Текст книги "Алтарь Отечества. Альманах. Том 4"

Два дня пробыл И.П.Денисов в Церельском полевом госпитале. Кровоточащая рана начала затягиваться коркой, боли стали утихать. Утром четвёртого октября главный врач госпиталя Владимир Николаевич Табаков встал посредине сарая – госпиталя, и громко всем сказал:

– Немцы через час будут здесь! Пожалуйста, вставайте, кто может, и уходите! Уходите!

Несколько раненых и вместе с ними Денисов встали с коек.

– Возьмите меня, я тоже с вами! – Упрашивал с забинтованными глазами больной. Это был Михаил Дмитриевич Артюгин, ему сделали операцию на глазах.

– Мы узнаем, что к чему, и придём за тобой, – сказал Денисов.

Они вышли из сарая, куда идти, не знали. Где-то недалеко рвались снаряды, слышались приглушённые крики «Ура!». Решили пойти на 315-ю батарею. Пришли в кубрик, Денисов хотел что-то сказать, но у него с лица свалилась повязка.

– Перевязать! – распорядился капитан Стебель.

Состав батареи был занят своими делами, им было не до них. Они почувствовали, что были лишние и ушли. Пошли к заливу. Там творилось что-то невероятное. Маяк горел чёрной копотью, кто-то строил плот, кто-то чинил дырявую лодку. Группа людей поднимала буксир, который лежал на боку. Капитан пограничник собирал отряд, чтобы уйти в тыл.

– Возьмите нас, – сказали раненые.

Им никто не ответил. Это было равносильно отказу, было обидно. Один из бойцов подошёл к Денисову и сказал:

– Не огорчайтесь, мы соберём свою группу. У меня есть карта острова, и я хорошо ориентируюсь на местности.

– Нам бы только незаметно перейти линию обороны, – сказал один боец.

– А где она, эта линия обороны? – Спросил другой.

Решили пойти группой из шести человек. Пошли на склад батареи, сумки противогазов набили патронами и тушёнкой. Гранат оказалось четыре. Не разговаривая шли вдоль залива. Шли долго, стало светать. Дальше идти было опасно, могут заметить фашисты. Решили передневать в лесу. Зашли в кустарник и начали знакомиться.

– Кравцов Виктор со СНИСа, родом из Калинина.

– Михалёв Иван, из Кинешмы.

– Васильев Иван, авиатор, из Рязани.

– Денисов Иван, из Ленинграда.

В целях соблюдения конспирации Денисов звания не указал. Они снова поднялись в поход вглубь острова. При переходе узкого места в районе Сальме, их обстреляли кайтселиты. В перестрелке двух кайтселитов убили, но и одного своего потеряли.

На третьи сутки бойцы примкнули к отряду из 60 человек, которым руководил майор Григорий Григорьевич Спица, бывший начальник связи БОБРа. Они рассказали о себе, и их приняли.

Командир отряда понравился своей энергией и решительностью. Он всё время был в движении, давал указания, но чувствовалось, что он болен. Липкие от пота волосы в прохладную погоду говорили о повышенной температуре. Заместителем отряда по политчасти был комиссар 24-й батареи старший политрук Д.И.Беляев, комсоргом отряда – И.В.Кочепасов, бывший комсорг той же 24-й батареи. Вместе с другими бойцами Денисова послали в разведку. Было холодно, утренний заморозок посеребрил траву, в дырявых ботинках хлюпала вода. Добытые сведения были точные и очень нужные.

Отряд с боями продвигался вперёд. По плану он должен прийти в условленное место, встретиться с двумя такими же отрядами и объединённо пойти на пристань Ориссаар, обезоружить охрану, захватить силой самоходный паром и на нём дойти до латвийского берега. А дальше с боями пройти по территории, занятой врагом, и там с помощью партизан связаться с частями Советской Армии. Частые нападения немцев и кайтселитов изматывали силы, скудел запас патронов и питания. Пришлось пополнять боезапас и продовольствие за счёт проезжающих по дороге гружённых фашистских автомашин и мотоциклов. На поворотах дороги натягивали проволоку, мотоциклисты падали, и их уничтожали.

