Текст книги "По дороге в рай"

Сэр глотнул вина и устало сказал:

– Здесь живут те, кто там был убит.

– Что? – ошеломленно привстала Рита. Взгляд ее неожиданно упал на человека, сидящего с гитарой на краю сцены. Она узнала его. Узнала, но не верила своим глазам. Сэр, проследив направление ее взгляда, угадал ее мысли:

– Да, это он. Ты же узнала. Его песня и голос. Его лицо.

– Но он мертв! Мертв! – прокричала Рита, но крика ее, казалось, никто не услышал.

– Он мертв там, у вас. А здесь, как видишь…

– Я не верю, – твердо сказала она.

Сэр улыбнулся и встал, взяв со скамьи свечу.

– Пошли.

Они шли от одной группы людей к другой. Сэр знал всех, и все знали его. Он перекидывался с кем-нибудь парой фраз, люди улыбались, и Рита видела знакомые лица. Лица ушедших оттуда, давно и недавно умерших там. Она видела блеск их глаз, вдыхала дым их сигарет, словно нечаянно, касалась рук, одежды, с каждой минутой все больше убеждаясь в правдивости слов Сэра. Обойдя всех, кто находился в зеленом зале, они спустились вниз к сцене и подошли к человеку с гитарой. Он играл новую старую песню, и Рита немного очень тихо подпела, а Сэр сказал:

– Пойдем, выпьем, – и они вернулись к своей бутылке.

– Не думай, что здесь так радостно живется, – заговорил Сэр, закурив. – Вся беда в том, что каждый из них помнит все, что было там. У каждого там осталось очень много. Любимые, дети, друзья…

– Но ведь можно приводить их сюда! – воскликнула Рита.

– Можно. Но они не увидят друг друга.

– Почему?

– Когда ты была здесь в первый раз, ты видела когонибудь из этих людей?

– Нет, – сказала Рита. – Но ведь я не знала…

– Они не знают тоже. А если б и знали… Никто никогда сам не найдет этот старый театр.

– Но ведь где-то все эти люди живут?

– Да, – кивнул Сэр. – Мы можем пойти к любому из них в гости, нам будут очень рады. Но одна ты не смогла бы войти в дом ни к кому из них.

– Давай напьемся, – сосредоточенно сказала Рита и залпом выпила стакан. Сэр улыбнулся.

Рита выпила уже довольно много, она даже не знала сколько, но чувствовала себя абсолютно трезвой. Только слегка кружилась голова и во всем теле ощущалась непривычная легкость. Свечи догорели до конца, и лишь слабенький язычок пламени одной из них плавал в лужице расплавленного воска. Вот он мигнул еще два раза и погас.

– Нам пора, – поднялся Сэр.

Рита тоже встала, и оба они двинулись к пролому в стене. Сэр подсадил Риту и залез следом сам.

– Подожди, – попросила Рита и оглянулась. Зал перед сценой снова был пуст и выглядел величественным и забытым.

– Пойдем, – сказала Рита и нырнула вслед за Сэром в стенной пролом.

Они продрались сквозь заросли вдоль стены, вышли к лестнице, поднялись и, как-то неожиданно повернув, оказались на главной аллее парка.

– Так быстро? – удивилась Рита. – Зачем же мы шли туда так долго и трудно?

– Здесь не возвращаются той дорогой, по которой приходят, – объяснил Сэр.

Освященный замок стоял на отшибе и вид имел совершенно нежилой. Кое-где были разбиты стекла окон, входные ворота заляпаны краской и закрыты на огромный висячий замок, такой старый и ржавый, что, казалось, ни один ключ не сможет в нем повернуться. Рита долго смотрела на громаду замка и пыталась успокоиться, расслабиться. Пыталась побороть страх.

– Я не могу, – сказала она. – Мне плохо.

– Ты можешь не ходить туда, – прошептал Сэр. – Я пойду один.

– Это очень нужно?

– Да, – кивнул он и сделал шаг.

– Подожди! – закричала Рита. – Я с тобой!

Они обогнули замок и вошли в одну из арок под старой разрушенной лестницей. Сэр что-то шепнул и, повернув кольцо деревянной двери, чуть приоткрыл ее. Рита скользнула внутрь первая, Сэр вошел следом, дверь за ними закрылась, как показалось Рите, навсегда.

