Текст книги "Обязана быть его"

– За этим столом я делала уроки, – закрыв верхний, Дарина выдвинула второй ящик. Бумаги, тетради… Закрыла и, присев, потянула за ручку третьего.

В нём лежали цветные карандаши, обложка альбома для рисования была забрызгана красками, листы выбивались из перевязанной лентой картонной папки.

Дарина сидела, молча глядя на весь этот так не похожий на всю остальную квартиру творческий беспорядок: кисточки, лежащие рядом с простыми карандашами, засохшая акварель. Я вытащил самый верхний альбом и раскрыл его. Дарина тут же вскинула голову.

– Это твои рисунки? – спросил я серьёзно.

Пейзажные зарисовки, сидящий посредине дороги лохматый пёс, решивший вдруг почесать ухо, яркие цветы в руках маленькой девочки. Нарисованный простым карандашом портрет женщины: строгой, сдержанной, с совершенно не идущим ей пучком на голове и тонкой, прячущейся под круглым вырезом кофты цепочкой на шее.

– Да, – Дарина встала и попыталась забрать у меня альбом, но я не отдал.

Положил на стол и принялся один за другим просматривать альбомные листы. Больше всего мне нравились цветы: объёмные, они будто бы распускались на бумаге. Казалось, что стоит коснуться лепестков, и почувствуешь их нежный бархат, каплю утренней росы. Колючие стебли роз и упругость бутонов лилий.

– Так вот откуда это у твоей дочери, – перевернув очередной лист, я закрыл альбом и достал следующий.

Дарина вздохнула. Забрать альбом она больше не пыталась, но и показывать остальные сама не собиралась – я это понимал.

– Почему ты больше не рисуешь? – открыл второй лист.

Один единственный цветок: гвоздика с тяжёлой красной головкой, стоящая в высокой тонкой вазе. В комнате так и запахло пряным, словно это был не рисунок, а живой цветок. Подоконник возле вазы был усыпан катушками ниток, и это создавало удивительный антураж, ощущение чего-то домашнего, простого, но для многих недосягаемого.

Я неспешно поднял взгляд на Дарину.

– Мама считала, что это ерунда, – нехотя отозвалась она. – Что я должна заниматься чем-то более значимым. Учиться. У меня было так себе с учёбой…

– В этом твоя мама была не права, – я закрыл альбом. – Не всё значимое значимо для каждого одинаково. Возможно, твоей маме стоило подумать об этом.

– Теперь всё уже не важно, – она взяла альбом и небрежно убрала его. Закрыла ящик.

– Важно, – я снова заставил её обернуться. – Посмотри на свою дочь. Ты ведь считаешь, что для неё это важно? – произнёс, глядя ей в глаза.

Губы Дарины приоткрылись. Я чувствовал, что она хочет возразить, что это желание так и рвётся из неё, но она не выпустила его.

– Да, – ответила она. – Считаю.

– Тогда почему ты считаешь, что это не важно для тебя?

– Потому что для меня уже поздно, – в голосе её была усталость.

Нужно было заканчивать со всем этим, тем более момент был не лучший. Дарина была встревожена, напряжена, да и я не лучше. И всё-таки я знал: важно, чтобы именно сейчас она услышала меня.

– У меня другие проблемы, Демьян. Другие заботы. А это… – она махнула на закрытый ящик. – Мечты. Детские мечты.

– Ты снова обманываешь сама себя, – сказал я с укором и принялся расстёгивать пуговицы рубашки.

Дарина лишь вздохнула. Подошла к шкафу и вытащила ещё одну подушку. Мельком я посмотрел на неё: самая обычная и в то же время совершенно другая. Не такая, как все. Если бы она была такая, как все… Если бы это было так, на том вечере она бы не оставила след у меня в сердце. Женщина, умеющая оживлять цветы. Женщина, способная превратить простую гвоздику в произведение искусства.

– Дарина, – позвал я, повесив рубашку на спинку стула и сняв брюки.

Она тоже разделась до белья, и теперь стояла, причёсывая длинные волосы. Тепло, что я чувствовал при взгляде на неё, граничило с желанием, но сегодня мы слишком устали для этого.

