Текст книги "Девушка с прошлым"

Оказывается, еще в сентябре Лишков ее, покойный ныне Владимир Иванович, пообещал директору Нертову, что сможет организовать ему некие очень солидные льготы по экспорту продукции комбината – в том случае, если Нертов сделает ощутимый взнос в партийную кассу одного известного всем движения, возглавляемого самим председателем правительства. Юрий Алексеевич Нертов, прекрасно осведомленный о том, что именно Лишков является одним из теневых и неявных координаторов этого движения в Питере, на сделку пошел легко и недолго раздумывая. Так поступали все. Нечто подобное он и сам уже неоднократно проделывал. Но на этот раз номер не вышел. Деньги, триста тысяч долларов чистым налом, Лишков-посредник принял, а льгот директор так и не дождался. Буквально через неделю после того, как был сделан “добровольный взнос”, вышел внезапный указ, запрещающий все льготы подобного рода. Лишков уверял Светлану, что это не он нагрел Нертова, а предсовмина тире глава движения. Но Светка почти уверена в том, что Владимир Иванович прикарманил деньги себе. Потому что именно к этому времени, к сентябрю, относится покупка их дома в южной Финляндии, в одном милом местечке у Сайменского водопада.

Итак, бывшая жена косвенно подтвердила Нертову: мотив у Лишкова был. Когда же Алексей принялся расспрашивать ее о родственных связях покойного муженька, Светлана промычала только нечто неопределенное: мол, посмотрим на эти связи на похоронах. Лично она ни с кем из лишковской родни никогда в жизни не встречалась. В том, что детей у Владимира Ивановича нет, была уверена. Ни разу о таких не слышала. Ни сном ни духом. Не слышала – это первый аргумент в пользу его бездетности. Второй – тот, что сейчас, после его смерти, не объявилось никаких наследников. Если бы они были – разве прошли бы мимо такого удачного случая?..

В сон Алексей рухнул уже просто никаким, измочаленным и отупевшим. Залег на дно, на продавленную раскладушку, без всякой надежды катапультироваться с утра в свежем и работоспособном состоянии. Во сне к нему на кухню притащился Расков. Они сидели, балансируя, на табуретках, и снимали стресс водкой. “Слышь, Алексей, – бубнил подполковник, – бросай свой банк, все равно лопнет. Возвращайся в систему. Мы с тобой такой тандем, брат, сделаем! Станешь сыщиком от бога. Забудешь свою Марину Андреевну”. И вот на этом-то месте Нертов и проснулся. За окном уже светало, наступало утро. Утро и прояснило, что все вчерашние размышления о возможном отцовстве Лишкова были полным бредом. Как же это Алексей забыл, что отчество Марины – Андреевна, а вовсе не Владимировна? Марина Андреевна Войцеховская – родилась в городе Львове, в семье учительницы русского языка и русской литературы. Отчим – бывший военнослужащий. Брат Петр. Об отце Марины сведений у Нертова нет. Но, будь этим отцом Лишков, тайный долларовый миллионер, разве смог бы он допустить, чтобы его дочурка жила по коммуналкам с алкашами и работала санитаркой в больнице, вынося судна за немощными старикам? Нестыковочка выходила с этой версией отцовства Лишкова. Нертов тоже хорош: поддался на вымысел бывшего прапорщика…

Додумать свои мысли до конца он не успел. Пришлось отставить их в сторону: надо было собираться на работу. Уже в полдень ему предстояло встречать в аэропорту Чеглокова. Тот, конечно, будет ворчать: к чему такие почести и предосторожности, если можно было прислать просто машину с водителем, по совместительству освоившим функции охранника. Но Нертов заранее решил усилить меры безопасности на это тревожное время. Пока ситуация не прояснена – угроза существует для всех, кто крутится в орбите дел его отца. Неважно, что Тишко уже мертв. Это ровным счетом ничего не означает. Тишко мог быть только посредником, а заказчик до сих пор ждет исполнения своих желаний. К тому же готовый киллер по имени Марина до сих пор пребывала неизвестно где и с оружием. Снайперская винтовочка – у Раскова. А пистолет Нертова – у Войцеховской. Может быть, и бродит она с ним где-то рядом, кто ее знает? Ковалева, эта ушлая штучка, наобещала с три короба, а сама, кажется, так ничего и не предприняла для поисков и обезвреживания Марины.

