Текст книги "Египетский дом"

«ДаблКлик» занял десятый этаж здания на 33–й стрит. Когда–то здесь был каток с искусственным льдом, на котором тусовался весь Манхэттен. Потом мода на коньки прошла, и каток закрылся. Лед растопили, пол покрыли красным паласом от стены до стены, а под полом протянули разноцветные провода, соединившие сотни три рабочих мест. Закутков здесь не было, одно огромное пространство, и мое место – как раз посередине. Под высоченным потолком висела металлическая труба диаметром не меньше метра. Время от времени где–то что–то с лязгом включалось и из трубы начинало задувать. Приходилось надевать худи и теплые носочки. Вообще–то мне все здесь ужасно нравилось: новенький персональный компью тер, уютный кубикл, приглушенный гул человеческих голосов, приветливые лица, причем все очень молодые. Соседом слева был пакистанец Раза, справа – Хассим откуда–то из Африки, даже знающий несколько русских слов в дань любви к моей распавшейся родине, напротив сидела китаянка Венди, рядом с ней – пуэрториканка Мирна, русская девушка, вернее, рано вышед шая замуж и обремененная тремя детьми, Саша, сидела в сле дующем ряду. Изредка мимо пробегала похожая на лошадку, вечно озабоченная начальница Филис. Да, еще был менеджер, тот самый парень с голыми коленками и в футболке, который опоздал на мое интервью. Фрэн. Он–то и взял меня в свою команду тестировать программу со смешным названием «Пушер», он же показал, как подключаться к этому самому «Пушеру» и пожелал удачи на тяж ком пути познаний. Подключившись, я не увидела ничего, кроме серого экрана, по которому шла непрерывная строка. Судя по всему, «Пушер» был трудягой, выбирающим информацию из базы данных и посылающим ее рекламным серверам. После недели обучения интернет представлялся мне средой обитания особи, получившей имя «Пользователь», но я, конечно же, еще не знала всего размаха развязанной на нее охоты. Хищники делились на два лагеря: веб–издатели и рекламщики. Зачарованная красотой сайтов, особь гуляла по виртуальным просторам, попадаясь в ловушки, расставленные рекламщиками. С появлением «ДаблКлика» эти беспорядочные прогулки стали отслеживаться и систематизироваться. Теперь в гудящих на нашем этаже серверах хранилась информация на всех, кто когда–либо кликнул мышкой на баннеры, точнее, на баннеры рекламщиков, заключивших с нами договор. А дальше все шло по обычной схеме: баннер вел на рекламируемый сайт, где совершались покупки. Компания–продавец платила издателю и рекламщику, а те платили «ДаблКлику». Да, деньги они платили не только за клики, но и просто за показ рекламы. Вообще–то выставить рекламу там, где она лучше всего работает, дело совсем не простое. Интернет – это ведь не рекламный щит, посылающий благую весть всему миру. За таргетингом стоит сложнейший расчет, который начинается с невинного слова «куки». Это крошечный файл, сидящий в вашем компьютере, визитная карточка, по которой вас можно отследить: откуда, когда и куда вы ходили, что искали, что купили. И так далее. Вот эту самую информацию и выбирал «Пушер» из базы данных и посылал ее в виде файлов рекламным серверам, а уже те, следуя сложнейшей логике таргетинга, отправляли баннер пользователю. Так что, кликнув всего один раз на картинку бутылочки «Кока–колы», не удивляйтесь преследующей вас повсюду рекламе этой фирмы.

