Текст книги "Альманах «Российский колокол» №1 2018"

Нелли Копейкина

Копейкина Нелли (Найля Гумяровна) – уроженка города Фурманов Ивановской области.

Автор романов, рассказов и новелл для взрослых, сказок и рассказов для детей, стихов для взрослых и детей, прозаических и стихотворных сценариев.

Член МГО Союза писателей России; член Российского Союза писателей; член Интернационального Союза писателей, драматургов и журналистов; член региональной общественной организации «Клуб писателей» ЦДЛ; член Фонда развития литературы им. М. Горького.

Главным в своём творчестве считает детские произведения. По серии своих детских сказок под названием «Сказочные приключения» Копейкина Н.Г. написала сценарии для постановки спектаклей, которые приняты в работу детскими театрами России. Автор слов более 70-ти песенок, сочинённых для детских спектаклей.

Дождь

Дом, который сняли девочки, был недалеко от вокзала. Высокое крыльцо, сени-коридор, прихожая-кухня с печью, две смежные комнаты, разделённые печью и фанерной перегородкой, и небольшой спальный закуток без окон, тоже отделённый фанерной перегородкой. Мебели в доме было мало, отчего он казался просторным.

Ира и Зина, студентки второго курса энергетического института, приехавшие в областной город из маленького волжского городка, ликовали. У них было своё жильё – без коменданта, без студсовета, без добрых тётушек-вахтёров. Хозяйка, интеллигентного вида женщина, сославшись на то, что не сможет часто приходить за платой, взяла у них деньги вперёд за три месяца. Значит, и надзора со стороны хозяйки тоже не будет!

Жили весело – вечеринки, пирушки.

Пенсионер Трохин любил наблюдать за домом напротив. Наблюдение это для него стало своеобразным развлечением. Многих из тех, кто ходил туда, он знал в лицо и всем дал клички. К примеру, рыжего парня спортивного телосложения он звал Кобелём, тонкую девушку – Пигалицей, грудастую полногубую девушку – Марфой, длинного парня – Колом, стройного весельчака с гитарой – Жеребцом.

Иногда Трохин замечал, что пришли в дом девять человек – четыре девушки и пять парней, а ушли только трое – две девушки и парень. Остальные остались с ночёвкой. Заметив, что в другой раз остались ночевать три парня и две девушки, он даже переживал: вот ведь незадача, вот ведь нескладуха выходит: девок – четверо, а парней – всего трое!

Иногда в тихую погоду до слуха Трохина доносились звуки музыки и обрывки каких-нибудь восклицаний. Трохин пытался представить, что же происходит в доме напротив. Сейчас, наверное, пьют, предполагал он, вспоминая внушительную сумку в руке Кобеля. Сейчас, наверное, танцуют, вернее, дёргаются, под такую музыку танцевать нельзя, можно только дёргаться: видел он это по телевизору. Но когда гас свет, музыка утихала или просто начинала звучать медленная мелодия, он представлял обнявшиеся пары и всё пытался угадать, кто же с кем обнимается. Видя, как молодёжь расходится, он мог предположить, что Марфа лижется с Вертлявым, Пигалица – с Жеребцом. Но молодёжь совсем сбивала его с толку. Жеребец обнимался то с Пигалицей, то с кривоногой, то со стриженой. Вот и пойми их. Но больше всех Трохина занимал вопрос, которые из этих хахалей – его-то девок. Соседок про себя он называл «своими девками». Каждый раз, наблюдая за молодёжью, Трохин пытался вычислить хахалей своих девок, и иногда, как он думал, ему удавалось это, но потом ситуация менялась и все его вычисления летели к чёрту.

Сергей, заскочивший к дяде по поручению матери, нехотя остался у него попить чаю. Мать просила уважить старика, посидеть у него, не убегать сразу, ведь один, бобылём жил Трохин, и никого у него, кроме сестры и племянника, не было. Сидели за столом перед окном. Сергей нехотя пил чай и усердно поддерживал еле вязавшуюся беседу.

– Поехали, – вдруг невпопад сказал дядя.

– Что? – не понял Сергей.

– Девки, говорю, поехали.

Слово «мои» Трохин пропустил.

– На выходные поехали к себе. Прошлый раз одна только уезжала, а сейчас, видать, обе поехали. А, может, которая вернётся. Да, видно, вернётся, сумка-то одна.

Сергей заметил, что глаза Трохина оживились, даже немного прищурились. «О ком это он?» – подумал Сергей и привстал, чтобы увидеть объект внимания дяди.

