Текст книги "Ночи нет конца"

Поиск начался. Прошел час, два, три… Рейберн и его помощник не отходили от штурманского стола, старательно отмечая на карте каждый маневр «Дельфина». Четыре часа пополудни. Приглушенные разговоры, которые вели собравшиеся в центральном посту, внезапно умолкли. Фраза: «Тяжелый лед, по-прежнему тяжелый лед», которую время от времени произносил Бенсон, звучала все реже и все более уныло, лишь подчеркивая воцарившуюся гробовую тишину.

Пять часов пополудни. Люди избегали смотреть друг на друга, а не то что разговаривать. Толщина льда по-прежнему не уменьшалась. В атмосфере, казалось, повисло отчаяние. Тяжелый лед, по-прежнему тяжелый лед. Даже Суонсон перестал улыбаться. Уж не видел ли он мысленным взором ту же картину, какая мнилась мне: изможденное, обросшее бородой лицо человека с темными пятнами обмороженной кожи, который, теряя последние силы, крутит ручку генератора и выстукивает одеревеневшими пальцами свои позывные, напряженно вслушиваясь в сигналы, заглушаемые воем ветра, в ожидании помощи, которая так и не пришла. А может, на ключе уже и работать некому. Для обслуживания дрейфующей станции отбирали лучших из лучших, но бывают такие минуты, когда даже у самых стойких, смелых и выносливых людей опускаются руки и они готовятся к смерти. Тяжелый лед, по-прежнему тяжелый.

В 17:30 командир субмарины подошел к эхоледомеру и посмотрел через плечо Бенсона.

– Какова в среднем толщина ледяных полей? – спросил он доктора.

– Тринадцать – семнадцать футов, – ответил тот устало. – Пожалуй, ближе к семнадцати.

– Лейтенант Миллс? – сняв трубку, проговорил Суонсон. – Говорит командир. В каком состоянии торпеды, с которыми вы там возитесь? Работы закончены? Добро. Подготовиться к зарядке торпедных аппаратов. Продолжу поиск еще полчаса, а потом дело за вами. Да, правильно меня поняли. Попробуем пробить дыру в ледяном покрове. – С этими словами он повесил трубку.

– Семнадцать футов – толщина нешуточная, – задумчиво проговорил Ганзен. – Лед самортизирует, и девяносто процентов ударной силы будет направлено вниз. Как думаешь, командир, сумеем пробить ледяной покров толщиной в пятнадцать футов?

– Представления не имею, – признался Суонсон. – Пока не попробуем, не узнаем.

– Неужели никто не пытался сделать это? – удивился я.

– Никто. Во всяком случае, в американском флоте. Возможно, у русских есть опыт в такого рода операциях. Однако, – сухо добавил он, – они не очень-то охотно делятся с нами информацией.

– Разве взрывом торпед не повредит корпус «Дельфина»? – спросил я. Намерения Суонсона были мне не по душе.

– Если это произойдет, то кораблестроителям придется нести немалые убытки. Торпеда управляется дистанционно, она взорвется лишь после того, как корабль удалится на тысячу ярдов. Ко всему прочему, ей придется пройти расстояние ярдов в восемьсот, прежде чем сработает устройство, которое поставит торпеду на боевой взвод. Мы развернемся носом к месту взрыва и, поскольку корпус корабля спроектирован так, чтобы выдержать значительные нагрузки, почти не ощутим удара.

– Очень тяжелый лед, – повторял Бенсон. – Тридцать, сорок, пятьдесят футов. Чрезвычайно тяжелый лед.

– Если торпеда взорвется под такой толщей льда, вряд ли отколется даже нижняя ее часть, – заметил я.

– Постараемся, чтобы этого не произошло. Найдем участок нормальной толщины, удалимся от него на тысячу ярдов, а потом выстрелим.

– Тонкий лед! – не закричал, а заорал благим матом Бенсон. – Тонкий лед. Отставить, чистая вода! Совершенно свободная ото льда вода!