С наступлением холодов появились простудные заболевания, чирьи, радикулиты, истощённые и голодные бойцы теряли силы. Двадцать шестого октября пришли к условному месту. Отрядов там не оказалось. Ночью выпал снег, чёрная морская форма резко выделялась на фоне белого снега. Снова напали кайтселиты, завязался бой. Враги были вооружены автоматами, а у бойцов отряда не у всех были патроны к винтовкам. Появились убитые и раненые.

– Не отступать! Уничтожать гадов! – Громко крикнул майор Спица, но, сражённый вражеской пулей застонал и упал.

К нему подполз связной Паша Сизов, посмотрел в лицо и сказал:

– Убит.

Из шестидесяти человек осталось в живых восемнадцать. Патронов не было ни у кого. Стали отходить в чащу тростника, их заметил фашистский самолёт. Чтобы замаскироваться, вошли в воду, но долго продержаться не могли, судороги сводили ноги. Вскоре их окружили фашисты, и безоружные, они оказались в плену. Об этом трудно писать без содроганий. Денисов отрастил бороду, чтобы его не опознали и не выдали, как политрука. Это грозило расстрелом. Унижения, побои, тиф, побег, второй побег. После избиения Денисов стал инвалидом, не мог ходить, были перебиты ноги. Освобождение принесли наши советские воины.

Сержант Михаил Дмитриевич Артюгин в своих воспоминаниях рассказывает:

«После того, как я попал в госпиталь, меня положили на операционный стол. Военврач Борис Сигизмундович Лёвин, военврач Волотинин и главврач Владимир Николаевич Табаков сделали мне операцию на глазах. Им я обязан жизнью. Комиссар госпиталя Седов всё время находился среди раненых. Эстонские девушки заботливо ухаживали за ранеными. В госпитале я встретил знакомых товарищей, зам. политрука В.Г.Нестерова и старшину В.М.Степаненко, вместе мы вспоминали всех. Сержант Худобин Григорий Митрофанович, родом из Алтайского края, храбро сражался под Виртсу и погиб геройски.

Пятого октября на полуострове Церель прозвучали последние выстрелы. Это фашисты расстреливали наших раненых бойцов.

Весь госпиталь оказался в плену. Медицинский персонал госпиталя всё время был с нами – ранеными, и мужественно переносил голод и страдания. Фашисты несколько дней не давали нам воды и пищи. Врачи тайком под страхом смерти ухищрялись подкармливать нас. Военврач В.Н.Табаков тайком приносил хлеб и по кусочку делил среди раненых. Немцы узнали и посадили его на несколько суток в карцер. Врачи В.С.Лёвин, А.А.Никифоров, Т.Н.Широхинов, операционные сёстры Клава Кузина, Тамара Петрова и другие работали круглые сутки, делая сложные операции раненым. Над врачом Лёвиным немцы ежедневно издевались, называли его «иудой», били, ставили лицом к стенке и вскоре куда-то увезли. Он всё это мужественно переносил и спокойно им говорил:

– Вы можете меня убить, но сделайте это немного позже, сейчас я нужен раненым.

Фашисты поднимали с кроватей всех раненых, ставили вместе с врачами в строй. На переднем фланге стоял главврач В.Н.Табаков, за ним врачи A. А.Никифоров, Тамара Николаевна Широченкова, С.В.Черёмухин, фельдшер B. В.Буш, фармацевт Иванов. Тяжёлое испытание выпало на их долю.

Военврач В.Н.Табаков принял решение отравить пищу охранников и организовать побег. Его выдали шпионы из гестапо. Его пытали, били, сажали в карцер, он чудом остался жив. Долго среди раненых находились врачи В.В.Черёмухин, Бондаренко, А.А.Никифоров, П.П.Степанов, фельдшер Сердюк, Клава Кузина. Они, рискуя жизнью, спасали нам жизнь. Неоценимую помощь оказывали поэт Г.А.Ладонщиков и матрос Б.Кочетов. Низкий им поклон. Они никогда не сотрутся из памяти, будут жить с нами до конца жизни».

