Текст книги "10 баллов с острова Наварон"

– Лица, словно деревянные маски, – в сердцах добавил Рейнольдс. – Они даже не сказали, что им жаль Саундерса!

– Видите ли, – терпеливо произнес Миллер, – разные люди по-разному реагируют на одинаковые обстоятельства. Я согласен, что в подобной ситуации скорбь и негодование естественны, но если бы Меллори и Андреа тратили время и силы на подобную реакцию по каждому такому поводу, от них давно бы ничего не осталось. Поэтому они предпочитают действовать. И убийца вашего друга неминуемо получит свое. Возможно, вы не обратили внимания, но смертный приговор ему только что прозвучал.

– Откуда вы знаете? – недоверчиво спросил Рейнольдс. Он кивнул в сторону Меллори и Андреа, которые как раз входили в барак. – Они об этом и еловом не обмолвились.

– Телепатия.

– Что это значит?

– Долго рассказывать, – устало заметил Миллер. Напомните мне утром.

Глава 6
Пятница. 08.00-10.00

Раскидистые заснеженные кроны высоких сосен, окружавших лагерь майора Брозника, переплетаясь, накрывали поляну почти непроницаемым покровом, сквозь который лишь кое-где кусочками проглядывало небо. Даже в солнечный летний полдень внизу был полумрак, а пасмурным ранним утром, спустя лишь час после восхода солнца, в лагере было почти невозможно отличить день от ночи. В столовой, где команда Меллори и майор Брозник завтракали, было настолько темно, что две коптящие керосиновые лампы не рассеивали мрак, а, скорее, сгущали его.

Сумрак комнаты как нельзя лучше соответствовал настроению сидящих за столом. Они ели молча, низко опустив головы, не глядя друг на друга. То, что произошло предыдущей ночью, растревожило всех, но особенно Рейнольдса и Гроувса, на лицах которых застыло выражение негодования и скорби по убитому Саундерсу. Они так и не притронулись к еде.

Довершал невеселую картину более чем скудный утренний рацион партизанской столовой. Две симпатичные партизанки, призванные под знамена маршала Тито прямо со школьной скамьи, поставили перед каждым по тарелке «поленты», весьма неаппетитного блюда из овсянки, и по стакану ракии, местной водки, отличающейся резким запахом и необычайной крепостью.

Миллер поковырял ложкой в тарелке без всякого энтузиазма.

– Ну, ну, – пробурчал он себе под нос. – Это что-то новенькое.

– Больше ничего нет, – извиняющимся тоном сказал Брозник.

Он опустил ложку и отодвинул от себя тарелку. – Кусок в горло не лезет. Подумать только! Все подходы к лагерю охраняются, и тем не менее убийца оказался здесь. Может быть, ему и не пришлось обходить посты, может быть, он уже находился в лагере?

Предатель среди нас, и я бессилен его обнаружить! Просто в голове не укладывается.

Все молчали и избегали смотреть на Брозника, по тону которого легко угадывалось его подавленное состояние. Андреа, с аппетитом опустошивший свою тарелку, с сожалением смотрел на нетронутые тарелки Рейнольдса и Гроувса. Перевел вопросительный взгляд на сержантов. Они кивнули, Андреа протянул руку и передвинул тарелки к себе. В мгновенье ока они остались пустыми. Рейнольдс и Гроувс смотрели на Андреа, широко раскрыв глаза, не столько потрясенные непритязательностью его вкуса, сколько неспособные понять, как может человек с таким аппетитом поглощать пищу всего несколько часов спустя после убийства одного из своих товарищей. Миллер тоже посмотрел на Андреа с нескрываемым ужасом и, попробовав еще немного своей «поленты», отложил ложку, брезгливо сморщив нос. Он с удивлением отметил, как Петар неловко орудовал ложкой, не снимая с плеча гитары.

– Он что – никогда не расстается с этой проклятой гитарой? – с раздражением спросил Миллер.

– Бедняжка, – тихо сказал Брозник. – Так мы его зовем.

Слепой бедняжка. Он с гитарой не расстается, всегда ее с собой носит. Даже спит с ней, разве вы не обратили внимания этой ночью? Ему эта гитара дороже жизни. Несколько недель тому назад один из наших парней, шутки ради, попробовал отнять ее у него.