– М-м? – она посмотрела на меня. Расчёска застыла в воздухе.

Не сдержавшись, я подошёл, забрал её из тонких пальцев и сам провёл по волосам зубчиками. Отложил на стол и, обхватив её подбородок, поцеловал. Неспешно, но твёрдо. От неё всё ещё пахло клубникой. Выдох на моих губах…

– Никогда не поздно, – проговорил я, положив ладонь ей на талию. – Если это живёт в тебе.

Она ничего не сказала. Просто прижалась ко мне, обняв за шею. Потёрлась носом и шепнула:

– Как же хорошо, что ты здесь. Одна я бы сошла с ума.

24
Демьян

– Давно встала? – спросил я, подойдя к Дарине.

Вылив на сковороду порцию теста, она подняла голову. Волосы её были собраны в хвост чёрным шёлковым платком, припухлость век выдавала вчерашние слёзы.

Я присмотрелся внимательнее. Должно быть, сегодня утром без них тоже не обошлось, но показывать слабости Дарина не хотела. Несколько кружков теста, каждый из которых был размером с детскую ладонь, шипели на сковородке, наполняя кухню ароматом свежей выпечки.

– Не очень, – отозвалась Дарина. Вернула в кастрюльку выпачканный тестом половник и развернулась ко мне. – Подумала, что было бы неплохо приготовить завтрак.

Не сомкнувший глаз в предыдущую ночь, уснул я быстро. Так же, как и Дарина. После пришедшей от Егора СМС беспокойство за Соню немного улеглось. К короткому сообщению о том, что всё в порядке, он прикрепил Сонину фотографию. Та, сидя за столом в комнате коммунальной квартиры, держала в руках чашку с Винни Пухом и беззаботно улыбалась. Сидящая на соседнем табурете Светлана тоже смотрела в камеру, и пусть улыбки на её лице не было, выглядела она спокойной.

– Оладьи? – я приобнял Дарину за талию. Прижал к себе, чувствуя податливость и хрупкость её тела.

Несмотря ни на что, было в этом утре что-то доброе, отдающее спокойствием. Завтрак, приготовленный женщиной, доверчиво прижимавшейся ко мне ночью, только-только занимающееся утро, тепло, исходящее от лижущих дно сковородки синеватых язычков пламени. Но главное – доверие, что исходило от Дарины, чуть уловимый запах её духов, её ладонь, лежащая на моём плече.

В последний раз оладьи на завтрак мне готовила мама, когда я был ещё подростком. Далёкие времена, оставшиеся в прошлом. Промолчав об этом, я подумал, что нужно бы наведаться к родителям. Потому что никакая помощь не могла заменить даже нескольких часов, проведённых с семьёй. Никакие деньги не могли заменить им единственного сына, а мне – отца и мать, научивших меня всему, что умели сами, давших мне свободу выбора и позволивших идти своей собственной дорогой.

Наверное, именно сейчас, чувствуя боль безвозвратной потери Дарины, вспоминая её вчерашние слова о том, что всё нужно делать вовремя, я как никогда ясно почувствовал это и решил, что в самое ближайшее время навещу их. Возможно, даже с Соней и её матерью, если она согласится. Едва у меня появилась возможность, я построил для родителей дом. Хороший, добротный, стоящий на огромном участке земли. Именно о таком мечтал отец долгие годы.

– Я нашла муку, – ответила Дарина. – Ещё вчера купила молоко. Правда… – слова, как и вечером, давались ей трудно. – Правда кофе нет. Только чай.

– Чай и оладьи с клубничным вареньем, – отпустил её, понимая, что если сейчас поцелую, может случиться взрыв. И кто знает, какой именно: слёзы ли или извечное доказательство жизни над смертью, наполненное касаниями и несдержанностью, которая сейчас была излишней.

Дарина кивнула. Я всё же мягко поцеловал её – чуть дотрагиваясь, ощущая на губах слабый привкус соли и молока.