По дороге в сторону вокзала шли две девушки. Они несли вдвоём за ручки большую дорожную сумку.

– Чай, до дождя-то успеют… – рассуждал Трохин. В голосе его слышалась озабоченность.

– А кто это? – поинтересовался Сергей.

– Да… «девки мои», – застыло на языке Трохина, а ответил он, – соседки мои. Весёлые девки. Всё время праздники у них да гулянья.

– Я что-то не помню таких раньше?

– А их раньше и не было, – резонно заметил дядя. – Нынче они сняли этот дом. Студентки!

Последнее слово Трохин произнёс язвительно.

– Всё думаю, их выгонят скоро, да нет, видно, нынче в ин-ститутах-то всяких держут. Гляжу, с утра опять в свой институт плетутся. Чай, за деньги держут, али ещё за что.

Трохин оживлённо рассказал Сергею о девушках, выложил некоторые свои соображения о морали, о чести девок, об учёбе. Сергей слушал его рассеянно, хотя со стороны могло казаться, был полон внимания. В действительности же он думал о своём.

– Идёт! – прервал свои рассуждения Трохин.

Сергей увидел в окно симпатичную девушку. Она подошла к калитке напротив и вошла в неё.

– А что хозяева-то? Тут вроде тётя Феня жила. Помню, мы ещё у неё козье молоко иногда покупали.

– Фая, – морщась от раздражения, поправил дядя. – Она в прошлом году померла. Дочь приезжала из Москвы, похоронила её, а дом этим, – он кивнул на улицу, – сдала. Деньги наперёд взяла. Не знала, наверное, что здесь всё танцульки будут. Вот приедет, я ей расскажу.

– А как фамилия-то была у тёти Фаи?

– Шлякова. Ты помнишь, что ли, её?

– Да, припоминаю. А дочь что ж, в Москве, что ли, живёт?

– Ну не в Москве, а в Зарайске. Замуж вышла за тамошнего.

– Может, в Загорске? – зачем-то поинтересовался непонятливый племянник, вызывая раздражение дяди.

– Нет, в Зарайске! Что уж, я не помню, что ли? Бывало, покойная Фая бегала ко мне всё звонить дочери-то. Или Танюха, дочь её, звонила. Зарайск вызывает! Мне уж этот Зарайск в печёнках сидит! – сказал дядя, проведя ребром ладони по шее.

– А я что-то не помню мужа тёти Фаи?

– А где тебе его помнить! Его уж и я почти не помню. В семьдесят первом он попал под поезд. Его не переехало, а сшибло. Пролежал неделю в больнице и помер. Так Фая-то одна Танюху растила.

– А как звали-то его?

– Кого? Мужа-то её? Иваном. А что?

– Да так… А то у нас у одного парня отца тоже сшибло поездом, – придумывал на ходу Сергей, – думал, не он ли.

– Да не-е-ет! У Ивана сыновей не было, только Танюха.

– Да, да, конечно, – поспешно согласился Сергей.

Вскоре он засобирался уходить.

– Ночуй, – предложил дядя, – а то вон, кажется, дождь собирается. – По окну танцевали первые капли дождя. – Матери позвоним.

– Нет, дядя Лёш, мне ещё надо к другу заскочить.

– К другу, – ворчливо отозвался Трохин. – Знаю я твоих друзей! Поди, к таким же девкам спешишь!

Сергей молчал и загадочно улыбался:

– Ну, дядя Лёша, я пошёл.

Попрощавшись, Сергей вышел из дома, посмотрел украдкой на окна и пошёл в сторону остановки. Он знал, что дядя провожает его из окна взглядом. Пройдя два дома, Сергей свернул за угол и встал, хотя до остановки нужно было идти прямо. Капли дождя участились.

«Хорошо, – подумал Сергей. – Это очень кстати».

До ближайшего дерева было шагов пять, да и на дне сумки валялся зонт, но Сергей нарочно стоял и мок.

– Значит, так, – рассуждал он. – Хозяйка – Шлякова Татьяна Ивановна. Припоминаю эту Таньку. Когда я гонял на велосипеде, ей было… сколько же ей было? Она уже была барышней. Живёт она в Зарайске. Жаль, не спросил, как зовут её мужа, и о детях ничего не спросил. Нуда не беда, наверное, девушкам она биографии своей тоже не рассказывала. Так, я её…э… ну, скажем, двоюродный братец из Фурманова. Фурманов я знаю немного. Вот, дурак, не узнал, откуда девчонки. Ну уж точно не из Фурманова, на Фурманов поезд позже.

