Текст книги "Гипотеза любви"

Сегодня: 10:26

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Ответ: Проект скрининга рака поджелудочной железы

Оливия,

В этом семестре у меня академический отпуск в Гарварде, так что я задержусь на несколько дней. Мы с коллегой из Стэнфорда только что получили крупный грант и теперь хотим обсудить начало работы и прочее. Ничего, если будем действовать по обстоятельствам?

Всего наилучшего, ТБ

Отправлено с iPhone

Да! У нее было несколько дней на то, чтобы убедить Бентона принять ее проект, что гораздо лучше, чем десять минут, на которые она рассчитывала в начале. Оливия победно вскинула кулак, отчего Джереми с приятелем принялись разглядывать ее еще пристальнее. Что это с ними? У нее зубная паста на лице или что? Впрочем, кого это волнует? У нее встреча с Томом Бентоном, и она убедит его взять ее в лабораторию. Ну, берегись, рак поджелудочной.

Оливия была в прекрасном расположении духа до самой встречи ассистентов биофака. Как только она зашла в аудиторию, воцарилось гробовое молчание. Около пятнадцати пар глаз смотрели на нее: не та реакция, к которой она привыкла.

– Э… привет?

Пара человек поздоровались в ответ. Большинство отвели взгляд. Оливия сказала себе, что ей просто кажется. Сахар в крови, наверное, упал. Или вырос. Одно из двух.

– Привет, Оливия. – Аспирант седьмого года, никогда раньше не замечавший ее существования, подвинул рюкзак, освободив место рядом с собой. – Как дела?

– Хорошо. – Оливия осторожно села, стараясь скрыть подозрение в голосе. – Эм, а у вас?

– Отлично.

Улыбка у него была странная. Какая-то сальная и неискренняя. Оливия уже собиралась спросить, что случилось, когда куратору ассистентов удалось запустить проектор и привлечь всеобщее внимание.

После этого все стало еще страннее. Доктор Аслан заглянула в лабораторию только для того, чтобы спросить, не хочет ли Оливия обсудить с ней что-нибудь. Чейз из ее лаборатории позволил ей воспользоваться ПЦР-аппаратом первой, хотя обычно берег его, как третьеклассник бережет последнюю конфету с Хеллоуина. Администратор лаборатории подмигнул Оливии, протягивая стопку чистой бумаги для принтера. А потом в общем туалете она совершенно случайно столкнулась с Малькольмом, и внезапно все обрело смысл.

– Ты подлый монстр, – прошипел он, комично сузив глаза. – Я писал тебе весь день.

– О. – Оливия похлопала по заднему карману джинсов, затем по переднему, пытаясь вспомнить, где в последний раз видела свой телефон. – Кажется, я оставила телефон дома.

– Я поверить не могу.

– Во что?

– Что ты такая.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Я думал, мы друзья.

– Мы друзья.

– Хорошие друзья.

– Мы хорошие друзья. Ты и Ань – мои лучшие друзья. Что…

– Очевидно, нет, если мне пришлось узнать это от Стеллы, которая узнала от Джесс, которая узнала от Джереми, который узнал от Ань…

– Узнал что?

– …которая узнала уж не знаю, от кого. И я считал, что мы друзья.

По спине Оливии пополз холодок. Может ли это быть… Нет, не может быть.

– Узнал что?

– С меня хватит. Оставляю тебя на съедение тараканам. И меняю пароль от «Нетфликса».

О нет.

– Малькольм. Узнал что?

– Что ты встречаешься с Адамом Карлсеном.

Оливия никогда не бывала в лаборатории Карлсена, но знала, где ее найти. Это было самое большое, самое передовое исследовательское помещение на всем факультете – объект вожделения каждого и нескончаемый источник зависти по отношению к Карлсену. Ей пришлось открыть пропуском две двери, чтобы получить туда доступ, и каждый раз она закатывала глаза. Вторая дверь открывалась прямо в лабораторию, и – возможно, потому, что ростом и шириной плеч он напоминал Эверест, – Карлсен первым привлек ее внимание. Он вглядывался в блот-анализ по Сазерну, стоя рядом с Алексом, аспирантом на год старше Оливии, но повернулся к двери, как только она вошла.