Они шли по узкому коридору с низким потолком, поворачивая то в одну, то в другую сторону, следуя причудливым изгибам этой необычной норы. Кое-где в нишах горели свечи. Было сыро и холодно. Рита, всегда боявшаяся маленьких, темных замкнутых пространств, чувствовала себя совсем плохо. Она незаметно для себя убыстряла шаг, стремясь поскорее выйти из этого коридора. Она уже почти бежала и вдруг поняла, что давно уже слышит только свои шаги. Она обернулась, и губы ее задрожали: Сэра позади не было.

– Сэр! – закричала Рита. – Сэр, где ты?!

Но голос ее глухо замер в изгибах коридора. Она метнулась было обратно, но тут же остановилась. Попыталась собраться и, покопавшись в подсознании, определить, когда она перестала слышать шаги Сэра. Решив, что минуты три назад она их слышала, Рита медленно пошла по коридору, внимательно всматриваясь в полумрак. Она прошла этот отрезок коридора дважды, туда и обратно, и лишь на третий раз заметила деревянную дверцу в самом темном месте, забеленную, как стены и потолок, и потому совсем невидную. Рита осторожно провела рукой по двери: ни одного выступа. Ручки и кольца тоже нет. Ей казалось, что коридор медленно сужается, потолок становится все ниже, гаснут, падая из ниш, свечи, становится совсем темно. В отчаянье она попыталась нажать на дверь, навалилась всем телом, и дверь неожиданно поддалась. Она приоткрылась бесшумно, и Рита, даже не заглянув в образовавшуюся щель, вошла.

Она оказалась в маленькой комнатке-келье, почти пустой, если не считать небольшого стола, покрытого белой скатертью. На столе лежала сумка Сэра. Рита взяла сумку, повесила через плечо, подошла ко второй двери, открыла ее и попала в комнатку побольше, только уже совершенно пустую. Она увидела полукруглые резные ворота, отгораживающие эту комнатку от большого темного зала. Рита дернула створку ворот и убедилась, что они заперты, хотя замка нигде не было видно. Она приникла лицом к решетке и осмотрела зал.

Это было огромное темное пространство с высоченными окнами, завешенными черным бархатом, с огромной люстрой под потолком, которая угадывалась лишь по тусклым бликам стекла, кое-где горели свечи. Зал выглядел нежилым, но и не был заброшенным. Казалось, кто-то время от времени поддерживает здесь порядок, оставляя все так, как было много-много веков назад. Кто-то, кто сам здесь не живет. Рите была видна лишь часть зала: ее комнаткакелья с воротами располагалась параллельно стене с окнами, которая тянулась влево настолько, что Рита не видела ее конца, вправо же она почти сразу заканчивалась стеной с большой кованой дверью. В левой стороне зала, как раз там, где Рите было не видно, раздалось шуршание, и чтото тяжело упало на пол. Рита вся превратилась вслух.

– Вот твоя книга, – негромко сказал мужской голос, и Рита обрадовано выдохнула: «Сэр…» В ответ раздалось непонятное бормотанье, которое можно было при желании принять за слова благодарности.

– Ты не передумал? – спросил Сэр и замолчал, словно выслушивая ответ. Но Рита не слышала ни единого звука.

– Я все понимаю, я знаю, это зависит не от тебя… За себя я не прошу, тут все ясно… Но ты можешь помочь ей…

В ответ снова была тишина.

– Ты не прав, – точно перебил кого-то Сэр. – Да, в ней много разных начал, но ведь не так уж трудно определить сильнейшее. Ты думаешь, оно пока подавлено? Но ведь она выбрала! Значит, это – навсегда.

Сэр снова надолго замолчал, и Рите от напряжения вдруг показалось, что кто-то шепчет ему в ответ. Но в следующее мгновение она поняла: ничто не нарушает зловещую тишину зала.

– Хорошо, – устало сказал Сэр. – Я согласен с тобой. Это самое крайнее средство, но иначе нельзя. Только сначала я поговорю с ней. Впусти ее.

Створка ворот вдруг сама по себе двинулась в сторону, и Рита неуверенно вошла в зал.

В глубине зала, прямо перед ней, стоял большой тяжелый стол с таким же массивным креслом, за которым висело на стене огромное зеркало со свечой перед ним. Сэр сидел на полу, и лицо его казалось усталым и старым, руки безвольно лежали на паркете. Больше в зале не было ни души.

– Что с тобой? – бросилась к нему Рита.