Если бы еще знать, как этот «Пушер» тестировать. «Играть, пока не завалится», – со злостью вспоминала я свой самонадеянный ответ на интервью. Оставалось только, прилипнув к монитору, не сводить глаз с бегущей строки. В капюшоне и теплых носочках… изредка подскакивая за стаканчиком кофе из автомата в кафетерии, согревая замерзшие руки о его бумажные бока… Представляю, как я смотрелась. Поначалу Мирна заглядывала ко мне, чтобы просто поболтать и отдохнуть от надоевшей работы, но я с таким отчаянием в глазах отрывалась от экрана, что ей становилось неловко за назойливость. Вообще–то, присмотревшись повнимательней, я заметила, что далеко не все так уж увлечены процессом тестирования. Саша большую часть дня воспитывала свою троицу по телефону. Ей просто было некогда сосредоточиться на чем–нибудь еще. Сосед слева часами играл в пинг–понг в комнате отдыха. Венди безостановочно долбила по клавиатуре в чате с подружками. И только я одна, в приступе какого–то неуправляемого страха, выглядывала поверх стенки своего кубикла и посматривала в сторону богов: маленького лысенького Винса Ли, написавшего код всех рекламных серверов «ДаблКлика», и длинного высокомерного Феликса Ло, программиста, с которым я должна была работать над «Пушером». Феликс меня игнорировал, никакой помощи от него ожидать не приходилось. Дело дошло до того, что однажды ночью я себе приснилась в виде базы данных, по которой неумолимо двигался «Пушер», запрашивая информацию таргетинга. Других признаков сумасшествия вроде бы не наблюдалось. Мама сказала, что все обойдется.

И все обошлось. Где–то через месяц я нашла первый баг1010
  Жаргонное название ошибки в программировании.


[Закрыть] в коде программы и послала Фрэну месседж с описанием проблемы. Вообще–то он нравился мне все больше и больше. С ним было легко, никакого давления и командного тона. Братишка, но братишка умный и прекрасно разбирающийся в своем деле. Он тут же подошел, подбрасывая на ходу желтый теннисный мячик. Какое же это было счастье – услышать от него «Good job!». Выглянув из кубикла, я видела, как Фрэн, шлепая мячик об пол и ловя его на ходу, направляется в сторону богов. О чем они говорили, было не слышно. Немного позже прилетел месседж от Феликса с благодарностью и новым кодом. Это надо ж, снизошел. Так начались мои настоящие будни. В результате мы прекрасно сработались в паре. Высокомерие Феликса сдувалось, как только я находила ошибку в его коде, а такое случалось довольно часто. Теперь можно было немного расслабиться и даже поиграть в пинг–понг с Разой. Разгромив меня пару раз, он проникся ко мне каким–то доверием и поведал свою грустную историю: родители в Пакистане нашли ему невесту, он летит знакомиться и жениться, но в Квинсе у него любимая подруга. Американка. У меня лицо вытянулось от сочувствия.

– Может, это… объяснить родителям…

– Да какой там, – с обреченностью махнул рукой Раза.

Он исчез месяца на два.

Сейчас мне кажется, что работа в «ДаблКлике» была лучшим временем моей жизни. Мне нравилось ездить туда в переполненном поезде метро, вливаться в бесконечный людской поток на Пенн–стейшн, впитывать энергию манхэттенского утра, радостно улыбаться швейцарам у подъездов небоскребов в ответ на «Good morning, miss». Мне даже нравилась бесплатная пицца, за которой мы выстраивались по вторникам в длинную очередь, хотя раньше я ее терпеть не могла. «ДаблКлик» тоже переживал свои лучшие времена. Реклама в интернете приносила отличные доходы. На десятом этаже всем уже не хватало места. Пришлось переехать на шестнадцатый, с окнами на Башни–близнецы и статую Свободы. Довольно скоро я научилась заполнять паузу в летящем наверх скоростном лифте, жалуясь кому–нибудь на предстоящий дождь или прошедшие снегопады. Зато долетев до шестнадцатого, тут же забывала про все погодные неурядицы и торопливо семенила к небольшой кухоньке с новенькой никелированной кофеваркой, где всегда крутился наш главный системный администратор Крис Честертон. Несмотря на легкий жирок (результат любви к пиву и жареным куриным крылышкам), его лицо еще сохраняло аристократические черты, доставшиеся в наследство от англосаксонских предков. Мне все чаще приходилось иметь с ним дело: компания спешно закупала новые майкрософтовские сервера, и я устанавливала на них нужное программное обеспечение. Немного поболтав ни о чем (особый вид общения офисных работников), мы спешили на утреннюю оперативку. Вообще–то там собирались менеджеры, а не тестеры вроде меня, но никто никогда никого не выгонял, и встрянуть тоже можно было, но только по делу. Интересное это было сборище. Места всем не хватало, стул уступали только всегда опаздывающей Филис, остальные, сложив ноги крестиком, пристраивались на полу, и сидели так далеко не рядовые сотрудники. Как–то я представила начальство Ситибанка, присевшее на пол. Юбки в обтяжку, галстуки и костюмы–тройки.