Оливия слабо улыбнулась ему – в основном от облегчения, что нашла его.

Все будет в порядке. Она расскажет, что сказал ей Малькольм, и, без сомнения, Карлсен сочтет ситуацию категорически неприемлемой и исправит все за них обоих, потому что Оливия не может провести следующие три года в окружении людей, которые считают, будто она встречается с Адамом, блин, Карлсеном.

Проблема была в том, что не только Карлсен заметил Оливию. В лаборатории было больше дюжины рабочих столов, и за ними работали по меньшей мере десять человек. Большинство – все – смотрели на Оливию. Вероятно, потому, что большинство – все – слышали о том, что Оливия встречается с их боссом.

Гребаная жизнь.

– Можно вас на минуту, доктор Карлсен?

Рассуждая здраво, Оливия понимала: лаборатория оборудована так, что эхо услышать невозможно. И все же ей показалось, будто ее слова отскочили от стен и прозвучали еще раза четыре.

Карлсен кивнул в замешательстве, передал блотанализ Алексу и направился к ней. Он, видимо, не понимал или не обращал внимания на то, что на него уставились примерно две трети его подопечных. Остальные, казалось, были на грани геморрагического инсульта.

Он пригласил Оливию в переговорную, расположенную сразу за главным помещением лаборатории. Она молча последовала за ним, стараясь не думать о том, что все в лаборатории убеждены, будто они с Карлсеном встречаются, и только что видели, как они прошли в отдельную комнату. Вдвоем.

Это было хуже всего. Хуже всего, что можно себе представить.

– Все знают, – выпалила она, как только за ней закрылась дверь.

Он смотрел на нее с непонимающим видом.

– Вы в порядке?

– Все знают. О нас.

Карлсен склонил голову набок, скрестив руки на груди. С их последнего разговора прошло меньше суток, но, по-видимому, времени было достаточно, чтобы Оливия забыла эффект его… его присутствия. Или что там заставляло ее чувствовать себя маленькой и хрупкой, когда он был рядом.

– О нас?

– О нас.

Он казался озадаченным, так что Оливия пояснила:

– О том, что мы встречаемся… То есть мы не встречаемся, но Ань явно так решила и рассказала… – Она поняла, что получается бессвязная чушь, и сделала усилие, чтобы говорить медленнее. – Джереми. И он рассказал об этом всем, и теперь все знают. Или думают, что знают, хотя знать абсолютно нечего. Мы с вами это знаем.

Мгновение Карлсен обдумывал это, затем медленно кивнул.

– И когда вы говорите «все»?..

– Я имею в виду всех. – Она показала в сторону лаборатории. – Эти? Знают. Остальные? Знают. Шери, секретарь факультета? Она уж точно знает. На этом факультете все жуткие сплетники. И все думают, что я встречаюсь с преподавателем.

– Понятно, – сказал он, странно спокойный в этой безумной ситуации. Это должно было бы успокоить Оливию, но лишь подстегнуло ее панику.

– Мне жаль, что так получилось. Очень жаль. Это все моя вина. – Она провела рукой по лицу. – Но я не думала, что… Я понимаю, почему Ань сказала Джереми… То есть смысл был в том, чтобы эти двое были вместе… Но зачем Джереми рассказывать еще кому-то?

Карлсен пожал плечами.

– А почему нет?

Она подняла на него взгляд.

– В смысле?

– Аспирантка встречается с преподавателем – это интересная информация.

Оливия покачала головой.

– Не так уж это интересно. С чего бы людям считать это интересным?

Он поднял бровь.

– Кое-кто однажды мне сказал, что на этом факультете все ужасные…

– Ладно, ладно. Я поняла.