Так Петар, не смотрите, что слепой, чуть его не убил!

– Ему, должно быть, медведь на ухо наступил, – заметил Миллер. – Более расстроенной гитары я в жизни не слышал.

Брозник слегка улыбнулся.

– Согласен. Но неужели вы не понимаете? Он ощущает ее близость. Она принадлежит только ему. Это все, что у него осталось в мире кроме мрака и пустоты. Наш бедняжка.

– По крайней мере, мог бы ее настроить, – пробурчал Миллер.

– Я понимаю ваши благие намерения, мой друг. Вы хотите отвлечь нас от тяжелых мыслей, но, к сожалению, это невозможно.

– Брозник повернулся к Меллори. – Как невозможно и то, что вы задумали, – освободить захваченных связных и нейтрализовать немецкую контрразведку. Это безумие, чистой воды безумие!

Меллори махнул рукой.

– Взгляните на себя. Провианта нет. Пушек нет. Транспорта нет. Есть винтовки, но к ним нет патронов. Нет лекарств. Танков нет, самолетов. Надежды нет, а вы продолжаете борьбу. Разве это не безумие?

– Ну что ж. – Брозник улыбнулся, подвинул к Меллори бутылку ракии. Подождал, пока он нальет себе стакан. – Выпьем за безумцев!

– Я только что беседовал с майором Стефаном на западном перевале, – сказал генерал Вукалович, – Он считает, что мы все сошли с ума. Что вы на это скажете, полковник Ласло?

Человек, лежащий в укрытии рядом с Вукаловичем, опустил бинокль. Это был загорелый здоровяк средних лет с потрясающими иссиня-черными усами, как будто намазанными гуталином.

Задумавшись на мгновение, он сказал:

– Он, без сомнения, прав, генерал.

– Ваш отец – чех, – возразил Вукалович. – А ведь чехи всегда отличались благоразумием.

– Он родом с Высоких Татр, – объяснил Ласло. – А там все сумасшедшие.

Вукалович улыбнулся, поудобней устроился и, подняв к глазам бинокль, начал внимательно осматривать местность сквозь расщелину в камнях.

Метрах в пятидесяти от них каменистый горный склон переходил в узкое, не более ста метров в ширину, покрытое травой плато. Эта зеленая полоска протянулась с запада на восток, насколько хватало глаз. С юга плато крутым обрывом спускалось к широкой и быстрой реке. Вода в реке была специфического бело-зеленого цвета, столь характерного для альпийских рек. Зеленоватая ледяная вода здесь и там вскипала белыми бурунами. Прямо напротив того места, где лежали Вукалович и Ласло, река была перегорожена мостом внушительной стальной конструкцией, покрашенной в те же бело-зеленые цвета. На той стороне реки, к югу от берега, полого поднимался поросший травой склон, дальше, метров через пятьдесят, вставал густой сосновый лес. На опушке леса, под кронами сосен, можно было различить тускло поблескивающие силуэты танков. Дальше за лесом возвышались величественные горные вершины, покрытые ослепительно сверкающим под ярким солнцам снегом. Вукалович опустил бинокль и тяжело вздохнул.

– Как вы думаете, сколько там может быть танков?

– Сам бы хотел знать. – Ласло виновато развел руками. – Может, десять, а может, и двести. Представления не имеем. Мы посылали разведчиков. И не раз. Но они не вернулись. Возможно, их снесло течением, когда они пытались перебраться через Неретву. – Он взглянул на Вукаловича и задумался. – Вы не знаете, откуда немцы готовят атаку: со стороны западного перевала, через ущелье Зеницы или здесь, через мост?

Вукалович отрицательно покачал головой.

– Но вы полагаете, что ждать осталось недолго?

– Совсем недолго. – Вукалович в сердцах стукнул кулаком по земле. – Неужели невозможно уничтожить этот чертов мост?