Выдохнув, Дарина отступила сама и поспешно принялась переворачивать один оладушек за другим, а я так и стоял позади неё, глядя на её узкие ладони с длинными, как у пианистки пальцами.

– В тебе много талантов, – констатировал, стоило ей перевернуть последний из оладьев. Рядом, в небольшом прозрачном салатнике, накрытом крышкой, уже высилась небольшая горка.

– Когда с деньгами было совсем плохо, – Дарина включила чайник, – приходилось выкручиваться. Я люблю готовить. Знаешь… мама умела делать невероятные вещи из самых простых продуктов, – со вздохом она выставила на стол чашки и блюдца. Достала ложечки. – Как-то ей два месяца не платили зарплату. Не знаю, где она взяла детскую смесь… На новый год она сделала мне конфеты из этой смеси. И ещё из сгущёнки, – Дарина положила ложки рядом с блюдцами.

Те потихоньку звякнули, а она, не обратив на это внимание, подошла к шкафчикам, будто бы с тех пор, как сбежала отсюда, не прошло много лет. Достала сахарницу и тоже поставила на стол и, словно прочитав мои мысли, потихоньку улыбнулась:

– У мамы всегда всё на своих местах. Было… было на своих местах. Я не такая.

– Ты и не должна быть такой, – заметил я. – Дети не могут быть отражением родителей. По крайней мере, не обязаны быть им.

– Да, – согласилась она, немного помолчав, и снова улыбнулась. – Но она многому меня научила. Оладьи… Конфеты из детской смеси, орешки с варёной сгущёнкой. Демьян… – посмотрела мне в лицо. – Если в этом замешан Эдуард. В её смерти…

– Я пообещал тебе, что разберусь с этим, – выговорил я, понимая, что она хочет сказать. – И постараюсь сделать это в ближайшее время. Поэтому сейчас мы позавтракаем и поедем в больницу. Я хочу увидеть врача, выдавшего заключение о смерти и выяснить всё насчёт экспертизы. Указания, кому нужно, я уже отдал.

– Кому? – спросила она, выключив газ.

– Не важно. – Детали были излишни, и тратить на них время мне не хотелось. Тем более что отношения к Дарине как такового они не имели. – Это тебя не касается.

– Это касается смерти моей мамы, – запальчиво возразила она, выкладывая оладьи в салатник. Спокойная, она вспыхнула моментально.

Я жёстко посмотрел на неё и повторил:

– Не касается. Твоё дело – ждать результатов, с остальным я разберусь сам.

Она приоткрыла было губы, чтобы снова возразить, но лишь звучно опустила миску на стол. Вздёрнула подбородок.

Я продолжал смотреть на неё, и это поубавило её пыл. Гневный блеск, вспыхнувший во взгляде на пару секунд, поблёк.

– Я не могу просто ждать, – уже спокойно сказала она.

– А что ты можешь?

Я присел за стол и взял её за руку. Она попробовала высвободить ладонь, но быстро бросила это. Губы её сжались, пальцы под моими дрогнули.

– От того, что я назову тебе несколько имён, ничего не изменится, Дарина, – продолжил я. – Тебе это ничего не даст. Разве я не прав?

– Прав, – нехотя согласилась она и всё же освободила кисть и занялась завтраком.

На тарелке моей появились оладьи, рядом – блюдце с вареньем и чашка горячего чая.

– Спасибо, – я обхватил её бёдра, когда она хотела отойти от стола и провёл ладонью по ягодицам. – И не думай, что я не понимаю тебя. Понимаю. Но и ты пойми: порой самое лучшее, что ты можешь сделать: не вмешиваться. И это не значит, что ты пустила всё на самотёк. Это не значит, что ты просто сидишь и ждёшь.

– А что это значит? – она положила ладонь мне на предплечье, как будто сама не знала – хочет ли попытаться убрать или нет.

– Это значит, Дарина, что ты способна здраво оценить ситуацию и своё место в ней. Что ты способна использовать ресурсы там, где они необходимы, а не тратить их попусту.

– Хочешь сказать, что от того, что я приготовила завтрак, толку больше, чем если бы я попыталась выяснить что-то сама? – с лёгкой язвительностью спросила она.