Хорошо, и сумка у меня есть. Жаль, что пустая… Придётся изобразить, что полная.

У Сергея была с собой большая дорожная сумка, в которой он принёс Трохину выстиранное матерью бельё.

– Да, а кто я по профессии-то? Ну, наверное, журналист.

Сергей учился на факультете журналистики, на пятом курсе.

– Скорее бы старый хрыч отвалил от окна.

Дождь сгустил сумерки и замочил голову и куртку Сергея на плечах.

– Пора! – решил Сергей и пошёл назад.

Не найдя звонка, Сергей постучал в дверь, но, боясь, что стук не будет услышан, прошёл на другую сторону дома и постучал в светящееся окно.

– Кто? – услышал он голос девушки и уловил в нём тревогу.

– Татьяна Ивановна, откройте, это я, ваш двоюродный брат Шляков Сергей!

В следующее мгновение Сергей понял, что перестарался, уж не стал бы двоюродный брат называть сестру Татьяной Ивановной, называть свою фамилию и тем более называть себя двоюродным братом. В лучшем случае он просто назвался бы братом.

– Татьяна Ивановна здесь не живёт, – отвечала девушка, чуть приоткрыв занавеску.

– Что? Не слышу! – соврал Сергей.

Девушка махнула рукой, веля идти к двери. Войдя в азарт игры, Сергей стоял под дверью с волнением прислушиваясь к звукам в сенях. Наконец дверь распахнулась, и он увидел ту самую девушку, которую видел в окно, сидя у дяди. Только теперь она была одета в лёгкий ситцевый халатик на голую грудь, ноги её были босы.

В сумерках под шелест дождя в проёме открытой двери она показалась ему сказочно желанной.

– Вы двоюродный брат Татьяны Ивановны? – спросила она и, не дожидаясь ответа, пригласила: – Заходите! Да вы весь мокрый!

– Таня-то где? – спросил Сергей, входя следом за девушкой, и без остановки задал второй вопрос:

– А вы кто? Что-то я вас не знаю.

– Я квартирантка Татьяны Ивановны.

– Квартирантка? – изобразил удивление Сергей, ставя сумку в угол. – Да разве она сдаёт? А мне ничего не писала.

При этом Сергей поспешно снимал куртку:

– А где она?

– Татьяна Ивановна здесь не живёт.

– Знаю, живёт она в Зарайске, – перебил Сергей, – но сей-час-то она где?

– Не знаю. Наверное, в Зарайске.

– Как? А разве её нет в Иванове?

– Не знаю, но тут она не живёт.

– Вообще не живёт? – изобразил Сергей досаду и удивление. Он уже сидел на табурете, широко расставив ноги.

– Вот те здрасьте! Вот так навестил сестричку! Она ж писала, что лето будет здесь, приглашала…

На лице Сергея читалась озабоченность.

– Не знаю…

– А я приехал из Фурманова по делам. Завтра у меня консилиум. Думал, у неё переночую, – рассеянно рассуждал Сергей.

Он вскочил с табурета и начал извиняться:

– Вы уж извините, пожалуйста, я, выходит, так бесцеремонно вторгся в ваше жильё. Простите. Это я по старой привычке. Думал, Танька тут, а её нет. Давно?

– Что давно?

– Давно она уехала-то?

– Не знаю, может, она где и в Иванове. Мы-то видели её в конце августа. С двадцать шестого она сдала нам.

Сергей присвистнул:

– Отстал я от жизни, отстал. А вас как зовут?

– Зина, – просто ответила девушка.

– А я – Сергей, Шляков Сергей Николаевич. Зиночка, вы уж извините за такое вот вечернее вторжение. Я, наверное, перепугал вас.

– Да нет, не беспокойтесь, всё в порядке.

– Ну, я пойду.

Он встал, подошёл к куртке, снял её с вешалки и тяжело вздохнул:

– О-го-го. Дождь вдруг зарядил.

Он ждал, что Зина его остановит, но она молчала.

«Господи, – думал он, – неужели она так безжалостна?»

– А где тут у вас поблизости гостиница? – забросил он последнюю наживку.

– Недалеко, напротив вокзала.

«Неужели не оставит?» – успел подумать Сергей, но в следующее мгновение услышал:

– Но куда вы пойдёте на ночь глядя, оставайтесь. Может, там и мест-то нет.