– Пять раз его бомбили, – мрачно сказал Ласло. – На сегодняшний день сбито двадцать семь самолетов. Вдоль Неретвы установлено две сотни зениток, а ближайшая база «мессершмиттов» всего в десяти минутах лету. Радары немецкой береговой охраны ловят английских бомбардировщиков, как только они появляются над побережьем. А когда они долетают сюда, «мессершмитты» уже тут как тут. Кроме того, не забывайте, что мост с двух сторон упирается в скалы.

– То есть годится только прямое попадание?

– Прямое попадание в цель семи метров шириной с высоты в три тысячи метров практически невозможно. К тому же цель так умело замаскирована, что вы и с земли не обнаружите ее уже с пятисот метров. Дважды невыполнимая задача.

– Мы тоже не сможем его взорвать, – уныло сказал Вукалович.

– Не сможем. Последнюю попытку мы предприняли позапрошлой ночью.

– Вы пытались взорвать мост? Но ведь я приказал вам не рисковать попусту.

– Вы посоветовали не рисковать, но я все думаю, что мне виднее. Они начали стрелять осветительными ракетами, когда наши отряды были еще на середине плато. Ну и началось…

– Можете не продолжать, – перебил его Вукалович. – Какие потери?

– Мы положили полбатальона.

– Полбатальона! А скажите мне, дорогой Ласло, что вышло бы в самом невероятном случае, доберись ваши люди до моста?

– У них были толовые шашки и ручные гранаты…

– А петард не было случайно? – горько съязвил Вукалович. – Пригодились бы для фейерверка. Этот мост сделан из стали и покоится на железобетонных опорах, приятель! Вам нечего было и пытаться!

– Так точно, генерал, – Ласло отвел глаза. – Наверное, вам придется отстранить меня от командования отрядом.

– Думаю, да. – Вукалович внимательно посмотрел на усталое лицо полковника. – И я наверняка бы сделал это, если бы не одно обстоятельство.

– Какое именно?

– Все имеющиеся в моем распоряжении командиры такие же сумасшедшие, как вы. А если немцы начнут атаку, скажем, этой ночью?

– Будем стоять до последнего. Мы – югославы, и нам отступать некуда. Другого выхода нет.

– Нет другого выхода? Две тысячи человек с допотопными винтовками, изможденные и голодные, почти без боеприпасов против, может быть, двух образцовых немецких бронетанковых дивизий. И вы собираетесь драться. Никогда не поздно сдаться, вы меня понимаете…

Ласло улыбнулся.

– При всем моем уважении к вам, генерал, должен заметить, что сейчас не время для шуток. Вукалович похлопал его по плечу.

– Мне тоже не смешно. Собираюсь посетить северо-восточные укрепления, в районе плотины. Посмотрим, насколько безумен полковник Янци. Кстати, полковник!

– Слушаю вас.

– Если начнется атака, я могу отдать приказ об отступлении.

– Отступление?

– Не сдача, а отступление. За которым, будем надеяться, лежит путь к победе.

– Я уверен: генерал знает, что говорит.

– Генерал не знает. – Не обращая внимания на немецких снайперов на том берегу Неретвы, Вукалович поднялся во весь рост.

– Когда-нибудь слышали о некоем капитане Мел-лори? Кейт Меллори – новозеландец, это имя вам ни о чем не говорит?

– Нет, – быстро сказал Ласло. Помедлил, потом добавил:

– Хотя постойте… Не тот ли это парень, который лазил по горам?

– Тот самый. Хотя, как мне дали понять, это не единственное его занятие. – Вукалович почесал подбородок. – Если то, что я слышал о нем, правда, то его без сомнения можно назвать весьма одаренным человеком.

– А причем здесь этот вундеркинд? – с любопытством спросил Ласло.

– Дело вот в чем, – Вукалович вдруг посерьезнел, даже погрустнел. – Когда все идет прахом и не остается последней надежды, всегда есть единственный в мире человек, который может тебе помочь. Ты можешь не знать, кто он, где он, но он обязательно существует. Во всяком случае, так говорят.

– Совершенно верно, – вежливо согласился Ласло. – Но Кейт Меллори причем?

– Перед сном буду молиться за него. Вам тоже советую.

– Слушаюсь. А за нас можно помолиться?

– Тоже неплохая мысль, – сказал Вукалович.