– Да, – ответил я и не думая шутить. – В данном случае да. И не считай, что это не важно. В жизни важно всё.

Сдавшись, она вздохнула и коснулась моей головы. Вернулась за стол. Я же, скрутив оладушек, макнул его в варенье.

– Приятного аппетита, – Дарина сделала глоток чая.

Тёплое пропечённое тесто буквально таяло во рту. Чёрт возьми! В этой жизни действительно нет мелочей. И завтрак, приготовленный женщиной, неожиданно для меня самого занявшей в моём сердце столь важное место, был не мелочью. По крайней мере, для меня. Потому что мне стало окончательно ясно – хочу, чтобы там, дома, она точно так же готовила мне завтраки. Оладьи, сырники, да что угодно. И сам хочу готовить для неё, пусть даже если будет это выходить у меня только по воскресеньям.

Чутьё, подсказавшее мне, что она должна быть моей, не обмануло. Эта женщина моя. И будет моей, потому что я хочу этого.

25
Демьян

– Давай немного пройдёмся, – попросила Дарина, когда мы въехали на главную улицу посёлка. – Около дома есть что-то вроде сквера. Там наверняка грязно, но… – Она резко замолчала. Вздохнула. – Просто давай пройдёмся.

– Да, давай.

Колесо попало в выбоину, машину слегка тряхнуло. Разлетающаяся из-под колёс грязь забрызгала двери, капли были даже на стёклах, и что-то подсказывало, что дорожки так называемого сквера наверняка превратились в месиво. Но пройтись нам и в самом деле было не лишним. Поездка в областную больницу заняла почти весь день, часы на приборной панели показывали без четверти четыре.

Всю обратную дорогу Дарина сидела притихшая, будто этот день отнял у неё последние силы. Я и сам чувствовал себя угнетённым. Как ни крути, смерть есть смерть, и сделать её менее безысходной, чем она есть, не в состоянии ничто. Назначенная на завтра экспертиза должна была пролить свет на причину, однако вернуть мать Дарины это не могло.

– Мне бы тоже хотелось пройтись, – признался я.

Лежащая на приборной панели папка с документами съехала, и Дарина поправила её. Взяла перчатки, те самые, что я подарил ей несколько недель назад.

– Сегодня ветра нет, – заметила она, надевая их.

Я кивнул. Разговор не клеился, но вряд ли причина была в ком-то из нас. Наблюдая в окошко за мелькающими вдоль обочины унылыми, лишёнными всякого характера домами, Дарина думала о чём-то своём.

– Давай остановимся тут, – предложила она, когда мы поравнялись с покрытыми порастаявшим снегом скамьями, стоящими кустов.

Я остановился в нескольких метрах от них. Взял телефон и вышел из машины. Помог Дарине, и она, оказавшись рядом, на мгновение задержала руку в моей. Улыбнулась немного смущённо, и я в который раз вспомнил о её дочери. Утром Егор прислал очередной отчёт: несколько фотографий Сони, развлекающей их со Светланой на пару с её сыном и короткое видео, где малышка передавала маме привет и слала воздушные поцелуи.

– Не так уж и грязно, – она ступила на тротуар. Стоило ей приподнять ногу, жижа хлюпнула под подошвой. На сапожке остался развод, и я не сумел сдержать усмешку.

– Могло быть намного хуже, – тут же отозвалась она. – Ты просто не знаешь, как тут бывает.

– Догадываюсь, – обхватив, я переставил её через мокрый слипшийся ком. Почувствовал её через ткань пальто: изгибы тела, рёбра, вмиг напрягшиеся мышцы.

– Демьян! – вскрикнула она от неожиданности. Вцепилась в мои плечи и замерла, глядя на меня снизу вверх.

Убрала руки и опять чуть заметно улыбнулась. Волосы её, как и утром были перехвачены чёрным шёлковым платком, из-под пальто выглядывал ворот чёрного свитера. Но улыбка её была ещё одним доказательством жизни над смертью, столь очевидным, что отрицать это было бы глупо.

