешься здесь, с девчонкой. Ее нельзя одну оставлять. Если хочешь, оставайся с ней на ночь в моей спальне. Я в кабинете посплю.

Линк, не шуми. Ты меня не проведешь. Ты пристыжен. Посмотрим, сумею ли я через твой мыслеблок пробиться…

 …

Послушай…

Не стану, мистер Пауэлл. – Мэри расхохоталась. Ах вот оно что. Я тебе нужна в качестве компаньонки. Викторианское словечко, надо же. Линк, ну ты даешь. Ты в положительном смысле атавистичен.

Клевета. Меня считают прогрессивным в самых что ни на есть пижонских кругах.

А что это за образ? Ага. Рыцари Круглого стола. Сэр Галахад Пауэлл. И что-то еще, глубже. Я… Она вдруг перестала смеяться и побледнела.

Что ты раскопала?

Забудь.

Да полно тебе, Мэри.

Забудь, Линк. И не прощупывай меня. Если сам не осознаешь, то лучше из чужих рук не вырывать. Особенно из моих.

Он мгновение с интересом оглядывал ее, потом пожал плечами.

Хорошо, Мэри. Тогда лучше приступим к работе.

Барбаре д’Куртнэ он сказал:

– Помощь, Барбара.

Она тут же подскочила с подиума, на котором сидела, и обратилась в слух, а он принялся аккуратно ее зондировать… Ощущения постельного белья… Далекий зов… Чей это голос, Барбара?

Глубоко в подсознании она откликнулась:

– Кто здесь?

Друг, Барбара.

– Никого здесь нет. Никого. Я одна.

И она была одна, неслась по коридору к двери, открывала, врывалась в орхидейный номер, чтобы увидеть…

Кого, Барбара?

– Человека. Двоих мужчин.

Кто они?

– Уходи. Пожалуйста, уходи. Я не люблю голоса. Там голос кричит. Крик стоит у меня в ушах…

И она кричала, повинуясь инстинкту, в ужасе пятилась от сумрачной фигуры, которая встала между Барбарой и ее отцом, потянулась к девушке. Развернувшись, Барбара начала бегать кругами…

Что делает твой отец, Барбара?

– Он… Нет. Тебе здесь не место. Нас только трое. Отец и я… и…

Сумрачная фигура схватила ее. Вспышкой промелькнуло лицо. Ничего больше.

Посмотри еще раз, Барбара. Изящная посадка головы, широкие глаза, точеный нос, маленький чувственный рот, похожий на шрам. Это он? Посмотри на этот образ. Это он?

– Да. Да. Да.

И не осталось ничего.

И она снова опустилась на колени, спокойная, безжизненная, словно кукла.

Пауэлл вытер пот с лица и снова усадил девушку на подиум. Его вымотало даже сильнее, чем Барбару д’Куртнэ. Ей помогала истерика, смягчившая эмоциональный удар. Он же был беззащитен. Он переживал ее ужас, ее панику, ее муки и был при этом наг и беззащитен.

Мэри, это сделал Бен Рейх. Ты тоже приняла?

Линк, я не продержалась так долго. Пришлось вернуться под прикрытие.

Это был Рейх. Так и есть. Единственный вопрос: чем, бога ради, он убил ее отца? Какое оружие применил? Почему старик д’Куртнэ не сопротивлялся? Нужно попытаться снова. Ненавижу с ней так поступать…

А я ненавижу, когда ты сам с собой так обходишься.

Я вынужден.

Он набрал полную грудь воздуху и произнес:

– Помощь, Барбара.

И снова она подскочила, обратившись в слух. Он быстро просочился в нее.

Аккуратнее, дорогая. Не спеши. У нас полно времени.

– Это снова ты?

Помнишь меня, Барбара?

– Нет. Нет. Не знаю тебя. Проваливай.

Но я часть тебя, Барбара. Мы вместе бежим по тому коридору. Видишь? Мы вместе открываем дверь. Так намного легче. Вместе. Мы друг другу помогаем.

– Мы?

