Текст книги "Девушка с прошлым"

Первой молчание нарушила запричитавшая Катька:

– Зайка, ты только не волнуйся! Я тебе сейчас все объясню! Оставь ты эту гадость в коридоре пойдем, сядем…

– Во-во, с тобой, пожалуй, и сядешь. И надолго, – мрачно проговорил, наконец, папик.

Марина наклонилась, вытащила пистолет из-под шлепанца, положила его в свой рюкзачок и очень просто сказала:

– Это мой. Катя тут ни при чем. Но поговорить надо…

Далеко за полночь не гас свет в этой квартире. Боряша, опорожняя очередную стопку, только сокрушенно качал головой. Алкоголь его не брал надо было влить лошадиную дозу виски в человека такой комплекции, чтобы свалить его с ног. Не упуская ни одной детали, внимательно слушал долгий и подробный рассказ Марины. Не отмахивался он даже и от Катькиных замечаний, на которые обычно не обращал никакого внимания, как на пустую болтовню. Отношения между Катькой и папиком были грубовато-шутливыми, но, такие, они устраивали их обоих. В этот вечер Борис выглядел непривычно серьезным. И даже жестким.

– Где, говоришь, стоит дом этого клиента? – уточнил он у Марины, только что изложившей, как вместе со Шварцем они ездили на “пристрелку” в тот городок в полутора часах езды от Питера.

Марина повторила.

– Понял… Что еще заметила?

– Мы из машины не выходили. Так, покрутились, мне объяснили. Больше ничего особенного в этот день не было. Хотя… – вдруг запнулась она.

– Ты, давай, все выкладывай, ни одного эпизода не упускай, чтобы никаких непоняток не было, – в очередной раз повторил ей Борис.

– Не знаю, имеет ли это отношение к делу, – засомневалась Марина… – Когда уже назад ехали, встретили одну аварию. Жуть какая-то там была: все искорежено, кровища. Я из машины не выходила. Шварц с водителем пошли посмотреть. А когда они вернулись и…

– И что?

– Понимаешь, они себя как-то не так вели. Что обычно люди говорят, увидев такое? Ну, посочувствуют. Может, выругаются. Впечатляет все-таки. А Шварц с шофером почему-то развеселились. Довольные такие в машину вернулись.

– Да, дела… Странная выходит история, Мариша…

Катерина с некоторым неудовольствием посмотрела на своего Боряшу: с подругой он разговаривал совсем не так, как с ней. Видимо, тень славы актера не позволяла папику обращаться с Мариной, как с обычной девицей, заключила Катька.

– Мариша, – продолжил он, – в этой истории мне одно непонятно. Бред какой-то! Ну, нужна была им девка, чтобы пристрелить клиента. Я, кстати, понял, кто этот клиент – из твоего же описания. Хозяин города, Юрий Алексевич Нертов.

– Как? – переспросила Марина.

– Нертов, директор металлургического комбината. Сама понимаешь: металл, туда-сюда – сплошной криминал. Не овечка невинная. Было, наверное, за что замочить. У него там город по полгода без зарплаты сидит. Ясно, не стесняется. С ним все ясно. Грохнула бы ты его – тебе бы население только в ножки поклонилось. Еще бы и памятник поставили! – Боря засмеялся сквозь кашель.

Он закурил очередную сигарету.

– Короче, с заказом все ясно: гуманно и по понятиям. Но, скажи ты мне, ради бога, на кой хрен тебе подкинули этого жмурика? Дичь какая-то! Никогда о таком не слыхал.

– Угу, – лаконично согласилась Марина.

– Девки, а он не псих – этот ваш Шварц или как его там?

– Нормальный он, – вставила Катька. Опасливо взглянув на Бориса, добавила:

– Только полный импотент.

– Во-во, такие и маньячат! Ну, да это все шутки. А если по-серьезному… Маня, ты давай, подключайся: за что он мог повесить на тебя и этого чмура?

– Понятия не имею!