Смешно. Как же я там проработала два года? Удивительно. Ну да ладно. Короче, за ночь что–нибудь нет–нет да и случалось, но узнавала я об этом наутро, втиснувшись в оперативную комнату. Помню, новая версия «Пушера» завалилась два раза подряд на японской рекламе. Дело неприятное, для тестирования не хватало трафика. Код с багом пошел в продакшн1111
  Запуск в производство.


[Закрыть]. Японцы теряли деньги, «ДаблКлик» терял деньги и репутацию. Конкуренты обступали. Я сидела как в воду опущенная, Фрэн оправдывался как мог. В воздухе повисло тягучее напряжение. И тут подал голос милый Крис Честертон. А не надо, говорит, выпуск в продакшн начинать с Японии. Все головы повернулись в мою сторону. А с кого же начинать, спрашиваю. У них там всего два десятка рекламных серверов. Убытки минимальные. А вы начинайте с Франции, говорит, они и так нас ненавидят. Шутка, конечно, удачная. Я с облегчением хохотнула. Обстановка разрядилась. С тех пор выпускать новый код в продакшн всегда начинали с Франции.

По шестнадцатому этажу стали ходить слухи о том, что «ДаблКлик» ищет партнера за границей. Кое–кто заволновался.

Саша ни с того ни с сего пошла со мной на ланч. Что ты думаешь, спрашивает. Ничего не думаю, примус починяю, говорю.

Про примус она не очень поняла, но такое отношение к угрозе потери рабочего места, по–моему, ей не понравилось. Тем не менее она же мне рассказала про переговоры с российской компанией из Москвы. Менеджерам ребята приглянулись, проекты их смотрелись прилично, вроде там уже что–то начали совместно обсуждать, только вдруг их руководитель и говорит: «Наше условие – самостоятельное принятие решений».

– Представляешь? – фыркнула Саша. – Это ж тот самый случай, когда самостоятельность противопоказана.

Конечно, ни о каком контракте не могло быть и речи.

Через несколько лет «ДаблКлику» снова не удалось поработать с русскими. Мне–то как раз очень нравилась команда из Питера, но что–то снова не заладилось, и ребята исчезли с радара. Зато моим соседом вместо Разы стал индус Сунил. Но сначала про Разу. Он таки вернулся из Пакистана с юной женой. Ее тонкое лицо в обрамлении каких–то невероятных золотых украшений смотрело с фотографии, выставленной Разой напоказ. Родители постарались и нашли ему красавицу.

– Может, все и обойдется, – обнадежила меня мама. Она была в курсе некоторых историй шестнадцатого этажа.

Мы снова стали играть в пинг–понг и время от времени вместе ходили на ланч. И вдруг он пропал. Нет и нет. Где–то в середине недели ко мне прибегает растрепанная Филис:

– Ты случайно не знаешь, где Раза?

– Понятия не имею.

– Мне его жена звонила. Возмущалась тем, что я его отправила в длительную командировку. А я, вот тебе крест, никуда его не отправляла. Так ей и сказала. Теперь не знаю, что делать, вдруг с ним что–то случилось?

И дальше побежала. С Разой, однако, ничего не случилось. Он тихо появился и вскоре так же тихо исчез, только уже навсегда. Иногда я смотрела на Филис, на ее растрепанный конский хвост, ножки, обутые в вечные кроссовки, и думала: способна она уволить за супружескую неверность или это только Разе не повезло?

