Текст книги "Бездна. Девушка. Мост из паутины. Книга первая"

– Спасибо! – негромко сказала Вера.

Элена не ответила и секунду спустя вышла из комнаты.

***

В камере стояла невыносимая духота, и Вера, пытаясь устроиться на своей подстилке, изнывала от жары и боли. Тело ломило, лежать было тяжело – стоило правому плечу коснуться пола, как ноющая боль, расползаясь по руке, молниеносно спускалась к лопаткам. Второй удар пришелся с другой стороны, потому повернуться на левый бок она не могла – чудовищно болели избитые бедро и верхняя часть ноги. Она села, прислонившись к стене здоровым плечом, но находиться в этой позе долго не смогла, – ушибленная нога давала о себе знать – и наконец легла на живот, уткнулась лбом в бетонный пол и тихо заплакала, осознав, что никогда в жизни не могла даже представить, что морально и физически человеку может быть так плохо. Каждый раз, отмечала она, когда начинает казаться, что это предел, страшнее которого ничего быть не может, ей расширяют границы кошмара, шаг за шагом уводя в глубь этого ада, этого античеловечного мира. Голод, антисанитария, полная изолированность, издевательства, а теперь и сексуальные домогательства, побои… агрессивно они пытаются продемонстрировать ей тотальную беспомощность, коей она наделена, отрезать ее от внешнего мира с его законами, от мира нормальных людей и, погружая в мир звериный, словно жестокие дрессировщики, не гнушаясь варварскими методами, превратить ее в затравленное животное. В камере были люди, безучастные и погруженные в себя, их присутствие лишь сильнее обостряло ее одиночество. Вера не сомневалась: у них на глазах можно умереть, никто и пальцем не пошевелит. Духота превратила смрад катакомбы в нечто невообразимое в своей отвратительности, оно походило на вязкий зловонный кисель, который не просто вдыхаешь, а будто проглатываешь – он попадал не только в легкие, а словно заполнял ее всю. Неожиданно Вера испытала иррациональное, неконтролируемое желание проломить эту бетонную стену и выбраться наружу… «Еще минута, – поймала она себя на мысли, – и я начну биться о стены». Ей показалось, что она вот-вот задохнется, а еще, что бетонные перегородки, придя в движение, начинают сужаться. Она резко пошевелилась, и острая боль пронзила ее. Понимая, что необходимо взять себя в руки, Вера заставила себя унестись подальше отсюда: перед ее глазами неожиданно возникла та беседка, капли дождя, соединяющиеся с изумрудной гладью озера, запах травы и разлитая в воздухе свежесть… «Последний счастливый день моей жизни…» – с ужасом отметила она. Картинки сменяли друг друга: вечер, она в алой блузке, ресторан, разговоры, смех, взгляд Дана и то странное состояние, на минуту охватившее ее: с фатальной неизбежностью она ощутила приближение судьбоносных перемен. Неужели то было предчувствие несчастья? Говорят, животные, почуяв надвигающееся землетрясение, стараются убежать из города… может, и она, в алогичном порыве остаться, пропустив рейс, пыталась укрыться от того, что обрушится на нее несколькими часами спустя? А потом все начало отдаляться, озеро слилось с ночным небом, вангоговские звезды нырнули в темные воды, и Вера погрузилась в полумрак. Что это было, сон, потеря сознания, она не понимала.

Очнувшись, Вера почувствовала, что с трудом отрывает голову от пола, – сильнейшая боль словно раскалывала ее на части. «Мне кажется, сегодня я умру!» – принеслась откуда-то издалека мысль. Она тихо застонала и снова провалилась в темноту. Из темноты ее вырвал крик… затем ей показалось, что ее тормошат, и теплая жидкость выплеснулась ей в лицо… дальше произошло чудо: голову приподняли и попытались влить в рот воду, настоящую прохладную воду. А потом ее поволокли куда-то… Вера не открывала глаз, не сомневаясь в том, что сейчас одна страшная картинка сменит другую, а ту, другую, ей не хочется видеть. Она не будет смотреть, притворится, что всего этого просто не существует. А они пусть делают, что хотят, в эти минуты это перестало иметь значение…