Шёл десятый час, день ещё не кончился, но дождь сгустил сумерки, и из освещённого окна улица выглядела ночной, да ещё в окно барабанил дождь. Зине стало жалко родственника хозяйки. Приехал к сестре, и вот те на… оставаться одной в этот дождливый вечер ей тоже не хотелось, и она была рада неожиданному визитёру, тем более что Сергей понравился ей.

– А я вам не помешаю? – с осторожностью в голосе спросил Сергей.

– Нет, что вы! – искренне ответила Зина. – Сейчас я чай поставлю.

Вечер прошёл приятно. Зина с Сергеем беззаботно болтали, вспоминали курьёзы из своей студенческой жизни, пили чай и чувствовали, что нравятся друг другу. Сергея волновали округлые очертания её груди под халатиком и особенно бугорки сосков; загорелая шейка, руки красивых очертаний с маленькими ладошками, бледные веснушки на щеках, маленький красивый ротик, аккуратные ушки. Ему всё нравилось в ней.

Незаметно он подвёл разговор к танцам. Признался, что любит танцевать, но вот уж год как не танцевал, всё некогда. Зина любезно предложила потанцевать, включила магнитофон. Музыка была быстрой.

– Боюсь, что я уже разучился танцевать, – заскромничал Сергей. – Давайте лучше для начала станцуем медленный танец.

К быстрым танцам они так и не перешли. Медленный их танец перешёл в ласки. Сквозь тонкий халатик Сергей ощущал тело Зины. Мягко, но настойчиво прижимая её к себе, он уже не только руками, но и грудью, и ногами стал ощущать это волнующее прикосновение. Зина тоже испытывала сладостное волнение от близости Сергея, от силы его рук, ног, от напряжённости его члена. В сладком головокружении она ощутила лёгкий поцелуй на шее, ещё, ниже, ниже, уже на груди.

Такой приятной ночи в жизни Зины ещё не было. С Сергеем всё было иначе, чем с другими, Зина даже не представляла, что так может быть.

Иногда летом в дождливую погоду на лице Зинаиды Петровны блуждает еле заметная тень загадочной улыбки, взгляд устремляется в непространственную даль, и она кажется странной, в остальном же это нормальная женщина.

Раздавленный праздник

Митя был поражён! Его маму нёс к кровати на своих мощных волосатых руках чужой человек. На маме был полурас-пахнут её любимый шёлковый халат, и, кажется, больше не было ничего! У незнакомца был голый торс, а в чём он был снизу, неизвестно: свисающая пола длинного халата мамы прикрывала его снизу. Оба, и мама, и чужой, были веселы, мама даже в журчащем смехе красиво откинула голову назад, обнажая белую шею. При этом волосы её красиво свисали и колыхались при каждом его шаге. Шагов было немного, всего четыре, спальня родителей была небольшая, а потому кровать, занимавшая большую её часть, была близко к двери. Близко и к окну, близко и к шкафу, в котором прятался Митя. Чужой тоже был весел. Он не смеялся, он гыкал, но гыкал весело и дважды ткнулся лицом в грудь мамы. «Они играют», – подумал Митя, и ему захотелось выскочить из укрытия, куда он влез тоже ради игры, он хотел удивить и обрадовать маму, она же не знает, что вернулся папа из командировки и забрал его из сада. Митя, сияя радостной улыбкой, уже собрался выскочить из шкафа с запланированными словами «А вот и я!», но не успел это сделать. Его опередил папа, ворвавшийся в спальню с некрасивым словом «Сука». Слово это Митя знал, знал, что оно означает женскую особь собак, знал, что мужская особь собак называется кобель, но сейчас из уст папы это слово звучало в другом значении: папа этим словом обозвал маму или чужого, этого Митя не понял, но понял, что оба, и мама, и чужой, в эту минуту были ненавистны папе.

Из шкафа Митя вылез, дождавшись, когда из родительской спальни все ушли. Праздник, который минут десять назад радостно расцветал в его душе, исчез. Праздник не померк, не угас, праздник был раздавлен.

Анна Семёновна

Вчера перед сном Дима смотрел иностранный фильм из разряда тех, о которых раньше объявлялось – только для взрослых. Показывали любовную пару, женщина в которой была много старше мужчины и очень опытна в сексе. Дима и раньше слышал, что женщины в возрасте тридцати и старше лет в сексе интереснее молодых, и ему захотелось иметь такую любовницу.

Анна Семёновна сразу привлекла его внимание. Она была из числа «классных» дам: причёска, одежда, обувь, сумка, запах духов, всё было классным. И немолодая. Это как раз то, что сейчас ему больше всего нравилось.