Поросшие лесом склоны холма, подступающего к лагерю майора Брозника, крутые и скользкие. Подъем был нелегким, копыта лошадей скользили, приходилось напрягать все силы, чтобы удержаться в седле. Однако неудобства ощущали далеко не все всадники. Партизанам, сопровождавшим группу Меллори, подобный подъем был не в новинку, они чувствовали себя в седле, как дома. Мерно попыхивающий своей мерзкой сигарой, Андреа тоже, по-видимому, не испытывал затруднений в отличие от своих товарищей. Эта деталь, подмеченная Рейнольдсом, лишний раз подкрепила зреющие в его душе мрачные подозрения. Он не сдержался:

– Ваше недомогание за ночь как рукой сняло, полковник Ставрос, сэр!

– Зовите меня Андреа. – Он вынул сигару изо рта. – У меня бывают сердечные приступы. Как приходят, так и уходят. – Сигара водрузилась на прежнее место.

– Это уж точно, – тихо пробурчал Рейнольдс и в очередной раз подозрительно обернулся назад. – Где же, черт возьми, Меллори?

– Где же, черт возьми, капитан Меллори, – поправил Андреа.

– Пусть так, но где он?

– У руководителя экспедиции множество обязанностей, – сказал Андреа. – За многим надо присмотреть. Вероятно, этим он и занимается в данное время.

– Лучше бы помолчал, – буркнул Рейнольдс.

– Что вы сказали?

– Ничего.

Капитан Меллори, как правильно догадался Андреа, в этот момент был занят делом. Вместе с Брозником в его комнате они склонились над расстеленной на столе картой. Брозник ткнул пальцем в северную часть карты.

– Согласен. Это ближайшая из возможных посадочных площадок. Но она расположена очень высоко. В это время года снежный покров там не меньше метра. Есть и другие места, получше.

– Ни минуты не сомневаюсь, – сказал Меллори. – Чем дальше поле, тем оно зеленее, как говорится. Возможно, это относится и к летным полям. Но у меня нет времени их выбирать. – Он решительно опустил палец на место, указанное до этого Брозником на карте. – Мне необходима посадочная площадка здесь и только здесь. Она должна быть готова сегодня к ночи. Я был бы вам весьма признателен, если бы вы послали нарочного к Конжичу через час и позаботились о передаче моего запроса в штаб партизанских формирований в Дрваре.

Брозник сухо заметил:

– Вы привыкли требовать невозможное, капитан Меллори.

– Ничего невозможного здесь нет. Потребуется всего лишь тысяча человек. Вернее, их ноги. Небольшая цена за семь тысяч человеческих жизней, не правда ли? – Он вручил Брознику листок бумаги. – Наша частота и код. Попросите, чтобы Конжич радировал как можно скорее. – Меллори взглянул на часы. – Я отстал от своих уже на двадцать минут. Надо спешить.

– Вы правы, – согласился Брозник. Он помедлил, подыскивая подходящие слова, и неловко произнес:

– Капитан Меллори, я… я…

– Знаю. Не беспокойтесь. Правда, такие, как я, никогда не доживают до старости. Ума не хватает.

– Нам всем тоже. – Брозник сжал руку Меллори. – Сегодня я буду молиться за вас. Меллори помолчал, потом кивнул.

– Только молитесь подольше.

Проводники-партизаны ехали впереди остальных, петляя между деревьями, вдоль пологого склона. Следом за ними, плечом к плечу, тряслись на низкорослых горных лошадках Андреа и Миллер, затем Петар, чью лошадь держала под уздцы Мария. Рейнольдс и Гроувс случайно или по какой-то другой причине отстали и тихо переговаривались.

Гроувс задумчиво произнес:

– Интересно, о чем сейчас говорят Меллори с майором?

Рейнольдс горько скривил губы:

– Лучше бы нам этого не знать.

– Может быть, ты и прав, хотя это ничего не меняет. – Гроувс помолчал, потом продолжил:

– Брозник – мужик что надо.

Это сразу видно.

– Возможно. А Меллори?

– Да и Меллори не хуже.