Она очнулась в камере, такой же тесной бетонной коробке, лежа на полу на соломенной подстилке. Сколько времени прошло? Слегка повернув голову, Вера увидела людей… незнакомые лица. Но что-то было другим, совсем другим… В первые секунды она и не поняла, что именно, а когда, наконец, приподняла голову, увидела свет, настоящий солнечный свет. Пораженная этим открытием Вера огляделась и заметила высоко в стене крошечное окно за железной решеткой: оно пропускало солнечные лучи и воздух, который немного разбавлял смрад камеры. Смесь воздуха и смрада повергла бы ее в шок в день приезда, а всего одиннадцать дней спустя Вера принимала намек на свежий воздух как драгоценный подарок и, во второй раз окинув взглядом светлую камеру, почувствовала, что произошло маленькое чудо. Бессильно опустившись на подстилку, закрыв глаза, она снова погрузилась в полудрем.

– У нас гостья, – донесся недовольный голос, – придется терпеть ее здесь несколько дней.

– Терпи, – с насмешкой ответил знакомый голос.

– Быстро же они ее… Такими темпами от нее через год ничего не останется. Слабачка.

– Что поделаешь, – беспечно отозвался знакомый голос, кажется, он принадлежал Элене, – не все с легкостью перестраиваются на помои. Некоторые умудряются отравиться.

– Слабые всегда первыми идут ко дну, – в этот момент Вера узнала самодовольный голос Лиен.

– А приспособленцы и сильные выживают, – Элена усмехнулась. – К какой категории ты себя относишь?

– Не обо мне речь, – заискивающе проговорила Лиен. – Разве слабость этой дуры не очевидный факт?

– Она не приспособленка, – с уверенностью произнесла Элена. – Скорее всего у нее не хватит сил научиться выживать здесь, но глотать помои и терпеть скотское отношение она не сможет. Не та порода. Потому и пойдет ко дну, в отличие от тебя.

– Полностью согласна, – с готовностью поспешила добавить Лиен.

«Еще бы ты была не согласна, помойная крыса», – подумала Элена и, окинув ее презрительным взглядом, процедила:

– Я рада, что ты себя адекватно оцениваешь. И надеюсь, что не ошибаюсь в этой девушке. Лучше быстро утонуть, чем всю жизнь покорно давиться дерьмом.

Лиен замолчала. Опустившись на свою подстилку, Элена задумалась, глядя на Веру. Недовещь, как она называла Лиен, посчитав, что встретила более слабого человека и моментально ощутив превосходство, решила утвердиться в тюремной иерархии, подмяв под себя девушку. Вера не была слабой, понимала Элена, но она, как любая вещь, не была сильным человеком. Вещи ограничены, они наделены хитростью, изворотливостью, некоторые даже умом, но не настоящей силой. Наблюдая за Верой во время вчерашнего инцидента, Элена пришла к выводу, что «вещь» явно неглупа, умеет держать себя в руках и, несмотря на внешнюю хрупкость, способна постоять за себя. Она с улыбкой вспомнила выбежавшего из комнаты тучного человечка, облитого зловонной жидкостью, и второго с раскрасневшейся от удара физиономией. Девушка, конечно, дорого за это заплатила, но и коготки показала. И каков итог… после произошедшего у нее не осталось сил, потому что все, что в ней было, она выплеснула в тот момент. Словно игрушка на батарейках, она была лишена резервов. «В этом нет ее вины, – рассуждала Элена, – просто жизнь отвела ей чисто декоративную роль. Если бы она не влипла, могла бы припеваючи просуществовать в этой функции до старости. Но вмешался случай и, навязав роль, для исполнения которой у нее нет необходимых качеств, изначально обрек ее на провал. Что поделать, таков закон жизни, кто-то неизбежно идет ко дну, освобождая место более сильным особям». В том, что «вещь» сломается, у Элены не оставалось сомнений, и она уже предвкушала, как на ее глазах пройдет первый этап охоты: Вера, как загнанный зверек, будет бежать изо всех сил, когда поймет, что окружена, станет отчаянно метаться, а потом настанет конец… Элена прищурилась: как долго она будет убегать? Насколько хватит у нее сил сопротивляться? И главное, как поведет себя, понимая, что все кончено? Уйдет достойно, начнет пресмыкаться? Похоже, зрелище обещает быть любопытным. В ближайшие месяцы, к счастью, будет чем развлечься, ведь она начинает сходить с ума от скуки. Единственная знающая английский – Лиен, успела ей изрядно надоесть, но прислуга давно стала неотъемлемой частью жизни Элены, и даже в тюрьме она не собиралась изменять своим привычкам. В последние недели, чтобы хоть чем-то занять себя в бесконечные часы, проведенные в камере, она начала учить вьетнамский. И тут эта стюардесса – новое лекарство от скуки, так вовремя подвернувшееся.