* * *

Как и следовало ожидать, в аэропорту Чеглоков недовольно воззрился на прибывший его встречать эскорт – сразу две машины. Недельное пребывание за границей напитало его той особой беспечностью, что вовсе неуместна здесь, в Питере, да еще в такие дни. Конечно, веселости у шефа быстро поубавилось – после того как Нертов сообщил ему о смерти Лишкова? Кому приятно слышать о смерти своего сверстника?

– Пакостный был мужик этот Лишков, – вдруг слово в слово повторил Чеглоков слова Нертова-старшего. Как раз в тот момент, когда они миновали Пулковское шоссе и выехали на Московский проспект.

– Но нужный, – осторожно вставил Алексей.

– Несомненно, – подтвердил шеф. – Вложились мы в него – будь здоров. Теперь новая печаль: придется прикармливать преемника.

Алексей не стал задавать никаких вопросов о характере этих “вложений”. Во-первых, ему это не положено по рангу. Во-вторых, он и сам уже знает, сколько поимел Лишков с их банка.

Путь с Московского проспекта – на Фонтанку. Андрей Артурович всегда после дальних поездок первым делом заглядывает к себе домой, к своей тетушке, а потом уже отправляется в банк. Андрей Артурович – образцовый племянник. Случая не было, чтобы он не привозил тете Наташе из-за границы какой-нибудь забавный сувенир, подарочек. Из Англии заварной чайник в виде замка. Из Франции любимый ею камамбер в особой упаковке. На этот раз Чеглоков вышел из машины наперевес с пакетом, на котором золотом по темно-синему мерцало название парфюмерной фирмы. Нертов подметил очередную нестыковочку: к чему дорогие духи пожилой женщине? Но это его уже не касалось.

Тетя Наташа – сама доброта и отзывчивость, образец хлопотливой тетушки, целиком посвятившей себя любимому племяннику. Как всегда, встречает радостно и оживленно. Лицо сияет, губки подкрашены. Прическа – волосок к волоску, будто на вернисаж или в театр собралась. Леночка Ковалева – а она, к удивлению Нертова, тоже оказалась в квартире Чеглокова в этот час – смотрелась просто замарашкой на фоне тетушки: бледна, под глазами темные круги. Тетя Наташа ненадолго увлекла в другую комнату Чеглокова, а Нертов с Ковалевой остались одни в столовой, за массивным овальным столом.

– Лена, – устало и сумрачно произнес Нертов, я что-то перестаю понимать, что здесь происходит. Вижу: нечто. Но не въезжаю. Давай, гони комментарии. Почему ты здесь? Где, в конце концов, эта девица?

– Видишь ли, – задумчиво начала Ковалева, но закончить ей не удалось, потому что в столовую вернулись Чеглоков и тетушка.

Тетя Наташа в приказном порядке потребовала, чтобы Алексей отправился на кухню и поставил чайник. Тетя Наташа – главная в этом доме. Тут она и начальник охраны, и шеф-повар, никаких возражений быть не может. Алексей машинально взял проклятый чайник и побрел на кухню через анфиладу комнат. Квартирка у Чеглокова такая, что заблудиться можно. Не она ли и навевает по ночам один из самых кошмарных снов: нечто, что не имеет завершения? Кухня – в самом конце этой анфилады.

Алексей вошел – и остолбенел. У раскрытого настежь окна стояла Марина. Первая реакция: тревога. Как она здесь оказалась? Что делает или только собирается сделать? Марина смотрела на него пристально и с усмешкой. Не отводя взгляда, сделала несколько шагов навстречу, забрала чайник и поставила на плиту. И вновь как-то странно улыбнулась. Алексей не понимал ничего, и свежий весенний воздух, врывавшийся в раскрытое окно, вовсе не прояснял голову.

– Я искал тебя, – зачем-то проговорил он. Марина молча показала глазами на рюкзачок, лежавший на подоконнике. Опять пауза. Потом расстегнула рюкзачок, вынула пистолет и протянула Алексею.

– Инцидент исчерпан?

На Нертова вдруг навалилась невероятная легкость, как будто пришел долгожданный конец его ночному кошмару. Он привлек к себе Марину, сильно и ласково. В это мгновение не осталось уже никаких мыслей ни о ее прошлом, ни о ее загадках. Думал он только о том, какая она нежная и какая хрупкая. А еще о том, какая она, в сущности дуреха. И какая милая, маленькая и славная девочка. Он уже не отдавал себе отчета в том, что делает, а Марина с тихим смехом шептала, что в этой квартире можно не только заблудиться!… Сколько прошло времени? Минут двадцать или полчаса. Неудачный чайник: так долго кипел…

В гостиную Марина и Алексей входят уже вместе и ждут на пороге, пока тетя Наташа закончит какое-то свое повествование: “Аналогичный случай был у нашего соседа. У него сын объявился, где-то в Саратове. Трудно поверить, но правда. Представьте себе, мать мальчика молчала об этом, пока ему не исполнилось восемнадцать лет. Просто уму непостижимо, какие бывают легкомысленные и безответственные женщины!.."