О да, Барбара, я и ты.

– Но почему ты мне сейчас не поможешь?

А чем я могу помочь, Барбара?

– Мой отец! Помоги мне его остановить. Останови. Останови. Помоги мне закричать. Помоги! Помоги, молю!

Она снова опустилась на колени, успокоенная, безжизненная, словно кукла. Пауэлл почувствовал, как его поднимают под мышки, и осознал – что-то не в порядке, он ведь сам не должен был стоять на коленях. Тело на полу постепенно растаяло; орхидейный номер исчез, осталась Мэри Нойес, пытающаяся его поднять на ноги.

– На этот раз ты первый, – мрачно сказала Мэри.

Он покачал головой и попытался просканировать Барбару д’Куртнэ. При этой попытке он упал на пол.

Хватит, сэр Галахад. Остынь. Мэри подняла девушку с пола и провела ее к подиуму. Затем вернулась к Пауэллу. Готов к моей помощи или считаешь это недостойным парня?

Слово, которое ты ищешь, – мужество. Не трать время, пытаясь помочь мне. Мне нужен твой ум. У нас проблема.

Что ты прощупал?

Д’Куртнэ хотел, чтобы его убили.

Ка-ак?!

Да. Он хотел умереть. Судя по всему, он вполне мог совершить самоубийство в присутствии Рейха. Воспоминания Барбары спутаны. Нужно распутать узел. Придется посетить лечащего врача д’Куртнэ.

А, Сэма @кинса. Они с Салли на прошлой неделе улетели обратно к Венере.

Тогда придется к ним слетать. Я успеваю на десятичасовую ракету? Позвони в Айдлуайлд[13]13
  В наше время этот аэропорт носит имя Джона Ф. Кеннеди.


[Закрыть].

Час работы Сэма @кинса, доктора медицины, эспера-1, обходился в тысячу кредитов. Публике было известно, что Сэм получает два миллиона кредитов в год, и неизвестно, как он фактически гробит себя благотворительностью. @кинс, один из самых пылких сторонников долгосрочной образовательной программы Гильдии, возглавлял Экосоциальную Клику. Ее члены полагали, что способность к телепатии не врожденная, а скорей латентная для всех живущих, и ее можно развить подходящими тренировками.

Вследствие этого в доме Сэма, стоявшем на вершине столовой горы в ослепительной пустыне близ Венусбурга, было не протолкнуться от взыскующих благотворительности. Он приглашал всех малоимущих являться к нему со своими проблемами, а пока разбирал эти случаи, параллельно пытался осторожно пробудить в пациентах телепатический талант. Ход рассуждений Сэма был прост. Если телепатия сродни развитию не задействованных ранее мышц, то, вполне возможно, большинство людей не проявляют такой способности лишь потому, что им лень или нет условий ее тренировать. Однако в критической ситуации лень непозволительна, а Сэм тут как тут с предложением помощи и тренировок. Сэм выявлял примерно 2 % латентных эсперов, то есть меньше, чем в среднем обнаруживалось на собеседованиях в Институте Эспер-Гильдии. Сэма это не смущало.

Пауэлл обнаружил его на прогулке по саду камней в доме посреди пустыни; Сэм фанатично истреблял пустынные цветы, полагая, что пропалывает сорняки, и одновременно вел разговор с двумя десятками депрессивных пациентов, которые слонялись за ним повсюду, словно щенята. Вечные облака Венеры лучились ослепительным сиянием. Лысая голова Сэма в этом свете отливала насыщенно-розовым. Он фыркал и покрикивал – на растения и пациентов.

– Блин! Только не говорите, что это «светящаяся бородавка». Сорняк это. Я что, сорняк не узнаю, если увижу его? Бернард, дайте мне тяпку, пожалуйста.

Коротышка в черном подал доктору тяпку и заметил:

– Меня зовут Вальтер, доктор @кинс.

– В этом-то и проблема, – пробурчал @кинс, выдирая упругий красный клубень. Тот отбрасывал по сторонам призматические вспышки всевозможных оттенков и жалобно пищал. Был это, следовательно, не сорняк и не «светящаяся бородавка», а удивительный дар природы – венерианский вербейник.