– Странный способ нанимать киллера, я тебе скажу. Из всего, что вы тут наговорили, я понял только одно: в киллеры ему нужна была именно ты. Вернее, не ему, а заказчику. Была там какая-то другая причина кроме твоих талантов, которые, как понял я, не слишком-то велики. Надо же так промазать, с двадцати-то метров! Меня бы, дуреха, спросила – я бы тебе рассказал, как на “волыне” играть… Партизанки хреновы! Дуры, ну и дуры, пойти мочить мента прямо у отделения! Захотели, чтобы по вам из табельного – и на поражение? А Катюху-то мою за что втянула в это дело?! Каким местом думала, если вам после этого одна дорожка была? Обе бы попилили в Саблино, в женскую колонию – пододеяльники строчить, а по выходным бы я вас, идиоток, навещал. Образин таких. Любовался бы, как вы там старитесь. Забыли бы про своих косметичек и бутики – напялили бы ватничек да ситцевый халат, и так на всю “пятнашку”. Что, не так?

Марина подавленно кивнула, и не пытаясь возражать. Боряша исчерпался на тираде и опрокинул очередную рюмку.

– Шварц этот, понятно, был только посредником, – с расстановкой продолжил он. – Ни один заказчик напрямую на киллера не выходит. Не идиот, чтобы засвечиваться. Так что, Маня, вычисляй теперь сама: кому было выгодно так тебя подставить?

Марина и Катька переглянулись, только пожав плечами…

В этот момент и раздался долгий звонок в дверь.

– О господи! – воскликнули они в один голос.

Звонок не унимался.

Марина медленно протянула Борису рюкзак, все это время лежавший у него под ногами. Выхватив из него заряженный пистолет, он скомандовал:

– Быстро в спальню и под кровать! И не высовываться, что бы тут ни происходило! – крикнул он уже в захлопнувшуюся дверь спальни.

Встал. Засунул пистолет за спину – за пояс брюк. Одернул спортивную куртку, осмотрелся в комнате…

За дверью стояла незнакомая тетка.

– Откройте! – потребовала она, заметив тень в дверном глазке.

«Ну-ну, знаем мы эти штучки, – пробормотал Боряша, – соседка, скорая», телефон не работает, а там и братва в колпаках…"

– Я прошу, – умоляюще заговорила женщина. – Хотя бы выслушайте меня. Это очень важно! Борис молчал.

– Я знаю, что вы и не должны мне открывать. Простите, уже поздно, два часа, но…

И тут она сказала кое-что, что заставило его открыть дверь.

С полчаса они шептались о чем-то на кухне. Все это время подружки в напряжении пытались вслушаться в происходящее в квартире, но ничего – кроме шагов в коридоре, переместившихся затем в кухню – расслышать им не удалось. Катька выползла из-под кровати, на цыпочках подкралась к двери. Тишина…

– Может, кто из его ребят? – тихо проговорила она Марине, тоже выбравшейся из укрытия. Они сели на пол у кровати.

Так прошло не меньше часа.

Наконец, дверь приоткрылась.

– Ну? – встрепенулись обе навстречу Борису.

– Давай, выходи, – кивнул он Марине, зажигая свет. – А ты, Катена, погоди.

Подхватив подружку под локоть, он повел ее в гостиную. Навстречу из кресла поднялась женщина лет сорока.

– Марина Андреевна? – то ли спрашивая, то ли утверждая, сказала она.

– Я… – ответила Марина, еще ничего не понимая. Она обернулась к Боре, но того уже не было в комнате.

– Марина Андреевна, мне надо поговорить с вами о Чеглокове, – понизив голос, сказала женщина.

– О ком? – переспросила она с искренним непониманием, не прошедшем мимо внимания ночной гостьи.

– Об Андрее Артуровиче Чеглокове. Разве вы с ним не знакомы?

– Ну да – знакома, но мельком, немного, – по-, медлив, кивнула Марина, еще больше озадаченная той таинственностью, с которой задавала свои вопросы эта важная дама.

– Меня послал к вам… Алексей Юрьевич Нертов. Надеюсь, вам достаточно этой рекомендации? – усмехнувшись, гостья еще раз внимательно заглянула ей в лицо. Марина не отреагировала.