С Фрэном тоже была история. У меня произошла страшная неприятность: ни с того ни с сего грохнулся рабочий компьютер. Что–то быстренько промелькнуло – и все. Смерть. Синий экран. Потеря всего, что уже накопилось на диске, а там немало. Что делать? Первый рывок – к менеджеру. Вижу, он как–то странно сидит в проходе на столе в позе йога. И запах знакомый чувствуется уже издалека. Парень–то свой. Ирландец. Но я расстроена настолько, что значения не придаю и делюсь печальной новостью. Счас, говорит, поможем. И чуть не падает со стола. Делать нечего. Иду к себе. Жду. Прибегает с отверткой и начинает шуровать. Под столом что–то откручивает, и работа у него, судя по всему, весело идет. Напевает. Пел–пел и вдруг затих. Я ему: Фрэн, ты там чего? Молчит. Заглядываю: боже. Он там прикорнул. Будить не стала, ушла домой. На следующее утро как ни в чем не бывало говорит: извини, починить не получилось – и глаза в сторону. Еще бы у него получилось. Крис мне в тот же день заменил диск и установил новую версию «Майкрософта», а уж все остальное я сама потихоньку добивала, но за Фрэна тревожно как–то стало. И тут Филис его буквально спасла. Не знаю, о чем они каждый день говорили, но в позе йога на столе он мне больше не попадался. Да, совсем забыла про Сунила. «ДаблКлик» нашел–таки подрядчика в Индии. Компания называлась «Сайбейдж» и готова была выполнять любые заказы без малейшего поползновения на принятие самостоятельных решений. Мне кажется, у них даже девиз был такой: «Сделаем все что хотите, только платите». Платили им, кстати, мало, но зато мы получили Сунила Патака на тестирование рекламного сервера. Скоро выяснилось, что он получше некоторых наших программистов. Работать с ним было одно удовольствие. К тому же он оказался милым и скромным парнем. Мы подружились, и я узнала еще одну печальную историю. Жениться на любимой девушке он не мог, ее родители были категорически против. Какие–то там кастовые различия. Бог их знает. Сунил был родом из глухой деревни. «Ты когда–нибудь видел слонов?» – просто в шутку спросила я. «Сколько угодно». – «Ну а тигров?» – «И тигров тоже видел». Тут я прибалдела: «А где ты видел тигров? Они же страшные». Сунил как–то мягко улыбнулся: «Они заходили иногда к нам на задний двор. Не могу сказать, что они такие уж страшные». Вот так. Потом он станет успешным программистом, будет работать в одной из лучших компаний мира, а приехав домой в отпуск, увидит, если повезет, тигра на заднем дворе.

Оказывается, взрослые обожают Хэллоуин не меньше детей. В тот день сотрудникам «ДаблКлика» было велено принарядиться во что–нибудь «ужасненькое». Все постарались как могли. Ассортимент начинался с кокетливых кошачьих ушек и кончался картонными гробами, прикованными цепями к монстрам непонятного происхождения. Уже на лестнице меня встретил зеленый динозавр с незакрывающейся пастью, из которой виднелось потное лицо Криса Честертона, за ним следовали полчища скелетов, колдуньи в широкополых шляпах с накладными горбатыми носами, Гарри Поттеры, всевозможные зомби и супермены. На мне было (идея, не одобренная мамой) подвенечное платье, заляпанное красной краской. Мамина тайная мечта о том, что я встречу «достойного» молодого человека на рабочем месте, не осуществлялась. Надежды на Рики Чина, программиста, с которым я ходила один раз в кино на «Властелина колец» и проиграла весь вечер в компьютерную игру у него дома, не оправдались. Рики закончил Колумбийский университет, там же получил ученую степень, кодировал как бог и походил на ослика Иа из знаменитой сказки. Во всем, что не касалось программирования, он был уныл и скучен. Впрочем, мне ужасно нравился его легкий сарказм, и мы оставались приятелями. Влюбиться в этого лысеющего ослика в больших очках, даже ради спокойствия мамы, я не могла.

