Текст книги "Иллюзия бога"

– Я всегда чувствовала здесь что-то… особенное. Но, кажется, я излишне романтизировала это ощущение, как и многое другое в своей жизни. – Она хмыкнула, поражаясь собственной наивности.

– Дарлинг, не знаю, кто тебе сказал, что ты излишне романтизируешь жизнь, но тебе еще очень далеко до многих моих знакомых. – Дионис сел на краешек гребня, самодовольно поглядывая по сторонам. Ветер трепал его густые волосы, и он то и дело проводил по ним ладонью. – Нормально придавать слишком большое значение деталям, которые кажутся кому-то несущественными. Нормально слишком поэтизировать обыкновенные, казалось бы, вещи. Нет ничего глупого в том, чтобы превращать временные отрезки существования в крохотное чудо, в восторженную оду жизни, которая принадлежит только тебе. В конце концов, это выбор каждого – крутить пальцем у виска, прозябая в сером унылом мире, или быть свободным. И пить жизнь, словно нектар, находя что-то приятное там, где его не способны увидеть другие.

– Может, ты и прав. Но это место кажется мне… ненастоящим. Оно слишком странное и безумное, чтобы быть реальным.

Дионис прищурился:

– Даже если и так… Чем хорошо сделанная иллюзия отличается от реальности?

– Ты что-то слишком поэтичный для дилера, не находишь? Я тебе пока что не верю.

– Да ты пока что никому не веришь.

Внутри все сжалось, и Ари отвернулась, с горечью признавая его правоту.

Теплая рука осторожно потянулась к ней и ободряюще погладила по щеке, и Ари вздрогнула: она привыкла к гораздо более жестким рукам, и вся нежность мира не смогла бы исправить ситуацию в одночасье.

== Весна ==

Из воспоминаний ее выдернули звуки какой-то возни в ближайшем переулке. Два нетрезвых голоса, мужской и женский, казались смутно знакомыми, и Ари замедлила шаг, прислушиваясь.

– Душа моя, каждый, кто сделал тебе больно, покойник!

– Тогда я, блин, не понимаю, какого хрена ты еще живой?!

Темный силуэт отделился от стены, и его осветили неоновые огни ближайшего бара – единственного источника света в радиусе нескольких футов. Ари узнала Геру, студентку на курс старше, ту, которая сначала вела себя, как последняя зануда, на ритуале Чистки, а после окончательно убедила Ари принять участие в их коллективном безумии. Изящная, худощавая девушка, одетая в золотистое парчовое платье, пиджак с брошью в виде павлина и в обуви на высоком каблуке. Она курила с помощью длинного тонкого мундштука. Женственная, элегантная, загадочная и слегка нетвердо стоящая на ногах – Ари знала, что Гера легко способна выпить больше любого за столом. Она даже иногда устраивала так называемые «чаепития» в своей комнате – алкогольные посиделки под ретромузыку, на которые Ари никогда не приглашали. Гвоздем вечера становилась прикроватная тумбочка, доверху забитая маленькими бутылочками с ликером.

– Я же правда хотел как лучше! – А вот это уже точно Зевс. Ари не видела его лица, но кто же еще мог так оправдываться перед Герой. – Ты ведь меня знаешь, неужели не доверяешь?

– Именно! – Гера разъяренно пнула ближайший мусорный бак. – Именно потому что я тебя знаю, кобель ты конченый!

– Душа моя… Ох, кажется, мне надо отлить… Неужели ты думаешь, что я трахаю другую?

Гера задрожала с абсолютно несчастным видом.

– Нет. Нет, я так не думаю.

Не желая больше быть непрошеным свидетелем емейной ссоры, Ари медленно попятилась подальше от переулка, как вдруг Гера направилась прямо к ней.

– А, это ты, – сказала она, но Ари сильно сомневалась, что шатающаяся девушка действительно узнала ее, а не приняла за кого-то еще. – Он точно трахает другую.

Ари почти не знала ее, но ей всегда казалось, что Гера склонна к преувеличению, к театральности. Было сложно понять, кто она на самом деле. А сейчас глаза у нее блестели от слез, и это мало походило на спектакль.

– Не-е-ет, – протянула Ари, стараясь звучать как можно более убедительно. – Что? Быть не может.

Секрет Полишинеля, о котором знал каждый в университете. Что толку отрицать очевидное?

Гера уселась прямо на асфальт:

– Как же меня все заебало. У него есть любовница, зуб даю. Я думала, после Семелы он станет адекватнее, так нет же…

– После ее похорон, ты имеешь в виду?