– Послушай, девочка, я уже все знаю, – с непонятной торжественностью сообщила женщина, слово в слово повторив то, что еще в позапрошлую ночь Марина слышала в другом месте и при других обстоятельствах.

Марина села, оперлась подбородком на скрещенные замком руки, потом, внезапно оттолкнувшись ими от стола, откинулась на стуле и, наклонив в насмешке голову, переспросила гостью:

– Что все? Что вы можете знать? Кто вы, наконец, такая?

– Погоди… – Марина едва не вскочила от внезапно раздавшегося хриплого голоса. Это был папик – она и не слышала, как тот вошел в комнату. – Ты не кипятись. Выслушай. Ей-богу, узнаешь много интересного.

Женщина улыбнулась Марине. Налив той и другой по стаканчику виски, Боряша вышел, приговаривая на ходу:

– Ну, дела! Ну, вляпались! Черт меня дернул подцепить тогда эту Катьку…

Никто не знает, о чем проговорили они остаток этой ночи, но заглянувший поутру в гостиную Борис застал гостью и Марину над разложенными на столе фотографиями.

– Похож? – показала ему женщина на один из снимков, запечатлевших веселую компанию студентов. – Вот этот, второй слева.

Боряша долго рассматривал снимок и, отложив его в сторону, отпустил только один комментарий:

– Мыльная опера, бля! Женщина встала.

– Нам, пожалуй, пора. Собирайся, Мариша. Боря, спохватившись, вытащил пистолет из-за пояса. Шлепнул Марину по протянутой было руке.

– Куда? – засмеялся он. – Пусть уж она вернет теперь хозяину!

Катька проснулась только тогда, когда Марина и гостья уже уходили. Выглянув в коридор на клацанье закрываемых замков, она спросила с любопытством:

– Пап, что это было-то?

– Пока ничего особенного. Все еще только начинается…

– Ой, – невольно заканючила Катька. – А мы-то с тобой как будем?

– Никак! – отрезал Боряша. И увлек Катьку в комнату, где еще долго в чем-то наставлял и что-то ей рассказывал.

Глава 9
КУРАТОР

В то утро, когда незваная гостья увела за собой Марину, Борис не сказал Катьке главного, из-за чего, собственно, и разгорелся весь сыр-бор в этой квартире. Он не поведал ей о том, что стало со Шварцем, после того как подруги в панике дернули от отделения милиции – рванули на полной скорости, невзирая на ничтожный водительский опыт Катьки, в другие новостройки и на другую окраину. Боряша и сам ничего не знал о судьбе Шварца.

В этом пункте своего повествования ночная гостья оказалась лаконична: “Он больше не будет вас беспокоить. Он уехал”. “Куда?” – вскинулась Марина. Вместо ответа гостья изобразила на лице такую улыбочку, что мороз прошел по коже. Комментариев, кажется, не требовалось, хотя оба собеседника, конечно, хотели бы расспросить эту всезнающую даму об обстоятельствах “отъезда”.

Ни Борис, ни Марина, конечно, не были посвящены ею во все детали того, что происходило между девятнадцатью тридцатью и двумя часами ночи – от того момента, как Катька нажала на педаль газа, и до внезапного появления гостьи, прервавшей зашедшие в тупик рассуждения всей троицы. Боряша понимал, что женщина это поведала ровно столько, сколько нашла нужным сказать. Но и этого было достаточно, чтобы остаться в понятном потрясении и воскликнуть что-то там про “Санта-Барбару”.

Что же все-таки случилось в тот день, под вечер которого Шварц с отнявшимися от страха ногами сидел на асфальте у своего родного отделения милиции и взвешивал на ладони просвистевшие мимо пули?

Утро этого более чем неприятного для Шварца дня началось с одной заурядной смерти, на которую никто бы и внимания не обратил, не случись она в известном доме на Невском проспекте.

* * *

…Грохнулось вдребезги зеркало. Звон осыпающихся осколков заставил замереть в недоумении человека, подкравшегося рано поутру к дверям квартиры чиновника Лишкова. Человек выждал несколько минут – никаких иных звуков из квартиры на лестницу не проникало. Все было тихо. Чиновный и прочий номенклатурный люд, заселивший недавно этот специально отреставрированный для него дом, еще не просыпался.