Вообще–то про любовь все непонятно. Или, наоборот, все понятно. Ну хорошо. Понятно, но не все. Тогда почему же я все сразу поняла в тот Хэллоуин? Но если по порядку, то: где–то ближе к ланчу нам пришло приглашение спуститься на десятый этаж, куда мы и повалили шумной разноцветной толпой. Там веселая толкучка распалась на две длинные очереди за праздничным угощением. Не помню, что слегка дымилось в моей пластмассовой тарелочке, когда все расступились и раздались голоса «Кевин… Это же Кевин… Кевин… Тихо». И Кевин О’Коннор собственной персоной предстал в коротком бархатном плаще и высоких сапогах в двух шагах от меня. На боку у него висело какое–то подобие шпаги, на длинных, почти до плеч русых волосах сбился на ухо бархатный берет. Кто–то посчитал его Котом в сапогах, но где же в таком случае был хвост? А усы? Нет–нет. Он был хрупким принцем с прекрасными чертами, создателем и владельцем «ДаблКлика», еще одним гением с окраин. От непонятно откуда взявшегося волнения я плохо запомнила, что он говорил. Кажется, что–то про наши то ли шесть миллионов, то ли шесть миллиардов кликов в день, не иначе как мировой рекорд в интернетовской рекламе, и все благодаря нам, молодым и талантливым людям, работать с которыми одно непрестанное счастье. Он скользнул глазами раза два по моему лицу, не заметив, как оно дрогнуло. Почему–то стало грустно. Где–то в стороне, стоя с тарелочкой в руках и прислушиваясь к оживленному шуму, я наблюдала за передвижением бархатного берета в толпе, но интерес к происходящему пропал. Пришлось сбежать, вяло помахав рукой Рики.

Дома, смыв тушь с ресниц и надев халат, я показала маме найденное в интернете интервью с Кевином О’Коннором.

– Ма–а–а–ам, он полгода просидел запершись в подвале и пытался придумать, как сделать деньги на рекламе в интернете. И ведь придумал! Ну разве не гений?

Услышав незнакомые нотки в моем голосе, мама задержала взгляд на фотографии Кевина.

– Знаешь, моя дорогая, в твоем возрасте я влюбилась в артиста Жана Маре. Что уже само по себе было безнадежно, к тому же выяснилось, что он еще и гей.

– Ну при чем тут Жан Маре? – рассердилась я. – У Кевина жена и дети.

Я и без нее знала, что все это безнадежно. Абсолютно безнадежно. И что же теперь делать?

– Как что? Страдать! – констатировала Кейла.

Я слышала, как ее малыш зашелся в требовательном плаче.

– Еще спортзал, тренажеры каждый день… ну–у–у… через день. Все. Лапа, позвони потом.

Кейла отключилась, а я продолжала держать мобильник в руке. Какая же она мудрая женщина, в смысле всегда знает, что мне делать.

В будни работы навалилось так много, что было не до тренажеров. Во всем мире беспрестанно кликали на баннеры, база данных росла как сумасшедшая. «ДаблКлик» то и дело открывал новые центры с рекламными серверами. Мы то и дело получали новый код от Винса Ли и Феликса Ло. Тестировали с лету и мгновенно выпускали в продакшн. «Пушер» с серверами то и дело заваливался. Тогда снова – код с исправлениями, тестирование наспех и выпуск. Получив наконец лэптоп, я теперь еще работала и по выходным из дома. Так прошло, кажется, года два, и называлось это work yourself to death1212
  Уморить себя до смерти работой (англ.).


[Закрыть]. Но самое странное, мне это нравилось. Ни одной посторонней мысли в голове, просто усталость. И все же в какую–то субботу я надумала выбраться в спортивный зал у нас в Бронксе. Вид полуобнаженных красавиц в раздевалке слегка озадачил. Это что же – всё страдалицы вроде меня? Что–то непохоже. Подозрение вскоре подтвердилось. Мускулистые юноши, поигрывая бицепсами, поджидали своих подруг у тренажеров. Их поочередные подходы к станкам по наращиванию мышц, интимные улыбки и откровенное восхищение друг другом были наполнены каким–то недоступным мне эротизмом. Неприкаянно послонявшись по залу, я увидела одиноко разминавшуюся хрупкую девушку. Стоя перед зеркалом, она с независимым видом проделывала довольно простые упражнения. Я уже было пристроилась поблизости с намерением немного поболтать, как тут девушка, слегка поднатужившись, вскинула на плечи небольшую, но внушительную штангу и начала приседания. На ее лице проступил сосредоточенный покой. Какие уж тут разговоры. Пришлось отступить к велотренажерам и с чувством обреченности налечь на педали. «Может, записаться в танцевальный кружок, там хоть подберут партнера», – крутанулось в голове. Впрочем, скоро всем стало не до танцев.

