Текст книги "По дороге в рай"

Алиса Поникаровская
По дороге в Рай

Эжену и Олегу Лищенко, Егору Летову, Майку Чернышову, Владимиру Пашкову, Майку Гуляеву, Лене Прошиной, Наталье Нейн – ушедшим и не вернувшимся обратно

По дороге в рай
Роман

Город был сер и уныл, как большинство провинциальных городов со стандартными домами, улицами и небольшим количеством жителей, на которых приходится определенное количество квартир, детей, собак и кошек. Она жила здесь давно, уже восемнадцать лет, с самого рождения, знала все его переулки и площади, прощала его слабости и иногда любила, а иногда ненавидела, и это происходило гораздо чаще, чем ей хотелось. Каждой весной таял снег, обнажая все те же ямы в асфальте, каждой осенью шел дождь, превращая окружающий мир в беспросветную серость, каждой зимой город становился белым и чистым, пряча нелепости и грязь под белоснежным покрывалом. Она все время ждала чуда, маленькая девочка в нагромождении квадратных коробок, не какогото необъяснимого волшебства, которого просто не может быть в этой реальности, но чего-то такого, чему она сама с трудом бы могла дать иное название, а потому именовала это просто чудом и свято верила, что когда-нибудь оно непременно произойдет.

И однажды ночью, сидя на балконе и докуривая последнюю сигарету, она поняла, что пришло время, что начинается пора чудес и больше не нужно ждать и ненавидеть… Она отбросила окурок, вернулась в комнату, открыла тетрадь и взяла ручку.

Было лето, которого она так долго ждала, но в комнате ее уже не было…

ПОЗНАВШИЕ НОЧЬ

Кто влюблен в Ночь, знает, как умирать каждое утро, корчась в агонии, при первых лучах холодного солнца, падающих на мертвый Город…

Они не думали, что Ночь уйдет так скоро.

– Останься, мы почти ничего не успели, – шепнули губы Риты.

Но Ночь лишь печально улыбнулась.

– Останься… Ты – моя первая Ночь! Мне страшно… – и Боль свернулась в комочек на сиденье большого кресла.

Но Ночь прощальным движением руки-тьмы коснулась ее волос. И, бесшумно возникнув из глаз Боли, Мрак удобно устроился на подлокотнике кресла. Синий кот, вырвавшись из рук Боли, спрыгнул на пол и, задев хвостом гитару, со страшным грохотом опрокинул ее на себя. Но никто, кроме него, не услышал этого грохота.

Ночь обвела комнату прощальным взглядом и, что-то шепнув себе под нос, исчезла за окном.

– Вот и все… – устало поежилась Рита. – Как не хочется умирать…

– Ненавижу! Ненавижу солнце, день, этот мертвый Город! – взорвалась Боль. – Я не хочу возвращаться туда!

– А ты никогда и не вернешься, – философски пожал плечами Мрак. – Хотя, наверно, было бы лучше…

Недоговорив, он взял Боль в свои ладони и накрыл сверху тяжелым черным взглядом. Боль затихла и лишь изредка продолжала всхлипывать.

– Ты не видел Ветра? – беззвучно спросила Рита и на удивленный взгляд Мрака пояснила: – Он был здесь вчера. Вместе с Ночью. Я так давно не слышала его песен…

Но Мрак лишь покачал головой. Он давно не виделся с Ветром. Все это время Мрак был заперт в одной из коробок Города, и только сегодня Ночь сумела освободить его, вынув ключ из замочной скважины.

Жалобно замяукал синий кот.

Над мертвым Городом вставало солнце.

БОЛЬ

Боль проснулась в своей маленькой пещерке посреди гудящей и трясущейся машины Города. С ненавистью обвела глазами стальные стены и попыталась снова уснуть. Но Город ревностно следил за порядком и не терпел ни малейшего отклонения от абсолютной нормы. Легкий, но настойчивый толчок заставил Боль встать и одеться. Ее трясло от бешенства и злобы. Познавшие Ночь жили только ночью, но ей так не хотелось становиться одной из рядовых теней…