@кинс с неодобрением оглядел его, слушая, как попискивают, сдуваясь, воздушные пузыри. Потом зыркнул на коротышку:

– Семантическое бегство, Бернард! Вы привязываете себя к метке, а не объекту. Вы пытаетесь скрыться от реальности. От чего вы бежите, Бернард?

– Я надеялся, что об этом мне расскажете вы, доктор @кинс, – отвечал Вальтер.

Пауэлл тихо стоял в сторонке, наслаждаясь сценой, словно сошедшей с иллюстраций к старым Библиям. Сэм, раздражительный мессия, гневается на скромных своих апостолов. Их окружали блистающие кварцевые кристаллы сада камней, испещренные сухими пятнами ползучих растений Венеры. Небо над головой ослепительно сияло; впереди, насколько хватало глаз, протянулись красные, пурпурные и фиолетовые пустоши планеты.

@кинс гаркнул на Вальтера-Бернарда:

– Вы мне напоминаете нашу рыжиху. Кстати, где эта мнимая куртизанка?

Красивая рыжеволосая девушка пробралась к ним через толпу и жеманно ответила:

– Я здесь, доктор @кинс.

– Вы перышки топорщить не торопитесь, это просто условная метка для вас. – @кинс нахмурился и продолжил телепатически: Вы наслаждаетесь собой из-за своей женственности, не так ли? Это вам жизнь заменяет. Сущая фантазия. Я женщина, говорите вы себе, и мужчинам я желанна. Достаточно знать, что тысячи мужчин пожелали бы обладать мною, если б я им позволила. Это делает меня настоящей, говорите вы. Чушь! Сбежать от себя не удастся. Секс не выдумка. И жизнь не выдумка. Не возводите девственность в апофеоз.

@кинс нетерпеливо ожидал ответа, но девушка лишь жеманилась и заигрывала.

Слышал ли вообще хоть кто-то из вас, – взорвался доктор наконец, – что я сказал ей?

Я слышал, господин учитель.

Линкольн Пауэлл! Не может быть! Что ты тут делаешь? Ты откуда выполз?

С Терры, Сэм. Я к тебе за консультацией и ненадолго. Улечу следующим же рейсом.

Не мог по межпланетной позвонить, что ли?

Сэм, это сложное дело. Лучше наедине, как щупач со щупачом. Это касается убийства д’Куртнэ.

А. О. Ага. Ясно. Через минутку приду. Иди разыщи себе что-нибудь выпить. @кинс издал телепатический вопль: САЛЛИ! ГОСТИ!

В стайке пациентов @кинса кто-то дернулся, и Сэм восторженно обернулся к этому человеку:

– Вы слышали, не так ли?

– Нет, сэр. Я ничего не слышал.

– Да нет же, слышали. Вы приняли широкополосную телепатему.

– Нет, доктор @кинс.

– Тогда почему вы подпрыгнули?

– Меня какая-то букашка укусила.

– Нет! – взревел @кинс. – В моем саду нет букашек. Вы услышали мой крик, адресованный жене. – И он перешел на жуткий телепатический вой: ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ, НЕ ГОВОРИТЕ, БУДТО НЕ СЛЫШИТЕ. РАЗВЕ НЕ ХОТИТЕ, ЧТОБ Я ВАМ ПОМОГ? ОТВЕЧАЙТЕ. ВПЕРЕД. ОТВЕЧАЙТЕ МНЕ!

Пауэлл обнаружил Салли @кинс в прохладной просторной гостиной. Дом был открыт небу. На Венере никогда не дождит, а пластикового купола хватало, чтобы защищать дом от жары семисотчасового венерианского дня[14]14
  Все приведенные здесь сведения о Венере, конечно, не соответствуют действительности. Например, продолжительность венерианского дня, по современным данным, несколько более 2800 земных часов, и по инсоляции под плотнейшим слоем облаков он мало отличен от местной ночи, а чрезвычайно агрессивные условия на поверхности планеты полностью исключают существование человека.