В то осеннее солнечное утро в Бронксе были какие–то выборы в местную администрацию. По пути к станции метро пришлось забежать в школу, где голосовали. Потом еще и поезд задержался. Словом, я опаздывала, чего страшно не люблю. Бегу и про себя сочиняю что–нибудь извинительное. Взлетаю на шестнадцатый этаж, в дверях натыкаюсь на Фрэна и начинаю виновато оправдываться, а он даже внимания не обращает и вообще куда–то мимо идет. Как странно. Ладно. Бегу к своему месту и вижу: у окна столпились люди. Господи! Шлейф дыма тянется от одной из Башен–близнецов. «Это что? – кричу, – что там случилось?» Самолет врезался. «Как врезался? Как такое может быть?» И пока мы стоим у окна, нас там много собралось, и ничего не понимаем, и пялимся на этот зловещий черный дым, серебряный самолетик, крестик на голубом небе, все ближе и ближе подлетает ко второй башне. «Не–е–т!» – успевает выдохнуть кто–то. Дальше вспышка. И я отхожу от окна. Что я помню еще? Остановку времени. У кого–то нашлось радио. Угнанные самолеты. Растерянность. Кажется, только один человек знал, что делать. Маленький Винс Ли сидел за компьютером, пока кто–то плакал, кто–то истерично пытался дозвониться до родных, кто–то был не в силах оторваться от окна. Его крошечные ручки деловито сновали по клавиатуре. Винс Ли удалял рекламу угнанных самолетов из нашей системы. «Не мешай, ладно? Интернет и так не тянет», – громко сказал он кому–то. Хотела бы я знать, догадался он сам или выполнял чье–то распоряжение. «Что же ты молчишь? Напиши хоть что–нибудь, хоть словечко», – мысленно прошу Кевина. Но Кевин молчит. Фрэн и Филис исчезли. На 33–й улице пусто, на Восьмой авеню малолюдно. Можно ли подходить к Пенн–стейшн? Может, туда вот–вот врежется следующий самолет? Рядом ни одного полицейского. Беспомощно побродив вокруг, выхожу на Девятую авеню и уже там вижу поток людей, идущих из даунтауна. Оттуда. Страшная молчаливая толпа. На многих почему–то нет обуви. Снова поднимаюсь наверх. Из окна вижу, как падают башни. Сначала одна, через какое–то время другая. Слышу, как кто–то плачет. Потом обрываются интернет и мобильная связь. На шестнадцатом этаже больше делать нечего. Метро работает. В вагоне тихо. Вдруг входит какой–то мужик с банкой собирать деньги для бездомных. Кто–то не выдерживает: «Пожалуйста, только не сегодня!» В ответ взметается тетка напротив: «Нет, сегодня! Именно сегодня!» Мужик насобирал свои доллары и дальше пошел, а в вагоне вспыхнула короткая перепалка. Никогда такого не было. Нервы у всех на пределе. Вечером с мамой у телевизора, от которого не отходим круглые сутки. Ночью приходит–таки имейл от Кевина. Никто из сотрудников «ДаблКлика» не пострадал. В офис не приходить до конца недели. Для желающих открыта психологическая помощь.