Сэр измученно улыбнулся и, потянув ее за руку, посадил рядом с собой:

– Мне нужно кое-что тебе рассказать. В день твоего рождения рисунок звезд на небе был таким же, как в день, когда родился я. Это очень редкое совпадение, но это бывает. Значит, и в день твоей смерти расположение звезд было бы таким же, как в день моей. Я не мог спасти тебя, не пострадав сам.

– Как? Ты хочешь сказать, что меня ты спас, а сам…

– Да, – кивнул Сэр. – Я пришел сюда, чтобы не вернуться.

– Я не оставлю тебя, – сказала Рита. – Плевать на все, что нельзя!

Сэр покачал головой:

– Это невозможно.

– Неужели совсем ничего нельзя сделать? – в глазах Риты блеснули слезы. – Я не верю, не верю! Давай попросим Хранителя!

Она вскочила и заметалась по залу, что-то бессвязно крича, прося и моля кого-то.

– Успокойся, – встал на ее пути Сэр, и Рита, уткнувшись в его плечо, заплакала:

– Я не хочу! Не хочу! Так не бывает!

Сэр все крепче прижимал ее к себе, и она постепенно затихла, лишь изредка всхлипывая. Сэр осторожно поцеловал ее волосы и тихо шепнул:

– Хранитель дал нам один шанс.

– Что же ты молчал? – вскинулась Рита. – Что я должна делать? Говори!

– Тише, тише, – снова прижал ее к себе Сэр, пытаясь успокоить.

– Я не могу, не могу, – бессильно шептала Рита, мотая голо вой из стороны в сторону. Неожиданно она остановилась, на несколько мгновений окаменела, напряженно глядя в никуда, потом взгляд ее прояснился, тело устало расслабилось.

– Что я должна делать? – спросила она.

– Видишь зеркало? Тебе нужно заглянуть в него. Хранитель увидел в тебе два начала. Одно – по его мнению, сильнейшее – пока подавлено. Но когда-нибудь оно будет истинно тобой. Зеркало заставит одно из начал взять верх над другим. Какое – это зависит только от тебя. Но выбирать будет твое подсознание.

– И что?..

– Если Хранитель окажется не прав, и ты сейчас – это ты всегда, ты останешься здесь, вместе со мной.

– А если он окажется прав?

– Если так, ты вернешься обратно уже изменившейся, со своим новым, основным Я.

– И никакой середины быть не может? – спросила Рита, чтобы выяснить все до конца.

Сэр помрачнел и разжал руки:

– Те, кто смотрел в это зеркало до тебя, сошли с ума… Но всего этого можно избежать… – помолчав, добавил он. – Мы сейчас простимся, и ты уйдешь.

– Нет, – твердо сказала Рита. – Пусть будет так.

Сэр снял с шеи серебряную цепочку с крестиком и надел Рите:

– Он поможет.

– Ты веришь? – удивилась Рита.

– Нет, – качнул головой Сэр. – Но он поможет.

Рита коснулась ладонью его волос, провела по лицу, словно стараясь запомнить на ощупь, легко и нежно поцеловала в губы и смело шагнула к зеркалу.

Ряд за рядом, шеренга за шеренгой, организованно шли, выпучив от распирающего энтузиазма глаза, раскрыв рты в вопле приветствий, десятки, сотни, тысячи резиновых кукол. Кое у кого телесная краска слезла с курносых носов, и пятна, вылезшие наружу, казались неудачно намазанной зеленкой.

«Как хорошо, что я живая», – с затаенной радостью думала Рита, вжимаясь как можно сильнее в стенную нишу, стараясь выглядеть незаметнее или, вернее, не выглядеть вообще. «Только бы черт не принес проверяющих», – подумала она, мельком глянув на часы: еще семь минут этого бреда, и можно будет бежать дальше. Неожиданно ее слух уловил какой-то посторонний звук в достаточно отрегулированном крике толпы. Сомнений быть не могло: это скрипели сапоги. Громко и зловеще приближаясь. «Влипла все-таки!» – с досадой подумала Рита, побледнев от страха, и на всякий случай еще раз быстро осмотрела нишу, в которой стояла. Стена была потрескавшейся, с облезшей кое-где штукатуркой, но абсолютно ровной. Рита вжалась в угол в слабой надежде, что ее не заметят. Скрип сапог равномерно приближался.