Я сперва решил, что или в ледомере, или же в голове Бенсона «полетел» плавкий предохранитель. Однако у командира поста погружения и всплытия таких сомнений не возникло. Я уцепился за какой-то предмет, чтобы не упасть: субмарина круто накренилась на левый борт, ложась на обратный курс и сбавляя ход. Нужно было вернуться на то место, где Бенсон обнаружил полынью. Посмотрев на карту, Суонсон вполголоса отдал команду, огромные бронзовые винты закрутились в обратную сторону, врезаясь в воду, и подводный корабль замер как вкопанный.

– Как наши дела, док? – спросил командир.

– Чистая вода, – благоговейно произнес Бенсон. – Вижу четко. Полынья узкая, но мы в ней поместимся. Участок чистой воды значительной протяженности. Круто поворачивает под углом сорок пять градусов.

– Подвсплываем до ста пятидесяти футов, – произнес Суонсон.

Загудели насосы. Точно дирижабль, отрывающийся от земли, «Дельфин» начал плавно подниматься. Затем в течение короткого промежутка времени вода устремилась в балластные цистерны. Подъем прекратился.

– Поднять перископ, – приказал командир.

Труба перископа с шипением поползла вверх. Взглянув в окуляр, Суонсон жестом подозвал меня.

– Посмотрите-ка, – просиял он. – Такой красоты вы в жизни не видели.

Я последовал его совету. Если бы картину, представшую моему взору, удалось заключить в раму, вы бы ни за что ее не продали, будь она хоть кисти Пикассо. Но я понял, что имел в виду командир субмарины. По обоим бортам корабля возвышались черные громады, а между ними параллельно диаметральной плоскости субмарины тянулась полоса чуть посветлее, с зеленоватым оттенком. Это было разводье, образовавшееся в тяжелом льду.

Три минуты спустя мы оказались на поверхности Ледовитого океана в каких-то двухстах пятидесяти милях от Северного полюса.

Гигантские обломки сплоченного многолетнего льда вздыбились в виде фантастической формы хребтов высотой до пятидесяти футов, футов на двадцать выше ограждения мостика. Они находились так близко, что казалось, протяни руку – достанешь. Не то три, не то четыре ледяные горы тянулись в западном направлении. Дальше свет прожектора упирался в темноту.

На востоке мы не смогли разглядеть ничего: ветрозащитные очки мгновенно обледеневали. Наклонив головы и прикрыв ладонями глаза, мы успели заметить лишь полоску черной воды, которая начала затягиваться льдом.

Судя по анемометру, установленному на мостике, скорость ветра, с диким воем налетавшего на ограждение мостика и выдвижные устройства, составляла шестьдесят миль в час. Шторм стал иным, чем был утром: это был уже не град, подхваченный ветром, то усиливавшимся, то ослабевавшим, а сплошная стена, метавшая острые дротики ледяных иголок, способных пробить насквозь самый толстый картон или вдребезги разбить стакан в ваших руках. Сквозь погребальное завывание ветра то и дело слышались какие-то скрипы, удары гигантских, весом в миллионы тонн, ледяных глыб, с гулом сталкивающихся между собой под воздействием штормового ветра и некой неведомой силы, возникшей за много сотен миль от нас. Эти массы льда наваливались друг на друга и разламывались на части, то громоздясь и образуя наслоения льдин, то с диким визгом расходясь и образуя при этом каналы чистой воды, тотчас начинавшей покрываться наледью.

– Мы с вами тронутые, что ли? Пойдемте вниз, – прокричал мне в ухо Суонсон сквозь эту адскую какофонию.

Вскоре мы оказались в сравнительной тишине центрального поста. Суонсон развязал шнурок капюшона, стащил с себя шарф, снял очки, закрывавшие его лицо. Посмотрев на меня, недоуменно покачал головой:

– А еще говорят об арктическом безмолвии. Клянусь небом, котельная – читальный зал по сравнению с этим «безмолвием». В прошлом году мы несколько раз всплывали среди пакового льда, но ничего подобного не видели. И не слышали. А ведь дело было тоже зимой. И холодина, и ветродуй, но не было такого случая, чтобы мы не спустились на лед и не совершили прогулку. Помню, я все еще удивлялся рассказам про полярных исследователей, которые по нескольку дней сидели в своих палатках и носа не высовывали наружу. Но теперь я понимаю, почему погиб капитан Скотт.