Странное дело, я не помню ни одного разговора на работе о том, что случилось. Все молчали. Никаких обсуждений, даже реплик. Просто какой–то заговор умолчания. Теперь с моего места виднелась только одиноко торчащая статуя Свободы. Иногда я туда поглядывала, но все больше сидела, уткнувшись в компьютер, и как–то не сразу заметила, что делать–то особенно нечего. Еще в августе была спешка и гонка, а уже в октябре стало нечего тестировать. Пошла к Феликсу. Где работа, говорю. Он только плечами пожимает. Всезнающая Саша прояснила ситуацию: программирование ушло в Индию, туда же ушло и тестирование, а куда мы пойдем, сама догадайся. Вокруг и правда одни пустые места. Люди начали тихо и незаметно исчезать. Филис на работу стала приходить к обеду с какими–то сумками и пакетами. Пошепчется с Фрэном и опять убежит. А в один из понедельников со мной в лифте ни с того ни с сего расшаркивается незнакомый мужчина и спрашивает про мои дела. Хорошо, говорю, просто прекрасно, а сама пытаюсь его имя на бейджике прочитать, потому что просто так чужими делами в лифте не интересуются. И точно! Он оказался нашим новым директором вместо Филис. Всех с шестнадцатого этажа собрал, какие–то ободряющие слова сказал, и никто ему, конечно, не поверил. К ноябрю совсем глухо стало. Нас обратно на десятый перевели, чтобы оставшихся работников держать в одной куче, а потом и новый директор исчез, его имя тут же забыли. Тогда–то Фрэн и стал начальником. Что, кстати, было совсем неплохо, но я на всякий случай кое–какие книжки по программированию перетащила домой. И вот где–то перед Днем благодарения к нам приехал сам Кевин О’Коннор. Почему–то он не собрал нас всех сразу, а потратил целый день на встречу с группами в десять–пятнадцать человек. До сих пор не знаю, зачем ему это понадобилось. Оставшихся тестеров он усадил в оперативной комнате, а сам подсел настолько близко, что я смогла разглядеть все маленькие пуговички на его рубашке. Как настроение, спрашивает, про планы «ДаблКлика» рассказывает. Делится с нами своим оптимизмом. Звучит хорошо, бодро, но всем грустно. Никто не верит ни одному его слову. А я вот думаю: скажи он тогда что–то типа того, что, мол, ребята, кризис у нас сейчас, ситуация говняная, придется вас уволить, то я бы его даже зауважала за искренность. Но ничего такого он не сказал. Видимо, во время кризисов сотрудников огорчать не полагается. Мало ли что могут натворить отчаявшиеся люди. Вежливо выслушав его лажу, мы потянулись к выходу. С ободряющей улыбкой Кевин прощался с каждым за руку. И тут я заметила, что совершенно равнодушно подала ему свою, даже не подала, а как–то подбросила без малейшего трепета от прикосновения к любимому человеку. Как же так, раньше трепет был, а теперь пропал? Пришла на свое место, взглянула по привычке в темнеющее окно с единственной мыслью: «До праздника вышвырнут или после?» Вышвырнули как раз перед Днем благодарения, но с отличным выходным пособием. Ну что ж. Спасибо и на этом, Кевин!

Мама держалась прекрасно. На кухне она произнесла проникновенную речь о том, что потеря работы в моем возрасте открывает путь к новым неограниченным возможностям совершенствования личности. Или что–то типа того. Мне даже стало интересно, откуда она набралась такой оптимистичной чуши, зная по–английски только слово «гарбидж». Видимо, это витало в воздухе Бронкса. Правда, был еще телевизор, но особого жизнелюбия в российских программах как–то не замечалось. В любом случае рынок рабочей силы оставлял желать лучшего. Интернетовские компании перестали нанимать. «Так и будет до весны, – спрогнозировала всезнающая Кейла, – деньги–то у них есть, но они не спешат вкладываться». Оставалось только ждать.

Между тем надвигался праздник, который мы никогда не отмечали, не понимая, почему из весьма отдаленной сопричастности к первым американским поселенцам должны в этот день поедать несчастных индюшек. На этот раз мама удивила: в супермаркете она купила увесистого индюка, каких–то подливок и сладкой картошки. Ну и кто это все будет есть, говорю, а она мне как ни в чем не бывало: «Завтра к нам придет гость. Молодой человек. Помнишь Капу из Квинса? Это ее племянник». Господи, какая Капа из Квинса и причем тут ее племянник? И тут до меня дошло, что мама подыскала мне кавалера. Не очень–то она рассчитывала на открывшиеся передо мной неограниченные возможности. Можно было, конечно, взбунтоваться, но с другой стороны – наплевать. Племянник Капы так племянник Капы. Не обижать же маму. Индюк отправился в духовку, когда я еще спала. Потом мама ринулась в парикмахерскую и без очереди прорвалась на укладку. Когда, позевывая и шаркая тапочками, я появилась на кухне, она уже вовсю хлопотала, подвязав сеточкой залитые лаком волосы. Все это выглядело так, как будто молодой человек собирался познакомиться не со мной, а с ней. К тому же она надумала печь какие–то пироги.