– Не хуже? – Рейнольдс был вне себя. – Боже правый, я же тебе говорил! Я его собственными глазами видел с этой… – Он презрительно кивнул в сторону Марии, ехавшей метрах в двадцати от них. – Эта девчонка влепила ему – и еще как влепила – в лагере Нойфельда, и вдруг после этого я вижу, как они воркуют, словно голубки, рядом с домом Брозника. Тебе не кажется это странным? Сразу после этого Саундерса зарезали. Совпадение?

Знаешь, Гроувс, Меллори запросто сам мог это сделать. У девчонки тоже было достаточно времени для этого, прежде чем она встретилась с Меллори. Разве что у нее не хватило бы сил всадить человеку нож в спину по самую рукоять. Но у Меллори было достаточно и сил, и времени, да и ситуация была подходящая, когда он относил эту чертову радиограмму Саундерсу.

Гроувс возразил:

– Но зачем, скажи на милость, ему это надо?

– Брозник передал ему какую-то срочную информацию.

Меллори необходимо было сделать вид, будто информация передана в Италию. Но, может быть, именно этого он меньше всего хотел. И нашел единственный доступный для себя выход, а потом разбил передатчик, чтобы никто не смог им воспользоваться в дальнейшем. Видимо, поэтому он и отговаривал меня установить дежурство и пойти проведать Саундерса – чтобы я не обнаружил его труп. В этом случае, с учетом фактора времени, подозрение автоматически падало на него.

– У тебя воображение разыгралось. Но логика рассуждений Рейнольдса явно произвела на Гроувса впечатление.

– А нож в спине Саундерса – тоже плод моего воображения?

Через полчаса Меллори догнал остальных. Он объехал Рейнольдса и Гроувса, которые не повернули головы, сосредоточенно глядя на дорогу, затем Марию и Петара, занятых тем же, и пристроился вслед Андреа и Миллеру.

В таком порядке они еще около часа продирались сквозь чащу боснийского леса. Изредка на их пути попадались поляны, хранившие остатки человеческого обитания. Крошечные деревеньки, хутора. Но жизнь их покинула, они были пусты. Все так же зеленела трава, шумели величественные деревья, пели птицы, но на месте непритязательных жилищ трудолюбивых горцев мрачно дымились почерневшие груды обгорелых бревен. В воздухе стоял терпкий запах дыма, запах горя, смерти и разрушения, которые принесла на эту землю жестокая война. Кое-где попадались маленькие, сложенные из камней хижины, на которые, видимо, пожалели взрывчатки и бензина, но все остальное было безжалостно уничтожено. В первую очередь уничтожили, вероятно, церкви и школы. От деревенской больницы не осталось буквально ничего, кроме нескольких покореженных скальпелей и пинцетов.

Остальное гитлеровцы сровняли с землей. Меллори ужаснулся, представив, что произошло с больными. Однако его больше не удивляла цифра в 350 000 человек, названная капитаном Дженсеном. Если принять в расчет женщин и детей, то получится, что под знамена маршала Тито встало не меньше миллиона добровольцев. Даже тем, кто не горел жаждой мести и патриотическими чувствами, просто некуда было больше идти. У этих людей буквально ничего не осталось. Им нечего было терять, кроме собственной жизни, которую они, кажется, не очень высоко ценили. Зато, уничтожив врага, они приобретали все. «Будь я на месте немецкого солдата, назначение в Югославию меня не очень обрадовало бы, – подумал Меллори. – Эту войну вермахту никогда не выиграть. Солдатам из Западной Европы бессмысленно бороться со свободолюбивыми горцами».

Едущие впереди партизаны не смотрели по сторонам, проезжая останки деревень своих почти наверняка погибших соплеменников.

Им незачем смотреть, понял вдруг Меллори. Каждому сполна хватало собственных воспоминаний. Если бы чувство жалости к врагу было ему знакомо, в эти минуты Меллори пожалел бы немцев.

Постепенно извилистая лесная тропинка уступила место неширокой, но плотно укатанной дороге. Один из партизан вскинул руку, предлагая остальным остановиться.

– Судя по всему, нейтральная полоса, – заключил Меллори. – По-моему, именно здесь нас высадили из грузовика утром.