Ранний гость еще раз прислушался. Не снимая перчаток, достал ключи из кармана и, не мешкая, как свои, отпер все замки. В квартире было тихо ни звука, ни шороха. В коридоре вошедший не смог не заметить следов какого-то непорядка. Судя по всему, ночь в этой квартире была не слишком спокойной. Споткнувшись о разбросанные по полу вещи, гость миновал коридор и вошел в гостиную. Оттуда вела дверь еще в одну комнату. Легко подтолкнув ее плечом, человек заглянул внутрь, не переступая порог. Увиденное заставило его чертыхнуться – причем довольно энергично, если не сказать радостно. На полу, на осколках рассаднившего лицо зеркала, лежал, распластавшись, Владимир Иванович Лишков – тот самый, встреча с которым как раз и была намечена на это утро.

Гость несколько удивленно уставился на распахнутый пустой сейф, на раскиданные шубки и женское белье, на разбросанные по ковру обрывки бумаг. Осколки хрустнули под толстой рифленой подошвой. Вошедший осторожно поддел ботинком голову лежавшего на полу человека, развернул ее на бок, к себе лицом. Дыхание упавшего не замутняло осколков. Гость обшарил карманы чиновника, по-видимому, только что превратившегося в то, что сейчас можно было назвать лишь бесчувственным телом, подошел к сейфу, подхватил оставшиеся в нем бумаги и, не рассматривая их, покинул комнату. В гостиной он задумчиво остановился перед телефоном, что-то прошептал, но звонить не стал. Странно улыбаясь, он тихо покружил по всей квартире. Ничего не взяв, вернулся в коридор, выглянул на лестницу и выскользнул на площадку. Остановившись на миг у перил, глянул на верхние этажи, посмотрел вниз и опрометью, но мягко и бесшумно, как только позволяли ему грубые бутсы, ринулся на первый этаж, к входным дверям. На улице, слившись со спешившими из метро прохожими, дошел до телефона-автомата у троллейбусной остановки, набрал номер, но разговаривать не стал: моментально ретировался из-под пластикового колпака, увидев подваливающий троллейбус. Гость Лишкова вскочил на заднюю площадку, и его лицо исчезло за грязным стеклом. Он даже не обратил внимания на то, что все это время за ним внимательно наблюдал какой-то человечек, тоже стоявший на остановке. Затем этот, смуглый и маленький, проголосовал частнику, юркнул в притормозивший автомобиль и убыл в неизвестном направлении.

Встреться они этим утром лицом к лицу, лишковский гость и внимания бы не обратил на сухопарого азиата, только вчера прилетевшего в Питер поздним рейсом из Алма-Аты. Приятно удивиться гостю из Казахстана в этом городе мог только один человек, но прибывший еще не был уверен в том, нужна ли ему эта теплая встреча.

* * *

…Еще немного, и по его вине взлетит на воздух не только весь этот засекреченный объект, но и сам городок. Последствия диверсии, с холодным и липким ужасом осознал Ким, будут похлеще чернобыльских. Он застонал сквозь сжатые зубы – прохлопали террористов! Целая группа диверсантов уже чешет к объекту, а он, капитан военной контрразведки мощнейшей спецслужбы, сидит в ловушке с оставшимися двенадцатью пистолетными патронами – против трех вышколенных спецов с совсем иным арсеналом…

Автоматная очередь выбила искры из бетонки. Прыгнуть с линии огня в сторону леска, попытаться поближе подобраться к одному из этих мощных парней? Не успеть… Что-то с чавкающим звуком въехало ему под ребра, стало нечем дышать.

С трех сторон на него навалились тени. Вспышка света озарила черные контуры обтянутых шлем-масками голов. Под одной из масок был тот, кого он давно искал. Ким, собрав последние силы, попытался рвануться к нему. Собственное тело не пускало. Вжатое в весеннюю грязь штык-лопатой, оно мешало сделать главное. Ким передернул затвор, плавно нажал на курок. Пули ушли в пустоту, сквозь тени. Троица сдернула шлемы и загоготала. Тот, кого он искал, склонился над ним и что-то сказал, обернувшись к другим. Ким ничего не слышал – его уже окружила ватная тишина. Слух вернулся через доли секунды. За спинами светловолосой троицы раздался страшный грохот, хлопок, опять грохот. Диверсанты рухнули на землю рядом с ним. Радужные круги поплыли перед глазами, стало жарко, но руки не могли ни расстегнуть гимнастерку, ни стряхнуть с себя месиво из обломков и чужих тел…

Ласковое прикосновение холодных пальцев к его щеке вывело Кима из забытья.