– Похороны? – Гера резко замотала головой, и ее золотистые волосы рассыпались по плечам. – Их не было. Тело пропало. Черт знает, где оно. Дионис твой тоже ходил, выискивал, кто к рукам прибрал… Ну и хрен с ней. Так ей и надо, шалаве этой.

– Слушай, я не эксперт в отношениях, но… Может, не надо винить только Семелу?

Взгляд ее голубых глаз рубанул, как кинжал. Ари отступила на шаг, решив, что, наверное, никогда не забудет застывшее выражение ее лица.

– Кажется, мне пора.

– Это верно, – сухо бросила Гера, вздернув подбородок.

– Не помнишь, как добраться до универа?

– Просто по прямой.

Ари кивнула в знак благодарности и быстро пошла прочь. Кампус приближался с каждым шагом, и непроглядная темень теперь не казалась ей такой уж большой проблемой. Гораздо важнее было другое.

«Что мне известно? Дионис зачем-то ищет дверь в параллельное измерение… В этот Сайд, будь он неладен. Потом Семелу убивают. И ее сознание, возможно, переносится туда. Тело пропадает. Дионис ищет его и способ самому попасть на Сайд. И тоже пропадает. Что, черт возьми, это может значить?»

Ари прокручивала эти мысли снова и снова, дойдя до корпуса, поднимаясь по лестнице, разуваясь на пороге. Захлопнув дверь комнаты, она вошла в ванную и включила душ – такой горячий, что ванная заполнилась паром, и отражение девушки исчезло в запотевшем стекле. И Ари очень долго стояла, ощущая, как вода хлещет по телу, прогоняя подступившую усталость.

Часть 11. О волнах и отчаянии

Аид вышел из машины, с педантичной аккуратностью закрыв дверь. В его недоуменно расширившихся черных глазах отразились огни скорой помощи. Он пошел им навстречу. Кто-то схватил его за руку и заговорил, но Аид не разобрал ни звука, продолжая двигаться вперед, пока пальцы на предплечье не начали причинять боль. Только тогда он замер.

Отсюда он хорошо видел Персефону. Белые носилки, белая спецодежда людей вокруг. И ее белая кожа, чуть светящаяся в свете луны. Глаза были закрыты, и Аид боялся отвести взгляд, пропустив момент, когда она их откроет. В ней всегда были чарующая красота и непоколебимый взор. Одна – завораживала до пленительного безрассудства, второй же – обращал в пепел, и именно этого ему не хватало, чтобы прийти в чувство. «Посмотри на меня. Пожалуйста. Сложно, что ли?»

Горло перехватило.

– Что произошло? – спросил Аид, с отвращением скидывая с себя руку человека в форме.

Ему что-то втолковывали уверенным голосом, вселяющим спокойствие, и Аид, конечно же, ничего не понял, потому что нечто сбивало его с толку, будто висело в воздухе плотной пеленой.

– Просто ответьте, она будет в порядке?

Он не хотел в это верить.

Он чувствовал смерть.

– Простого «да» или «нет» было бы достаточно, спасибо.

Ему сказали, что сложно дать точный прогноз.

Аид хотел ответить, что это ничуть не сложно, что они, наверное, не знают, что такое сложно. Что видеть неподвижным человека, который был бурей, восстанием, отчаянием где-то в груди, – вот это сложно, а эти проклятые доктора, наверное, не на рынке свои проклятые дипломы покупали и уж точно должны выдать что-то внятное. Он уже открыл рот, но вдруг заметил совсем рядом острую, элегантную фигуру в черном, которая взволнованно покачивалась, прижимая к глазам кружевной платочек. Какие-то люди в пижамах, в домашних халатах – видимо, соседи – подходили к ней, а она стояла бледная, безучастная. Аид сразу узнал Деметру, несмотря на то, что видел ее раз в жизни. Тогда они невзлюбили друг друга настолько, насколько это вообще возможно для людей, едва перекинувшихся парой фраз. И теперь он растерялся, не зная, стоит ли выразить сочувствие. Или, может, надежду на то, что все будет хорошо? «Какое уж тут, к черту, хорошо».

– Лучше уйди. – Поймав его взгляд, Деметра царственно подняла голову, будто вмиг превращаясь из разбитой горем женщины в холодную статую. – Ты действуешь мне на нервы.

«Бедная мать. Надо посочувствовать. Заверить ее, что все будет в порядке». Вместо этого он, как заколдованный, спросил:

– Что с ней будет?