О деятельности 19-го подвижного полевого госпиталя (ППГ) вспоминает бывшая санитарка операционного блока Клара Сальмовна Приске:

– Я воспитывались на острове Саарема в тихой религиозной эстонской семье. Как и во многих семьях, моим воспитанием руководила моя бабушка. Она владела пятью иностранными языками, в том числе и русским. Она научила меня разговаривать на русском языке.

В 1940 году на острове Саарема появились русские воинские части. Эстонские девушки встречались с русскими военными на танцах, в кино. Эстонским девушкам нравились русские парни, весёлые, простые и некорыстные. У многих завязалась дружба, а некоторые и поженились. Неожиданно началась война. Многих девушек призвали служить в Советскую Армию, в том числе и меня. Мы приняли присягу, я была зачислена санитаркой в хирургическое отделение 19-го ППГ.

В период войны в городе Курессааре (теперь он называется Кингисепп) было два военных госпиталя, военно-морской и подвижно-полевой № 19, входивший в 3-ю отдельную стрелковую бригаду. Находился госпиталь на улице Сур Саареме. Я попала в блок к хирургу Тамаре Николаевне Широченковой. Мы с ней свободно разговаривали на русском языке. Начались боевые действия, стали поступать раненые. Со страхом смотрели мы на окровавленных парней, первая партия произвела на нас страшное впечатление. Я дрожала от страха, робко смотрела на Тамару Николаевну. Передо мной была молодая стройная женщина среднего роста с пышной причёской светлых волос. Она спокойным, умным взглядом вселяла в меня уверенность и терпение, с ней мне не так было страшно. Правильные черты лица, спокойный добрый взгляд, нежные длинные пальцы рук, всё в ней было божественно. От светлых волос, казалось, исходили невидимые лучи, и мне казалось, что она была послана Богом исцелять храбрых воинов, защитников своего народа. Перед операцией она надевала маску на лицо, волосы покрывались хирургическим колпаком, её было не узнать, и только ровный, спокойный голос слышался в тишине: «скальпель!», «зажим!», «тампон!».

Хирургических медсестёр не хватало, и нас привлекали помогать медсёстрам. Раненых поступало так много, что едва успевали их обрабатывать, делать операции. Многих после операции отправляли на лечение вглубь страны, но после взятия фашистами Таллина, эвакуация по железной дороге прекратилась, стали отправлять морем, но и эта возможность скоро исчезла. А раненых всё прибавлялось и к пятому августу доходило до трёх тысяч. Хирурги стояли около операционных столов по двенадцать и более часов. Круглые сутки в операционной горел свет, над ранеными склоняли головы хирурги Широченкова, Хаскин, Баландина. Я постоянно находилась возле Тамары Николаевны. На операционном столе лежал парень со светлыми волосами и голубыми глазами. Широченкова быстрыми движениями рук обрабатывала окровавленную рану, сшивала повреждённые места. Я держала голову раненого и молила Бога, чтобы он остался жив. После операции мы с ним встречались, ему с каждым днём становилось легче, мои молитвы ему помогли.

Работы было очень много, мы постоянно были в госпитале, домой уходили редко. Мои родители замечали усталость и утомление, но помочь ничем не могли. На смену дню, полному тревог и напряжений, приходила гнетущая ночь со стонами раненых, с выносом трупов.

В тот момент, когда около госпиталя образовалась вереница носилок с ранеными, и их некуда было поместить, в госпиталь пришла страшная весть: фашисты окружили госпиталь! Это было страшнее самой смерти. Тамара Николаевна с тревогой посмотрела на меня и сказала:

– Иди домой, немцы могут надругаться над тобой!

– Это невозможно, – ответила я, – никуда отсюда я не уйду! Я приняла присягу и не могу оставить беспомощных раненых, это грешно.