– Эй, малышка, не бойся! – услышала она голос где-то внизу, и земля словно ушла у нее из-под ног.

Рита мгновенно очутилась в маленьком прямоугольном пенальчике без окон и дверей, всю обстановку которого составляли колченогий стол с кипой старых газет вместо одной из ножек и несколько стульев вокруг него. На одном из них очень уверенно восседал черноволосый субъект, лет двадцати трех, в круглых черных очках, черных джинсах и белой рубахе с бабочкой. Под потолком тускло горела электрическая лампочка.

– Привет, – приподнялся он, приподнял над головой несуществующую шляпу и швырнул ее в угол. – Разрешите представиться: Дикарь, Дикий, Дикообраз – это все я один. Можешь звать меня просто Дик. Садись, – разрешил он.

И Рита, завороженная, послушно опустилась на стул.

Все стены комнатки были оклеены разными по формату рисунками с изображением котов. Тут были и карандашные наброски на обрывках бумаги, и целые картины на холсте.

– Это – моя коллекция, – поймал ее взгляд Дик. – Кстати, как же все-таки тебя зовут?

– Рита, – сказала Рита и осторожно поинтересовалась: – Здесь можно курить?

– У тебя есть сигареты? – обрадовался Дик и вскочил. – Угостишь?

Рита достала из сумки пачку сигарет и положила ее на стол. Дик вытащил одну, сунул ее в рот и спросил:

– Ты знаешь, что прикуривать от свечи нельзя?

– Да, – кивнула Рита.

Дик наклонился и с наслаждением прикурил от свечи, горевшей рядом с зеркалом на столе.

– Не хочешь последовать моему примеру?

Рита пожала плечами и тоже прикурила от свечи.

– Ты здесь живешь?

– Я тут читаю, отдыхаю, пишу и пью. И вообще, это – комната отдыха. Не похоже?

– Почему? – снова пожала плечами Рита. Она чувствовала себя неловко. Дик все время что-то играл, и она не знала, как себя держать. Она немного боялась.

– Куда ты так торопилась, что даже не успела спрятаться на эти проклятые пятнадцать минут?

– Да так, не рассчитала, – отмахнулась Рита.

Дик понимающе кивнул и следующие несколько мгновений оценивающе смотрел на нее. Потом заговорщически подмигнул и спросил:

– Выпить хочешь?

– А есть что? – оживилась Рита, подумав, что можно успокоиться, выпив сто грамм.

Дик полез под стол и извлек откуда-то из газет початую бутылку водки. Уверенно разлил в стаканы ровно столько, сколько и хотелось Рите.

– Пью за знакомство, прекрасная дама! – Дик встал, церемонно поклонился и выпил.

Рита, немного замешкавшись, словно собираясь с духом, последовала его примеру. Приятное тепло разлилось по всему телу. Рита улыбнулась и закурила.

– Хочешь, я нарисую тебе кота?

– Хочу, – сразу согласился Дик.

Рита порылась в красках на столе, нашла подходящую, вытащила из банки с водой тонкую кисточку и огляделась в поисках бумаги. Чистые листы, лежавшие стопкой рядом, казались ей неподходящими. Дик задумчиво курил, наблюдая за ней. В одном из углов она заметила обрывок обоев странного серо-зеленого цвета, напоминавший по форме не то сапог, не то какой-то средневековый ботинок. Рита подняла его и аккуратно расправила на столе.

– Готово, – через несколько минут сказала она и протянула Дику листок.

Синий съежившийся котенок жадно припал к большой луже. Котенку было холодно и одиноко.

– Как ее зовут? – спросил Дик, сразу поняв, что это кошка. Рита взяла у него рисунок и дописала в углу: «Кошка Динка».

С самого утра день был расписан буквально по минутам, и поэтому, очутившись неожиданно дома в пять часов вечера и без дела, Рита даже как-то растерялась. Она походила из угла в угол, косясь на телефон. Ей очень хотелось, чтобы хоть кто-нибудь позвонил. Просто так. Телефон, как и все в городе, прослушивался и потому служил для каких-либо переговоров крайне редко. Рита вспомнила черный крут с тремя шестиконечными звездами на доме Дика и решила, что звонок в такой высокопоставленный дом ничуть ее не компрометирует. Она подошла к телефону и быстро набрала номер, волнуясь и на ходу придумывая, что бы такое сказать.

– Я? – раздался голос Дика в трубке.