– Пассажир, вам плохо? – участливо склонилась над ним стюардесса. – Где ваши лекарства? В багаже?

Ким кивком головы молча показал на полку над головой. Девушка протянула над ним руки, красный шелк ее форменной косынки накрыл его лицо. Он тяжело вздрогнул, сообразив, что вовсе ни к чему демонстрировать всем, налево и направо, его весьма специфические лекарства.

– Не надо… – он стряхнул вновь подступившую дурноту. – Уже хорошо. Просто сон приснился.

– Бывает, – улыбнулась стюардесса. – И помоложе вас плохо переносят взлеты и посадки. Ничего – осталось каких-то двадцать минут. Пристегивайтесь.

Ким покосился на нее, оставшись недовольным той бесцеремонностью, с которой юная девица указала ему на его возраст. Тридцать лет…

Всего-то! А нервы и в самом деле придется лечить. После той контузии в Таджикистане, с которой он счастливо выбрался из переделки, уложившей весть наряд пограничников, после полугода отлежки в госпитале Ким оказался в родной Алма-Ате уже гражданским человеком. “Годен к нестроевой службе в военное время” – этот окончательный диагноз перечеркивал всю дальнейшую карьеру особиста. Ким пытался спорить с врачами, но безуспешно. Лечивший его интеллигентный старичок-майор, за которым он по пятам ходил, умоляя замолвить словечко на военно-врачебной комиссии, не сдержался в конце концов: “Да тебя, Ким, на всю оставшуюся жизнь под надзор сажать надо, а не то что оружие тебе в руки давать!” На комиссии ему посоветовали найти работу в спокойной организации и без обиняков заявили, чтобы он не искал успокоения в алкоголе или наркотиках, дабы не съехать окончательно с катушек и не сесть на всю жизнь на ломающие волю нейролептики. Из вынесенного предупреждения Ким понял немногое.

Догадываться, что с ним не все ладно, начал позднее, когда уже поступил на работу, сосватанную ему все теми же контрразведчиками. Как-то ему позвонил один из бывших сослуживцев и назначил встречу: мол, так и так, надо бы возглавить службу безопасности одного заводика. Ким охотно согласился, расценив это как шанс на возвращение в органы. Однако прошло уже два года, а в органах о нем никто и не спохватился – ни просьб, ни вопросов… И он лишь старательно следовал тому, о чем сказал ему тогда этот бывший сослуживец: “Обустраивайся, капитан, работай – и наблюдай. Надо будет, выйдем на тебя сами. Так что без инициатив!"

Зарплата и командировочные на заводе были такими, о которых на службе Ким даже и мечтать не мог. Киму нравилось то, что на заводе он был единоличным начальником и никто даже не пытался указывать ему, как надо действовать в той или иной ситуации. Более того, когда по подсказке, подброшенной еще направлявшим его сюда коллегой, он попросил предоставить ему возможность постажироваться на курсах охранников в финском институте безопасности, все нужные документы и средства были выданы без промедления. Ким догадывался, что кто-то незримый все-таки его опекает. Но он был уверен в том, что и без этой опеки он представляет собой некую весьма немалую ценность. После того как ему удалось обезвредить киллера, засланного к директору завода, уважение и доверие начальства, подкрепленные соответствующей зарплатой, ощутимо выросли. Директор не перечил ни одной из его рекомендаций.

В общем, на новом месте, где у Кима никто и не спрашивал про его контузию, он чувствовал себя уверенно и уже почти перестал вспоминать о несостоявшейся чекистской карьере. Все было бы хорошо, если б только не эти ночные кошмары, один из которых и заставил его зайтись в крике – на весь салон.