Так поступили все девушки. Мы продолжали помогать оперировать раненых и ухаживать после операции. Однажды мы с одной санитаркой пошли на склад за хлебом. Нас увидел немецкий патруль. На напарнице он заметил ремень с большой звездой. Увидев звезду, фашист стал бешенным, кричал, тыкал пальцем в звезду, потом поставил санитарку к стене, хотел расстрелять. Подоспел второй немец, стал нас избивать, а потом повёл в тюрьму. Мы кричали, плакали, требовали отправить нас в лагерь для советских военнопленных, чтобы там оказывать им помощь, но фашист был неумолим. В тюрьме нас держали под строгим контролем, моим родителям ничего не сообщили. Каждый день приносил пытки и унижения, от этого мне не жаль было умереть. Только хотелось, чтобы меня похоронили мои родители и приходили на мою могилку. Нас продержали в тюрьме до 1942 года, потом выпустили. Много было пролито слёз при встрече с родителями. При немцах жить было очень тяжело, мы старались избегать их всеми силами, но с родителями мне они были не так страшны. Наконец, в один светлый день мы узнали, что фашистов на острове больше нет!

В день Великой Победы над лютым врагом весь народ ликовал, началась мирная жизнь. Я вышла замуж, появилась новая эстонская семья, дети. И только могильные холмики да памятники напоминают суровые прожитые годы войны. Народ скорбит о воинах, которые отдали свою жизнь за победу, но не дожили до неё».

О работе в 19-м Полевом подвижном госпитале (19-й ППГ) вспоминает Антонина Дмитриевна Жукова (Меркулова):

Старшая операционная медсестра 19-й ППГ, военфельдшер Антонина Дмитриевна Жукова (Меркулова). 1941 г.

– Тяжело вспоминать суровые годы Великой Отечественной войны. Они врезались в память до конца моей жизни.

Я работала старшей операционной сестрой 19-го ППГ. В госпиталь прибыла до начала войны сразу же после финского фронта. В госпитале я помню врачей, начальника госпиталя по фамилии Лазебый, и хирургов Хаскина, Широченкову, Баландина, Мильштейн.

На островах Моонзунда проходили ожесточённые бои, было много жертв. Убитых хоронили, а раненых везли в госпиталь. Хирурги госпиталя проводили все операции, черепно-мозговые, полостные, всё, что требовалось для спасения раненых. Работать было трудно, врачей и медицинского персонала явно не хватало на такое огромное количество раненых, а пополнения не прибывало. После того, как острова были отрезаны от железнодорожного сообщения при взятии Таллина, эвакуация раненых в тыл не производилась. Госпиталь был переполнен, многие изуродованные воины оставались лежать на носилках, их некуда было положить. Прямо на носилках их размещали в сараях, палатках и просто под навесами. Электрического света не было, освещались керосиновыми лампами, а стерильный материал готовили на примусах и керосинках. Автоклавы работали тоже на примусах. Во время боя машины с ранеными подходили одна за другой, раненые ждали своей очереди, истекая кровью, мучаясь от боли. Каждому предстояло перенести операцию, которая длилась по 2 – 3 часа. В операционную брали в первую очередь с угрожающими ранениями. Каждому больному казалось, что его рана была смертельной, просили о немедленной помощи. Об отдыхе не могло быть и речи, мы отдыхали, сидя за операционным столом. Перевязки раненым делали в перерывах между боёв, когда поступление новых раненых прекращалось.

Мне запомнился случай. В госпиталь привезли Черёмухина, врача 39-го артполка, ему было 25 лет. Тяжёлое ранение в ногу. Он умолял врачей спасти ему ногу, и хирург Хаскин решил не ампутировать. Стерильно обработали, зашили рваные места, а через некоторое время началась гангрена, на третьи сутки ногу пришлось ампутировать, но врач Черёмухин остался жив.

В операционной работала лаборантка Н.Г.Корнилович. В критический момент работы госпиталя она стала хирургической сестрой, и с обязанностями прекрасно справлялась. Своим чутким вниманием к раненым она согревала их души, вселяла уверенность в выздоровлении, перевязывала, готовила перевязочный материал. Хорошо было то, что перевязочного материала был большой запас.