– Дик, это ты? – на всякий случай спросила Рита, ужасно боясь.

– Я, я, – обрадовано подтвердил голос.

– Привет, – сказала Рита. – Это Рита.

– Кошка Динка! – заорала трубка и, как показалось Рите, даже подпрыгнула. – Где ты пропала?

– Я? – удивилась Рита, улыбаясь до ушей, страшно довольная тем, что ей так рады. – Но ведь…

– Давай ко мне! И быстренько! Я?! – орал Дик.

– Я, – кивнула Рита и повесила трубку.

Она почти бежала по улице, не обращая внимания на машины и прохожих. Дошла до знакомого дома, остановилась, перевела дыхание и встала в нишу, ровно в центр нарисованного на асфальте круга.

В подвальчике горели свечи, и коты на картинах казались живыми от колыхания теней на стене. Дик сидел за столом и держал в руках гитару. Рядом стояла бутылка водки.

– Привет, – сказала Рита и подсела к столу.

Дик поднял на нее глаза, улыбнулся, и Рита поняла, что он совсем пьян. Ничего не спрашивая, он налил по половине стакана и поднял свой.

– Я рад тебя видеть.

– Я тоже, – сказала Рита и взяла стакан. Ее вдруг охватило чувство беспричинной радости и какого-то бесшабашного буйства. «Напьюсь», – подумала она и выпила. Дик поставил стакан и поднял с колен гитару. Он играл, Рита молча курила, подстукивая в такт музыке ногой. И с каждой минутой Дик становился все ближе и ближе, ей казалось, что она знает его уже очень давно.

– Ладно, – неожиданно остановился Дик и поставил гитару в угол. – Как твои дела?

– Нормально, – пожала плечами Рита. – Тебе плохо?

Дик улыбнулся:

– Давай выпьем еще.

– Давай, – согласилась Рита.

Они выпили. Дик снова взял гитару. Рита слушала, чувствуя, что уже слегка пьяна. Дик играл долго, играл, ничего не говоря, совсем забыв про нее. Рите почему-то стало страшно за него. Дик остановился и разлил по стаканам остатки водки:

– Выпьем?

– Дик, может, хватит тебе? – осторожно спросила Рита.

Дик посмотрел на нее и засмеялся:

– Не бойся, маленькая, тебе не придется со мной возиться. Выпьем на брудершафт?

– Выпьем, – кивнула Рита.

Они выпили и поцеловались.

– Не уходи сегодня, – попросил Дик.

И Рита увидела его глаза, больные какие-то и растерянные.

– Не уйду, – сказала она.

Потом была еще бутылка водки, и, хотя Рита через одну старалась не пить, она уже почти ничего не понимала и лишь в какие-то моменты слышала, как Дик говорит не то ей, не то самому себе:

– Тебе повезло, маленькая, ты не знаешь еще, что они такое… Ненавижу эти кукольные рожи… Цепляется, царапает, черкает… Я сижу в этом подвале, и это мой дом, моя крепость, моя, моя… Как хорошо, что ты появилась, маленькая… Так давно, давно была… Я поведу тебя в Старый город… Ты была там? Там очень красиво… И всегда, всегда хочется не возвращаться… Сегодня на кладбище Старого города я нашел могилу, а на кресте было мое имя… Врубаешься? Все – мое. Кроме года рождения и смерти.

Смерти позавчера, вчера, сегодня, завтра… Это был я… Или кто-то вместо меня… Или ты… Ничего не осталось, все постепенно уходят туда… Стоит только попросить… Здесь есть, а что там?.. Призрачный город, тени, тени… Хочешь стать тенью? Я могу устроить по знакомству, по родству… Не хочешь? Я тоже не хочу почему-то… Сижу вот тут, пью и не хочу…

– Дик! – встрепенулась Рита, на мгновенье сбросив оцепенение, и удержала его руку, потянувшуюся к стакану с водкой. – Не надо больше…

Дик осторожно поднял ее руку, поднес к губам:

– Ты не ушла… Не уходи, маленькая… Не уходи…

– Сыграй что-нибудь еще, – попросила Рита, усевшись на пол и прислонясь к стене.

Дик взял гитару, сел рядом и заиграл.

– Знаешь, как страшно, когда начинается день… Новое утро, новая ложь… Кто-то не приходит… кто-то не придет никогда… Слова песен пусты… их просто нет… слов… песен… И все глаза чужие…

Рита свернулась калачиком и медленно погрузилась в дрему под тихий перебор гитарных струн, уткнувшись носом в плечо Дика.