Вера открыла глаза. Почувствовав на себе взгляд, она заранее знала, кому он принадлежит. Присутствие этой женщины безошибочно читалось даже с закрытыми глазами. Повернув голову, она увидела перед собой знакомое лицо, спокойное, непроницаемое, и глаза – зеленые, яркие, они напоминали ей глаза хищного зверя, правда, она затруднялась определить какого именно… пронизывающий, холодный, цепкий взгляд… иногда в нем проскальзывало любопытство, но чаще всего безразличие, насмешка и даже жестокость. Перуанка не догадывалась, что помимо неизгладимого впечатления, непроизвольно оказала сильное влияние на измученную девушку, обернувшись для нее в этот момент катализатором борьбы. Элена излучала странную, редкую силу и безумную энергетику, ее пристальный, насмешливо-жестокий взгляд пробуждал в Вере любопытство, и, уцепившись за него, она медленно вырывалась из опутавшего ее в последние часы тумана. Природная гордость Веры была задета, и она сказала себе, что необходимо подняться и показать этой странной женщине, что на нее она может смотреть с полным безразличием, холодностью, даже жестокостью, но насмешку ей придется поберечь для кого-то другого.

– Как себя чувствует больная? – поинтересовалась Элена уже знакомым тоном – равнодушным, отстраненным, как будто ей совсем без разницы, что прозвучит в ответ и прозвучит ли вообще.

– Спасибо за заботу, – насмешливо ответила Вера. – Больная, как видишь, дышит, – и с сарказмом добавила: – Ты так внимательна, ты случайно не медсестра по… первой профессии?

– Недооцениваешь, – усмехнулась Элена, – чем я не врач?

– Разве, что патологоанатом, – улыбнулась Вера.

– Между прочим, – полушутя-полусерьезно произнесла перуанка, – я с легкостью могла бы стать хирургом. Что-что, а резать по живому я всегда умела.

– Не сомневаюсь… – Вера пристально смотрела на Элену, гадая, кем на самом деле является эта необычная женщина. И, почувствовав слабость, снова закрыла глаза.

***

Когда она проснулась, за окном темнело. В последние недели Вера возненавидела темноту, столь любимую ею прежде. Была бы ее воля, она бы всегда жила при свете. Отныне темнота ассоциировалась с грустью, одиночеством, неизвестностью и даже страхом… вечная темнота последних дней, люди-тени, натыкающиеся друг на друга во мраке. Как, оказывается, легко заставить человека ценить очевидные вещи: никогда и ничто не доставляло ей такой радости, как это крошечное окошко, пропускавшее дневной свет и свежий воздух. Там, за ним, была жизнь, которую можно было представить и даже почувствовать, в то время как в катакомбе порой начинало казаться, что нормальная жизнь есть лишь мираж. Нормальная жизнь… Внезапно Вера осознала, что это место против ее воли успело наложить на нее свою печать – отрицать это нелепо и бессмысленно. «Когда я вернусь домой, сколько времени мне понадобится, чтобы отучиться ненавидеть темноту? Чтобы перестать считать чистый воздух подарком, а обычную еду и воду – счастьем? Как быстро я вернусь в прежнее состояние?»

Ее мысли прервал громкий голос:

– Наконец-то соизволила проснуться! – Лиен подошла и шлепнулась на подстилку рядом с Верой. – Подвинься, я не хочу сидеть на полу, – бесцеремонно заявила она.

Подобная беспардонность покоробила нетерпящую вторжения в свое личное пространство Веру, но все же несмотря на то, что чувствовала она себя намного лучше, чем сегодня утром и несравнимо лучше, чем ночью, она продолжала испытывать слабость, и выяснение отношений с Лиен было последним, чего бы ей хотелось в эти минуты. Вера не шелохнулась и медленно закрыла глаза, надеясь, что намек будет понят.