Догадка Меллори оказалась верной. Партизаны заулыбались, помахали руками, прокричали какую-то тарабарщину на прощание и, пришпорив лошадей, двинулись в обратном направлении.

Семеро оставшихся, с Меллори и Андреа впереди и двумя сержантами в конце колонны, двинулись вниз по дороге. Снегопад прекратился, и сквозь редкие облака засветило солнце. Внезапно Андреа, поглядывающий по сторонам, тронул Меллори за рукав.

Меллори посмотрел туда, куда указывал Андреа. За редеющими соснами, сбегающими вниз по склону, вдалеке виднелась ярко-зеленая полоска. Меллори повернулся в седле.

– Спускаемся вниз. Надо взглянуть, что там такое. Из леса не выходить!

Лошади медленно двинулись вниз по скользкому склону. Не доезжая десяти ярдов до края леса, всадники по знаку Меллори спешились и, прячась за стволами деревьев, а в конце ползком, добрались до опушки. Там они залегли, прячась между корней огромных сосен. Меллори достал бинокль и протер запотевшие стекла.

Ярдах в трехстах ниже проходила граница снежного покрова.

За полосой бурой, беспорядочно покрытой валунами земли зеленела чахлая травка. Еще ниже видна была покрытая гравием дорога. В удивительно хорошем для этих мест состоянии, заметил Меллори.

Ярдах в ста от дороги, параллельно ей, была проложена узкоколейка. Ржавая, заросшая травой. Ею, видимо, давно не пользовались. Сразу за узкоколейкой земля обрывалась к узкому извилистому озеру, противоположный берег которого отвесной, каменной стеной поднимался к заснеженным вершинам.

Со своего наблюдательного поста Меллори отчетливо видел крутой поворот озера. Оно было неправдоподобно красиво: под ярким весенним солнцем блестело и искрилось, как изумруд. На гладкой поверхности под порывами ветра возникала рябь, и тогда изумрудный цвет сменялся лазурным. В ширину озеро было не более четверти мили, но длина его исчислялась многими милями. Длинный правый рукав, причудливо извиваясь между гор, уходил к востоку.

Левый рукав, начинающийся от поворота к югу, упирался в бетонное тело плотины, перегородившей узкое ущелье с отвесными каменными стенами, почти смыкающимися наверху. Невозможно было отвести взор от зеркальной изумрудной поверхности, на которой отражались заснеженные горы.

– Да… – тихо сказал Миллер, – красота! Андреа смерил его невыразительным взглядом и снова принялся осматривать озеро.

У Гроувса любопытство возобладало над неприязнью.

– Что это за озеро, сэр? Меллори опустил бинокль.

– Представления не имею. Мария! – Она не ответила. – Мария! Что это за озеро?

– Неретвинское водохранилище, – нехотя сказала она. – Самое большое в Югославии.

– Стратегически важный объект?

– Очень важный. Тот, в чьих руках водохранилище, контролирует всю Центральную Югославию.

– Насколько я понимаю, оно в руках немцев?

– Да. Оно в наших руках. – Она не сдержала довольной улыбки. – Мы, то есть немцы, полностью контролируем все подходы к озеру. С двух сторон оно зажато скалами. На дальнем восточном конце есть только один мост через ущелье, и он охраняется круглые сутки. Так же, как и сама плотина. К ней можно добраться только одним путем – по стальной лестнице, закрепленной на скале под плотиной;

Меллори сухо заметил:

– Ценная информация. Особенно для команды диверсантов. Но у нас есть более срочные дела: Пошли! – Он посмотрел на Миллера, который понимающе кивнул и двинулся вверх по склону.

Двое сержантов и Мария с братом последовали за ним. Меллори и Андреа на минуту задержались.

– Интересно, как она выглядит, – пробормотал Меллори.

– Что именно? – спросил Андреа.

– Другая сторона плотины.

– А лестница в скале?

– И лестница в скале тоже.