Он сел рядом с ней и широко расставил колени, так, что их ноги коснулись. Анна Семёновна, казалось, не заметила этого, он же с волнением ощущал прикосновение её ноги. Объявили его станцию. Анна Семёновна встала и пошла к выходу. «Удача! – обрадовался он. – Наверное, это даже судьба». Вот если сейчас она пойдёт в сторону первого вагона, точно судьба. Она пошла в сторону первого вагона! В переходе было два выхода, но здесь Дима был готов идти за ней в любую сторону, она же пошла в ту, куда надо было идти и ему. Дальше их пути тоже совпали. Они ехали в одном автобусе. Она вышла на второй остановке, ему следовало выйти на следующей, но он вышел следом за ней. Ещё в автобусе он продумал, что скажет ей, и он сказал:

– Могу я вас проводить?

Похоже, его слова не произвели на неё особого впечатления, как-то уж очень буднично она ответила:

– Можете, если нам по пути.

Он шёл рядом и придумывал, что бы ещё сказать ей, но как-то всё, что придумал в автобусе, вылетело из головы. Молча перешли дорогу Поравнявшись с продуктовым магазином, Анна Семёновна остановилась.

– Спасибо, считайте, что вы меня проводили, я живу в этом доме, – она указала на ближайший дом, – а мне ещё надо забежать в магазин. До свидания.

– До свидания, – единственное, что нашёлся ответить Дима. Он уже было поплёлся дальше, но внутренний голос остановил его. «Подожду ещё, – решил он, – в этом доме живёт Пашка, если отошлёт, заскочу к нему, давно собирался». И Дима стал ждать.

Выйдя из магазина с пакетом, набитым продуктами, Анна Семёновна увидела Диму и удивилась:

– Вы ждёте меня?

– Да, я уж вас провожу до конца. Давайте я помогу, я ведь тоже иду в этот дом к другу… – Пашке Хлебникову, он живёт в первом подъезде, – для убедительности добавил Дима.

Анна Семёновна загадочно улыбнулась.

– Мой однокурсник. Мы с ним учимся на юрфаке.

– Прекрасно, нам по пути, – всё так же улыбаясь, ответила Анна Семёновна. «Хочет пригласить к себе», – ободрился Дима и вступил в атаку:

– Давайте знакомиться, я – Дмитрий.

Она взглянула на него игриво:

– Уличное знакомство! Как это романтично! Никогда ещё не знакомилась на улице. – И, как бы спохватившись, добавила: – Анна Семёновна.

– Очень приятно, – отозвался Дима. Ему действительно было приятно. Её улыбку, игривый тон, восклицание о романтике он принял за её кокетство и приглашение продолжить разговор, и он решил блеснуть красноречием, которым так славился среди друзей:

– Нет, Анна Семёновна, знакомство на улице – это отнюдь не романтика, а скорее наоборот. Мне очень не хотелось бы огорчать вас, но реальность такова, что романтичным сейчас считается знакомство на какой-нибудь встрече, презентации или на концерте Лучано Паваротти. Теперь романтика имеет другое лицо…

И он понёс чушь, любуясь сам собою. На подходе к первому подъезду он спохватился: пора заруливаться.

– Но я согласен с вами, уличное знакомство имеет свои прелести.

Анна Семёновна пустила лифт, даже не поинтересовавшись, на какой ему нужно этаж. Дима обрадовался: клюнула! Она молча направилась к двери своей квартиры, кивком головы приглашая его за собой. Дима ликовал: приглашает! Анна Семёновна отперла дверь и, мило улыбаясь, пригласила:

– Входите, Дмитрий.

Он вошёл.

– Заходите, – указала она рукой в сторону прикрытой двери, а сама взяла у него пакет с продуктами и прошла на кухню.

В глубоком волнении Дима открыл дверь и шагнул в комнату. Боковым зрением он уловил какое-то движение. Кто-то в комнате! – испугался он. Но это попросту развевалась тюлевая штора. И всё же кто-то есть! Дима увидел на диване спящего человека! Мужчину! От неожиданности, волнения и испуга не сразу Дима узнал в спящем мужчине однокурсника Пашку.

Девчонки

Татьяна Львовна сидела в глубоком кресле напротив телевизора и делала вид, что смотрит новости. В действительности же она обдумывала, как оденется завтра на работу. Завтра ей предстояло выступать на методическом совете. Один наряд ей казался слишком ярким, не вяжущимся с завтрашним выступлением, другой – слишком будничным, третий по каким-то причинам тоже отпадал.