Она сделала глубокий вдох и принялась расхаживать по комнате, пытаясь игнорировать то, как Карлсен смотрит на нее, как расслабленно он выглядит, скрестив руки на груди и облокотившись на стол. Он не должен быть спокойным. Он должен быть в ярости. У него репутация высокомерного придурка, ему должно казаться унизительным, что все считают, будто он встречается с какой-то там аспиранткой. Бремя паники не должно ложиться на плечи одной лишь Оливии.

– Это… Мы должны, конечно, что-нибудь сделать. Должны сказать людям, что это неправда и мы все подстроили. Ну, они, вероятно, решат, что я сумасшедшая, да и вы тоже, так что нам придется придумать какую-нибудь другую историю. Да, хорошо, нужно сказать всем, что мы больше не вместе…

– И что будут делать Ань и этот, как там его?

Оливия замерла.

– А?

– Как будут чувствовать себя ваши друзья, когда узнают, что мы не вместе, а они между тем встречаются? Или когда узнают, что вы им солгали?

Об этом она не подумала.

– Я… Ну, наверное… Наверное…

Ань казалась по-настоящему счастливой. Может быть, она уже пригласила Джереми пойти с ней на тот кинофестиваль… возможно, сразу после того, как рассказала ему об Оливии и Карлсене, черт бы ее побрал. Но ведь именно этого Оливия и хотела.

– Вы скажете ей правду?

Она воскликнула в ужасе:

– Я не могу! Не сейчас. – Боже, и почему Оливия вообще согласилась пойти на свидание с Джереми? Он ей даже не нравился. Да, ирландский акцент и рыжие волосы – это мило, но того не стоило. – Может, я скажу, что вас бросила?

– Очень лестно, – невозмутимо ответил Карлсен.

Она не могла понять, шутит он или нет.

– Ладно. Можно сказать, что вы меня бросили.

– Очень правдоподобно, – сухо сказал он почти про себя.

Оливия не знала, верно ли расслышала, и понятия не имела, что он имеет в виду, но вдруг почувствовала себя несчастной. Ладно, это она его поцеловала… Боже, она поцеловала Адама Карлсена, это случилось в реальности. Это был ее поступок и ее ответственность… но то, как он накануне повел себя в комнате отдыха, конечно, усугубило ситуацию. Он мог бы, по крайней мере, проявить некоторое беспокойство. Все считают, что ему нравится какая-то случайная девушка, у которой полторы опубликованных статьи – да, доклад, который она переработала и представила повторно три недели назад, можно считать половиной, – и он с этим смирился? Быть такого не может.

– Давайте скажем, что мы расстались по обоюдному согласию?

Он кивнул.

– Звучит неплохо.

Оливия оживилась.

– Правда? Ну отлично! Мы…

– Мы можем попросить Шери внести это в новостную рассылку.

– Что?

– Или вы считаете, что объявление перед началом семинара будет смотреться лучше?

– Нет. Нет, это…

– Может, стоит попросить айтишников разместить новость на сайте Стэнфорда. Так все точно узнают…

– Ладно, ладно, хорошо! Я поняла.

Мгновение он спокойно смотрел на нее, а когда заговорил, слова его звучали разумно, чего она никак не ожидала от Засранца Карлсена.

– Если вас беспокоит, что все думают, будто вы встречаетесь с преподавателем, боюсь, тут уже ничего не исправить. Можно всем рассказать, что мы расстались, но тогда будут думать, что мы встречались раньше.

Плечи Оливии поникли. Ей была противна мысль, что он прав.

– Тогда ладно. Если вы знаете, как это все исправить, любыми средствами, я открыта для…

– Можно позволить им думать так и дальше.

На мгновение она решила, что не расслышала.

– Ч-что?

– Вы можете позволить людям и дальше думать, будто мы встречаемся. Это решает вашу проблему с подругой и как там его, и вы ничего особенно не теряете в репутационном плане. – Слово «репутационный» Карлсен произнес, слегка закатив глаза, как будто в мире не было ничего глупее переживаний из-за мнения окружающих, за исключением гомеопатических антибиотиков. – В вашем случае ситуация уже не может стать хуже.