– Дарина? – внезапно донеслось до нас.

Повернувшись на голос, я увидел круглолицую девушку. Определить так сходу, сколько ей лет, было трудно.

– Наташа, – отозвалась Дарина немного неуверенно. Улыбка её стала неловкой, будто бы она испытывала смущение. – Демьян, – обратилась она уже ко мне, – это моя одноклассница. Наташа. – И тут же к девушке: – Это Демьян.

– Очень приятно, – сказала она, и я кивнул:

– Взаимно.

Наташа окинула меня оценивающим взглядом и поспешно – куда-то меж лавочек. Я увидел двух пацанов. Судя по тому, что один был не на много старше другого – погодок.

– Твои? – всё так же неловко спросила Дарина.

– А чьи же ещё? – ответила она с какой-то невесёлой усмешкой. В глазах её была усталость, нежность, какая бывает только в глазах любящей матери и в то же время неприкрытая зависть.

Теперь я ясно видел, что она не старше Дарины, но такая же безликая, как и дома, что мы проезжали, куртка на пару размеров больше нужного, обмотанный вокруг шеи вытянутый чёрный шарф, неухоженные волосы и отпечаток, наложенный осознанием того, что изменить будущее ей не по силам, добавляли ей возраста.

Рассматривая её, я невольно подумал о новой линии косметики, что готовился запустить в следующем году.

– Твоя мама говорила, что у тебя тоже дочь, – снова подала голос Наташа.

– Мама говорила… – неловкость Дарины стала заметнее. – Да. Соня.

Наталья посмотрела на меня с неприкрытым вопросом.

– Если ты хочешь спросить, Сонин ли Демьян отец, – правильно расценив её взгляд, ответила Дарина, – то нет. Я в разводе.

– Я тоже, – с пониманием сказала Наталья. Зависть никуда не делась, да она и не пыталась скрыть её.

Один из мальчиков заголосил, второй разревелся, и она прикрикнула на них.

– Я знаю про твою маму, – оглядываясь на детей, поспешно сказала она. – Дарин… Мне жаль.

Дарина кивнула. Дети закричали громче, и она опять прикрикнула на них.

– Василий, Павел! – голос её звучал строго, твёрдо. – А ну прекратите! Иначе дома расставлю по углам!

На этот раз пацаны присмирели. Наталья же опять обернулась к нам, но темы для разговора, по сути, были исчерпаны.

– Ты красивая, – внезапно сказала она Дарине и улыбнулась. На этот раз без прежнего выражения, совсем просто. – Тебе повезло, что ты выбралась отсюда. А я дура. Поверила Стасу… – Наталья невесело засмеялась.

– Зато у тебя мальчишки, – Дарина посмотрела на ребят, на одноклассницу. – И… Наташ…

– Ничего не говори, – остановила та. – Не надо, Дарин. Мы же с тобой знаем, как оно тут бывает. Поэтому не надо. Ты просто всегда была… Летать умела. Помнишь чайку, которую ты нарисовала? Она так и висит в классе. Пашка в этом году пошёл в школу, – добавила как-то скомкано. – И когда я увидела эту чайку… О тебе вспомнила. О том, как ты рисовала цветы и как хотела…

– Мы все чего-то хотели, – поспешно перебила её Дарина.

– Да, – вздохнула Наташа. – Хотели. Но не все смогли.

Между девушками повисла тишина. Дарина сжимала пальцами ремешок сумки, я же отметил про себя, что как только линия будет запущена в производство, нужно прислать однокласснице Дарины большую подарочную коробку. Может быть, это не облегчит её жизнь, но хотя бы позволит отвлечься.

– Здесь есть какое-нибудь приличное место, где можно пообедать? – спросил я, когда мы уже вдвоём шли вдоль улицы.

– Здесь вообще ничего нет, – невесело отозвалась Дарина. – Вернее, есть пара кафе, но…

– Но? – переспросил я, придержав её за локоть.

Она глянула на меня, переступила вязкую кашу из воды и снега и остановилась, обернувшись.