– Сам-то как думаешь? – закричала было Деметра, но, вовремя опомнившись, прикрыла рот ладонью и понизила голос. – Моя девочка в коме. Потеряла много крови. В нее стреляли… Нет, я как знала, как чувствовала…

– Она попросила меня приехать. – Аиду стало не по себе от взгляда женщины, и он неосознанно сделал упор на это «она», словно выставляя его перед собой на манер щита.

Деметра ткнула пальцем в сторону полицейской машины:

– А этого кто попросил приехать?

Он близоруко прищурился, пытаясь разглядеть ворочающийся силуэт за стеклом и жалея, что не носит очки. Стоп, это что…

– Сизиф? – Аид не верил своим глазам.

– Из-за тебя! Он хотел убить мою девочку из-за тебя! Так он сказал.

Мир сузился до размеров машины. Будто в замедленной съемке Аид увидел, как дверь автомобиля на секунду приоткрылась, выпуская полицейского, и следом за ним высунулась растрепанная голова.

– А еще она что-то выпила, – яростно доказывал Сизиф. – Потом швырнула в меня бутылкой, все разлетелось… Я нажал на курок… Я не стал бы ее убивать, только напугать хотел, клянусь! Я просто хотел жить, ясно вам? Мне нужны были деньги! А этот урод, этот садист конченый, последнее отобрал! Месть? Это не месть, это справедливость, какого хрена я должен был умирать? Адвоката! Требую адвоката!

Полицейские быстро затолкали его в машину, но он еще продолжал что-то вопить и отбрыкиваться, даже когда автомобиль тронулся. Аид отвернулся, охваченный жаркой, незнакомой раньше яростью. Он бы отдал многое, чтобы посмотреть на страдания Сизифа. Больше, чем его, он мог проклинать только свою неосмотрительность. «Я постараюсь забрать у тебя самое дорогое», – сказал Сизиф тогда возле моста. Но Аид не привык реагировать на людей, на их эмоции, которые попросту не понимал, на пустые угрозы и обидные речи, которые его не трогали, – и в итоге поплатился за это. Он инстинктивно сделал шаг навстречу скорой, но Деметра бросила на него предостерегающий взгляд.

– Если ты снова приблизишься к моей дочери, я позабочусь о том, чтобы это было последнее, что ты когда-либо сделаешь, – сказала она неожиданно спокойным голосом и, развернувшись, пошла прочь. Случайные свидетели происшествия тоже заторопились по домам. Как по команде, побережье вмиг опустело. Температура резко упала. Шелест волн почти стих. Деревья замерли.

– Да что же это, – пробормотал Аид. Все происходило слишком быстро, будто он провалился в кошмарный сон, едва закрыв глаза, и теперь оказался посреди калейдоскопа из обломков эмоций. Посреди места без света и тепла. Без надежды. Место страдания и страха. Место, откуда не сбежать.

Медленно кружась, на пальто опустилась снежинка. Затем еще одна. Аид запрокинул голову, сосредотачиваясь на неожиданном для весны снегопаде, чтобы заглушить внезапную бурю страха и надежды, охватившую его. «Сизиф сказал, что она что-то выпила… В ту ночь, когда мы видели живых покойников, когда я вернулся в дом Двенадцати, бутылки с той отравой уже не было на месте. Зачем? Зачем Персефона это сделала? Что такого она знала, чего не знал я? Она выпила яд, чтобы оказаться на Сайде? Чтобы подстраховаться? Увидела его с оружием и решила не сдаваться так просто? Это на нее похоже». Она ведь говорила с Дионисом перед его исчезновением. Аид подслушал диалог не полностью, но этого было достаточно, чтобы теперь шестеренки в голове закрутились, заглушая бешеное мелькание раздражающих, незнакомых прежде мыслей. Например, о всех мелочах, которые он не успел ей сказать. Он даже не извинился перед ней. Что ему стоило хоть раз извиниться за свои ворчание и подколы?

Подходящий момент для этого был уже после того, как они заглянули на Сайд.

== Зима ==

– У Адониса опять вечеринка на втором этаже. Надеюсь, хоть в этот раз он не будет все время с Дитой. Надо же уделить внимание каждому гостю…

Аид не представлял, кто такой этот Адонис, но, глядя на сияющее лицо Персефоны, решил, что он недурственно бы смотрелся распиленным на сотню маленьких кусочков.

– Надо еще забежать в общагу, переодеться… – продолжала болтать девушка.

«Если я скормлю его своим собакам, его ведь не найдут? Да, да или да?»