[Закрыть]. А когда настанет смертоносная морозная семисотчасовая ночь, @кинсы просто упакуют пожитки и возвратятся в обогреваемую городскую квартиру в Венусбурге. На Венере все живут по тридцатидневным циклам.

Сэм влетел в гостиную и жадно высосал целую кварту[15]15
  Около 950 мл.


[Закрыть] ледяной воды.

Десять кредитов в унитаз уйдет, если по ценам черного рынка, – бросил он Пауэллу. – Ты в курсе, что у нас на Венере водой барыжат? А полиция, черт ее раздери, сидит сложа руки… О, прости, Линк. Понимаю, ты за это не в ответе. Так что там с д’Куртнэ?

Пауэлл изложил свою проблему. Навязчивое истерическое состояние Барбары д’Куртнэ, вызванное гибелью отца, допускает две интерпретации. Либо сам Рейх убил д’Куртнэ, либо Рейх всего лишь присутствовал при самоубийстве д’Куртнэ. Старик Моз потребует выяснить это.

Понятно. Ответ положительный. Д’Куртнэ и вправду помышлял о самоубийстве.

О самоубийстве? Но почему?

Он был сломлен. Мотив адаптации отказывал. Он регрессировал в состояние крайнего эмоционального истощения и балансировал на грани самодеструкции. Вот почему я кинулся на Терру – помешать ему.

Гм. Сэм, это тяжелый удар. Значит, ты допускаешь, что он сам вышиб себе мозги?

Что? Вышиб себе мозги?

Да. Смотри. Мы не знаем, какое это было оружие…

Погоди. Теперь я могу ответить определенно. Если д’Куртнэ умер такой смертью, то он совершенно точно не самоубийца.

Почему?

Потому что его зациклило на яде. Он намеревался отравиться наркотиками. Ты знаешь суицидников, Линк, стоит им зациклиться на определенном способе, как они его уже не меняют. Д’Куртнэ явно убили.

Сэм, мы, кажется, меняемся местами. Расскажи, почему д’Куртнэ замышлял отравиться?

Шутишь, что ли? Если б я знал ответ, он бы об этом не помышлял. Пауэлл, меня все случившееся и так не радует. Стараниями Рейха дело не выгорело. Я мог бы спасти д’Куртнэ. Я бы…

Есть у тебя какие-то предположения о причинах, по которым пошатнулся мотив адаптации д’Куртнэ?

Да. Он пытался предпринять решительные меры, чтобы избавиться от мучительного подспудного чувства вины.

Какой вины?

За ребенка.

Барбару? Но как? Почему?

Не знаю. Он сражался с иррациональными символами отверженности… дезертирства… стыда… позора… трусости. Мы собирались над этим поработать. Это все, что мне известно.

Не мог ли Рейх догадаться об этом и построить свой план?.. Старик Моз непременно найдет тут повод для придирки, когда мы представим дело.

Не мог ли Рейх… Нет. Невозможно. Ему бы потребовались услуги эксперта.

Сэм, спокойней. Ты что-то скрываешь. Если бы я мог добраться до…

Вперед. Я весь нараспашку.

Не пытайся мне помочь. Ты все только запутываешь. Полегче… ассоциации с празднествами… вечеринкой… разговором на… моей вечеринке? В прошлом месяце. Гас Тэйт сам отличный спец, но ему-де понадобилась помощь в деле похожего пациента. Так он сказал. А если Тэйту нужна помощь, то скорее всего в ней нуждается Бен Рейх.

Пауэлл пришел в такое возбуждение, что произнес вслух:

– Вот же чертов щупач!

– Э?

– Гас Тэйт присутствовал на вечеринке у Бомон в ночь убийства д’Куртнэ. Он пришел вместе с Рейхом, но я продолжал надеяться, что…

Линк, я не могу поверить!