Кошмары повторялись с необъяснимой очередностью. Если в одну ночь его преследовали, догоняли и бросали умирать, распластанного на каменистой земле, то в следующую к нему приходили те ребята с таджикской заставы. Они молча сидели вокруг его кровати и смотрели на него с отрешенным безразличием – так смотрят на похоронах на покойника, осчастливившего всех своим уходом из жизни. Он и хотел бы сказать им, что жив, уцелел, но ощущение собственной вины заставляло его лежать, не шелохнувшись, и гибель, которая только и могла бы спасти от позора, подступала близко-близко.

Бывший капитан пытался понять, догадываются ли его близкие – мать и сестры – о том, что происходит с ним по ночам. Он ни о чем им не рассказывал, однако в тех коротких фразах, которыми они встречали его пробуждение, ему слышались четко различимые намеки. Перехватывая бросаемые на него украдкой враждебные взгляды, он понимал, что не к нему одному приходят ночью эти ребята…

Ким взглянул в иллюминатор на раскинувшееся внизу море огней. Самолет уже подлетал к Петербургу, в котором начальнику службы безопасности одного алма-атинского завода предстояло исполнить более чем деликатное поручение своего хозяина.

Некоторое время тому назад тот вызвал его к себе для беседы “между двух”.

– Ты помнишь Керимбаева, того, что был с нами на Медео, когда мы принимали гостей из Петербурга?

– Да, там еще неудачно вышло – когда про сына заговорили…

– Керимбаев – мой старый друг. Сына его я на руках носил. Сам не могу успокоиться: не верю в то, что на него наговорили. Не мог этот мальчишка расстрелять весь караул!

Хозяин помолчал.

– Отправишься в тот гарнизон. Сам. У тебя – старые связи. Узнаешь, в чем там было дело – вернешься, тогда и примем решение. Оставлять все так, как есть, нельзя. Кто-то должен быть за это наказан!

Вот почему Киму и пришлось отправиться в Дивномайск, в котором так не посчастливилось сынку товарища, а теперь господина Керимбаева. Ким догадывался, что докопаться до истины будет непросто: армейские юристы – мастера по части камуфляжа. В одном повезло: войсковую часть, в которой служил Керимбаев-младший, нынче обслуживал один бывший коллега бывшего капитана, и не просто коллега, а даже знакомый ему человек, с которым в свое время были не такие уж плохие отношения. В принципе, этот особист ничем ему обязан не был, однако, к приятному удивлению Кима, охотно вызвался помочь. И кореец в который раз подумал о некой осеняющей его руке…

– Я и сам слышал что-то про это дело, когда сюда приехал, – поделился особист. – Странная возня вокруг него была. Чересчур много прыти тогда вояки проявили. Даже помпрокурора, что следствие вел, подставили, и довольно грубо. Хорошо еще, что парень не дурак оказался – сбросил сюда всю информацию, так что коллеги кое-что предпринять успели.

– Как бы выйти на этого помпрокурора? Он еще здесь? – с надеждой спросил Ким.

– Давно и след простыл. Двухгодичник был этот парень, питерский. Чего, поискать тебе на него что-нибудь?

– Само собой. Если можешь. Мой хозяин в долгу не останется, – напрямую пообещал Ким.

Уже через несколько часов он сидел в кабинете с пустыми столами – по традиции этого ведомства, ни одной бумажки не должно было быть на виду, даже если сюда и не мог войти абсолютно никто из посторонних: здесь, кажется, шарахались не столько этих посторонних, сколько собственной тени.

Особист по очереди приносил и уносил из кабинета папки с документами, давая их просматривать Киму только из своих рук. Не успевая записывать, он наговаривал на диктофон. Особист расстарался: умудрился, связавшись с военной прокуратурой, взять там на время из архива даже прекращенное уголовное дело Керимбаева, протоколы допросов свидетелей, проведенных почти через месяц после ЧП…

– Слушай, а нет ли еще каких-нибудь записей помпрокурора? Ну, этого, подставленного? – оживился Ким.

– Тайна сия покрыта мраком, – неохотно отозвался особист.

– Ну, а про парня-то самого есть что-нибудь?