Старшим фельдшером работала Ольга Васильева Афанасьева. Её обязанностью было принять и разместить раненых, во время операции давать наркоз. Очень чуткий человек! Бывало так, что раненые прямо на носилках лежали вокруг госпиталя, благо, что стояла сухая погода. На просьбы подойти, она успевала ко всем, беседовала, писала письма, выполняла все просьбы.

О себе мы забывали, для себя не жили. Всё было подчинено одной цели, выздоровлению наших пациентов – славных защитников Родины.

Самые тяжёлые дни были для нас, когда пришли фашисты. Бежать было некуда, да и незачем, всюду подстерегали убийцы. Всех медицинских работников госпиталя фашисты стали рассылать по лагерям для военнопленных. С этого момента наша жизнь закончилась. К нам относились, как к низшим рабам, творили над нами издевательства и надругательства, от которых стыла кровь в жилах. Меня поместили в лагерь для военнопленных, который находился в Эстонии в городе Вильянди. Этот лагерь немцы называли «Дом Пастернака».

В лагере меня держали до июня 1942 года. Вместе со мной в этом лагере находился поэт Г.А.Ладонщиков. Этот душевный человек много помогал узницам, вселял в нас веру в победу над фашистами. Много горя и страха мы натерпелись. Находились в бараке на многоярусных нарах в антисанитарных условиях. Нас заедали вши, блохи, появился сыпной тиф. Остановить эту заразу невозможно, не уничтожив насекомых. Я заболела тифом.

В критические моменты со мной был Ладонщиков, а потом и сам заболел. Но, наверное, не суждено мне было умереть, я выжила. Еле держалась на ногах, сильно болела голова, дальше оставаться в лагере было невозможно. Мне удалось выйти с территории лагеря, охрана меня не заметила. Оставалось только бежать, но сил не было. Я свернула с дороги, шла напрямик и набрела на хутор. Волею судьбы нашла добрых людей. Они меня приняли и приласкали. Это были эстонцы по фамилии Пикаль. За укрывательство им грозила смерть.

Они меня держали в сарае в подвале. Супруг Пикаль служил в церкви, играл на органе, а его жена была учительницей. С наступлением зимы я перешла жить в дом, как их прислуга. У них было четыре дойных коровы, и я им была нужна. Так я жила у Пикалей почти два года.

Шла война, и я всё время жила надеждой, что придут наши и освободят меня из плена.

Ждала и молилась со слезами.

Наступила осень 1944 года. Советские войска освобождали Эстонию от фашистов. Приближался час победы, сердце моё наполнялось радостью, становилось легче дышать. Дальше оставаться у Пикалей не было сил, я понимала, что в военном госпитале была более необходима.

Посоветовалась с моим покровителем, и он дал мне план, как найти своих. Казалось, я всё сделала как надо, но нарвалась на немцев. Они меня приняли за шпионку и посадили в одиночную камеру. Пять дней ко мне никто не приходил и не кормил. В тёмной комнате стояла солдатская кровать, покрытая байковым одеялом с засохшими пятнами крови.

Окна не было, свет дневной не проникал, могильная тишина сдавливала грудь. Мне казалось, что я похоронена заживо. Я не знала счёта времени, в голову лезли страшные мысли, кошмары. Я прислушивалась к каждому шороху, ждала, что умру от ужасных пыток.

На шестой день пришёл немец, принёс еду. Он думал, что я наброшусь на еду, но я не дотрагивалась.

Немец немного постоял, затем жестами показал, что надо бежать, «шнель», то есть «быстро». Он показал, куда надо бежать, русские – там, немцы – там, пропилил ладонью по горлу и сказал «капут».

Я выбежала из камеры, было темно, ноги не повиновались. Страх меня гнал в том направлении, куда показал немец. Набрела на отдалённый хутор, и снова меня выручили простые эстонские люди, накормили и помогли найти своих.

Я нашла медико-санитарный батальон, меня накормили, переодели в белый халат.