– Эй! Я с тобой разговариваю, – с возмущением воскликнула Лиен и, грубо схватив девушку за плечо, потормошила ее. Вера вскрикнула: канадка с садистской точностью угодила как раз в то место, куда пришелся удар. Боль незамедлительно охватила руку, плечо и сползла ниже по спине. Боль моментально привела Веру в чувства, пробудив злость.

– Лиен, – негромко, но очень твердо проговорила она, вцепившись глазами в лицо сидящей рядом женщины, – тебе придется запомнить несколько правил: первое – не смей дотрагиваться до меня, второе – в мое личное пространство с этого момента ты сможешь войти только с моего разрешения, третье – либо ты сменишь тон, либо прекратишь ко мне обращаться.

– Дотрагиваться до нее нельзя… подожди, когда тебе вынесут приговор, познакомишься поближе с тем, кто тебя избил… – со злостью прошипела она. – И пойми, наконец: нет у тебя никакого личного пространства, я хожу, куда хочу, ясно? И говорю, как считаю нужным. И что теперь будешь делать? – с наигранным страхом произнесла Лиен.

Вера глубоко вздохнула. Лиен была слишком примитивна и легко читаема. После услышанного ранее разговора трудно было не догадаться, что она является половичком Элены. А сейчас половичок, возомнив себя ковриком, решил, что дорос до обладания собственным половичком. Вера привыкла к тому, что ее внешняя хрупкость, мягкость и воспитанность ошибочно принимаются за слабость. Несоответствие внешнего и внутреннего вводили в заблуждение людей, наделенных серым веществом куда более щедро, чем сидящая рядом женщина, и, как правило, все они были не готовы к проявлению характера со стороны хрупкого, воздушного создания. В первые минуты метаморфоза вызывала сумятицу. К этому Вера тоже успела привыкнуть. Что ж… выяснение отношений с Лиен не входило в ее планы, в особенности сейчас, когда она находилась в не самом подходящем для этого состоянии, но чаще всего подобные инциденты, как по закону Мерфи, случаются в самый неподходящий момент и выбора, увы, не оставляют.

– Что я буду делать? – холодно проговорила Вера. – Для начала поинтересуюсь, имеется ли личное пространство у тебя?

– Естественно, – вызывающе ответила та.

– Замечательно, – надменно произнесла Вера. – У меня для тебя новость: с этой минуты твое личное пространство отчасти становится моим, и я так же буду говорить с тобой, как мне вздумается.

– Попробуй, – хихикнула Лиен.

– Лиен, – Вера вздохнула, – я человек миролюбивый, но терпеть хамство не в моих правилах. Ты явно ошиблась адресом. Поэтому в последний раз спрошу: ты уверена, что хочешь поиграть со мной в войну?

– Как страшно! – она картинно закатила глаза.

– Пошла вон! – процедила Вера. Лиен, замолчав, уставилась на нее, но не сдвинулась с места. – Вон!

– Я вся дрожу! – засмеялась она и, покачнувшись, осеклась.

К пощечине Лиен была не готова и уж, конечно, не предполагала, что эта, еще днем еле открывавшая глаза девица, способна ударить с такой силой. Она замешкалась и, придя в себя, попыталась толкнуть Веру в больное плечо, но просчиталась: готовность чересчур предсказуемой особы нанести удар в больное место не вызывала сомнений… увернувшись в сторону и успев подняться на ноги, Вера метнулась к железному чану-сортиру и, приподняв его, процедила:

– А теперь подходи, окунешься в родную стихию!

Лиен застыла. Выждав минуту, Вера холодно проговорила:

– Иди на свое место!

Лиен замешкалась, а потом неохотно подошла к своей подстилке.

– Садись, – также холодно приказала Вера. Та нехотя села. Вера опустила чан на место.

– Если ты не выльешь на нее содержимое, она выльет его на тебя, – прозвучал насмешливый голос.

– Я не вылью, – спокойно ответила Вера. – Мы еще не дошли до столь высоких отношений. И, надеюсь, не дойдем. Лиен, – голос зазвучал неожиданно мягко, – мне нужно окунуть тебя в дерьмо, чтобы ты уважала мои границы?

Лиен молчала. Вера со вздохом подняла чан.