– Погода действительно мерзкая, – согласился я. – Насколько безопасно наше положение, командир?

– Кто его знает, – пожал плечами Суонсон. – Нас прижало ветром к западному краю полыньи, так что с правого борта остается футов сто пятьдесят чистой воды. Но вы же сами слышали и видели, что идет подвижка льда. Причем довольно мощная. Канал, в котором мы находимся, образовался меньше часа назад. Как долго он просуществует? Это зависит от геометрии льдов, но такие полыньи иногда могут исчезать довольно быстро. Корпус «Дельфина» достаточно прочен, но если нас придавит ледяной стеной массой в миллион тонн, ему не выдержать. Сколько часов или минут мы можем здесь находиться, одному богу известно. Во всяком случае, как только остовая стена приблизится футов на девять к правому борту субмарины, сматываем удочки. Не стану вам объяснять, что бывает, когда корабль попадает в ледовый плен.

– Знаю. Его сплющивает, как консервную банку. Потом он несколько лет дрейфует по верхушке мира. Затем падает на дно на глубину две мили. Американской администрации это пришлось бы не по вкусу, командир.

– Полагаю, что вопрос о моем продвижении по службе был бы снят с повестки дня, – согласился Суонсон. – Думаю…

– Эй! – раздался клич из радиорубки. – Эй, подойдите сюда.

– Наверно, Забринский по мне соскучился, – буркнул командир. С этими словами он быстрыми шагами направился в радиорубку.

Забринский сидел вполоборота с улыбкой до ушей, в руке – наушники. Суонсон взял протянутые телефоны, послушал и кивнул.

– DSY, – сказал он. – DSY, доктор Карпентер. Мы их нашли. Запеленговали их? Лады. – Повернувшись к старшине-рулевому, Суонсон сказал: – Эллис, вызови штурманского офицера.

– Мы их всех подберем, командир, – жизнерадостно произнес Забринский. Несмотря на широкую улыбку, в глазах его веселья не было. – Похоже, парни там подобрались крутые.

– Очень крутые, – рассеянно отозвался Суонсон. По его лицу я понял, что он прислушивается к грохоту мелких кусочков льда, стучавших по корпусу субмарины, словно мириады пневматических молоточков. Из-за грохота было почти невозможно разговаривать. – Очень. Установили двустороннюю связь?

Отрицательно покачав головой, радист отвернулся. Улыбки на его лице как не бывало. Пришел Рейберн. Забрав протянутый ему листок, направился к себе в штурманскую рубку. Мы последовали за ним. Спустя минуту он поднял голову и произнес:

– Если кому-то захочется совершить воскресную прогулку, такая возможность имеется.

– Они так близко?

– Рукой подать. В пяти милях к востоку от нас плюс-минус полмили. Чем мы не ищейки, а?

– Нам просто повезло, – лаконично ответил Суонсон. Вернувшись в радиорубку, он поинтересовался: – Поддерживаете контакт со станцией?

– Связь с нею потеряна.

– Начисто?

– Мы слышали их всего минуту, командир. Потом сигнал начал слабеть и затух. Думаю, Карпентер прав. Они там крутят генератор ручкой. – Помолчав, радист произнес: – Даже моя шестилетняя дочка смогла бы запросто крутить такую машину целых пять минут подряд.

Молча посмотрев на меня, Суонсон отвернулся. Я пошел за ним к пульту погружения и всплытия. Со стороны люка, соединявшегося с мостиком, слышались вой шторма, жуткий грохот и скрип льдов.

– Забринский очень точно выразился… Интересно, долго ли продлится этот треклятый шторм?

– Очень долго. У меня в каюте есть медицинская сумка, фляжка медицинского спирта и арктическая одежда. Вы не можете дать мне двенадцатикилограммовый пакет с аварийным запасом продовольствия? Бенсон знает, что мне понадобится.

– Думаете, я рехнулся? – медленно произнес Суонсон.