В этом медсанбате 26-го стрелкового полка я прослужила до 15 сентября 1945 года. Вместе с героической Красной Армией по дорогам войны дошла до Восточной Пруссии и там встретила День Победы. Пятого сентября 1945 года была демобилизована из рядов Советской Армии. Поехала жить в Ленинград, стала искать работу. До войны я успела закончить только один курс медицинского института. Пошла работать в детские ясли старшей медсестрой, потом заведующей. Вышла замуж, появились сын и дочь. В детских яслях проработала тридцать шесть лет, оттуда ушла на пенсию.

Будучи пенсионеркой, скучать без дела не стала: включилась в общественную работу в Совете ветеранов войны. Веду патриотическую работу среди молодёжи.

Третьего октября на остров Даго прибыли с Эзеля три торпедных катера со штабом и политотделом БОБРа. На этих катерах люди стояли на маленьких палубах, крепко держась за штормовые лиера. Стояли и не шевелились, стоило только ослабить руки, как штормовой ветер вместе с огромной волной подхватили бы и унесли в разбушевавшееся море. Стояли вплотную друг к другу, чтобы больше поместилось, даже в торпедных желобах лежали люди.

Комендант БОБРа генерал А.Б.Елисеев и военком Гавриил Фёдорович Зайцев разговаривали мало. По всему было видно, что им было тяжело. Коренастая фигура генерала когда-то была важной и невозмутимой. Теперь в его движениях чувствовалась болезненная усталость, неутешное горе, утрата своего личного достоинства. На бледно-сером лице выделялась поседевшая бородка клинышком.

Показался берег острова Даго. Пришвартовались. За ними прислали автомашины и увезли на командный пункт Северного укреплённого сектора. Туда прибыли командир и штурман ОВРа.

Коменданта и военкома переодели в сухую форму, полковник А,С.Константинов доложил обстановку. Его внимательно слушали, затем генерал задал вопрос:

– Сколько в вашем распоряжении имеется плавсредств?

– Семь катеров КМ, катер МБ/1-3 и буксир «Эта», – ответил капитан-лейтенант Оленицкий

– Пошлите их всех на Церель, – приказал генерал.

– Товарищ генерал, – сказал Константинов, – эти катера очень старые, непригодные для такого перехода в штормовую погоду. Мы это пробовали, глохнут моторы.

– Но ведь оттуда пришли два КМ, и ничего с ними не случилось, – возразил генерал.

– Там люди гибнут, – сказал военком Зайцев, – их надо спасать.

Приказ был выполнен. На острове собрали восемь катеров КМ, им следовало дойти до Церели, забрать бойцов и командиров и вернуться обратно. Расстояние до Церели было 70 морских миль, то есть более 125 километров по прямой, а морем это расстояние увеличивалось в два раза. Старые моторы, видавшие виды, выходили из строя, их ремонтировали на ходу, становясь на якорь. Многие имели повреждения при налётах вражеской авиации и были отремонтированы на скорую руку. В пути это всё отразилось, за ночь они прошли четвёртую часть пути. Утром катера были замечены вражеской авиацией и подверглись ожесточённым налётам. Часть их стала неспособна двигаться дальше. Им преграждали путь вражеские морские охотники и сторожевые корабли. Они не смогли пробиться до Церели. Послали торпедные катера, которые доставили штаб и политотдел БОБРа, их встретили у западного побережья миноносцы. Для увеличения дальности плавания на катера взяли запас бочек с бензином. Эти бочки при резком повороте снесло в море, ночью их найти было невозможно. Четыре часа пытались катера пробиться, но безрезультатно. Утром вернулись пустыми.

Буксир «Эта» шёл в открытом море, из трубы вырывались искры от сгорания дров. Утром его заметил противник и потопил. Фашисты выловили из воды девять человек команды во главе с лейтенантом Петровым и командиром катера Васильевым и отправили в лагерь для военнопленных.

Катер МБ/1-3 шёл вдали от берега, чтобы быть незамеченным. Его заметили гидросамолёты, требуя опознавательные. Маленький катер в ответ начал стрелять из пулемётов. Фашист атаковал, взорвался топливный бак. Большими усилиями команды пожар удалось потушить, но катер сел на камни. Снова появился гидросамолёт, взорвал второй топливный бак. Надежд на возвращение не было, раненые и обожжённые сошли на берег. Их пленили автоматчики.