– Придется последовать совету Элены. Жаль, ты не оставляешь мне выбора, – она сделала шаг вперед.

– Не надо, – остановил ее нервный голос Лиен.

– Ты все поняла? – эта жесткость словно принадлежала кому-то другому. – Поняла?

– Да, – коротко ответила та.

– Надеюсь, – Вера опустила чан и вернулась на свою подстилку.

Некоторое время спустя раздался щелчок. Открылось маленькое окошко в дверном проеме, через которое подавалась еда. На грязных тарелках лежала до скрежета надоевшая щепотка риса.

– Вера, – неожиданно сказала Элена, – тебя так негостеприимно приняли в нашей клетке, выделили «почетное» место рядом с парашей… а ты ведь у нас гостья, с гостями так нельзя…

– Не волнуйся, – улыбнулась Вера, – это, как оказалось, стратегически очень важное место.

– Лиен может уступить тебе свою подстилку на пару дней, – улыбнулась Элена. – Хочешь?

Вера успела отметить, что Элена занимает лучшее место в камере: прямо напротив окна, в противоположном от сортира углу. Рядом с «хозяйкой» лежала подстилка Лиен. Вера замешкалась: с одной стороны, ей не хотелось еще больше портить отношения с канадкой, с другой – она отдавала себе отчет в том, что Лиен и ей подобные понимают только язык силы, а ее попытка оставаться человечной будет воспринята как проявление слабости. Отобрав же у нее место, она лишний раз докажет, что воевать с ней не следует. И потом: неужели она заслуживает самого зловонного места в камере? Правильным ли будет покорно принять его, отказавшись от лучшего?

– Если Лиен будет так любезна, – подчеркнуто вежливо ответила Вера, – мне будет очень приятно.

– Лиен будет так любезна, – холодно отозвалась Элена и быстрым жестом указала Лиен на подстилку Веры. Та покорно поднялась.

Вера не смогла не отметить, что, отдавая приказы, Элена выглядит на удивление органично.

– Приятного аппетита, – сказала Вера, опускаясь на подстилку рядом с новой соседкой. Она устало посмотрела на рис. Есть совсем не хотелось, вернее хотелось, но не это безвкусное нечто.

– Представь, что мы в ресторане и тебе принесли любимое блюдо, – словно читая ее мысли, произнесла Элена веселым, живым голосом. – Что представила?

– Пасту с креветками! А ты?

– А я мясо. Да, – наблюдая за реакцией Веры, она засмеялась, – я предпочитаю нормальную «мужскую» еду. А ты такая девочка-девочка: рыба, салатики, пилатес, танцы. Угадала?

– Почти… замени пилатес йогой и добавь кикбоксинг: я два года занимаюсь, но это скорее декоративные тренировки, с людьми драться не приходилось, до сих пор, – с грустью улыбнулась Вера. – Из чисто девочкового только балет.

– Я что-то подобное представляла. Серьезно занимаешься? – в голосе проскользнул интерес.

– Йогой? – уточнила Вера. – Последний год довольно серьезно.

– А балетом?

– В детстве занималась серьезно пять лет, сейчас тоже, считай, декоративно.

– Так ты выносливая или декоративная?

– Думала, что выносливая, сейчас в этом начинаю сомневаться.

– Да, ты быстро расклеилась, – в голосе промелькнула насмешка.

– К сожалению. Я просто, как оказалось, очень завишу от еды и воды.

– А кто не зависит? – усмехнулась Элена.

– Я заставляю себя есть, – по-детски искренне поделилась Вера, – но еда не задерживается в организме. Если меня не выпускают из той камеры, я, считай, не ем и не пью.

– В ту камеру тебе очень скоро придется вернуться, – уточнила Элена, – как только придешь в норму.

– Я догадывалась. Наверно, так и буду путешествовать, – с горечью констатировала она. – Будут меня откачивать у вас или ваших соседей.

– Так и будет, пока тебе не вынесут приговор, потом плевать они захотят на твое консульство и дипломатов, ты станешь их собственностью. И с тобой можно будет не церемониться.

– Я невиновна! – Вера говорила тоном, не терпящим возражений. – И это будет доказано.

– Если ты настаиваешь… – равнодушно вздохнула Элена. – У тебя адвокат есть?

– Не знаю…

– А средства на хорошего адвоката есть?