В кресле рядом сидел муж Татьяны Львовны – Фёдор Дмитриевич, который тоже делал вид, что смотрит новости, в действительности же он обдумывал, что бы такое подарить Светочке, в субботу её день рождения. Фёдору Дмитриевичу хотелось подарить ей что-нибудь памятное, стоящее, но всё это было одновременно и дорогим, а деньгами он располагал небольшими. Его зарплата была невелика, а, главное, хорошо известна жене. Та сумма, которой он располагал на подарок любовнице, досталась ему ценой экономии на обедах и ценой душевных волнений, вызванных страхом встречи с контролёром в городском транспорте.

В соседней комнате дочь их Люся спешно куда-то собиралась. Она натянула на своё полногрудое тело короткое немнущееся платьице, надела сверху джинсы и свитер, бросила в сумку туфли, косметичку и средства гигиены. Перед родителями Люся предстала в том виде, в каком обыкновенно ходила в институт, разве что косметики на ней было больше.

– Куда это? – спросила мать тоном полувопроса, то есть вопрос её прозвучал так, что на него совсем не требовался ответ. Мимика матери тоже не выражала вопроса. Зато отец насторожился и ждал, что же ответит дочь.

– Пойду погуляю.

– Недолго, – отозвалась мать, и, похоже, больше её дочь не интересовала. Но отец таким ответом дочери не удовлетворился.

– Так поздно? – спросил он с нотками скрытой тревоги в голосе.

– Па! Ну где же поздно? Девять часов всего.

– А что днём тебе не гулялось?

– Папочка, миленький, я ведь днём учусь.

Дочь кокетливо придвинулась к отцу и чмокнула его в щеку.

За углом дома Люсю поджидали. В красном лимузине сидели две девушки и двое молодых мужчин. С появлением её мужчина, сидевший рядом с водителем, обернулся к девушкам и устало спросил:

– Всё в порядке?

– Всё, – ответила за всех коротко стриженая брюнетка. Мотор завёлся, и машина мягко тронулась в сторону центра.

– Что, сегодня едем в центр? – поинтересовалась блондинка с узким личиком.

– А тебе куда хочется? – спросил, не оборачиваясь, водитель.

– Я думала, мы поедем на дачу к Серёге.

– Что, понравилось?

Девушка не ответила.

– Сегодня тоже неплохо развлечёмся, – пообещал водитель, быстро бросив на узколицую взгляд.

– Не отвлекайся, Стас, – попросила брюнетка, – смотри на дорогу.

– А что, боишься умереть? – всё с той же весёлостью в голосе отозвался водитель. – Похороним тебя с почестями.

Водитель побалагурил ещё, но девушки реагировали вяло, а мужчина рядом так вовсе цыкнул:

– Смотри вперёд!

Дальше ехали молча. Въехав в арку большого серого дома, машина остановилась.

– Входите в форму здесь, – обернулся к девушкам мужчина, сидевший рядом с водителем, – а то через парадное не пустят.

Девушки немного замешкались.

– Как это здесь? Да я здесь даже ноги не вытяну, – возмутилась Люся.

– Стас поможет, – всё с той же усталостью в голосе ответил мужчина и отвернулся, что должно было означать – отставить рассуждения. Девушки, хорошо знавшие усталого, больше возражать не стали и приступили к делу. Они стягивали с себя лишнюю одежду, надевали недостающую, переобувались, подкрашивались. Усталый сидел неподвижно спиной к ним, водитель же, обернувшись, бесцеремонно рассматривал девушек и лыбился. Минут через семь усталый скомандовал:

– Закругляйтесь.

– Лёш, – умоляющим тоном попросила узколицая девушка, – мне ещё надо ресницы подкрасить.

– Ещё минута, – ответил мужчина.

Через минуту машина тронулась, проехала по двору и остановилась возле неприметного подъезда.

За неприметными дверьми оказался неожиданно просторный чистый и уютный холл. Из-за прозрачной перегородки, которая была почти неразличима, на вошедших непроницаемым взглядом смотрел элегантный молодой мужчина.

– Мы к Закиру, – сказал Алексей. Теперь в его голосе не было ноток усталости. Элегантный еле заметно кивнул, сделал несколько движений. По движению его губ было понятно, что он с кем-то говорит, но голоса его слышно не было, потом повернулся к вошедшим и уже слышно пригласил:

– Входите, вас ждут.