– Я тоже не мог, но придется. Малыш Гас Тэйт и есть эксперт Рейха. Малыш Гас ему все как на блюдечке выложил. Он тебя развел и поделился твоей информацией с убийцей. Старый добрый Гас. Интересно, какова нынче цена Обета Эспера?

– Какова нынче цена Разрушения? – запальчиво откликнулся @кинс.

Откуда-то из дома пришла мысль от Салли @кинс:

Линк, тебя к телефону.

– Блин! Только Мэри знает, что я тут. Хоть бы ничего с той девчонкой д’Куртнэ не стряслось…

Пауэлл кинулся к установленному в алькове холла видеофону. Еще издалека он увидел на экране лицо Бека. Лейтенант тоже увидел начальника и энергично помахал ему. Пауэлл еще не приблизился на расстояние слышимости, а Бек уже начал говорить:

– …мне ваш номер. Как хорошо, босс, что я вас застал. У нас двадцать шесть часов в запасе.

– Так-так, погоди. Давай все сначала по порядку, Джакс.

– Тот родопсинщик, которым вы интересовались, Уилсон Джордан, прилетел с Каллисто. Теперь он стараниями Бена Рейха человек состоятельный. Я связался с ним. Он на Земле всего на двадцать шесть часов, уладит свои дела и вернется на Каллисто, чтобы жить там в нежданно свалившемся с неба чудесном поместье до конца дней своих. Если вам что-нибудь от него нужно, лучше побыстрее возвращайтесь.

– Джордан будет говорить?

– А стал бы я звонить вам по межпланетке, босс? Нет, конечно. Он пьян от богатства и вдобавок признателен Рейху, который, цитата, «бескорыстно отступился от своей доли в знак благодарности доктору Джордану и во имя справедливости». Если хотите что-нибудь из него выбить, лучше возвращайтесь на Терру и выбивайте сами.

– А вот, – проговорил Пауэлл, – наша лаборатория Гильдии, доктор Джордан.

Джордан впечатлился. Весь верхний этаж здания Гильдии был отведен под научные исследования. Он имел круглую форму и за малым не достигал тысячефутового диаметра, а купол из двойного слоя кварца с контролируемой прозрачностью позволял создавать любые условия освещенности, от полной темноты до слепящего света, в том числе монохроматического с точностью настройки 0.1 ангстрем. Стоял полдень, и солнечный свет слегка модулировался так, чтобы столы и скамьи, кристаллы и серебристую аппаратуру, а также техников в халатах озаряло приятное персиковое сияние.

– Пройдемся по комплексу? – предложил Пауэлл.

– У меня не так много времени, мистер Пауэлл, но… – неуверенно начал Джордан.

– Конечно, конечно. Но не будете ли вы так любезны уделить нам, к примеру, час? Мы крайне нуждаемся в вашей консультации.

– Если это как-то связано с делом д’Куртнэ… – начал Джордан.

– Кого? А, да. Убийство. А почему вы о нем вспомнили?

– За мной ваши ищейки гонялись, – мрачно ответил Джордан.

– Но, доктор Джордан, мы всего лишь заинтересованы в ваших советах как ученого, а не в показаниях по делу об убийстве. Ученый и убийство – вещи несовместные. Нет-нет.

Джордан слегка расслабился:

– И правда. Одного взгляда на эту лабораторию достаточно, чтобы убедиться.

– Пройдемся? – Пауэлл взял Джордана за локоть и передал по всей лаборатории: Щупачи, внимание! Готовится розыгрыш.

Не прерывая работы, техники ответили громким телепатическим улюлюканьем. Сквозь град ехидных образов пробился выкрик трусоватого остряка: А кто украл погоду, Пауэлл? Это, видимо, относилось к туманному эпизоду красочной карьеры Бесчестного Эйба. В чем состоял сам эпизод, прощупать никому не удавалось, но было замечено, что Пауэлл при его упоминании неизменно краснеет. Так и сейчас. Лабораторию заполнило молчаливое хихиканье.

Нет, щупачи, это серьезно. Успех дела зависит от того, сумеем ли мы его кое на что развести.

Смешки мигом прекратились.