Тетушка осеклась под страшным взглядом Ковалевой и обернулась в сторону дверей…

– Не могу сказать, что Чеглоков с ходу обрадовался известию о том, что у него есть взрослая дочь. Вначале он просто отказывался в это верить, – Ковалева закурила очередную сигарету.

Разговаривали уже поздно вечером, в кабинете Нертова. Леночка сидела перед Алексеем нога на ногу, беспрерывно курила и пила кофе и рассказывала долгую историю о том, как еще минувшим летом шеф обратился к ней с одной личной просьбой: навести справки о некой Марине Андреевне Войцеховской, подруге актера Македонского и уроженке города Львова. Шеф не стал темнить перед Ковалевой. Прямо и откровенно поведал о том, что некогда был знаком с матерью этой девушки: они вместе, в одном сборном студенческом интеротряде ездили в начале семидесятых годов в Польшу. Там у них случился самый мимолетный роман, и Андрей Чеглоков никогда бы и не вспоминал о той Анечке из Львова, если бы через некоторое время то ли месяц, то ли два – она вдруг не позвонила ему в Ленинград и самым слезливым голосом не начала выпытывать, что он думает и чувствует по поводу тех дней, которые они провели вместе в Варшаве. Чеглоков, конечно, честно ляпнул, что он уже давно и думать забыл про эту Варшаву. Он, как и всякий молодой человек, терпеть не мог затягивающиеся интрижки, а также девичьи сопли и вопли. Всем домашним было приказано не звать его к телефону, если будут звонить по межгороду. Но когда однажды эта чувствительная Анечка все-таки прорвалась к нему – звонила поздравить с Новым годом, – он на пределе возможной вежливости сообщил ей, что она для него уже давно позапрошлогодний снег. На том все звонки из Львова и прекратились. Разумеется, впоследствии Андрей Артурович никогда не интересовался тем, как сложилась жизнь этой особы. Никаких пересечений с людьми из интеротряда у него больше не было, так что и сообщить что-нибудь новенькое ему никто не мог. Кажется, лет пять тому назад он получил новогоднее поздравление из Львова, но сразу даже и не смог понять, от кого оно пришло. Фамилия “Войцеховская” ровным счетом ничего не говорила, он ведь и не знал фамилию этой Анюты. То, что написала открытку именно она, догадался по фразе об общих счастливых днях, проведенных в Варшаве. Дама по имени Анна Леопольдовна сообщала, что преподает в школе, что у нее прекрасный муж, взрослая дочь и маленький сын, также она приглашала Чеглокова заглянуть к ней в гости, коли доведется ему проездом побывать в ее славном городе. Чеглоков в ужасе подумал о том, в какую “Леопольдовну” могла превратиться та Анечка, о которой он помнил лишь то, что она была худенькая и веснушчатая. Открытку он порвал и выбросил, но фамилию отчего-то запомнил.

Марину шеф впервые встретил около года назад на какой-то вечеринке, увидел рядом с актером Македонским. Лицо ее показалось Андрею Артуровичу знакомым, а потому он решил, что девушка скорее всего тоже относится к актерской тусовке. Потом, минувшим летом, Македонский привез ее к Чеглокову на дачу, в роли своей новой подрууаси. Тогда-то Андрей Артурович ее хорошенько разглядел. А разглядев, да еще и узнав ее имя, отчество и фамилию, впал в нехорошую задумчивость. Более всего его поразило то, что юная любовница актера была потрясающе похожа… Нет, не на ту Анечку, дочкой которой она судя по всему и была: Чеглоков уже и позабыл, как Анечка выглядела. А похожа эта Марина оказалась на мать Андрея Артуровича, скончавшуюся несколько лет тому назад. Внучки очень часто бывают копиями своих бабушек…