…Дни слились в один большой, нескончаемый поток водки, сигарет, бесед и песен… Рита забывала все на свете, слушая песни Дика. Она перестала где-либо бывать и, лишь иногда выходя по необходимости в город, страшно торопилась обратно, чтобы видеть его лицо и слушать, слушать…

В один из таких дней, вернувшись из города в подвальчик, она уловила незнакомый сладковатый запах, плавно растекшийся по углам. Дик сидел за столом. Рита взглянула в его глаза и ужаснулась: он был где-то совсем, совсем далеко.

– Дик, – тронула его за плечо.

– Кошка пришла, – улыбнулся Дик и уткнулся головой ей в грудь.

– Чем здесь пахнет? – спросила Рита, ласково перебирая его черные волосы.

– Травой… Как замечательно пахнет травой… Мне удалось достать немного. Покурим?

Дик отодвинулся и взял со стола папиросу:

– Ты пробовала когда-нибудь?

– Нет, – покачала головой Рита и села напротив.

– Затягиваешься так глубоко, как можешь, и потом держишь в себе до тех пор, пока не поймешь, что вот-вот задохнешься. Врубилась?

– Да, – сказала Рита.

Дик прикурил, и по комнате расплылся тот самый приторный, сладковатый запах. Ноздри Риты дрогнули. Она внимательно следила за Диком и, когда он передал ей папиросу, попробовала повторить его затяжку. Дым был теплый и мягкий, как свернувшийся в клубок котенок. Рита замерла, не дыша, и словно наяву увидела, как этот мягкий белый дым осторожно вползает в ее голову и растекается там по всем извилинам и отросткам… Спазм в горле заставил ее выдохнуть остатки дыма, она кашлянула и передала папиросу Дику. Еще пара затяжек, и ноги стали совсем ватными, и голова совсем не хотела держаться прямо, а все время клонилась куда-то вбок. Рита медленно сползла со стула и прислонилась лбом к холодной стене.

– Тебе плохо? – спросил Дик, глядя на нее откуда-то совсем издалека совершенно пустыми глазами. Вернее, даже не глазами, а некими приспособлениями для виденья вместо глаз.

– Нет, – сказала Рита и, откинувшись, легла на узкий матрасик у стены. – Мне очень хорошо.

Она сама не слышала своих слов.

 
Как-то весело бежала по тропинке,
Сочиняя на ходу картинки…
Цветные, серые и черные, белые,
Золотые и некие еще, фиолетовые…
Увидим, что скажут, увидев, что вышел,
Спины кругом, кайф все выше,
Будь самим собой, тебя никто не слышит…
Пришедший день, как бред и лень,
И свет, а ночь…
Ночью свет звезд и воющий вопль,
Вопль-стон зовет, не зовет,
Манит, пропадает, возникает снова и, всплывая,
Свистит и играет…
Дверь живая бьет под зад пинком пружины,
А в глазах – картинки, фиолетовые картины…
Стены, тины, Селестины, паруса и парусины…
Скажи, уважь, как блажь,
Мимолетное виденье, снисхожденье, провиденье,
Сэр-случай как лучше диктует законы,
Законы вне дома, замученный, лучший…
Потерянно время течет между пальцев,
Ломаются руки и шеи страдальцев,
Борцов за идею, невидимых фронту,
Заброшенных в тыл,
Молодых, молод дух, молодым…
Живая стена не видна и смешна,
Как будто живая, как будто мертва,
Уходит, за стены держась, постепенно
Все дальше и дальше глубоким тоннелем,
Где поезд не ходит… Трамвайные рельсы
Снимаются с места и давят и воют…
Коричневый шепот безделья и дела
Умело и смело сметают метели,
Рисуя без красок, рифмуя без рифмы,
Башкою тупой натыкаясь на рифы.
Рисунки на скалах смываются морем.
Услада и горе… А может, не горе?
Страдающий разум разумно отвязан,
Потерян, повешен, за зубы подвешен,
Цепляясь руками за стены тоннеля,
Уходим все дальше, и больше не веря…
 

…День кончался и начинался снова, незаметно и неуловимо, а в подвальчике ничего не менялось. Было так лень что-то менять, что-то делать, куда-то идти… Приторный, сладкий дым, смешиваясь с запахом водки, становился еще уютнее и сильнее. Дик поднялся со стула и почти рывком поднял с матрасика Риту:

– Нам пора идти.