«Боже, как холодно и однообразно! Одинаковые дни, часы, минуты, секунды… Знаю каждое мгновенье, и следующее, еще не наступившее, и то, что за ним… Не знаю только, чем можно пробить эту стену однообразия и порядка… Хочу, чтоб пошел дождь», – неожиданно поняла Боль и стала смотреть в окно трясущегося троллейбуса. Но небо, как, впрочем, и всегда над Городом, было ясно и безмятежно сине такой ровной синевой, что Боли ужасно захотелось достать из сумки краски и нарисовать на нем тучку. Она перевела взгляд на нагромождение стальных и бетонных коробок с торчащими в скважинах ключами и осознала, что сейчас, если б смогла, она порвала бы все это на клочки, как разрывают старую потрепанную газету, и подожгла бы все обрывки той свечой, что подарил ей Мрак. Сплясала бы на костре, а потом под только что нарисованной тучкой вылила банку зеленой краски и пятнами набросала ярко-красных, желтых и синих цветов. Если б смогла…

Видно, что-то отразилось на ее лице, и Боль заметила пристальный взгляд соседней Маски. Боль опустила глаза и постаралась стать приличной нормой. Когда ей это удалось, она подняла голову и увидела пустое место рядом с собой. Маска исчезла. Что-то заставило Боль насторожиться. Как только открылись двери, она выскочила из троллейбуса.

Совершенно одна она стояла на бетонном пятачке остановки в незнакомом ей месте. Что-то дрожало и билось в ее ладонях. Боль внимательно осмотрела свои руки: как и следовало ожидать, все в порядке. Если можно назвать порядком ее сегодняшнее состояние. Мимо прошел один из Стражей Города, подозрительно оглядел Боль с головы до ног, но ничего не сказал.

– Надо быть благоразумной, – шепнула себе Боль и улыбнулась, представив себя благоразумной воспитанницей Города. Но стать осторожнее все же не мешало. Боль порылась в своей сумке, погремела содержимым и вытащила Маску Покорности. Не скрывая своего отвращения, вошла в нее. Теперь никто не узнал бы ее. Наверно, даже Мрак.

«Может, это надо иногда, вот так прятаться в коробки масок, становиться человеком без лица и глаз?» – подумала Маска Покорности, и все существо Боли воспротивилось ей.

«Не думай, что, войдя в меня, ты сможешь оставаться собой, – зашипела Маска Покорности куда-то прямо в мозг Боли. – Не ты одна пыталась жить не как все, и никому это пока не удалось!»

«Ты врешь! – хотела крикнуть Боль. – Я знаю людей! Настоящих, живых людей, никогда не надевающих масок!»

Но Маска Покорности громко захохотала, заглушая ее стон:

«Ты назовешь их всех! И Город сделает их послушными и смиренными!»

«Нет! – забилась в истерике Боль. – Ты – всего лишь маска! Простая маска, которую я всегда могу снять!» И нечеловеческим усилием воли заставила себя сделать шаг и выйти из маски. Ее била крупная дрожь, унять которую уже не было сил. Рядом, безмолвная и неживая, лежала Маска Покорности.

– Вам помочь? Вы не можете сами войти в маску? – раздался над ухом Боли голос Стража Города. Боль вздрогнула, как от удара, прожив в следующее мгновенье весь ужас происшедшего только что еще раз.

– Нет, нет, спасибо, – невнятно пробормотала она, пытаясь прийти в себя. – Я еще не выбрала свою маску.

– Выбирать маску следует не здесь и не в такое время, – назидательно заметил Страж. – Вы должны знать, что самую подходящую маску вам помогут выбрать опытные специалисты, работающие в Сером доме.

– Да, я знаю, – подтвердила Боль, немного успокоившись от монотонного гудения Стража Города. – Но я еще не достигла предела Начала Порядка…

Боль остановилась, поняв, что сказала слишком много. Она забыла, что до достижения предела Начала Порядка иметь у себя маски, а тем более входить в них, было строжайше запрещено.

– Пойдешь со мной, – бесцветно сказал Страж Города. Боль рванулась в сторону, но руки Стража остановили ее. Она почувствовала на губах горечь какой-то лекарственной дряни, и последнее, что увидела, была Маска Покорности, выросшая во все небо и, словно солнце, освещающая своей безжизненностью мертвый Город внизу.