Чеглоков, конечно, был вне себя от этого открывшегося обстоятельства: неужели та глупая Аня умудрилась родить от него ребенка? Ковалева, с которой у него существуют особо доверительные отношения (в разговоре с Нертовым она не стала расшифровывать, какие именно), была срочно снаряжена в город Львов. Она сама подсказала шефу удачный ход: пройтись по приятельницам покойной Анны Леопольдовны, под видом некой питерской родственницы, потерявшей следы горячо любимой племянницы Мариши. У родственницы есть предположение: Мариночка могла переехать жить к отцу. Но питерская родственница, увы, не знает, кто же отец девочки: Анечка ужасно не любила распространяться на эту тему. Кто-нибудь из подруг покойной Войцеховской да должен о нем знать! Поездка во Львов удалась: подруги, из числа однокурсниц, сразу и сообщили, что Марина была плодом некой скоротечной стройотрядовской любви. Более того, одна из них, самая близкая, даже сообщила Ковалевой полные данные: имя, фамилию, адрес папаши. Анна Леопольдовна выдала их ей перед самой смертью. Все-таки догадывалась, что дела ее плохи, а потому попросила связаться с отцом Марины – в случае, если ее уже не будет, а у дочери вдруг случится какая беда.

С такими новостями Ковалева и вернулась из Львова. Не сказать, чтобы шеф им очень обрадовался. Он был в растерянности. Он не знал, как ему теперь поступить. Ситуация была – глупее некуда. Чеглоков даже выдвинул предположение, что Анечка могла что-нибудь и напутать или зафантазироваться, но Ковалева педантично указала ему на слишком большое число совпадений…

– После этого, – Леночка уже подходила к завершению своего рассказа, – он повел себя ужасно. Трусливо. Залег на дно. Сугубо в своем стиле. Ты этот стиль знаешь: если шеф не способен решить какой-нибудь вопрос, он начинает просто тянуть время. Замыливает. Ждет, пока все само собой рассосется. Вот и дождался в итоге! Даже не представляю, как он теперь будет перед ней оправдываться, что станет говорить. Мне кажется, он ее просто боится. Девочка-то с таким прошлым, что только держись. Когда я сегодня днем посвятила его во все эти ее киллерские забавы, он чуть сознание не потерял.

– Не оттого ли, что он имеет к ним прямое отношение? – вставил Нертов.

Все-таки еще ничто не разубедило его в том, что и Чеглоков, а не только Лишков, вполне мог быть заказчиком убийства его отца.

– Чеглоков? Не гневи бога, – Ковалева даже поперхнулась кофе. – Заказчик уже известен. Это Лишков.

Долгая пауза, во время которой Леночка очень внимательно смотрела на Алексея. Следила за реакцией на сенсационное сообщение.

– Откуда такие сведения? – не понял Нертов. Он ведь еще не посвящал ее во все то, что ему удалось узнать за вчерашний день. Елена Викторовна глянула на него в очевидной задумчивости: говорить или нет?

– Видишь ли, Лешенька, ты ведь еще не в курсе одного вновь открывшегося обстоятельства…

– Лен, не тяни!

– Хорошо, слушай внимательно. Тишко этот, наше общее проклятие, был очень осторожным человеком. До того осторожным, что на все свои грешки и темные делишки, которые все-таки могли быть вычислены, писал заранее или явки с повинной, или что-то вроде доносов. Ну, сам знаешь, как это делается: задерживают бандюгана с оружием, а у него в кармане уже лежит заява в милицию. Мол, шел по улице и нашел, несу добровольно сдавать. У Тишко тоже, на случай, если его обнаружат, было кое-что понаписано. В том числе и заявление прокурору о том, что Владимир Иванович Лишков имел умысел на убийство Юрия Алексеевича Нертова и даже склонял честного милиционера к этому преступлению. Оказывается, они были знакомы. Интересный факт, но я еще в нем не разобралась. Он, конечно, сумасшедший, этот Тишко. Все это у него дома в письменном столе и лежало…

– Подожди, – перебил ее Алексей. Он даже не стал расспрашивать Ковалеву, откуда та узнала о том, что “Шварц” – это и есть Тишко. Подумал лишь о коробках с бумагами, вывезенных в отделение милиции, – так в этих заявлениях и Маринино имя фигурирует?

– Фигурировало, Леша. Ты вот сейчас об этих заявах от меня услышал – и забудь. Я тебе ничего не говорила.

– Не понимаю…

– Не выйдет из тебя сыщика, Нертов, – усмехнулась Ковалева. – Ты сам посуди: разве кому-нибудь из вас надо, чтобы выплыла на свет божий вся эта история? Никому не надо. Пусть ваше прошлое останется с вами. Это еще счастье, что я успела побывать в квартире Тишко до того момента, как туда приехали с осмотром из следственной бригады. Успела-таки провести титаническую работу.