– Ты и сейчас ничего.

Ладно, это все были шутки. Ну да, немного мрачные шутки про убийство. Умом Аид понимал, что Персефоне жизненно необходим какой-нибудь розовощекий отличник с роскошными мускулами и смазливой рожей, которому можно морочить голову, обжиматься с ним по углам, глазеть на цветочки, вместе мечтать о свадьбе, детях и ипотеке, или о чем там еще мечтают влюбленные, а потом спокойно бросить его и найти другого, точно такого же, чтобы Аид ненавидел и его точно так же, бросая мрачные взгляды в духе: «Только попробуй обидеть эту королеву, засранец, и даже самый умелый танатокосметолог[12]12
  Танатокосметолог – визажист для мертвецов. Гримирует покойника и придает его лицу относительно «живой» вид, в том числе при наличии на лице серьезных повреждений, приведших к смерти.


[Закрыть] не сможет потом отреставрировать твою мордашку».

– Не уверена… Возможно, я переоденусь в красное.

– Оно тебя старит, – буркнул Аид, даже не глядя в ее сторону.

– А белое?

– Полнит.

– Серьезно?

– Угу. Кошмарно выглядишь. – На самом деле ее изящной фигуре с тоненькими запястьями и выпирающими ключицами могла позавидовать любая топ-модель из тех, что бегали за Аполлоном.

Она наигранно возмутилась:

– Дурацкая шутка, немедленно извинись!

– Тогда возвращайся скорее. – Он наконец оторвал взгляд от книги, из которой не запомнил ни единой строчки. – Извинюсь. Даю слово.

«Возвращайся. Я покажу тебе свою душу», – эти слова лучше выразили бы его мысль, но он, конечно, ни за что бы ни произнес их вслух, одна формулировка повергала его в ступор.

Протаращившись в книжку еще около часа (самый никчемный час в его жизни, потому что взгляд то и дело соскальзывал со строчек, которые не представляли для него ни малейшего интереса), Аид задремал, так и оставшись полулежать в гигантском кресле.

Очнулся он от ощущения, что кто-то уселся на подлокотник.

– Что, вечеринка не очень?

– Кажется, кое-кто там был не особо мне рад. – Персефона пожала плечами. – Знаешь, типичная плебейская реакция: ненавидеть то, чего не понимаешь.

Ее темные глаза мерцали – звезды, скрытые за тяжелой пеленой ночного неба, и у Аида будто внутри затянулся узел, когда она посмотрела на него.

– Хотела спросить кое-что.

Он изогнул бровь:

– Да?

И только сейчас почувствовал, как что-то холодит его шею. Он осторожно скосил глаза. Короткое прямое лезвие, костяная рукоятка с серебристыми письменами.

Справедливости ради, это его не особо удивило. Чего-то в этом духе он всегда от нее ожидал. И, черт возьми, в ту минуту она была прекрасна. Она была очаровательна в своей отравляющей сущности, обычно скрываемой под тысячей нежных цветов. И вот эта девушка рассердилась, когда он заподозрил ее в убийстве Семелы? Было бы с чего.

– Где ты вообще взяла эту штуку? – спросил он.

– Мамочка подарила. Дамасская сталь!

– Напомни мне никогда не связываться с твоей матерью, хорошо?

Она нервно хихикнула.

– Вчера ты спросил у меня, не я ли убила свою соседку. Семелу.

– Точно, – кивнул Аид, вздрогнув, когда она подставила палец к губам. – И если ты так отводишь от себя подозрение, получается у тебя не очень.

– Со мной-то все понятно, у меня алиби. – Она машинально поправила спадающий вырез белого платья. Ее кожа светилась в полутьме, как рассветное облако. – А вот твое алиби сомнительно. Вернее, я, конечно, тебя прикрыла, но мы-то знаем, что у тебя его не было…

Аид не знал, как реагировать на творящуюся чертовщину. Он даже не был уверен в том, что это ему не снится. Хотелось только смотреть в бездонную глубину этих странных, точно неживых, навеки завороженных тайной, огромных глаз. Хотелось видеть эту безумно алую улыбку. Хотелось слушать и слушать тихие, странные слова, неторопливо падающие с этих очаровательных губ. И, желательно, без холодка у шеи – поэтому он резким движением выдернул нож из пальцев Персефоны и отшвырнул его в сторону. Оглушительный звон, пронесшийся по всему Царству, казалось, не смутил ее.