РИТА

Сегодня Город праздновал свой день рождения. Уже никто не знал, когда и зачем он возник и кому выносить благодарности, едва сдерживая в себе желание растоптать героя в пыль на обломках Города. Но каждое утро Город возвышался снова, величественный и холодный, и каждый год праздновался его день рождения.

В назначенное Городом время какая-то волна, подавившая в Рите все живое, подняла ее и швырнула в разгоряченную и шумную толпу. Она, обалдев от криков и разноцветных масок, тщетно пыталась собрать хотя бы часть себя, сметенную волной. Это удавалось ей с большим трудом. И пока вся она была сплошная змея злости, готовая ужалить каждого, кто к ней прикоснется. А поток масок все тек и тек. Благонравные и благоразумные жители Города вышли сегодня с настоящими лицами. Рита металась среди толпы разъяренных и ржущих скотов. Со всех сторон раздавался пьяный хохот и визгливый шепот проституток. Рита зажала руками уши и закрыла глаза. Темнота с разноцветными кругами немного успокоила ее, но тут же она почувствовала, как волна толпы зашевелилась и потащила ее куда-то.

Рита открыла глаза и увидела себя, стоящую рядом с большим столом, накрытым сверху грязно-белой тканью. «Что это?» – подумала Рита. И, словно отвечая на ее вопрос, кто-то, получивший невидимое указание Города, сдернул покрывало.

На столе расположился Городок, как две капли воды похожий на тот, что вокруг. Те же, только уменьшенные в тысячи раз, бетонные коробки с торчащими в провалах скважин ключами, та же стальная тоска на бетонных улицах, и маленькие люди в Масках… Рите даже показалось, что в одном из окон она увидела себя.

Дикий крик восторга пронесся по толпе. Все внутри Риты похолодело и замерло. По какому-то, каждому понятному, знаку толпа хлынула к столу. На бедных, ничего не подозревающих маленьких людей сверху полетели спички, которые, наверное, казались им горящими бревнами, камни, размером больше их голов, спичечные коробки… Озверевшая толпа с каким-то злорадным любопытством швыряла на стол все, что попадалось под руку. Паника охватила жителей Городка. Над столом повис пронзительный стон, похожий на вой. Маленькие человечки метались и падали, рушились коробки домов и квадраты квартир. Расширившимися от ужаса глазами Рита смотрела, как падает огромная бетонная стена, окружавшая Городок, погребая под собой все, что еще не было сметено толпой.

Над ухом Риты раздался пьяный хохот. Она вздрогнула и стала поспешно продираться сквозь плотность тел, пытаясь вырваться из этого ужаса. Но перед ее глазами мелькали все те же животные, безобразно оскаленные рожи, горячие взгляды впивались в ее лицо, жадные руки блуждали по всему ее телу. Она отбивалась и лезла дальше. Но, казалось, не было ничего больше, кроме этой разнузданной толпы. Рита вдруг поняла, что ей просто не хватит сил. Ей стало страшно. На мгновение она увидела себя, смятую и покорную, пьяно хохочущую, идущую вместе со всеми и делающую все, как все…

– Вы же люди! – заорала Рита и бросилась с кулаками на соседнюю хохочущую рожу. Но никто не услышал ее крика, а соседняя рожа, исчезнув из-под ее рук, отвратительно ухмыляясь, возникла совсем в другом месте. Рита стала медленно оседать, сползая по липким, потным телам. Ее рука случайно скользнула по чему-то прохладному и твердому. «Гитара», – уходящим сознанием поняла Рита и вцепилась мертвой хваткой в гитарный гриф.

БОЛЬ

Боль очнулась и поняла, что умерла. Умерла уже давно: прошлой Ночью. Ей стало весело, как-то по шальному. Она перевела взгляд на соседей по комнате, наткнулась на мрачные мертвые лица, но не смутилась. Надела халат, висевший на спинке кровати, встала и пошла в коридор.

– О, зеркало! – улыбнулась она и шагнула к стеклу. Зеркало не отражало. Боль провела рукой по волосам и не увидела в зеркале руки. Там отражался больничный коридор без единой живой души. Лишь сновали бесшумно из палаты в палату Сестры и Братья Креста. Через Боль. Ей стало смешно, и она захохотала на весь больничный коридор диким сумасшедшим смехом. Подошла одна из Сестер Креста, отразилась в зеркале и сказала тому месту, где должно было быть отражение Боли:

– Тени и отражения всех находящихся на лечении сданы на центральный склад. Там они пробудут до конца лечения.