Это было… Что бы ни происходило в ее жизни, Оливия никогда, никогда…

– Что? – слабо переспросила она.

Он пожал плечами.

– Мне кажется, выигрышная ситуация, как ни посмотри.

Оливии так совсем не казалось. Она, как ни посмотри, проиграла, а потом еще раз проиграла, и еще чуть-чуть проиграла – вот как это все выглядело. Это казалось безумием.

– Хотите сказать… навсегда? – Ей показалось, что ее голос прозвучал плаксиво, но, возможно, кровь просто слишком сильно стучала в ушах.

– Это уж слишком. Может быть, до тех пор, пока ваши друзья не расстанутся? Или пока не поженятся. Не знаю. Любой подходящий вариант. – Он говорил серьезно. Он не шутил.

– Разве вы не… – Оливия понятия не имела, как вообще спрашивать об этом. – Женаты или что-нибудь в этом роде?

Ему, наверное, было за тридцать. У него была офигенная работа. Он был высок, с густыми вьющимися черными волосами. Выглядел, естественно, умным и даже привлекательным. Был хорошо сложен. Да, он был капризным придурком, но некоторые женщины ничего против этого не имеют. Некоторым такое может даже понравиться.

Он пожал плечами.

– Моя жена и близнецы не станут возражать.

Вот дерьмо.

Оливия почувствовала, как ее захлестнула волна жара. Она покраснела, а потом едва не умерла со стыда, потому что – боже – она склонила к поцелую женатого мужчину, отца. Теперь все думают, что у него любовница. Его жена, наверное, плачет в подушку. У его детей будут ужасные комплексы, они вырастут серийными убийцами.

– Я… О боже, я не… Мне так жаль…

– Шучу.

– Я понятия не имела, что вы…

– Оливия. Я пошутил. Я не женат. Детей нет.

Теперь на нее обрушилась волна облегчения. А за ней последовала еще одна – гнева.

– Доктор Карлсен, таким не шутят…

– Вам все-таки стоит начать называть меня Адам. Раз уж мы, по слухам, уже некоторое время встречаемся.

Оливия медленно выдохнула, пощипывая переносицу.

– Почему вы вообще… Что вам это даст?

– Это?

– Если мы будем притворяться, что встречаемся. Вам не все равно? Какой вам от этого прок?

Доктор Карлсен… Адам… открыл рот, и на мгновение Оливии показалось, будто он сейчас скажет нечто важное. Но он отвел взгляд, и она услышала лишь:

– Это вас выручит. – Он помедлил минуту. – И у меня есть свои причины.

Она сощурилась.

– Какие причины?

– Свои.

– Если это криминал, я бы предпочла не участвовать.

Он слегка улыбнулся.

– Это не криминал.

– Если вы мне не скажете, у меня не будет выбора. Я буду думать, что здесь замешано похищение. Или поджог. Или растрата.

Некоторое время он барабанил кончиками пальцев по своему выпуклому бицепсу. От этого рубашка на нем заметно натягивалась.

– Если я скажу, это останется между нами.

– Я думаю, мы оба согласимся с тем, что вообще весь этот разговор должен остаться между нами.

– Точно подмечено, – признал он. Помедлил. Вздохнул. На секунду прикусил щеку. Снова вздохнул. – Ладно, – сказал он с интонацией человека, который точно знает, что пожалеет, как только откроет рот. – Все думают, что я могу сбежать.

– Сбежать? – Боже, он был освобожден условно-досрочно. Присяжные, набранные из сотрудников факультета, признали его виновным в преступлении против аспирантов. Он наверняка ударил кого-нибудь микроскопом по голове за неправильную маркировку пептидов. – То есть это все-таки криминал.

– Что? Нет. Факультет подозревает, что я планирую покинуть Стэнфорд и перебраться в другой университет. Обычно такое меня не беспокоит, но Стэнфорд решил заморозить мои исследовательские фонды.