– Это кто тут рехнулся? – спросил Ганзен, только что вошедший в центральный пост из носового коридора. Он услышал лишь последние слова командира, но выражения его лица не видел. – Очень опасное состояние. Придется взять командование на себя, шеф, а вас заковать в кандалы. Если не ошибаюсь, так предписано уставом корабельной службы.

– Доктор Карпентер собирается захватить с собой мешок с харчами и отправиться пешком на пост ледового наблюдения «Зет».

– Снова вышли на связь? – спросил Ганзен, мгновенно забыв про меня. – Неужели обнаружили станцию? По крюйс-пеленгу?

– Только что. По словам Рейберна, до станции пять миль.

– Господи! Каких-то пять миль! – Но в следующую минуту восторг сменился иным чувством, словно сработало невидимое реле. – В подобных метеорологических условиях это равно пятистам милям. В такую погоду и старик Амундсен не прошел бы тридцати футов.

– Очевидно, доктор Карпентер собирается утереть нос Амундсену, – сухо заметил Суонсон. – Он намерен идти пешком.

Изучающим взглядом посмотрев на меня, Ганзен произнес:

– Вот кого надо заковать в кандалы.

– Пожалуй, – согласился командир субмарины.

– Послушайте, – возразил я. – На станции остались люди. Возможно, их уже немного, но они еще живы. Хоть один человек, но остался. Люди, которым плохо. Которые вот-вот погибнут. А когда человек на грани между жизнью и смертью, и пушинка может нарушить равновесие. Я врач, я это знаю. Все может решить сущий пустяк. Глоток спирта, несколько ложек еды, чашка горячего кофе, какой-нибудь порошок. Тогда человек выживет. А иначе ему конец. Люди вправе рассчитывать хоть на какую-то помощь, и я обязан пойти на риск, но помочь им. Я никого не прошу сопровождать меня. Единственное, о чем я прошу вас, это выполнить распоряжения, отданные вам Вашингтоном, то есть оказать мне всяческое содействие, не подвергая опасности «Дельфин» и его экипаж. Не думаю, что угрозы в мой адрес – это оказание содействия. Я вовсе не намерен подвергать опасности ни ваш корабль, ни ваших моряков.

Суонсон уперся взглядом в палубу. Не знаю, о чем он думал. О том ли, как помешать мне, о приказе ли из Вашингтона или о том, что начальником станции «Зет» является мой брат. Суонсон был единственным человеком на корабле, который знал об этом. Он не проронил ни слова.

– Ему надо помешать, командир, – настаивал Ганзен. – Ведь если б вы увидели, что человек приставил к виску пистолет или бритву к горлу, вы бы не позволили ему кончить жизнь самоубийством. Здесь то же самое. Он выжил из ума. – С этими словами он постучал костяшками пальцев по переборке. – Боже мой! Знаешь ли ты, док, почему гидроакустики продолжают нести вахту, хотя корабль не имеет хода? Да потому, что они следят за перемещением ледяной стены с наветренной стороны полыньи. И еще потому, что следить за дрейфом льда визуально невозможно: ни один человек не в состоянии продержаться на мостике больше тридцати секунд. Да и не видно ни зги в такую пургу. Высунь нос наружу, и ты тотчас изменишь свои намерения, как пить дать.

– Мы только что вернулись с мостика, – бесстрастно заметил Суонсон.

– И все равно он собирается в поход? Я же говорю вам: он выжил из ума.

– Мы можем погрузиться сию же минуту, – сказал Суонсон. – Координаты станции нам известны. Возможно, нам удастся отыскать полынью в полумиле от станции. Тогда все было бы проще.

– Как же, ищи иголку в стоге сена, – отозвался я. – Чтобы найти этот канал в паковых льдах, вам потребовалось целых шесть часов. Да и то благодаря счастливой случайности. И не вздумайте пробивать лед торпедами. Толщина льда в этом районе в среднем достигает тридцати футов. На то, чтобы всплыть где-то в другом месте, понадобится часов двенадцать, а то и несколько суток. Я же сумею добраться до станции за два-три часа.