Шальное веселье вновь накатило на Боль: она вспомнила, что еще Ночью умерла. А откуда же у мертвых тень и отражение? Боль успокоилась и отошла от зеркала.

Железная сетка на окнах казалась незаметной, если близко-близко смотреть через нее. Боль влезла на подоконник и увидела на ступеньках за окном (ступеньки, ведущие в стену, кайф!) молодого паренька, который показался ей страшно знакомым. Но Боль точно знала, что никогда раньше его не видела.

– Привет, – сказала Боль. – Что ты здесь делаешь?

– Привет, – ничуть не удивившись, ответил он. – Жду брата.

– А я вчера Ночью умерла! – весело сообщила Боль. – Знаешь, какой теперь кайф! Тени и отражения всех, находящихся на лечении, сданы на центральный склад, – строгим голосом Сестры Креста произнесла она. – Теперь я как ветер – тени нет, отражения тоже… А я? Я сама есть?

Боль обеспокоенно провела рукой по лицу.

– Конечно, ты есть, – уверенным тоном подтвердил парень, и Боль сразу поверила ему и улыбнулась.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Я забыла, – вздохнула Боль. – Что-то очень невеселое было у меня имя.

– Ты похожа на маленькую уютную звездочку, которая всегда светит мне Ночью, – он понизил голос и еле слышно добавил: – И, хоть я живу в комнате Закрытых Штор, она светит мне сквозь них. Я люблю лежать на диване с гитарой и петь своей звезде новые песни.

Боль вздохнула. «Комната Закрытых Штор… Комната Закрытых Штор…» – мучительно вспоминала она. Что-то очень знакомое билось в ее висках, но уловить, вспомнить хоть что-нибудь она не могла.

– Наверно, это твои песни я слышу каждую Ночь, – сказала Боль и почувствовала, что очень, очень устала. Сейчас она напоминала себе детскую игрушку, у которой кончился завод.

– А где твоя гитара? – спросила она.

– Ее принесет брат. Понимаешь, она у нас одна на двоих. На вторую просто нет денег. – Он поднялся по ступенькам прямо к сетке окна и приблизил свое лицо к лицу Боли. – Ты правда похожа на мою звезду. Я рад, что нашел тебя. Только выберись отсюда такой же, какой ты вошла сюда. Мне пора уходить, брат уже не придет сегодня. Я навещу тебя снова, привет!

Парень спрыгнул со ступенек и зашагал куда-то в сторону. Боль, улыбаясь, смотрела вслед его удаляющейся фигуре и вдруг испугалась: она была уверена, что окно выходит внутрь огромного двора, огороженного бетонной стеной. Она никогда не была тут раньше, но знала, что это именно так. «Как же он попал сюда?» – удивилась Боль, посмотрела вниз и вздрогнула, поняв, что находится, по меньшей мере, этаже на пятом красного кирпичного здания. «Наверно, это единственный кирпичный дом в Городе, – как-то невпопад подумала Боль. – И ступенек никаких нет… А я так и не спросила, как его зовут…» Она подняла руку, чтобы поправить упавшие на лицо волосы. Рукав халата сполз вниз, и Боль увидела множество точек от уколов на сгибе руки. «Вот почему я ничего не помню…» – безразлично подумала Боль.

Она не слышала шагов Брата Креста и увидела его, лишь почувствовав на губах горький привкус все той же лекарственной дряни. Решетка окна куда-то поплыла, превратилась в лицо нового знакомого, которое, перекосившись, исчезло в грязной белизне халата Брата Креста. «Я умерла, – успокоено шепнула себе Боль. – Как хорошо, я умерла…»

РИТА

Рита открыла глаза и увидела огромное солнце, которое сияло ровным гладким светом. Лучи его, яркие и слепящие ближе к центру, совсем терялись к краям, исчезая в темноте чего-то плотного и тяжелого. Рита очень долго смотрела, пока поняла, наконец, что это шторы. Солнце сияло, не освещая, ровно посредине двух задернутых плотно штор. Кругом царил полумрак, и веяло какой-то успокоенностью и уверенностью в надежной защите от бетонных глаз Города. Рита оторвала взгляд от штор и увидела на полу рядом с собой незнакомого парня, который усердно оказывал первую помощь гитаре. Гитара звякала и постанывала, и каждый звук отражался на его лице, будто рожденный его сердцем. Рита села, подтянула колени к подбородку и обняла их руками. Парень оторвал взгляд от гитары и улыбнулся так, будто встретил лучшего друга:

– Привет.