Это доктор Уилсон Джордан, – возвестил Пауэлл. – Он специализируется по физиологии зрения и обладает определенной информацией, которую я бы хотел получить от него по доброй воле. Пусть исполнится родительских чувств. Придумайте какие-нибудь туманные задачи по физиологии зрения и взмолитесь о помощи. Разговорите его.

Они потянулись к доктору поодиночке, парами и стайками. Рыжеволосый исследователь, который действительно работал над проектом транзистора, способного записывать телепатические импульсы, наскоро придумал историю о том, что оптическая передача мыслей-де провоцирует астигматизм аппаратуры, и скромно попросил консультации. Пара красоток, уткнувшаяся в тупик проблемы дальней телепатической связи, потребовала от доктора Джордана разъяснить, почему зрительные образы всегда передаются в мыслях с цветовым искажением (на самом деле нет). Японцы, занятые изучением экстрасенсорного узла телепатической восприимчивости, настаивали, что телепатический узел связан со зрительным нервом (они ближе двух миллиметров друг к дружке нигде не подходят), и, учтиво пришепетывая, соблазняли доктора Джордана весьма правдоподобными результатами опытов.

В час пополудни Пауэлл заметил:

– Прошу прощения, доктор, но отведенный вами час истекает, а у вас, как вы заявляли, важные…

– Все в порядке, все в полном порядке, – отмахнулся Джордан. – Теперь, дорогой доктор, если испытать оптическую передачу…

В час тридцать пополудни Пауэлл снова напомнил:

– Уже час тридцать. Доктор Джордан, ваша ракета в пять. Я, правда, считаю, что…

– Полно времени, полно времени. Женщины и ракеты, сами понимаете, взаимозаменяемы. Дорогой сэр, тонкость в том, что ваше исследование, сколь ни превосходное, страдает от одного существенного изъяна. Вы не пробовали окрашивать узел живого организма витальным красителем, например гистологическим красным Эрлиха или кристаллическим фиолетовым. Я предложил бы…

В два часа из буфета принесли закуску, не помешавшую пиршеству умов.

В два тридцать доктор Джордан, восторженный и пылающий румянцем, заявил, что мысль о богатой жизни на Каллисто ему, честно говоря, претит. Там нет ученых. Не с кем поговорить. Ничего подобного этому потрясающему семинару там не предвидится.

В три он признался Пауэллу, при каких обстоятельствах получил поместье. Похоже, сначала им владел Крэй д’Куртнэ, а старый Рейх (отец Бена) каким-то способом умыкнул его у д’Куртнэ и записал на жену. После ее смерти поместье досталось сыну. Даже ворюга Бен Рейх, наверное, усовестился этого и предоставил решение вопроса суду, а там, слово за слово, выплыла доля Уилсона Джордана.

– И, конечно же, это далеко не единственный грешок на его совести, – продолжил Джордан. – Чего я только не нагляделся, работая с ним! Ну, впрочем, финансисты все подонки, вы не согласны?

– Не думаю, что к Бену Рейху применимо такое определение, – с подчеркнутым благородством отозвался Пауэлл. – Я им скорее восхищен.

– Конечно, конечно, – поспешно согласился Джордан, – совесть у него, как ни крути, есть. И это восхитительно, потому что мне бы не хотелось дать ему повод подумать обо мне как о…

– Само собой, – заговорщицки усмехнулся Пауэлл Джордану. – Как ученые, мы можем порицать, но как люди светские, вынуждены хвалить.

– Ну хоть вы меня понимаете, – крепко потряс его руку Джордан.

В четыре часа доктор Джордан сообщил коленопреклоненным японцам, что он с радостью поделится подробностями своей самой секретной работы по физиологии зрительного пурпура с юными исследователями и передаст эстафету следующему поколению. На глаза ему навернулась слеза, а голос охрип от сентиментального восторга, пока он двадцать минут напролет старательно описывал принцип работы ионизатора родопсина, который сам и разработал для «Монарха».