Оказать помощь в спасении героических защитников Эзеля не было возможности.

Гарнизон острова Даго готовился к отражению фашистов. Генерал А.Б.Елисеев, полковник А.С.Константинов, военкомы Г.Ф.Вайцев и М.С,Быленко готовили людей и оборонительные сооружения Северного укрепленного района. Начальник политотдела Л.Е.Копнов вникал в партийно-политическую работу. Вся цель была направлена на укрепление оборонительных рубежей. Старались в первую очередь вывести на Большую землю семьи военнослужащих и раненных. Всем было ясно, что гарнизон Даго длительного сопротивления фашистам оказать не сможет, но без боя сдать им остров никто не собирался.

Группа командиров во главе с генералом Елисеевым проехали по всем укреплённым точкам.

– Маловато дотов и дзотов, – сказал генерал.

– Сколько есть, – ответил Константинов, – целыми сутками идёт работа по их увеличению.

Так они побывали во всех подразделениях.

Проезжая через аэродром, они увидели идущего на посадку ободранного истребителя И-16. Его никто не встречал, посадочного полотна не выкладывали. Подъехав к месту посадки самолёта, они увидели лётчика небольшого роста и с ним человека в морской фуражке. Поздоровались и установили, что это был лётчик Иван Леонтьевич Творогов и воентехник Василий Григорьевич Мальцев.

Они рассказали следующее. На взлётной площадке Церели никого не оставалось из авиаторов, кроме них. Василий Мальцев «слепил» самолёт на скорую руку кое из чего, всё время доделывал, устранял неполадки. Фашисты прорвались на аэродром. На глазах у них взлетел И-16.

Моторное кольцо «нака», стянутое проволокой, не выдержало лобового сопротивления и развалилось по частям. Воздушный винт давал минимальную тягу, а мотор развивал огромные обороты. Масло начало греться катастрофически. Мальцев сидел на корточках сзади Творогова, и ему была видна вся эта картина. Он не знал, сколько осталось пути, но гибель наступала молниеносно.

– Лети, Левонтович! – закричал Мальцев прямо в ухо Творогову, – кругом вода!

– Сам вижу, – тихо сказал Иван.

Курс он держал правильный, а где этот аэродром, он не знал. Никогда на Даго не садился. Самолёт тянуло вниз от падения подъёмной силы. Наконец показалась суша и ровная площадка. Иван немедленно принял решение идти на посадку. Сели. Оба выпрыгнули из кабины, не веря, что живы.

– Такое в жизни раз бывает, – сказал Василий Мальцев.

Генерал Елисеев с группой командиров заканчивали осмотр всех частей. Они побывали на шести береговых и двух зенитных батареях, двух стрелковых и двух инженерно-строительных батальонах, в нескольких подразделениях обслуживания.

– Сколько же всего человек в гарнизоне? – спросил генерал.

– Около четырёх тысяч, – ответил Константинов.

Поехали дальше. В Кярдлу вернулись только вечером. Начальник штаба СУСа полковник Савельев протянул Елисееву текст радиограммы. Там было сказано, что послезавтра прибудут представители из Ханко от генерала Кабанова для разработки плана боевого взаимодействия.

– Наконец-то, – облегчённо и с укором сказал Елисеев.

– А вот шифровка командующего флотом, – сказал Савельев и протянул текст шифровки.

Елисеев прочитал и некоторое время сидел молча.

– Что-то серьёзное? – спросил Константинов.

– Меня вызывают в Ленинград на новое назначение, – сказал Елисеев.

Это было так неожиданно для Константинова, что он не нашёл больше слов. Ему казалось, что горькую участь обороны они будут делить вместе с генералом. Теперь придётся всё хлебнуть только со своими командирами.

– Тяжело вам будет, Александр Сильвестрович, – посочувствовал Елисеев.