Рита чуть заметно пожала плечами:

– Привет.

И поняла, что сейчас ей хочется быть очень красивой.

– Ты сломала мою гитару, – беззлобно сказал Новый Друг, отвечая на ее вопрошающий взгляд. – А именно сегодня она мне нужна.

– Почему? – спросила Рита.

– Ты узнаешь об этом Ночью.

Рита огляделась и увидела, что в комнате полно людей. Живых людей с настоящими лицами. Комнатка была очень маленькая, а люди все шли и шли. И Рита удивилась, как они все здесь помещаются. Кто-то опрокинул на пол прямо перед ней пепельницу, и белые окурки разлетелись во все стороны. Они лежали сморщенные и жалкие, а посредине мрачно возвышалась разинутая пасть пепельницы. И Рита вдруг снова увидела, как рушатся бетонные стены и мечутся под обломками маленькие жители маленького Городка на столе. Она зажала уши, чтобы не слышать нарастающих стонов и криков о помощи, она закрыла глаза и пыталась выкарабкаться из черной вонючей ямы кошмара. Но руки скользили, и хоть медленно, но она ползла вниз, цепляясь изо всех сил за ровные и скользкие стены ямы, чтобы не рухнуть прямо на торчащие там шипы, пропитанные ядом шизофрении.

Кто-то коснулся ее руки. Она осторожно открыла глаза, и в них отразился маленький стеклянный шприц, наполненный чем-то бесцветным. На конце иглы висела капля, которая почему-то загородила собой всю комнату. И внутри нее Рита увидела себя, сидящую на полу и сжимающую руками уши. Капля дрогнула и упала. И разлетелась мелкими частичками по полу комнаты. И в каждой из них была Рита, сидящая на полу и сжимающая ладонями уши.

…Секунды боли в одной руке, бегущие, и зудящие, и обещающие что-то секундам тишины и спокойствия после…

Упал на пол пустой цилиндрик, и Рите стало хорошо и пустынно. Не было ничего вокруг. И не могло быть раньше. И не будет больше. Она почувствовала, что умеет летать, и удивилась оттого, что никто не знает, как это легко и просто. Рита сделала шаг, другой и поднялась над полом, покрытым шелухой, окурками и частичками капли. Повисела немножко и нырнула в сизое кольцо дыма одной из сигарет, торчавшей между пальцев чьей-то руки. Повалялась на перинке дыма, поболтала немного с тлеющим огоньком. Рука поднялась ко рту, и Рита, как спугнутая птица, метнулась наверх. Покачалась на обрывке шнура кем-то забытой петли и, увидев внизу свечку, ринулась к ней. Она отплясывала на фитиле свечи и хохотала оттого, как здорово всех обманула, притворившись маленьким дрожащим язычком пламени. Ей захотелось умыться, и она зачерпнула полные ладони расплавленного воска. Но передумала. И стала катать его в шарики. Рванула на себе браслет и каждому шарику сделала два глаза и два уха. А потом стала бросать всех сделанных котов (она почемуто была уверена, что это именно коты) куда попало, во все стороны комнаты, ставшей огромной и пустой. Что-то потекло по ее щекам. Она подставила руки и, поймав две маленькие капли, поняла, что плачет и плавится она сама. Ей не хотелось раствориться в воске свечи, и Рита легко спрыгнула на пол, не забыв вернуть на место маленький огонек, который жил в ее кармане. Она поносилась под потолком, поиграла в прятки с невесть откуда взявшимся ветерком и вдруг поняла, что ее уносит куда-то туда, где будет плохо и больно. К тому, чего не было и не должно быть никогда. Но солнце на шторах раздвинулось на две зловещие половинки, и полоса между ними открывала зияющую пасть распахнутой форточки, за которой среди ровной синевы неба прочно стояли бетонные и стальные стены Города.