Рита покорно кивнула, ничего не понимая. Дик вывел ее на черную пустынную улицу и повел, крепко держа за руку. Холодный осенний ветер принес небольшое облегчение, и белый туман в голове стал медленно таять.

– Хочу, чтоб пошел дождь, – одними губами сказала Рита, и в лицо ей ударили мелкие холодные капли…

Они шли долго, темными промозглыми переулками, то и дело сворачивая куда-то в неожиданно появлявшиеся подворотни. Белое безразличие сковывало мысли Риты, и ей было совершенно плевать, куда они идут. Главное, что у Дика есть еще трава, много травы…

– Дик, забей папиросу, – сказала она невпопад.

Но Дик не удивился. Они остановились в одном из темных проходных дворов, Дик вытащил из пачки предусмотрительно забитую папиросу и с наслаждением раскурил. Рита жадно ловила приторный, сладкий дым от его губ. Дик молча передал ей папиросу. Рита припала к ней губами, и свежий белый туман влился ей в голову.

– Куда мы идем? – осторожно выдохнув, спросила она.

– Здесь недалеко, – отозвался Дик, принимая папиросу обратно.

– Ты не взял гитару?

– Там она не нужна.

Казалось, весь дворик, в котором они стояли, настолько пропитался запахом травы, что еще много часов после того, как они уйдут, будет сохранять его.

Они снова шли, пролезая сквозь щели в заборах, протискиваясь между домами, проползая под нависшей над землей проволочной изгородью.

– Мы идем в Старый город? – догадалась Рита.

– Ты была там? – спросил Дик.

– Нет, – мотнула головой Рита и выдохнула. – Я устала.

Ей казалось, что весь их путь пропах травой. И сейчас ее ноздри нервно вздрагивали, ловя привычный сладковатый запах.

– Еще немного, – отозвался Дик и улыбнулся как-то страшно, словно в предвкушении чего-то такого… непонятного Рите.

Они обошли полуразвалившийся дом и стали спускаться по едва заметной тропинке. Внизу, рядком, стояло пять или шесть заброшенных домов с выбитыми стеклами, полуобрушенными крышами, отвалившимися кусками штукатурки и стен и черными провалами вместо окон.

– Путь, пахнущий травой, ведет к дому без глаз и провалам в пустых глазницах… – вслух подумала Рита и повернулась к Дику. – Дик, они похожи на скелеты. Страшно.

Дик снова как-то странно улыбнулся:

– Ты угадала. Нам именно сюда.

– Это Старый город? – удивилась Рита. – Но мне рассказывали, что он совсем другой…

– Каждый видит то, что хочет увидеть, – сказал Дик. – Мы шли именно сюда.

Они приблизились к первому дому, и оттуда, изнутри, повеяло холодом, сыростью и ужасом. Живым ужасом, пахнущим плесенью. Рита поежилась. Раздался громкий жалобный скрип. Рита метнулась к Дику. Он негромко рассмеялся.

– Ставни скрипят. Или двери.

Он чувствовал себя уверенно и спокойно.

– Ты часто бываешь здесь? – шепнула Рита.

– Иногда, – неопределенно откликнулся Дик и остановился. – Пришли.

Он взял Риту за руку и вошел в подъезд без двери:

– Осторожнее. Иди за мной, а то свалишься в какойнибудь подвал или дыру.

Рита судорожно вцепилась в его куртку. Они поднялись по старой скрипучей лестнице без перил, дошли до третьего этажа. В разбитые окна светила луна, и было не очень темно, но как-то очень тревожно. Дик остановился возле одной из дверей, что-то щелкнуло, и дверь открылась. Рита шагнула в темноту квартиры вслед за Диком, раздался звук захлопнувшейся двери, и вспыхнул яркий электрический свет. Рита на несколько мгновений ослепла и закрыла лицо руками, выпустив куртку Дика. Потом ей показалось, что свет немного ослаб, стал тусклее и уже не резал глаз. Рита осторожно отвела руки от лица. Она не ошиблась: лампочка под потолком светила еле-еле, освещая все вокруг ровным неярким светом. Рита увидела маленькую комнату, похожую на химическую лабораторию. В шкафу, на столах стояли пробирки, ампулы, какие-то непонятные стеклянные сосуды. В одном из углов съежился старый диван. Дик уже суетился у электрической плитки, что-то возбужденно напевая.