С того места, где лежал генерал Вукалович, – на вершине западной стороны ущелья Неретвы – ему открывался прекрасный вид на закрепленную в скале лестницу. Хорошо была видна и вся внешняя стена плотины, спускавшаяся глубоко вниз, ко дну ущелья, по которому спешила река, вырвавшись из выходных отверстий в теле дамбы. Несмотря на впечатляющую высоту, плотина была неширокой – не более тридцати ярдов в самой верхней своей части. На самой плотине, со стороны восточного берега, на небольшом возвышении стояло здание управления станции и два небольших строения, в которых, судя по количеству солдат, патрулирующих дамбу, располагалась охрана. Стены ущелья поднимались вертикально футов на тридцать выше домов, а затем зловеще зависали над плотиной.

От здания управления ко дну ущелья вела зигзагообразная стальная лестница, закрепленная в теле скалы металлическими скобами. Она была выкрашена в ярко-зеленый цвет. От основания лестницы, вдоль берега реки, по дну ущелья вилась узкая тропинка. Ярдов через сто она обрывалась – там стена ущелья была рассечена глубокой ложбиной – следом от оползня, сошедшего здесь в незапамятные времена. Через реку был перекинут подвесной мост, от которого тропинка шла дальше вниз по течению, но уже по правому берегу.

Мост был далеко не новым и грозил рухнуть под собственной тяжестью в бурные воды Неретвы. Но поражало совсем не это.

Казалось, что место для него было подобрано человеком, находившимся не в ладах со здравым смыслом. Прямо над мостом на краю ложбины завис огромный валун. Его угрожающий вид не позволил бы замешкаться даже самому хладнокровному смельчаку, решившему перебраться через реку. На самом же деле другого места для моста просто не было.

Каменистая тропа, вьющаяся от моста по западному берегу, доходила до массивного мыса и там обрывалась, чтобы появиться снова на восточном берегу. По-видимому, в этом месте предполагалось пересекать реку вброд. Но быстрое течение и скользкие камни вызывали законное сомнение в удачном исходе столь рискованной процедуры.

Генерал Вукалович опустил бинокль и повернулся к человеку, расположившемуся рядом.

– На восточном фронте все спокойно, не так ли, полковник Янци? – спросил он с улыбкой.

– На восточном фронте тишина, – согласился Янци. Это был небольшого роста человек с круглой смешливой физиономией, плутовским блеском в глазах и совершенно не вяжущейся с его обликом седой шевелюрой. – Вот на северном фронте ситуация совсем не такая благополучная.

Улыбка исчезла с лица Вукаловича, когда он направил бинокль на север. Километрах в пяти в ярких лучах утреннего солнца отчетливо виднелась густо поросшая лесом Клеть Зеницы.

За эту долину уже несколько недель шли ожесточенные бои между обороняющимися партизанами под командованием полковника Янци и наступающими частями 11-го армейского корпуса германской армии.

Время от времени над лесом поднимались столбы дыма, собираясь в темные тучи на безоблачном голубом небе. Непрерывный треск винтовочных выстрелов сопровождался тяжело ухающими артиллерийскими залпами. Вукалович опустил бинокль и задумчиво посмотрел на Янци.

– Небольшое послабление перед атакой?

– А что же еще? Готовят последний удар.

– Сколько у них танков?

– Трудно сказать наверняка. Мы считаем, что около ста пятидесяти.

– Значит, сто пятьдесят!

– Это сведения моих штабистов. Кроме того, они считают, что среди них не меньше пятидесяти «тигров».

– Дай Бог, чтобы ваши штабисты ошиблись. – Вукалович устало потер покрасневшие от бессонницы глаза. За последние две ночи ему так и не удалось прилечь. – Пойдемте посмотрим, сколько нам удастся насчитать.

Мария и Петар ехали впереди, а Рейнольдс и Гроувс подчеркнуто держались особняком и отстали от остальных ярдов на пятьдесят. Меллори, Андреа и Миллер ехали рядом по узкой дороге, почти касаясь друг друга. Андреа задумчиво посмотрел на Меллори.

– Есть какие-нибудь идеи по поводу смерти Саундерса?

Меллори покачал головой.

– Спроси о чем-нибудь попроще.

– Что было в радиограмме, которую он должен был отправить?

– Отчет о нашем успешном прибытии в лагерь Брозника.

Больше ничего.

– Психопат, – заключил Миллер. – Я имею в виду того парня с ножом. Только психопат может зарезать из-за такой мелочи.