– О. – О таком она не думала. Совсем. – А они это могут?

– Да. Ну то есть вплоть до одной трети фонда. Дело в том, что они не хотят финансировать исследования и развивать карьеру сотрудника, который, по их мнению, все равно уйдет.

– Но если это всего одна треть…

– Это миллионы долларов, – ровным голосом сказал он. – Они требуются для проектов, которые я планировал закончить в течение следующего года. Тут, в Стэнфорде. А это значит, что эти средства мне скоро понадобятся.

– Вот как. – Если подумать, Оливия с первого курса слышала всякое о том, что Карлсена зовут работать в другие университеты. Несколько месяцев назад даже ходили слухи, будто он может пойти работать в НАСА. – Почему они так решили? И почему сейчас?

– По ряду причин. В частности, несколько недель назад я получил грант, очень большой грант, вместе с ученым из другого университета. Это учреждение пыталось завербовать меня в прошлом, и Стэнфорд рассматривает сотрудничество как показатель того, что я планирую принять их предложение. – Он помедлил, потом продолжил: – Если не углубляться в детали, мне дали понять, что… Есть мнение, что я не пускаю корни потому, что хочу в любой момент иметь возможность сбежать отсюда.

– Корни?

– Большинство моих аспирантов защитится в этом году. У меня нет семьи. Ни жены, ни детей. Жилье я сейчас снимаю… Мне пришлось бы купить дом, чтобы убедить факультет в том, что я намерен остаться, – сказал он с явным раздражением. – Если бы у меня были отношения… это бы очень помогло.

Ладно. Это имело смысл. Но…

– А вы не думали завести настоящую девушку?

Его брови взмыли вверх.

– А вы не думали сходить на настоящее свидание?

– И то правда.

Оливия замолчала и несколько мгновений внимательно смотрела на собеседника, позволяя ему наблюдать за собой в ответ. Забавно, что раньше она его боялась. Теперь он был единственным, кто знал о самом большом провале в ее жизни, и уже сложно было его бояться… Особенно когда она узнала, что из-за своих проблем он даже готов притвориться, будто встречается с кем-то, лишь бы вернуть финансирование. Оливия была уверена, что на его месте она бы сделала то же самое, чтобы завершить свое исследование рака поджелудочной, и оттого Адам казался странно… понятным. А если она уже понимает его, то может пойти дальше и сделать вид, будто встречается с ним, так ведь?

Нет. Да. Нет. Что? Она душевнобольная, если вообще допускает такое. Ей справку надо выдать. И все же она неожиданно для себя произнесла:

– Это будет сложно.

– Что?

– Притворяться, что мы встречаемся.

– Неужели? Будет сложно заставить людей поверить, будто мы встречаемся?

Нет, он был совершенно невозможен.

– Ладно, ладно, это все понятно. Но сложно будет поддерживать видимость на протяжении долгого времени.

Он пожал плечами.

– Совсем не сложно: говорить друг другу «привет» в коридоре и перестать называть меня «доктор Карлсен».

– Не думаю, что люди, которые встречаются, только говорят друг другу «привет».

– А что делают люди, которые встречаются?

Оливии пришлось признать поражение. В ее жизни было, наверное, пять свиданий, включая свидание с Джереми, и их можно было классифицировать как умеренно скучные, нервные или чудовищные (главным образом то, на котором парень пустился рассказывать о замене тазобедренного сустава своей бабушки в пугающих подробностях). Ей очень бы хотелось романтических отношений, но она сомневалась, что ей это светит. Может быть, ее просто сложно полюбить. Может, годы одиночества исковеркали ее каким-то фундаментальным образом, и теперь она не способна завести настоящий роман или хотя бы испытать к кому-то влечение, о котором часто слышала от других. В конце концов, это не имело значения. Учеба в аспирантуре в любом случае плохо сочеталась со свиданиями, и, вероятно, поэтому доктор Адам Карлсен, стипендиат премии Макартура и выдающийся гений, стоял перед ней в возрасте тридцати с чем-то лет и спрашивал, чем люди занимаются на свиданиях.