Полковник Константинов равнодушно посмотрел на генерала и ничего не ответил на это сочувствие. На аэродром генерала провожали Л.Е.Копнов и Г.Ф.Вайцев. Через три дня после отлёта генерала в Ленинград отозвали Л.Е.Копнова и в Политуправление Г.Ф.Вайцева.

В скором времени прилетели с Ханко посланцы героического гарнизона, капитан 1-го ранга П.Г,Максимов и дивизионный комиссар А.Л.Раскин. Вместе со штабом гарнизона Даго они разработали план боевого взаимодействия.

К захвату острова Даго немцы готовились тщательно. Урок им преподнесли при обороне Эзеля правильный, сбили спесь молниеносного наступления. Только оборона Церели длилась четырнадцать дней, погибло огромное количество солдат и офицеров Рейха, много военной техники. Это не французы и не румыны, с теми было куда легче. Так думали их офицеры, вспоминая французские вина и духи, голландские сыры и колбасы, норвежские рыбные окорока.

Утром двенадцатого октября фашисты начали обработку мест высадки десанта. На западную часть острова двигался морской десант на тридцати катерах. В бой с фашистским батальоном вступили бойцы поста наблюдения и связи. Задержать противника они, конечно, не смогли.

С востока острова в районе Теркма противник начал высадку усиленного полка на самоходных баржах. Высаженные войска старались зайти в тыл 44-й батареи старшего лейтенанта М.А.Катаева, далее развить наступление на север острова. Эта батарея не давала вохможности фашистам подбросить подкрепление. Военком этой батареи И.В.Паршаев руководил сухопутной обороной по отражению наседавших фашистов. Фашисты двигались к пирсу Сыру на переполненных катерах. Высадиться им не удалось, их настигли снаряды батареи и пули бойцов из дотов. Беспомощные фашисты вызвали на помощь авиацию.

Снова полезли фашисты на сторожевых кораблях и тральщиках. Только дымовая завеса спасла их от снарядов 44-й батареи. Ценою больших потерь они зацепились за небольшой плацдарм в районе обороны инженерным батальоном. Много их подрывалось на минах, но они продолжали расширять отвоёванный участок. Их было много. На одного защитника приходилось не менее пяти фашистов. Шёл смертный бой. Защитники не побоялись, что их мало, штыковыми атаками отбивали армаду. Через некоторое время с потерей защитников и прибытием новых десантников – фашистов этот перевес в людях был 8-10 раз. То же самое было на других участках. Они пытались подавить сопротивление защитников молниеносно, но не получилось. Батареи защитников не прекращали огня ни днём, ни ночью.

На седьмой день боёв у некоторых батарей кончился боезапас. Он не пополнялся, орудия стали перевозить вглубь или подрывать, чтобы не достались врагу. Появилось много раненых и убитых. Положение оборонявшихся становилось критическим. Тогда военный совет Ленинградского фронта усиливает воздушную связь с осаждёнными.

Тёмной ночью на грузовом самолёте прилетел на Даго лётчик ГВФ Алексей Васильев со своим экипажем из четырёх человек. Они доставили боеприпасы и продовольствие, обратно забрали раненых и семьи с детьми. Перегруженный самолёт едва оторвался от земли.

На следующую ночь прилетели два самолёта экипажей Василия Шутова и Романа Хасаева. С этими рейсами улетели авиаспециалисты 12-й КОИАЭ. Двадцатого октября Василий Шутов сделал последний рейс. Аэродромную площадку захватили фашисты.

Ряды защитников таяли, на третий день боёв их оставалось меньше в два раза.

Огромную поддержку оказал защитникам майор С.С.Навагин, начальник инженерной службы БОБРа. Он сооружал укрепления на путях передвижения фашистов, устраивал завалы из стволов деревьев. Это помогало вести оборону. Береговые батареи в то время едва сдерживали наступление фашистов. Восемнадцатого октября защитники отошли на последний оборонительный рубеж. Этот рубеж заканчивался маяком Тахкуна, отступать было некуда, дальше было море. С нетерпением ждали прихода спасательных кораблей ханковцев. К пристани Лехтма подвозили и подносили раненых. А море свирепствовало восьмибальным штормом.