При этом лицо его ничего не выражало. Алексей двинулся в сторону перегородки, девушки и Стас – неуверенно за ним. Перегородка мягко, бесшумно поехала в сторону, образуя проход. Поднялись по лестнице – и снова перегородка, но на этот раз без элегантного. Элегантный, тоже с непроницаемым лицом, встретил их в зале, пригласил всех сесть, а Алексея увёл с собой.

– Здорово! – озираясь вокруг, полушёпотом заговорила узколицая девушка.

– Угу, – отозвалась Люся.

– Да, умеют люди жить, – мечтательно протянул Стас. Брюнетка оставалась к репликам, да и к самой обстановке безучастна. Она сидела на диване в мягкой, но в то же время элегантной позе с видом человека, вынужденного коротать время в ожидании.

– Лен, – обратилась Люся к узколицей девушке, – как ты думаешь, мы тут надолго?

– А что, отец опять возникал?

– Ну да, утром обязательно проверит, дома ли я.

– Хорошо ещё, что ночью не ждёт.

– Да нет, ночью, он, слава богу, спит.

– А мать?

– А, той наплевать. Я, главное, ей пообещала, что рожать в ближайшую пятилетку не собираюсь, ну она и не пристаёт. Это отец…

– А ты и ему пообещай, – перебил Люсю Стас.

– Да ты что, я с ним даже говорить на эту тему не могу, я для него всё ещё девочка с косичками.

Появился элегантный, пригласил всех пройти за ним.

В баре, сидя на высоких вращающихся стульях, обитых красной кожей, девушки, похоже, стали чувствовать себя увереннее, но на их лицах всё ещё угадывалось ожидание. Оживление в обстановку внёс брюнет, неожиданно появившийся откуда-то сбоку.

– Что, девушки, скучаем? – подошёл он сзади к ним и приобнял двух крайних девушек – узколицую Лену и брюнетку Любу. Люсю же, сидевшую посередине, он коснулся своей щекой. Лена кокетливо улыбнулась брюнету, Люба повела плечом, как бы сбрасывая его руку, Люся расцвела в приветливой улыбке. Болтали ни о чём. На вопросы девушек, кто хозяин квартиры, мужчина отвечал уклончиво, сам же, представившись им просто Эдуардом, узнал, как зовут их, чем они занимаются в свободное от отдыха время, какое они любят вино, какие смотрят фильмы, имеют ли увлечения, и всякую другую чушь. Стас, уловив жест отрицания со стороны брюнета, в разговоре не участвовал, хотя, делая вид, что увлёкся фильмом, который шёл по устроенному в стене телевизору, прислушивался к их разговорам. Минут через тридцать в бар влетел Алексей и, не обращая внимания на брюнета, обратился к девушкам:

– Девочки, готовьтесь к выходу!

В его голосе и жестах читались возбуждение и суетливость, которые передались и Лене с Люсей. Люба же к словам Алексея отнеслась спокойно. Пока девушки готовились в туалетной комнате к выходу брюнет подошёл к Алексею и безапелляционным тоном сказал:

– Первой пустишь Любу!

– Не понял? – В вопросе Алексея читался протест, но слабый, так как в голосе брюнета он уловил нотки, не допускающие возражений.

– Любу! – властно повторил брюнет. – Второй – Лену, Люсю – последней.

– Но Люба у меня на закуску, Люся первая, – неуверенно пытался возразить Алексей.

– Сделаешь, как сказал! – С этими словами брюнет развернулся и удалился в боковую неприметную дверь.

Люся сидела в ожидании вызова и волновалась. Люба, оттанцевав, не возвращалась. Обычно девушки после танцев с раздеваниями возвращались в туалетную комнату одеться и уж потом, в зависимости от обстоятельств, приглашались в зал либо гуляли в каком-то отдельном помещении, но вот уже вызвали Лену, а Люба не вернулась. Минут сорок Люся оставалась одна, даже Стас куда-то пропал. Ей уже стало казаться, что она забыта всеми, ей хотелось встать и идти искать своих подруг, Лёху, Стаса, или ещё кого-нибудь, но она опасалась, что как только она уйдёт с этого дивана, где ей велели ждать вызова, за ней придут, тогда получится, что она сорвала представление, а этого Алексей не прощал.

Наконец появился Алексей.

– Пошли.

– А где девчонки? – спросила, вскакивая с дивана, Люся.

– Пошли, пошли, все там.