Встречайте, дамы и господа: ученые.

– Ну… всякое. – Оливия напрягла мозги. – Ходят куда-нибудь и вместе занимаются разным. Яблоки собирают или там рисуют картины и пьют вино.

«В общем, всякие идиотские вещи», – подумала Оливия.

– В общем, всякие идиотские вещи, – сказал Адам, пренебрежительно махнув своей огромной ручищей. – Можете просто пойти к Ань и сказать ей, что мы ходили на свидание и рисовали Моне. Она позаботится о том, чтобы об этом узнали все.

– Так, во-первых, это Джереми позаботился. Давайте будем винить Джереми. И это еще не все, – настаивала Оливия. – Люди, когда встречаются, они… разговаривают. Много. Больше, чем просто «привет» в коридоре. Они знают любимые цвета друг друга, и дни рождения, и… они держатся за руки. Они целуются.

Адам плотно сжал губы, словно пытаясь подавить улыбку.

– Ну нам до такого еще далеко.

Оливия пережила очередной приступ унижения.

– Я очень сожалею о поцелуе. Я правда не думала, и…

Он покачал головой.

– Все в порядке.

Ему, казалось, и правда было все равно, учитывая, что он был известен как человек, который выходил из себя, если кто-нибудь неправильно называл атомный номер селена. Хотя нет, ему было не все равно. Его это забавляло.

Оливия склонила голову набок.

– Вам это доставляет удовольствие?

– «Удовольствие» – это, вероятно, не слишком точное слово, но нельзя не признать, что все это довольно занимательно.

Она понятия не имела, что было занимательного в том, что она случайно поцеловала преподавателя кафедры, потому что он оказался единственным человеком в коридоре, и что вследствие этого поразительно идиотского поступка все теперь считали, что она встречается с кем-то, кого она до сегодняшнего дня видела ровно два раза…

Оливия принялась хохотать и согнулась пополам еще до того, как успела додумать мысль, пораженная абсолютной неправдоподобностью ситуации. Ну и жизнь у нее. И вот какие плоды приносят ее поступки. Когда она наконец снова смогла дышать, у нее болели мышцы живота, а в глазах стояли слезы.

– Хуже и быть не может.

Он улыбался, глядя на нее, и глаза у него странно блестели. И вы только посмотрите: у Адама Карлсена на щеках появились ямочки. Очень милые.

– Ага.

– И это все моя вина.

– В значительной степени. Я вчера немного подурачил Ань, но да, я бы сказал, что это по большей части ваша вина.

Липовые отношения. Адам Карлсен. Оливия, должно быть, чокнулась.

– Не будет ли проблемой то, что вы преподаватель, а я аспирант?

Он склонил голову, став серьезным.

– Это не будет выглядеть потрясающе, но не думаю, что станет проблемой, нет. Поскольку я не имею над вами никакой власти и не являюсь вашим куратором. Но я могу уточнить.

Это была эпически плохая идея. Худшая идея, когда-либо возникавшая в эпически плохой вселенной плохих идей. За исключением того, что это действительно решило бы ее текущую проблему, а также некоторые проблемы Адама, а взамен Оливии придется лишь здороваться с ним раз в неделю и прилагать некоторые усилия, чтобы не называть его доктором Карлсеном. Это казалось выгодной сделкой.

– Могу я подумать?

– Конечно, – спокойно сказал он. Его тон придавал уверенности.

Она не думала, что он будет таким. Наслушавшись разных историй и насмотревшись на его хмурую гримасу, она правда не думала, что он окажется таким. Даже если не вполне понимала, каким таким.

– И, видимо, спасибо. За предложение. Адам, – с опозданием добавила она. Как будто решила распробовать его имя. Звучало странно, но не слишком.

После долгой паузы он кивнул.

– Хорошо. Оливия.