– Ну, ты даешь! – присвистнул Алексей и не стал распространяться о том, что и он кое-что почитал, из тишковского наследия… – Может быть, – с надеждой спросил он, – ты узнала и то, почему он решил использовать Марину?

– Нет, Леша. Не узнала. И есть у меня все основания констатировать, что эта тема не имеет перспективы. Марина уверяет, что у нее самой нет никаких идей. Хотя и предполагает, что милиционер использовал то неудавшееся ограбление квартиры Македонского для того, чтобы потом на нее все свалить. А затем шантажировать. Но что он хотел получить с этого шантажа? Загадка. Конечно, все значительно бы упростилось, знай мы, что Лишков и Тишко имели представление о том, чья она дочка. Тогда понятно: делают игрушкой в своих руках девчонку, а через нее цепляют на крючок папашу. Но это каким же монстром должен быть Лишков! Ты, кстати, имеешь представление о том, что он был за человек?

– Имею. Светка уверяет, что он был тайный алкаш и явный тюфяк. Однако, как она сама же говорит, активно точил на свой карман. Мой отец и Чеглоков отзываются о нем едино, будто сговорясь. Мол, пакостный был мужик, но нужный.

– Мне говорили, что он был склонен к интриганству, к многоходовым комбинациям, – добавила Ковалева.

– Еще бы, – кивнул Алексей. – Ты только прикинь, сколько лет он провел в этих коридорах власти. Вначале депутат – всплыл на первой волне перестройки. Потом чиновник. Затем стянул на себя некие партийные дела. Это сколько же надо интриговать, чтобы так долго быть на плаву!

– Вот, собственно, и все, что мы о нем знаем, заключила Елена Викторовна, а Алексей Юрьевич не стал расширять ее познания.

* * *

Оба дружно вздохнули. И замолчали. Потом так же синхронно перевели взгляд в одну сторону. Из окон Нертова – прямой вид на кабинет Чеглокова. Андрей Артурович не так давно переселился в этот кабинет, по совету службы безопасности: спокойнее, если окна выходят не на улицу, а в глухой охраняемый двор-колодец, в который не может проникнуть посторонний. После того как недавно и по Москве и по Питеру прокатилась волна покушений на банкиров, решили пойти на дополнительные меры предосторожности.

Сейчас, в десять вечера, окна кабинета Чеглокова ярко светились. Отсюда, из нертовского окна, было отлично видно, что шеф еще на месте. Точнее, на этом месте ему не сиделось. Он ходил по кабинету из угла в угол и вокруг стола.

– Бедняга, – опять вздохнула Елена Викторовна, – боится идти домой, остаться наедине с Мариной…

– Глупости, – оборвал ее Алексей.

– Ты еще молод, ничего не понимаешь, – назидательно сказала Ковалева. – Ты даже не в состоянии представить себя на его месте. Ждал бы тебя сейчас такой сюрприз – ты бы тоже мерил шагами кабинет и не мог ни на что решиться.

– Вот я и говорю, что все это глупости. Никто Чеглокова дома не ждет…

Она даже не успела переспросить, куда это Алексей клонит: призывно зазвонил телефон и Нертов схватил трубку.

– Да. Еду. Немедленно, – он почему-то начал кричать, хотя обычно говорил по телефону вполголоса. – Ах, ужин стынет? Ах, я даже не представляю, который час?

"Светлана, – решила Ковалева. – А свистел, что она вернулась жить к матери”.

– С ума можно сойти с этими женщинами, – Нертов бросил телефонную трубку. – Приготовила там какую-то вкуснотищу, праздничный ужин… Сгорю от желания, испепелюсь, не доехав до дома…

– Ну, вы даете, – оторопела Леночка. – У нее ведь завтра похороны!

– У кого? У Марины?

* * *

И тогда они, наконец, рассмеялись. Здоровым смехом людей, у которых больше нет проблем.

До слез.

– Нертов, – шмыгала носом Леночка, промокая потекшую тушь носовым платком, – скажи мне хоть что-нибудь доброе, пока ты не умчался, сгорая от желания. Я осчастливила вас всех, я воссоединила семью, я отвела от вас кучу бед, заработала себе новые морщины в тяжелых думах…

– А еще ты сменила духи, – Нертов потянул носом. – Париж?

– Вена, – с чувством собственного достоинства поправила Ковалева.

И, вскинув кудрявую голову, удалилась за своей долей счастья. В тот кабинет, окна которого зазывно горели напротив.