Рита закричала так, что сама оглохла от своего крика и, словно в кино без звука, увидела руку, которая двигалась к ее лицу. И, уже откинувшись назад и почувствовав на лопнувших губах вкус крови, поняла, что ее бьют по щекам, как нашкодившую школьницу.

БОЛЬ

Легкий, но настойчивый толчок заставил Боль открыть глаза. Она лежала в своей пещерке, и, увидев вокруг себя эти всегда ненавистные ей стены, Боль почему-то обрадовалась. За окном равнодушно гудел Город. Она услышала звон колокольчиков и поняла, что кончился послеобеденный отдых. Есть не хотелось. Еще меньше хотелось вставать и куда-то идти. За окном послышались голоса. На стекле памяти возникло лицо. «Это мой новый друг», – вспомнила Боль и бросила взгляд на руку: точки от шприца. Значит, все это было?

Кто-то настойчиво позвонил в дверь. Боль прошла по неуюту соседнего квадрата, вынула из замочной скважины ключ, предусмотрительно вставленный туда ее Попечителем, швырнула его подальше и открыла дверь.

– Привет, я же сказал, что снова приду! – просто произнес ее Новый Друг и улыбнулся. Боль перевела взгляд с его лица вниз и увидела ступеньки, уходящие в стену.

– Ступеньки, ведущие в стену! Кайф! – сказала она. – Проходи.

И он вошел.

Они сидели, потягивали из бутылок пиво, курили и болтали ни о чем. Впервые за весь этот сумасшедший день Боль поняла, как хорошо просто болтать, не думая ни о чем, ничего не помня и не зная.

На пороге пещерки появился Попечитель. Боль помрачнела. Меньше всего ей сейчас хотелось скандалить и ругаться. Но Попечитель не уходил. Он словно не видел, что здесь, сейчас его присутствие неуместно и нелепо. Что он не нужен и противен. Боль встала:

– Давай уйдем!

Попечитель каменно возвышался над ее словами и мыслями.

Снаружи, со стороны длинного и холодного, как смерть, коридора, в нахальном вызове замочной скважины торчал ключ. Боль поняла, что ей не вырваться теперь из пещерки. Новый Друг ободряюще и как-то растерянно улыбнулся ей.

– Мне нельзя оставаться здесь. Меня ждут… – он не договорил, но Боль поняла: «В комнате Закрытых Штор…»

– Мы еще увидимся, привет, – махнул он рукой и шагнул в стену пещерки. На мгновение Боли показалось, что она увидела, как исчезают с той стороны стены ступени, в нее ведущие…

На столике сиротливо стояли пустые бутылки и пепельница, полная окурков. Предстоял долгий и бесполезный разговор с Попечителем, по окончании которого, как уже много раз, каждый оставался при своем. Боль знала это, но почему-то каждый раз все-таки пыталась объяснить хоть что-то и каждый раз разбивалась в кровь о несокрушимые доводы трезвого разума и абсолютной нормы. После таких разговоров она долго приходила в себя, собирала свои осколки, разбросанные по стенам пещерки, читала на мрачно-белом потолке остатки своих разноцветных мыслей, уносилась куда-то далеко-далеко… и каждый раз возвращалась в ненавистную ей пещерку, нисколько не изменив сама себе.

Боль осторожно взяла со стола бутылку и, изо всех сил размахнувшись, швырнула ее в стену кривляющегося квадрата пещерки. И смотрела, как зачарованная, на разлетающиеся осколки и бисер брызг, не слыша первых слов нового разговора…

РИТА

Смятая и опустошенная Рита сидела на полу, пытаясь прийти в себя. Ее мутило, и она с трудом понимала то, что кричал ей Ветер, бешено мечась из угла в угол комнаты, которая сузилась до таких размеров, что Рита вяло удивилась про себя, как же их всех до сих пор не раздавило этими стенами. И тут же удивилась своей способности удивляться. И улыбнулась. И заплакала.