– А ну, признавайся, – пропела она, нависнув над ним на локтях. Шутя? В этом Аид был не уверен. Ее большие оленьи глаза искрились от сдерживаемых эмоций: он видел улыбку, но и угрозу тоже. И затаенный страх. И ощерившегося зверя.

Он тихо засмеялся, не удержавшись, и помотал головой, мол, «это точно не я». Аид понимал, что это даже не полноценный ответ, но этого оказалось достаточно, чтобы Персефона не пыталась дознаться любой ценой.

– Пожалуй, мне надо извиниться. – Она не спешила отстраняться.

– Чего уж теперь, – буркнул Аид.

– Скажешь еще что-нибудь на пассивно-агрессивном?

Он склонил голову набок, рассматривая ее сосредоточенное и заинтересованное лицо.

– Хватит уже искать виноватых. Смерть поимеет всех.

Она протянула чуть подрагивающую руку и осторожно очертила пальцем линию его скулы, опустила ладонь ниже, проходясь пальцами по кадыку, воротнику рубашки, касаясь пуговиц. Аид нахмурился, чувствуя, как горят щеки. Вот что за женщина? Ощущение от прикосновений было такое, будто она влезла на его территорию. Перебралась через ограду, вторглась в дом и натоптала грязными ботинками по идеально вылизанному полу. Великое кощунство в его маленькой религии. Катастрофа замкнутого мирка, посреди которого возникло море с несмолкающим штормом, а беспорядок, изменения и вмешательства всегда выводили Аида из себя. Но только не тем вечером, хотя раньше физическая близость вызывала у него недопонимание, закономерный вопрос: «Зачем?»

Персефона, кажется, поняла причину его растерянности, потому что замерла, и тогда он сам рывком подался еще ближе, резко сокращая расстояние между их телами до дюймов. Ее губы оказались мягче, чем его собственные, мягче, чем все, что он когда-либо трогал, и этот осторожный, почти невесомый поцелуй так не вязался с нервной грубостью его движений, что Персефона, кажется, тоже оробела на секунду.

Не то чтобы Аид умел целоваться. Сложно уметь то, с чем никогда не сталкивался раньше. Всю жизнь общество людей вызывало у него бессознательное отвращение. Будь его воля, он бы просто выключил механизм у каждого человека, расставил их всех по полочкам и приклеил на каждого этикетку, чтобы упорядочить их и больше к этой проблеме не возвращаться. «Может, я стукнулся головой и не заметил этого. Или сошел с ума», – иного объяснения своему поведению он не находил, хотя пытался. Пытался, когда она настойчиво толкнула его в грудь, заставляя откинуться на спину. Когда ловко и быстро уселась на бедра, когда возилась с пуговицами и ремнем и водила пальцами по груди, словно чертя какие-то тайные, понятные ей одной знаки. Он неосознанно изучал каждый ее жест, отмечал каждое движение, ловил каждый вздох. Ему казалось, что мир кружится вокруг него, как адский водоворот, захлестывая волнами, – и от этого было одновременно так хорошо и так плохо, что тело немело. Персефона впилась зубами в плечо – быстро, но достаточно сильно, чтобы повредить кожу и оставить след. Он не вскрикнул, но выдохнул, коротко и резко, и она нежно улыбнулась.

Они смотрели друг на друга безотрывно. Кровь стучала в висках гулким барабаном. Аид потянулся, чтобы стянуть расстегнутую рубашку, но Персефона вдруг неожиданно жестко бросила:

– Оставь!

От ее голоса жаркая волна прошлась по всему телу, и Аид почувствовал, что немного дрожит, или, может быть, это дрожала Персефона, и он оплел пальцами ее шею, и незримая волна, наконец, перестала захлестывать, подхватила его и понесла. Он прижался взмокшим лбом к ее виску, и почти сразу же на Аида навалился сон, будто ему завязали глаза. И, очнувшись на рассвете, он первым делом вспомнил, что всего лишь через неделю наступит весна, и программа обмена Персефоны закончится, и она уедет. Но тогда это показалось ему неважным, потому что вчера к нему приходила девушка, которая – он больше всего на свете хотел поверить в это (пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет так) – которая действительно любила его.

== Весна ==

Аид резко захлопнул дверь автомобиля, спасаясь не то от разыгравшегося снегопада, не то от назойливых воспоминаний. «Да черта с два меня остановит твой коматоз. Видимо, ты и я в самом деле симбиозное существо, которое кто-то когда-то разделил». Он завел машину, обещая себе успокоиться и обдумать все по дороге до кампуса.

Все-таки весна в этом году выдалась чертовски холодной.