– Дик, – шепнула Рита.

Он не ответил.

– Дик, – сказала она громче.

Дик оглянулся и, словно только увидев ее, вспомнил, что она тоже здесь:

– А, кошка… Сядь, посиди, я недолго.

– Что ты делаешь? – спросила Рита, усевшись на диван и доставая из кармана сигареты.

Дик усмехнулся и вместо ответа вставил кассету в магнитофон. Зазвучала музыка. Рита вздрогнула и бросила быстрый взгляд на закрытое тяжелой шторой окно.

– Не бойся, – угадал ее мысли Дик. – Это бутафория.

Он отдернул штору: красная кирпичная стена за ней казалась голой и неуместной в этой комнатке-лаборатории.

– Закрой, – сказала Рита и жадно затянулась.

Дик задернул штору и подошел к ней:

– Посиди немного, ладно? Не мешай мне, я быстро.

Он снова засуетился у плиты. Рита молча наблюдала, как он что-то отмеривает, наливает, выжимает… Она поняла, что Дик снова забыл о ней. По комнате разлился резкий удушливый запах. Рита закашлялась. Дик удивленно оглянулся и, увидев Риту, понимающе кивнул и нажал какую-то кнопку в стене. Запах стал медленно улетучиваться.

– Вентиляция работает, – пояснил Дик. – Еще немного.

Весело орал магнитофон.

– Ну, вот и все, – сказал Дик.

– Покурим? – с готовностью отозвалась Рита.

– После, – ответил Дик и вытащил из шкафа железную коробочку. Открыл, налил воды и поставил на плитку.

– Дик! – поднялась Рита, мгновенно все поняв. – Зачем?

Дик посмотрел на нее с сожалением и улыбнулся.

– Этого у меня никто не сможет отнять… Это только мое… – он помрачнел, и взгляд его стал жестоким и злым. – Я им попался однажды… – Дик вздрогнул, вспомнив чтото очень страшное, – но об этом лучше не надо. Спасибо родителю: как можно, отпрыск столь высокопоставленного лица! Знаешь, сколько я стою? Полтора миллиона! Кайф, да?!

Дик засмеялся невесело. «Я где-то уже слышала это», – пронеслось в голове у Риты. Несколько мгновений она судорожно пыталась вспомнить, кто рассказывал ей эту же историю, словно от того, вспомнит ли она, зависит что-то очень важное. Но голова была слишком тяжелой, все мысли разбежались, и лишь одна фраза почему-то больно отдалась в сердце и начала биться в висках: «Он же сломанный… Он совсем сломанный… Они сломали его…»

Она во все глаза наблюдала за отточенными движениями Дика. И, когда он немного откинулся назад, согнув руку в локте, осторожно подошла сзади, положила руки к нему на плечи и шепнула:

– Я хочу тоже.

Спина Дика напряглась, и, не оборачиваясь, глядя кудато в стену, он глухо сказал:

– Нет.

Рита отошла к дивану, села и достала сигарету. Она курила, глядя, как расслабляется постепенно спина Дика, и вся его фигура принимает понемногу какие-то расплывчатые очертания. Дик медленно повернулся, и Рита увидела, что у него снова нет глаз. Он смотрел на нее и не видел. И тут что-то заиграло в Рите, что-то в восторге взлетело внутри нее и повисло в районе головы.

– Дик, – сказала она. – Если ты не поможешь, я попробую сама.

Дик встал и отошел к столу. Рита закатала рукав. Дик обернулся и произнес:

– Руку у плеча перетяни. Вон пояс на стуле.

И пришло хорошо. Пришло откуда-то сверху, неуловимо и незаметно. Сначала закружился потолок комнатки-лаборатории, потом побежали стены, из-под ног выскочил пол. Было смешно, и Рита смеялась. Рита целовала холодные губы Дика, пустыми глазницами касалась его глазниц. Сладкий, приторный запах нырнул в ее волосы и, устроившись там уютно, решил никуда оттуда не уходить. Исчезло все, что существовало помимо них. Да и существовало ли?.. Рита взяла Дика за руку, и они вместе взлетели под потолок, медленно кружась в странном танце, название которому Рита никак не могла выбрать, колеблясь между двумя: Жизнь и Смерть.