– Нет проблем. Сейчас доставим, – И отлучившись минут на десять, он принес копию личного дела прокурора-двухгодичника.

Пролистнув дело, Ким разулыбался.

– Ты чего такой счастливый? – поинтересовался особист. – Неужели вычислил что своим хитрющим умом?

– Хочешь верь, хочешь нет, но ведь я уже встречал этого парня! – невольно вырвалось у Кима, вовсе не намеревавшегося посвящать особиста в свои настоящие задачи. – Он сейчас в Питере в одном банке работает. Большой человек. Службу безопасности ведет, – с достоинством поведал Ким о своем знакомстве с таким человеком.

– Ну, так поздравляю! Поезжай к нему – он тебе все и расскажет. Он же там прямо на месте был. Это тебе не протоколы допросов. Сам видишь, сколько в них туфты: свидетели, как попки, что-то долдонят, будто вызубрили наизусть один и тот же текст!

– Однако я еще тут немного задержусь. С экспертизой хочу переброситься… – осторожно сообщил Ким.

Не будучи стесненным в средствах своим хозяином, Ким сумел договориться с местными экспертами о том, чтобы они провели неофициальное комплексное расследование.

Картина получилась небезынтересная. Мысль хозяина о том, что не мог, ну никак не мог этот мальчишка устроить такое светопреставление в расстрелом всего караула, кажется, получала подтверждение.

Эксперты уверенно заявили, что, судя по причиненным телесным повреждениям, стрельба по погибшим – разводящему и караульному – велась с расстояния более полутора метров: сбоку и немного сзади. Одно это уже отчасти снимало подозрения с Керимбаева. Смена караула всегда ходит строем, в затылок друг другу. Следовательно, если бы Керимбаев открыл стрельбу, он бы не стал перемещаться в сторону. Зачем? Он должен был открыть огонь именно сзади, в спины своих товарищей – это было бы и проще, и безопасней для него самого. Был еще один нюанс – судя по положению трупов и оружия, жертвы никак не ожидали нападения. Но если бы Керимбаев отбежал в сторону, начал снимать автомат с плеча, с предохранителя – эти движения никак бы не прошли незамеченными и ребята хоть как-то да среагировали бы. Хотя бы развернулись в его сторону! Эти же, мгновенно сбитые с ног выстрелами, шли себе как ни в чем не бывало. “Странно”, – отметил Ким.

Но если не Керимбаев, а некто иной стрелял в караульного и разводящего, то отчего этот замыкавший шествие сынок уважаемого отца сам избежал пули убийцы? Почему оказался в стороне от места происшествия, да еще с автоматом?

Этот вопрос Ким с удовольствием задал бы экспертам. Но высказывать версии – вовсе не их дело, даже и для такого клиента, любознательность которого была подкреплена ощутимой щедростью. А потому Киму пришлось самостоятельно сформулировать очевиднейшую из версий: Керимбаев, возможно, просто-напросто оказался расторопней своих товарищей и успел-таки бежать с места расправы! Не случайно он потом забаррикадировался, не случайно просил вызвать своего отца: рассказать о том, как все было на самом деле, он мог решиться, видимо, только кому-то из высших чинов, не доверяя командованию своей части, и надеялся на то, что высокопоставленный папочка облегчит ему эту задачу.

По другой, тоже нехитрой версии, Керимбаев мог быть в сговоре с теми, кто совершил нападение на караул. Но и при первом, и при втором варианте выходило, что убили его вовсе не сдуру – не просто нервы сдали у одного прапорщика, добровольно вошедшего в команду “переговорщиков” с Керимбаевым в ту роковую ночь, – убрали парня как нежелательного свидетеля или как ненужного уже сообщника.

Выстрелил в Керимбаева некий прапорщик Тишко, с которым, безусловно, стоило поговорить. Выяснить, на самом ли деле прапор сорвался или же выполнял чью-то команду. Ким был не настолько наивен, чтобы ожидать от этого Тишко чистосердечного признания, но был уверен в том, что при так называемой плотной беседе Тишко этот, кем бы он ни оказался и каким бы ни было его участие в этой странной истории, выдаст себя сам. Бывший капитан все-таки склонялся к версии о том, что Тишко стрелял в солдата по чьему-то приказу, в соответствии со старым правилом, гласящим, что смерть все спишет.