Первое, что заметила Люся, выйдя на маленькую, ярко освещённую сцену, это отсутствие, а точнее сказать, очень малое количество зрителей. Люся привыкла выступать на публике, в гомоне, где она хоть и была объектом общего внимания, но второстепенным. Все занимались выпивкой, разговорами, игрой, а она своим выступлением лишь разнообразила отдых присутствующих. Здесь же едва насчитывалось человек десять, и все они смотрели на неё. Уловив ритм музыки, Люся стала пластично двигаться по сцене. Время от времени она бросала взгляд в зал, но никакой реакции зала не было, все молча, безотрывно смотрели на неё. Люся бросила взгляд за кулисы на Алексея, ища его поддержки, и вдруг увидела, что он сигналит ей уже раздевание. Люся не поверила: сразу раздеваться – такого ещё не бывало. Она снова бросила взгляд на Алексея. Он повторил сигнал. Люся, тонко чувствующая музыку и имеющая прекрасную пластику, делала всё изящно, многократно отрепетированными движениями, но ей не хватало поощряющих возгласов. Она хотела потянуть с раздеванием, провести его по программе три, но Алексей просигналил – один, что означало, что ей надо раздеться быстро. Так она и поступила, но даже тогда, когда она осталась совсем нагой, никаких возгласов не последовало. В зале по-прежнему была немая тишина. Люся, танцуя, косилась на Алексея, ожидая, когда он просигналит её отбой, но вместо этого он просигналил ей спуск, что означало, что она должна немедленно спуститься в зал. Люся снова не поверила, подумала, что он ошибся, обычно спуск делался, когда девушка была хотя бы в трусиках, но чтоб спускаться в зал нагой – такого не бывало. Алексей вторично просигналил спуск, причём немедленный. Люся, пряча в глазах испуг, обвела взглядом сидящих, прикидывая, к кому бы подвалить, и тут она увидела Эдуарда. В глазах его, в отличие от других, читались дружелюбие и приветливость. Пританцовывая, Люся подошла к столику, за которым был Эдуард. Он встал, галантно поцеловал её руку и преподнёс ей бокал вина. Люся выпила и сразу же почувствовала какое-то головокружение и лёгкий дурман. Что это, наркотик, яд? – успела подумать Люся, а дальше что-либо думать она не могла. Сквозь мутную завесу, как будто издалека, до её слуха дошли слова Эдуарда. Он говорил что-то на английском языке.

– Господа, позвольте представить, это Люся. Она приняла нольдвухмиллилитровую дозу препарата РК-3, – говорил он, обращаясь к сидящим в зале.

Ростислав Моисеевич с детства верил в свою необыкновенность. Ещё его покойная бабушка Клавдия Егоровна, женщина властная и эгоистичная, всегда твердила: «Талант, незаурядные способности, мастерство – всё это ничто без умения властвовать чужими душами. Учись, Ростик, властвовать чужими душами, и тогда тебе откроются все дороги. Учись познавать чужие души, входить в них, а своей души никому не раскрывай». Живя с бабушкой, так как та не могла доверить воспитание ребёнка «какому-то то еврею, вечно зарывшемуся в формулы» и своей дочери, «которая сама-то ещё была ребёнком», маленький Ростик быстро освоил науку бабушки: он умел вызвать людей на откровенность, умел найти подход к людям и, главное, умел обойти разговор о себе. Вскоре он почувствовал и плоды своего умения, но главная его победа заключалась в том, что он сумел вызвать на откровенность своего учителя и наставника – бабушку Клавдию Семёновну. В седьмом классе, разговорив в качестве эксперимента своих соседушек, не чаявших в нём души, Ростик нарвался на вопрос: «А дедушка-то вам пишет?» Ростислав думал, что дедушка погиб во время войны, так говорила бабушка, но, услышав вопрос о письмах деда, он сумел скрыть своё удивление и беспечно ответил: «Не знаю, бабушка получала от кого-то письма, может, от него». Дальше он сумел разговорить соседушек ещё и узнал, что дед его был репрессирован. Два года обдумывал Ростислав, как бы ему разговорить бабушку, и наконец-то, уже в девятом классе, он сумел это сделать. Он узнал, что Клавдия Семёновна, дочь видного деятеля литературы, в семнадцать лет влюбилась в своего соседа, забойщика-стахановца, вышла за него замуж, родила дочь, а потом вдруг поняла, что забойщик не соответствует её «высоким эстетическим запросам». Шёл тысяча девятьсот тридцать седьмой год, и Клава нашла самый простой и самый верный способ освободить себя от забойщика.