– Если не окоченеешь, пройдя первые триста футов, – возразил Ганзен. – Если не свалишься с тороса и не сломаешь ногу. Если не ослепнешь спустя несколько минут. Если не провалишься в полынью, которую не заметил. В таком случае даже если ты не утонешь и выберешься из воды, через полминуты превратишься в ледышку. Допустим, ничего этого с тобой не произойдет. Тогда, скажи мне на милость, как ты отыщешь станцию, расположенную в пяти милях отсюда? Не потащишь же ты с собой гирокомпас весом в полтонны, ведь магнитный компас в здешних широтах бесполезен. Магнитный полюс находится далеко к юго-западу от нас. Даже если тебе каким-то образом удастся не потерять направление, то как ты в темноте, да еще в пургу, найдешь лагерь или то, что от него осталось? Ты можешь оказаться в какой-то сотне футов от станции и не заметишь ее. Допустим, тебе невероятно повезет и ты доберешься до станции. Как ты отыщешь дорогу назад? Будешь искать собственные следы? Или протянешь за собой бечевку длиной в пять миль? Безумная затея, мягко выражаясь.

– Действительно, я могу сломать ногу, утонуть или замерзнуть, – согласился я. – И все равно попытаю счастья. Добраться до лагеря и обратно – штука нехитрая. Вы знаете направление на станцию и ее точные координаты. Взять пеленг можно с помощью любого передатчика. Мне нужно лишь захватить с собой портативную рацию и поддерживать с вами связь. Вы же будете корректировать направление движения. Вот и все дела.

– Так-то оно так, – заметил Ганзен. – Если бы не одно обстоятельство. Такой рации у нас нет.

– Зато у меня в багаже есть портативный радиопередатчик с радиусом действия в двадцать миль, – возразил я.

– Надо же, какая удача, – пробурчал старпом. – Ты, конечно, случайно захватил его с собой. Держу пари, у тебя в багаже и не то найдется. Правда, док?

– Что находится в багаже у доктора Карпентера, нас не должно интересовать, – пожурил Ганзена командир субмарины. Правда, сам он прежде думал иначе. – Нас должно интересовать другое – его намерение покончить с собой. Неужели вы рассчитываете, что мы согласимся с вашей нелепой затеей, доктор Карпентер?

– Никто вас и не просит соглашаться, – заметил я. – Вашего согласия не требуется. Я прошу об одном – не мешать мне. И предоставить аварийный запас продовольствия. Если вы этого не сделаете, придется обойтись без него.

Я вышел из центрального поста и направился к себе в каюту. Вернее, в каюту Ганзена. Однако, хотя каюта была не моя, едва войдя, я заперся.

Полагая, что Ганзен не очень-то обрадуется, найдя дверь собственной каюты запертой, я не стал терять времени даром. Отперев сложный замок на чемодане, я открыл крышку. Чемодан был на три четверти заполнен арктической одеждой, стоившей бешеных денег. Но деньги эти платил не я.

Сняв обычную одежду, я надел теплое нижнее белье, шерстяную рубашку и вельветовые брюки, затем связанную в три слоя шерстяную парку с подкладкой из натурального шелка. Покрой парки был необычным: своеобразной формы карман с замшевой подкладкой шел снизу к левой подмышке, и почти такой же карман имелся справа. Запустив руку на дно чемодана, я извлек оттуда три предмета. Пистолет системы «манлихер-шенауэр» калибром 9 миллиметров точно уместился в левом кармане, две запасные обоймы – в правом.

Дальше было проще. Я натянул на себя две пары грубошерстных носков, фетровые боты, парку и штаны из меха карибу, капюшон из меха росомахи, сапоги из тюленьей шкуры, рукавицы из оленьего меха, надетые на несколько пар шелковых и шерстяных варежек. Если кто-то и был лучше меня приспособлен для того, чтобы передвигаться в условиях арктической пурги, так это белый медведь. Да и то незначительно.

Повесив на шею снежную маску и очки, я засунул в наружный карман парки фонарь в водонепроницаемом футляре, достал портативную рацию и, закрыв крышку чемодана, запер кодовый замок. Поскольку пистолет был у меня, нужды запирать чемодан не было, но я решил предоставить Суонсону возможность заняться каким-то делом в мое отсутствие. Положив в рюкзак медицинскую сумку и стальную флягу со спиртом, я отпер дверь.