В пять вечера ученые Гильдии эскортировали доктора Джордана к трапу ракеты, улетающей на Каллисто. Каюту доктора завалили цветами и подарками. В ушах у Джордана звенели бурные благодарности и пожелания удачи, и, когда ракета стартовала к четвертой луне Юпитера, доктор пребывал в приятном сознании, что он, сильно продвинув науку, вместе с тем никак не изменил доверию своего благородного и щедрого патрона, мистера Бенджамина Рейха.

Барбара энергично ползала на четвереньках по гостиной. Ее только что накормили, и лицо было перемазано желтком.

– Хаджаджаджаджаджа, – сказала она. – Хаджа.

Мэри! Быстрей сюда! Она говорит!

Не может быть! – прибежала с кухни Мэри. – А что сказала?

Назвала меня папой.

– Хаджа, – проговорила Барбара. – Хаджаджаджахаджаджа.

Презрение Мэри обожгло его. Ничего такого она не говорит. Она лопочет: хаджа. Мэри вернулась на кухню.

Она хотела сказать – папа. Она ж еще маленькая и не виновата, что ей тяжело выговаривать звуки.

Пауэлл опустился на колени рядом с Барбарой:

– Скажи папа, девочка. Скажи. Папа? Папа? Скажи: папа.

– Хаджа, – отозвалась Барбара и самозабвенно стала пускать слюни.

Пауэлл сдался. Он погрузился мимо сознательных уровней в подсознание.

Привет, Барбара.

– Опять ты?

Помнишь меня?

– Не знаю.

Конечно, помнишь. Я тот, кто без спросу лазит в твой личный маленький дурдом тут, внизу. Мы вместе пытаемся навести порядок.

– И нас только двое?

Только двое. Ты знаешь, кто ты такая? Тебе не хочется узнать, почему ты погребена тут, внизу, в одиночестве?

– Не знаю. Расскажи мне.

Ну что ж, милый младенчик. Когда-то ты уже пребывала в похожем состоянии… просто существуя. Потом ты родилась. У тебя были отец и мать. Ты выросла в красотку с темными глазами, светлыми волосами и грациозной фигуркой. Ты отправилась на Землю с Марса, сопровождая отца, и вы…

– Нет. Никого нет, кроме тебя. Только мы двое, во мраке.

Существовал твой отец, Барбара.

– Никого не существовало. Никого больше не существует.

Прости, милая. Мне вправду жаль, но придется нам пройти через эту агонию снова. Я должен кое-что посмотреть.

– Нет. Нет… пожалуйста. Мы двое одни, и все. Пожалуйста, милый призрак…

И мы останемся только вдвоем, Барбара. Пожалуйста, держись рядом со мной. Твой отец в соседней комнате… орхидейном номере… внезапно мы кое-что слышим… Пауэлл глубоко вздохнул и крикнул:

– Помощь, Барбара. Помощь!

И они подскочили, замерев и напряженно прислушиваясь. Ощущение постельного белья. Холодный пол под ногами на бегу, бесконечный коридор, потом наконец врываемся через дверь в орхидейный номер, кричим, шарахаемся от Бена Рейха, застав его врасплох, но Рейх подносит какой-то предмет ко рту отца. Какой? Зафиксируй образ. Сфотографируй. Иисусе, этот жуткий приглушенный взрыв! Затылок проломлен, и любимая, почитаемая, обожествляемая фигура неестественно корчится, падает; сердца разрываются, стонем, ползем по полу, чтобы вырвать зловещий стальной цветок из восковых…

Линк, брось! Бога ради!

Пауэлл обнаружил, что Мэри Нойес рывком поднимает его на ноги. От ее негодования, казалось, искрился воздух.

Тебя, что ли, и на минуту нельзя одного оставить? Идиот!

Мэри, а разве я давно тут на коленях стою?

По крайней мере полчаса. Я вошла и увидела вас двоих в такой позе…

Я нашел то, за чем спускался. Это была пушка, Мэри, старинное огнестрельное оружие. Четкий образ. Посмотри…

Гм. Это огнестрел?

Да.

А откуда Рейх его достал? Из музея?