– Нет, – упавшим голосом ответила Вера, – мои родители влезут в долги, чтобы оплатить его…

– Лучше не стоит, – отрезала Элена. – Сомневаюсь, что в твоем случае это что-то изменит.

Вера замолчала. Зачем она говорит ей все это? А после, заметно оживляясь, с интересом наблюдает за ее реакцией. «Ей скучно, – отметила Вера, – глупая Лиен успела ей надоесть, вот она и ищет новую игрушку». В эти минуты ей показалось, что эта женщина не просто умела, а любила быть жестокой. Элена, не сводя глаз, следила за тем, как собеседница, меняясь в лице, отдаляется, а минуту спустя, казалось, будто, покинув камеру, она оставила в ней лишь свою оболочку, настолько отстраненным выглядело сидевшее рядом создание.

– Спасибо за компанию, – подчеркнуто вежливо произнесла Вера, – было приятно с тобой поужинать.

– Пожалуйста, – также вежливо отозвалась Элена.

Наступила тишина. Вера опустилась на подстилку. Камеру окончательно поглотила темнота.

– Бэмби, – неожиданно прозвучал безразличный голос, в котором едва улавливались приказные нотки, – расскажи-ка мне, как ты сюда попала. Поподробнее.

«Развлеки меня, Шехерезада, перед сном, я умираю от скуки!» – язвительно подумала Вера.

– Не сегодня, Элена, – в отстраненном голосе скользил холод. – Я устала. Спокойной ночи! – И отвернувшись, услышала смех Элены – удивительно юный, задорный, звонкий и искренний.

***

Утро, 31 августа, четырнадцатый день тюрьмы. Шум дождя разбудил Веру, когда за окном было еще темно. Сильнейший ливень обрушился на тюрьму, казалось, угрожая смыть ее с лица земли. Не отрываясь, Вера вглядывалась в крошечное окошно, наблюдая за потоками дождя. «Как хорошо… а если случится стихийное бедствие… тогда, возможно, удастся бежать», – фантазировала она.

Сразу после завтрака Веру, отделив от группы заключенных, распределенных на работы, повели в сторону кабинетов для допросов. Она ждала этого на протяжении двух последних дней, предвкушая и планируя разговор, и, едва переступив порог, обратилась к уже знакомому следователю официально-холодным тоном:

– Вам успели доложить о произошедшем? Надеюсь, вы примите меры…?

– Мне доложили, – грубо прервал он ее. – Вы продолжаете испытывать наше терпение, что очень неумно с вашей стороны.

– То есть, по-вашему, с моей стороны было бы умным терпеть сексуальные домогательства?

– Вам предложили стакан воды, о каких домогательствах вы говорите? Вы передергиваете…

– Я предполагала услышать от вас нечто подобное, – с насмешкой произнесла Вера. – Если бы вы повели себя как человек, вы удивили бы меня гораздо больше.

– Вы невыносимы, – он с раздражением покачал головой. – Устраиваете дебош, избиваете охранников, вдобавок оскорбляете следователя. Не сомневайтесь, все записывается…

Его прервал звонкий смех.

– Повторите, что я делаю? Избиваю охранников? – подавив смех, Вера глубоко вздохнула. – Уважаемый, вам самому не смешно? Их было трое, они отлично орудуют дубинками. А теперь посмотрите на меня: кого я могу избить, особенно в таком состоянии?

– Отрицаете? – он усмехнулся. – Не советую, слишком много свидетелей.

– Свидетели, я так понимаю, несчастные женщины-заключенные? – неожиданно резко Вера встала и, подойдя к столу, приподняла кофту. – Любуйтесь!

Красно-синее плечо и огромные гематомы на спине были куда красноречивее слов. Следователь заерзал на стуле. Вера поправила кофту и вернулась на свое место.

– Надеюсь, дальше раздеваться не придется? Нижняя часть тела представляет зрелище не менее захватывающее, предлагаю вам поверить мне на слово. Сомневаюсь, что ваши «пострадавшие» могут похвастаться сотой долей моих «трофеев».

Он молчал. Вера с удовлетворением отметила, что ей удалось пошатнуть его уверенность в полном контроле ситуации, и этим необходимо попытаться воспользоваться.

– Вернемся к нашему разговору, – она с интересом смотрела на следователя. – Вы утверждаете, будто я избила охранников при свидетелях. У них зафиксированы побои?