А Ветер говорил, что никуда больше не пустит ее одну, что он не собирается следить за ней и что находить таким способом успокоение – самоубийство. Рита смотрела на него полными слез глазами, иногда кивала. Просто так, в такт речи. Понимала и не понимала. Ветер немного успокоился и, подлетев, окутал ее легким дуновением объятья. И, властно глядя ей в глаза, влил в ее душу поток холодного воздуха, пропитанного свежестью и свободой. Душа очистилась. Но Рите было страшно смотреть на нее. Наверно, никогда раньше за небольшую свою жизнь она не видела свою душу чистой. Чистой, как белый, неисписанный бумажный лист. Когда ей случалось заглядывать в себя раньше, Рита видела пятна и каракули, словно нарисованную детской рукой, а потому все же художественную мазню. А теперь…

Но Ветер ласковым движением коснулся ее губ, и она прочла в этом дуновении родное и близкое: «Я люблю тебя…», улыбнулась краешком глаз и, ухватившись покрепче за бесплотное тело Ветра, очертя голову ринулась в манящий и зовущий омут чистой души.

БОЛЬ

«Когда кончится этот бесконечный день? – подумала Боль. – Солнце все не уходит…»

Она плотно задернула шторы своей пещерки и, оглядевшись, поняла, что ни один человек не смог бы жить в ней. Мысли метались по замкнутому кругу и пытались найти хоть какую-нибудь лазейку в неразрывной цепи логики и абсолютного разума. Одна из них в суетливом метанье уронила со стула сумку. На истоптанный пол пещерки выкатилась небольшая черная свечка. И Боль вспомнила: «Мрак… Это было так давно…»

Таинства первой Ночи ясно отпечатались в ее глазах, и, чтобы не забыть, не упустить все снова, Боль, схватив со стола спички, зажгла свечу и крепко зажмурилась. На дрожащий огонек пламени легла ее рука.

Боль сжимала зубы, и слезы крупными каплями катились по ее щекам. Но губы улыбались. Она улыбалась какой-то блаженной улыбкой, словно та боль, которую причинял ей этот огонь, и была ее именем, была ей самой. Сколько длилась эта мука блаженства, ей было неведомо…

Свеча погасла. Боль ожившими глазами обвела пещерку. Все здесь было не так, как обычно. На каждой вещи чувствовался отпечаток ласковых рук Мрака. И красный кровавый браслет вдоль запястья хранил в себе тепло прикосновения его пальцев. Боль собрала с пола все до одной оброненные ею слезинки и окропила ими рану. Потом надела сверху браслет белоснежного бинта. Ей стало спокойно и уютно. Тут, в пещерке, она это знала точно, был Мрак. Его неуловимый запах успокаивал и усыплял. Боль почувствовала себя маленькой девочкой, свернувшейся в комочек на ладонях Мрака. Нежное его дыхание заставляло ее дышать ровнее и тише. Баюкая, как ребенка, руку с браслетом бинта, Боль незаметно уснула.

РИТА

Замкнутое пространство без окон и дверей. Давящая тишина звуконепроницаемой стены. Белый, слишком яркий, бьющий в глаза какой-то больничный свет дня. И два сердца, живущих в моих ладонях… «Все начинается снова, – подумала Рита. – Толпы людей в масках, ни о чем не думающих и не живущих… Да и людей ли?.. Я становлюсь глиной, – вдруг поняла она, пропуская сквозь пальцы легкую шелуху времени. – Глиной для изготовления масок. Как в Сером доме… Какую вам угодно? Я начинаю забывать себя… Боже, так страшно становиться как тот, что рядом, идти за ним вслед на каком-то невидимом, но прочном поводке, теряя последние надежды, в бессилье изменить хоть что-нибудь. Перед моими глазами все время висит нож. Кажется, так просто – протянуть руку и одним движением прекратить это мучение… Но как же два сердца?.. Останется память… О чем?.. Но ведь я люблю…» – подумала Рита и, запутавшись в лабиринте своих мыслей, заплакала. Капельки слез стекали по щекам и падали за окно. И прохожие Маски поднимали к небу свои восковые лица, в которых сквозило что-то похожее на недоумение: так давно не было дождя в Городе, и так ярко светило солнце на ровной синеве над ним…

Рита пыталась вспомнить Ночь, подарившую ей радость и Боль, но в ее глазах отражались лишь бетонные стены нагроможденных в правильном порядке квадратов и коробок. Она выглянула за окно и вдруг увидела за прозрачностью стекла чье-то лицо. И улыбнулась. И обрадовалась. И открыла створку окна. Кто-то очень близкий и родной вошел в нее. Рита почувствовала, что теперь не одна.