– Не какие–то, а с клюквой, твои любимые. Но это уже после индюка. Представляешь, ему предстоит там сидеть пять часов, – мама пальцем, испачканным в муке, ткнула в сторону духовки.

– И что мы будем делать с таким количеством еды? – искренне удивилась я. – Тут же хватит на взвод солдат.

Так всегда говорил папа, ужасаясь размаху маминого кулинарного творчества. Нечаянно оброненная фраза вызвала воспоминания и у нее. Мне было видно, как она перевела дух, чтобы сдержать слезы, и с удвоенной энергией навалилась на тесто, расплющенное на дощечке.

– Ну–у–у, придется раздать бедным людям, не умирать же тебе от обжорства.

Бедных людей в Бронксе хватало. Так что идея, в конце концов, была неплохая. Правда, мы еще не знали способностей племянника Капы.

Вопреки моим ожиданиям, он оказался совсем не безнадежным. В дверях стоял невысокий человек с довольно приятным лицом и протягивал мне три желтых хризантемы в целлофановой упаковке. Борис. Очень приятно. На вид лет тридцать пять. Уже слегка лысеющий и какой–то весь узкий. В костюме и галстуке. Пришел в гости, как на интервью. «Отцвели уж давно…» – не удержалась мама, но быстро осеклась и перешла на легкий щебет. Борис снял плащ и с готовностью просунул ноги в оставшиеся от папы тапочки. Разговаривая с мамой, он изредка оценивающе поглядывал на меня. Я молчала. Мама бросала умоляющие взгляды, означающие призыв к соучастию. Надо было подключаться. И я что–то спросила. Кажется, как он добрался до Бронкса. Борис обстоятельно, слегка растягивая слова, начал рассказ о плохой работе нью–йоркского метро и отмененных поездах. Странное дело, чем подробнее он излагал, тем явственнее я слышала шум дождя за окном, шаги соседей сверху, хлопанье дверей на лестничной площадке и осторожное звяканье посуды на кухне. Это мама прислушивалась к его монотонному голосу и не понимала, почему молчу я. Она надеялась на оживленный диалог, который все никак не завязывался. Когда тема метро исчерпала себя, Борис спросил, чем я занимаюсь «по жизни». Так и сказал. Пришлось рассказать, но кратенько и без подробностей. Справившись с ответом, я снова замолчала. Деликатному терпению мамы на кухне пришел конец, и она начала торжественный вынос блюд. Появление индейки, покрытой коричневой прожаренной корочкой, изменило настроение в гостиной. Я с готовностью захлопала в ладоши, Борис как–то встряхнулся. На столе появились закуски с салатами, селедочка в луковых колечках и бутылка шампанского, о которой я и не знала. Пробка с легким дымком хлопнула в довольно умелых руках гостя. Свой первый бокал я выпила с нескрываемым удовольствием. Сразу полегчало, напряжение от неестественности ситуации быстро испарялось. Добавив еще и рюмочку «сухонького», я уже вполне дружелюбно наблюдала за тем, как мама отпиливала ногу индейки для Бореньки, и в ужасе отказалась от второй, нависшей над моей тарелкой. Кажется, что–то все–таки пришлось съесть. Говорили о погоде, кризисе доткомов и включили телевизор с музыкальной передачей, а перед десертом мама запела «Я ехала домой» и «Не уезжай, ты мой голубчик». Тут я почему–то расплакалась. Борис сочувственно сжал мой локоть. Пришлось высморкаться в бумажную салфетку и навалиться на большой кусок пирога с клюквой. Все–таки мама оставалась единственно близким мне человеком. И зачем нам этот Борис? Сбоку мне было видно, как двигается его ухо, когда он жует. Небольшая рука, выставившаяся из поношенного рукава пиджака, слегка подрагивала. Невысокий мужчина с маленькими руками. Интересно, какие у него ноги. Скатерть мешала заглянуть под стол.