– Вы станете отрицать, что несколько раз ударили охранника и облили водой?

– Не стану. Ударила, подчеркните, не избила. Охранника, а не охранников, подчеркните еще раз. А избили как раз меня, чему имеются неопровержимые доказательства. Подчеркните в третий раз.

– Хватит! – мужчина ударил рукой по столу. «Вообще то, – отметила Вера, – он явно не в своей тарелке». – Прекратите устраивать цирк! Вы напали на охранника и получили заслуженное наказание за нарушение порядка и оказанное сопротивление. Не пытайтесь отрицать очевидное.

– Охранники отлично владеют дубинками, это единственное очевидное в этой истории.

– Это необходимая мера наказания в крайних случаях. Совершенно законная, – подчеркнул он.

– Наказания чего? – с сарказмом поинтересовалась Вера и хладнокровно продолжила: – Послушайте, давайте прекратим этот цирк! Вам не нужна правда, гораздо проще решить проблему, обвинив меня. Потому, как то, о чем говорю я, слишком серьезно, и вы не можете не отдавать себе в этом отчет! Нарушение закона недопустимо даже по отношению к преступнице, а сексуальные домогательства, к вашему сведению, являются преступлением!

– Я в курсе… – он смотрел на нее изучающим взглядом. – Это серьезные обвинения, которые вам очень выгодны, верно?

– Почему вы не сомневаетесь в том, что некий Тхуан не перешел границу дозволенного?

– Потому, что вы преследуете слишком очевидную цель. Надеетесь, что громкие заявления помогут вам поднять шум, выставив нас монстрами, а себя невинной страдалицей, не так ли? Вы хитры, беспринципны и, стоит признать, не глупы.

– Что ж, от вас я не ждала ничего иного, – усмехнулась Вера. – В таком случае позаботьтесь о том, чтобы никто из охранников не давал ни малейшего повода для подобных выдумок. Если они будут обходить меня стороной, я вас даже поблагодарю. Обещаю.

– Вам никто не давал поводов. Вы их успешно находите сами. Может, и меня поспешите обвинить?

– Давайте поконкретнее. Что есть у вас? – игнорируя последнее предложение, отчеканила Вера. – Рассказы о том, как я избила охранников или, как позже выясняется, охранника, и подозрения в клевете. Слова, слова… А у меня, – ее голос стал жестким, – в отличие от вас, факты: я была избита, после чего не получила никакой медицинской помощи, а ведь речь запросто могла идти о переломе… к вечеру у меня поднялась температура, а на утро, обнаружив это, охранники не сочли нужным вызвать врача или кого тут принято вызывать в подобных ситуациях… Вы отдаете себе отчет в том, чем может закончиться подобный инцидент?

– У вас ничего не сломано, не так ли? – процедил он. – И вас перевели в камеру с лучшими условиями.

– Сломано или нет должен показать рентген! Скажите, по законам вашей страны, заключенному не полагается медицинская помощь в экстренных случаях?

– Ваш случай не был экстренным.

– На основании чего утверждаете? Кто это устанавливает?

– У нас в подобных делах есть опыт, – коротко отрезал он.

– Поконкретнее? – настаивала Вера. – Мне необходимо знать, кто, не имея медицинского образования, отвечает за мое здоровье в этом месте.

– Перестаньте предъявлять требования! – он смерил ее уничижительным взглядом. – Вы до сих пор не поняли, в каком вы положении?

– Хорошо, – Вера вздохнула, – ответы на эти вопросы обязаны будут дать консулу моей страны. Надеюсь, вы понимаете, что молчать я не намерена, а ваши аргументы для людей адекватных являются доказательством некомпетентности, как вашей, так и тех, кто управляет этим местом.

– Я настоятельно советую вам сменить тон! – с нарастающим раздражением бросил он.

– И еще, имейте в виду, – невозмутимо продолжила Вера, – у меня очень нежная кожа, следы будут сходить несколько недель, так что не сомневайтесь, дабы не казаться голословной, я успею продемонстрировать профессионализм охранников нужным людям.

– Меня начинают утомлять ваши угрозы! – Перехватив ее взгляд, он произнес полным пренебрежения голосом: – Почему вы так убеждены, что вас будут защищать на государственном уровне? Кто вы такая, в конце концов? Никто!