– Здравствуй, Ветер, – шепнула она, подставляя свои искусанные губы его легкому и холодному дыханию. – Как ты попал сюда?

Ветер влился в загроможденность комнаты и одним движением штор расставил все по своим местам.

– Я не один, – услышала Рита его голос и только тогда заметила уютно устроившегося в кресле Мрака. Он показался ей усталым и очень старым. И она поняла, как нелегко дается ему день за дверью, забитой снаружи ключом.

– Мы немного отдохнем у тебя, – как-то извиняясь, произнес Мрак. – Спасибо ему, – он кивнул в сторону Ветра, – а то бы я сейчас так и растворился там… Мы посидим немного…

И все пространство комнаты объяла невесомая тишина. Близкая и нужная всем троим. Лишь в такт ее музыке стучало что-то в груди у Мрака.

– Это сердце Боли, – не нарушая тишины, пояснил Мрак. – Я всегда ношу его с собой.

Рита прижалась к холодному телу Ветра и застыла, покачиваясь вместе с тишиной, посреди хаоса бетонного мира.

БОЛЬ

Белый, как снег, больничный коридор. Двери направо и налево с торчащими в провалах скважин ключами.

Боль билась в истерике в сильных руках Брата Креста. Где-то, невидимый, над всем этим возвышался Мрак, который не мог ни помочь, ни спасти. Она бессвязно кричала что-то, извиваясь, пытаясь вырваться из этого белого безмолвного ада. Но люди Креста знали свою работу. Удар по лицу не привел ее в чувство, не вывел из состояния ужаса и страха. И, только почувствовав где-то внутри себя ледяное, скрежещущее ковырянье металла, Боль, сбросив руки, держащие ее, собралась в комок. И закрыла этот комок большим черным ключом, который остался торчать снаружи…

Когда все кончилось, опустошенная и обессиленная, Боль поняла: вместе со звяканьем металла, брошенного в таз с кровью, исчезло и то, что она так отчаянно защищала, – Дитя Мрака… И сам Мрак стал далеким и чужим…

РИТА

«Что-то не так… Кому-то нужно бессмысленное существование Масок без лица и глаз, встречи и прощания вчерашних и забытых сегодня гостей… Я снова одна в пустоте стен. Тоска и одиночество… Боже, как страшно…» – чтото острое и холодное легло в ее ладонь, и, ни о чем не думая, пытаясь удержаться от падения в пропасть тоски, почти машинально Рита вывела на руке четыре буквы знакомого и близкого имени.

Потом, уже очнувшись, отбросила в сторону скальпель и смотрела расширившимися от ужаса глазами на кровавые буквы БОЛЬ, кричащие безмолвно и взывающие не забыть и просто понять…

* * *

Боль проснулась в холодном поту и несколько мгновений не могла понять, что это всего лишь сон. Через задернутые шторы в пещерку просачивался ровный свет квадратной луны.

– Ночь! Ты пришла… – облегченно прошептала Боль. – Как я ждала тебя…

Бесшумно возникнув из глаз Боли, Мрак заключил ее в свои объятья и шепнул: – Летим?

– Куда? – еле слышно отозвалась Боль, боясь, что все это сейчас исчезнет и она вновь окажется под слепящими лучами солнца, одна посреди мертвого Города.

– В комнату Закрытых Штор, – с улыбкой отозвался Мрак. Боль посильнее прижалась к нему и шепнула:

– Летим…

Темнота, текущая из бутылки, закрыла собой все мелкое и каждодневное. Свет белой прозрачной луны стал еще ярче. Черные резкие тени разграничили весь мир на два цвета, две противоположности. Дрожала на воде лунная дорожка, зыбкая и непрочная, как все живущее…

Рита выглянула за рамки своих глаз и легким движением подняла в ладони лунный свет. Шагнула на дрожащую поверхность лунной дорожки и пошла, чуть подгоняемая Ветром, еле касаясь ногами поверхности воды, словно летела на крыльях, неся впереди себя белый кусочек квадратной луны…