Очень не понравилась директорскому посланнику и история с пропавшей винтовкой. В случайные совпадения он не верил. То, что Керимбаев охранял именно тот склад, с которого пропала эта винтовка, тоже наводило на размышления.

– И какие у тебя соображения по этому делу? спросил корейца знакомый ему особист уже в самый последний день их бумажной работы.

– Да те же, что и у тебя, – ответил Ким. – Всех тут подставили: и помпрокурора, и Керимбаева этого.

– А раз ты у нас такой сообразительный, то глянь-ка еще одну.., мульку. Я тебе ее специально на закуску оставил. Так сказать, для полноты впечатлений.

Особист раскрыл перед Кимом очередной бухгалтерский кондуит. На одной из его страниц от руки, с указанием даты, было выведено оперативное сообщение: мол, тогда-то и тогда-то, в присутствии… (далее шло перечисление кличек) некий Шварц, являющийся лицом неустановленным, в состоянии алкогольного опьянения сообщил о том, что вчера ему удалось “разжиться стволом и грохнуть дембеля”. Далее следовало: неидентифицированный Шварц исчез в неизвестном направлении, связей к нему не выявлено. В качестве приложения следовал словесный портрет Шварца – Ким старательно передиктовал описание на свой миниатюрный магнитофон.

Перевода на обычный язык не требовалось. Ким уставился на приятеля-особиста и принялся раздувать ноздри:

– Что же ты в первый день мне это не показал?

– Да так, – особист захлопнул талмуд с донесениями, – хотел, чтобы ты сам до всего дошел.

Он подошел к зеркалу и принялся разглядывать свой тощий кадык. Особист желал выглядеть весомым мужчиной, но это ему не слишком удавалось.

– Экспериментатор хренов! – разозлился Ким. – Кто такой этот Шварц, ты мне только через год сообщишь?

– Увы, буду ждать этой новости от тебя самого. Здесь никто и понятия не имеет о вышеуказанном Шварце. Как говорится, твори, выдумывай, пробуй…

Особист, уже допекший Кима своими приколами, развел руками. Что ж, и на том спасибо.

Всю полученную в Дивномайске информацию Ким доложил своему хозяину, когда прилетел назад в Алма-Ату. Следовало копать эту историю дальше, однако Ким вначале должен был получить добро на следующие действия. Сомнения в вине Керимбаева-младшего выглядели теперь вполне обоснованными. Для выяснения всей картины происшедшего в Дивномайске предстояло отыскать Тишко – самого убийцу Керимбаева да потрясти его как следует: кто же все-таки приказал стрелять в безропотного казаха и что там, кстати произошло с тем ночным караулом? Тишко, не продливший контракта в положенный срок – ясно отчего: после такой истории его увольнение из рядов было делом неизбежным, – отбыл, как узнал Ким, по месту призыва. В город Санкт-Петербург. Вычислить Тишко было теперь делом несложным.

Директор завода выслушал рассказ Кима молча.

– А сможешь доставить этого прапорщика прямо сюда, к Керимбаеву? – задал он единственный вопрос.

Ким пожал плечами: почему бы и нет? И в самом деле, пусть с ним тут и разбираются – по понятиям и обычаям, так сказать. Вот потому он вскоре и прибыл в Питер.

* * *

И еще один эпизод этой запутанной истории, правда, относящийся не к финалу, а к самому ее началу, остался неизвестен даже самым осведомленным. Никто так и не узнал еще об одном путешествии, на этот раз предпринятом уже из Питера. С полтора года тому назад, минувшим летом, тот человек, которого Ким повстречал сейчас, рано утром на Невском проспекте, никем не примеченный, вышел из поезда на одном южном вокзале, купил в первом же ларьке карту города и направился к стоянке такси. В город Львов он приехал не за достопримечательностями, а в командировку, которую трудно было назвать заурядной. Часто ли питерский опер может отправиться по делам куда-либо дальше, чем за пределы Ленобласти?