– Возможно, он ошибался и совсем по другой причине пошел на убийство, – задумчиво сказал Меллори. – Он мог считать, что это послание другого рода.

– Другого рода послание? – Миллер вскинул брови одному ему известным способом. – А что же там могло… – Тут он поймал взгляд Андреа и запнулся, видимо, раздумав продолжать. Вместе с Андреа они с любопытством наблюдали за Меллори, который был погружен в тяжелые раздумья.

Это длилось недолго. С видом человека, который пришел, наконец, к важному решению, Меллори встрепенулся, поднял голову и крикнул Марии, веля остановиться. Вместе они подождали Рейнольдса с Гроувсом.

– У нас есть несколько вариантов дальнейших действий, – сказал Меллори, – не знаю, лучший или худший из них я выбрал, но у меня созрело решение. – Он улыбнулся. – Надеюсь, что лучший, ибо только так мы можем самым быстрым образом выбраться отсюда. Я переговорил с майором Брозником и выяснил необходимое. Он сказал мне…

– Добыли информацию для Нойфельда, выходит? – Если Рейнольдс и пытался скрыть презрительные нотки, то у него это плохо получалось.

– К чертям Нойфельда, – спокойно сказал Меллори. – Партизанским разведчикам удалось обнаружить, где содержатся четверо связных, захваченных гитлеровцами.

– Они это узнали? – спросил Рейнольдс. – Почему же они сами ничего не предпринимают?

– По вполне понятной причине. Пленники находятся на немецкой территории, высоко в горах. Их держат в охраняемом, неприступном блокгаузе.

– А что же мы можем сделать с этими пленниками в неприступном блокгаузе?

– Все просто, – сказал Меллори и уточнил:

– Теоретически все просто. Мы их освобождаем и этой ночью отбываем отсюда к своим.

Рейнольдс и Гроувс уставились сначала на Меллори, потом друг на друга с откровенным недоумением. Андреа и Миллер предпочитали ни на кого не смотреть.

– Вы спятили! – с уверенностью сказал Рейнольдс.

– Вы спятили, сэр, – неодобрительно поправил его Андреа.

Рейнольдс непонимающе посмотрел на Андреа, потом вновь обратился к Меллори.

– Вы действительно сошли с ума! – настаивал он. – Куда мы можем отсюда деться?

– Домой. В Италию.

– В Италию! – Рейнольдсу потребовалось не менее десяти секунд, чтобы переварить информацию. Он продолжал с издевкой:

– Я полагаю, мы отправимся туда на самолете?

– Плыть далековато, даже для такого спортивного молодого человека, как вы. Конечно, самолетом, как же еще?

– Полетим? – Гроувс был, похоже, слегка ошарашен.

– Полетим. В десяти километрах отсюда, высоко в горах, есть плато. Эта местность контролируется партизанами. Сегодня, в девять вечера, туда прилетит самолет.

Как часто поступают люди, не уловившие смысла сказанного, Гроувс повторил услышанное в виде вопроса:

– Сегодня, в девять вечера, туда прилетит самолет? Вы только что об этом договорились?

– Каким образом? У нас нет передатчика. Недоверчивая мина Рейнольдса полностью соответствовала его тону:

– Но как вы можете быть уверены, что он будет там именно в девять вечера?

– Потому что, начиная с шести часов вечера сегодняшнего дня и в течение всей следующей недели, если понадобится, каждые три часа над плато будет появляться английский бомбардировщик.

Меллори пришпорил коня, и они тронулись в путь. Рейнольдс и Гроувс, как обычно, пристроились в хвосте отряда. Некоторое время Рейнольдс буравил спину Меллори сердитым взглядом, затем повернулся к Гроувсу.

– Ну-ну. Интересно получается. Мы случайно оказываемся в лагере Брозника, он случайно узнает о том, где содержатся связные. Над неким аэродромом, в некое время оказывается самолет, о чем нам тоже случайно становится известно. А я наверняка знаю, что никаких высокогорных аэродромов здесь нет и не было. Тебе это не кажется странным? Или ты предпочитаешь продолжать слепо верить тому, что он нам говорит?