– Но лучше будет, если мы пообедаем дома.

Сумерки потихоньку сгущались, воздух стал влажным, мёрзлым, сырость, по которой мы шли в скором времени должна была превратиться в ледяной наст.

– Если ты не против, я приготовлю что-нибудь сама. Нужно только зайти в магазин, – она указала на другую сторону дороги. – Тут не далеко.

Да чёрт возьми! Перспектива увидеть её, стоящую у плиты в тонком свободном свитере была заманчивой, да и случайная встреча могла оказаться не последней. Я понимал, что Дарине это ни к чему, тем более, сейчас.

– Не против, – я поправил ворот её пальто, хотя необходимости в этом не было. Но мне нравилось касаться её. Не помню, чтобы хоть с одной женщиной чувствовал что-то подобное.

Снял перчатку и дотронулся пальцами до её прохладной щеки.

– Демьян… – выдохнула она, и моё имя повисло между нами облачком пара.

– Но только при условии, что я помогу тебе с обедом, – сказал тихо, и к первому, почти рассеявшемуся облачку, прибавилось второе.

Дарина отступила, потом сделала шаг обратно, осмотрелась по сторонам и, приподнявшись, коснулась моих губ своими.

– Я согласна.

У самого входа в магазин в кармане у меня зазвонил телефон. Достав его, я бросил взгляд на дисплей.

– Извини, – обратился к Дарине, – я должен ответить.

Она словно невзначай дотронулась до рукава моего пальто.

– Да, – отрезал я, приняв вызов. Дарина снова коснулась моего рукава, обращая на себя внимание.

– Я справлюсь сама, – шепнула она, указав на магазин взглядом. – Ты пока разговаривай.

Кивнув в ответ, я переключился на разговор. Речь шла о несостыковках в документах, касающихся одного из направлений новой линии. Чертовщина какая-то…

Расхаживая вдоль заборчика, я слушал одного из главных менеджеров и пытался собрать картинку воедино. У двери магазинчика остановился тёмно-синий седан. Двери его, как и двери взятого мной в аэропорту внедорожника, были забрызганы грязью. Машина была довольно бюджетной и всё равно выделялась на фоне местных.

– Нет, такого быть не может, нужно всё перепроверить! – отвернувшись, я снова пошёл вдоль бордюра. Пнул комок снега, и тот, развалившись, оставил мокрый след на мыске моего ботинка. – Мать его… Да нет, это не тебе. Посмотри…

Я почти дошёл до конца заборчика, когда внезапно до слуха моего донёсся вскрик. Резкий, обрывистый, он резанул по нервам раскалённым железом. Прежде, чем успел что-то понять, я бросился обратно. Пакет с продуктами светлым пятном лежал на тёмном асфальте, Дарина отчаянно отбивалась от тёмной тени, заталкивающей её в салон седана.

– Не трогай её! – рявкнул я. Кровь разрывала вены, пульсировала в висках. Дьявол! – Отошёл от неё, сукин сын!

Захлопнув дверцу, мужчина метнулся к другой, со стороны водителя. Лица его я не видел. Внутри дерануло так, что я готов был переломить ублюдку шею собственными руками.

Из-под колёс иномарки брызнула грязь, тормоза взвизгнули в тот момент, когда я стукнул ладонью о капот. Мельком увидел бледную, как полотно Дарину. Кажется, она что-то кричала…

– Я тебя… – зарычал я, бросившись было к дверце, но водитель и не подумал остановиться. Зеркало врезалось мне в плечо, пальто окатило грязью, под подошвой что-то хрустнуло. Стремглав пронёсшись мимо, седан нырнул в темноту.

В висках у меня стучало, ярость раздирала глотку.

– Егор! – рявкнул я в трубку, с трудом соображая, что делаю. Белый пакет зашуршал от порыва ветра. – Достань мне Захарова! Из-под земли достань эту тварь, если понадобится! И ни на шаг от Сони не отходи, тебе понятно?! – Егор был не многословен, но все же задал вопрос, на который я не сразу, но ответил: – Он увёз Дарину! И он доигрался.