– На это вы и рассчитываете! – холодно проговорила Вера. – Уверяю вас, вы глубоко заблуждаетесь: сексуальные домогательства, побои и, я бы сказала, пытки получат огласку! Советую вам получше подготовиться, ваши сегодняшние аргументы производят жалкое впечатление.

– Пока нет ни одной, слышите, ни одной улики, пусть отчасти намекающей на вашу непричастность к делу! – он с недовольством отметил, что ей удалось в очередной раз вывести его из равновесия. – Даже если вы не останетесь без защиты…

– Не останусь, – резко перебила его Вера. – Прекратите запугивать меня. Это примитивнейший психологический прием, не тратьте на него время в наших беседах.

– Я продолжу? – На минуту повисла пауза, а после он произнес холодным, безапелляционным тоном: – Уверяю вас, ваши дипломаты в ближайшее время будут заняты не изучением ваших синяков, а тем, как помочь вам избежать смертной казни!

– Смените, наконец, страшилку! – она смотрела ему в глаза и грустно улыбалась. – Смертная казнь предпочтительнее жизни, проведенной в этом месте.

***

Вернувшись в камеру, Вера оказалась в одиночестве: все остальные жители бетонной коробки выполняли тюремные работы. Впервые за последние 20 дней она не делила с людьми крошечное пространство. Как странно было не натыкаться на людей, не обходить их. Свободно передвигаться по комнатушке, знать, что никто не видит тебя в эти минуты. Блаженное одиночество, вернее уединение. Одиночество стало ее неизменным спутником со дня ареста.

Она остановилась напротив окна, представляя, как недалеко отсюда течет жизнь… свободная жизнь – норма для большинства людей превращалась в эти дни в мечту для Веры.

«Кто вы такая?» – слова, ворвавшись, нарушили тишину камеры. Скольких сил стоило ей отвечать спокойным голосом, сохраняя хладнокровие в те минуты… С того самого первого допроса в аэропорту она поняла: в подобных «беседах» продемонстрированная слабость сродни проигрышу. Во время словесных дуэлей Вера ощущала прилив адреналина, но всякий раз, покидая кабинет, ее переполняли растерянность и подавленность, а последующие долгие часы не покидало ощущение, что она запуталась в лабиринте и, отчаянно пытаясь найти дорогу, раз за разом возвращается в исходную точку. Как ни старалась она не придавать значения словам следователя, понимая, что это всего лишь психологическая атака, брошенные им фразы продолжали звучать в пустой камере. «Почему вы уверены, что вас будут защищать?» «Почему до сих пор ко мне никто не пришел?» – со страхом спрашивала себя Вера. И новая фраза, не давая передышки, вторгалась, заполняя без остатка крошечную камеру: «Ваши дипломаты будут заняты тем, как помочь вам избежать смертной казни». Смертная казнь… услышав эти слова впервые, она была убеждена, что ее пугают, как провинившегося ребенка, сегодня же они становились привычными, более того, подступали все ближе… Неужели настанет день, когда смертная казнь превратится в ощутимую угрозу? Но подлинный ужас пробуждали в ней другие слова: пожизненное заключение… Странно, отмечала она, одна мысль о том, что в этом месте можно провести годы, вызывала неконтролируемую панику, слово «пожизненное» вообще не укладывалось в понимании, сама же смерть не вызывала у нее особых эмоций. «Это потому, что она далеко, я ее не вижу, не чувствую», – размышляла Вера. Глубоко вздохнув, сжала руки в кулаки: «Они хотят, чтобы я об этом думала, боялась… пытаются меня запугать… – прошептала она. – Ошибаются, смертная казнь и пожизненное заключение не имеют ко мне никакого отношения. Я выйду отсюда!» Окинула взглядом крошечную камеру и вспомнила безучастный голос Элены: «Мне светит 10—15 лет». Как, как, недоумевала Вера, можно с таким отстраненным спокойствием говорить о долгих годах в этом месте? Неужели с этим можно смириться? Но Элена казалась ей последним человеком на свете, способным усвоить слово «смирение». Силясь вырваться из тумана окутавших ее фраз, сомнений и страхов, она ухватилась за образ Элены, сосредоточив мысли на этой женщине.