Суонсон по-прежнему находился в центральном посту, там же был и старший офицер. Кроме них, в помещении появились еще двое – Ролингс и Забринский. Ганзен, Ролингс и Забринский были самыми рослыми из всех членов экипажа. В последний раз я видел всех троих вместе во время стоянки в Холи-Лохе, когда им было поручено охранять меня. Очевидно, голова у Суонсона работает в одном направлении. Ганзен, Ролингс и Забринский… Сегодня они показались мне еще выше ростом.

– Так я получу продовольствие или нет? – спросил я у Суонсона.

– Последнее официальное заявление, – проговорил тот. Я решил, что он страшно удивится при виде медведя, оказавшегося на борту его корабля, но янки и бровью не повел. – Для записи в вахтенный журнал. Ваши намерения самоубийственны, шансов у вас никаких. Я не могу дать своего согласия.

– Ваше заявление принято к сведению, причем в присутствии свидетелей и все такое… Продовольствие.

– Я не могу дать своего согласия в связи с неожиданным драматическим оборотом. Один из наших техников занимался профилактической калибровкой эхоледомера и убедился, что защитное реле вышло из строя. Сгорел электродвигатель. Запасного мотора нет. Надо перематывать обмотку. Сами понимаете, что это за работа. Если придется погружаться, вновь полынью не отыскать. Тогда всем крышка. Я имею в виду тех, кто останется на льду.

Я не стал осуждать его за ложь, но в душе был разочарован: можно было придумать что-нибудь поумнее.

– Так я получу НЗ, командир, или нет? – произнес я.

– Продолжаете упорствовать? После всего того, что я вам сообщил?

– Да ради бога. Я и без вашего НЗ обойдусь.

– Моему старшему офицеру, торпедисту Ролингсу и радиооператору Забринскому это не по нраву, – заметил Суонсон официальным тоном.

– Меня не интересует, что им по нраву, а что нет.

– Они не могут позволить вам совершить ошибку, – продолжал командир лодки.

Они были не просто большими. Они были огромными. Пройти мимо них мне было ничуть не проще, чем ягненку мимо голодного льва. Правда, у меня был пистолет, но, чтобы достать его, пришлось бы раздеваться. Между тем я уже убедился, как быстро реагирует Ганзен при малейшей опасности. Ну достану я пистолет. Что из этого? Таких, как Ганзен, Ролингс и Забринский, не запугать. Не пускать же в ход оружие. Тем более против людей, выполняющих свой долг.

– И они не позволят вам совершить ошибку, – продолжал Суонсон. – Если не возьмете их с собой. Они сами вызвались сопровождать вас.

– Как бы не так, сами, – фыркнул Ролингс. – «Вы, вы и вы!»

– Они мне не нужны, – заявил я.

– Вежливость называется, – заметил Ролингс, ни к кому не обращаясь. – Можно было бы сказать спасибо, док.

– Вы подвергаете опасности жизнь членов экипажа, коммандер Суонсон. Вы же знаете, какие вам даны распоряжения.

– Знаю. Но я знаю и другое. В Арктике, как и в горах, у группы вдвое больше шансов на успех, чем у одиночки. Мне известно кое-что еще. Если люди узнают, что мы позволили врачу-штатскому отправиться на дрейфующую станцию, а сами, струхнув, остались в теплом уютном гнездышке, то репутация американских военных моряков будет здорово подмочена.

– Но как относятся ваши подчиненные к тому, что вы заставляете их рисковать жизнью ради доброго имени подплава?

– Вы же слышали, что сказал командир, – произнес Ролингс. – Мы сами вызвались сопровождать вас. Вы только взгляните на Забринского: он самой природой создан для героических поступков.

– А вы подумали о том, что может произойти, если в наше отсутствие начнется подвижка льдов и субмарине придется погружаться?

– Зачем напоминать об этом? – сказал Забринский. – Так и напугать недолго.

Я уступил. Иного выбора у меня не оставалось. Кроме того, как и Забринский, я принадлежу к тем, кого и напугать недолго. Я неожиданно понял, что иметь этих троих моряков рядом не так уж и плохо.