Текст книги "Альманах «Российский колокол» №1 2018"

Александр Лисейков

Родился в посёлке Тальменке Тальменского района Алтайского края 8 мая 1958 года.

Работал на Бийском химкомбинате, котельном заводе, в пяти ДК, на двухтелевидениях, в двух институтах – педагогическом и политехническом, Политехническом колледже, много лет подрабатывал на вторых-третьих работах. Родил и вырастил троих внебрачных детей и четверых внуков. Всю жизнь занимался каким-нибудь творчеством: с детства всевозможные поделки, фото, видео, 5 лет резал по дереву, издал роман и сборник стихов.

Глава VIII

Вот и Харьков. Глаза разбежались. Сердце опять запело. Вся привокзальная площадь была забита стройотрядовцами из разных областей: и из Калининграда, и из Архангельска, и с Урала, и из Сибири. У каждого своя форма, цвет, фасон, своя эмблема, трафарет. Многое потеряли те, кто не выдержал и уехал раньше. Вот он, настоящий праздник стройотрядов! Вот кто пишет историю! Каждый оставил после себя след, и пусть он будет маленьким! Нет, всё это не зря! Стройотрядовцы чувствовали себя победите-лями-героями и теперь имели полное право на торжество.

К Саше подошла Ира из Озерского отряда. Два месяца они только видели друг друга, но в этот день познакомились. Так получилось: ехал в стройотряд он с одной, в стройотряде дружил с другой, а уезжал с третьей. Поразмыслив, они решили обновить только что построенную и запущенную первую линию метро. Доехали до конца, побродили по парку, но уже было темно, ничего не видно, и они вернулись назад. А там ребята из Озёрска в три гитары играли лезгинку. Их обступили плотным кольцом стройотрядовцы и пассажиры. Стояли милиционеры и хлопали, а внутри огромного кольца танцевали трое мужчин и две женщины. Но до чего же молодцы эти орлы! Когда музыканты и танцоры выдохлись, стали знакомиться, обниматься, а со ступенек кто-то крикнул:

– Вы откуда?

– Из Калининграда!

– Балтика родная! Братва! И я из тех же мест! – Парень спрыгнул со ступенек, подбежал и стал всех обнимать. Люди радостными криками подбадривали земляков. Сколько было счастливых улыбок, поздравлений!

Но вот подали вагоны, началась посадка. Командир в последнее мгновение разыскал Сашу и выдал деньги без всякой расписки – двести рублей:

– Ну что, хватит?

Саша сравнил с сорока рублями, которые получили уехавшие раньше:

– Хватит.

Такие деньги он держал в руках впервые, хотя чувствовал, что командир где-то всё равно обманул их. Но разве докажешь без каких-либо фактов? И всё-таки то, что подарил стройотряд, в рублях не измеришь, поэтому о деньгах не думалось, да и что с ними делать, он не знал. Поезд тронулся.

– Ну вот, всё кончено.

На стоянках Саша ходил с Ирой по вокзалам. Они беседовали, а когда пришла пора прощаться, она упрекнула:

– Недогадлив же ты.

Он понял, что она имела в виду: что упустил мгновения. Но он видел в ней друга, хотелось человеческой поддержки, на большее не тянуло. Да и после отказа двух он просто не решался добиваться третьей, потеряв уверенность в себе.

Со станции он добирался на автобусе до Краснознаменска. Вот и дома. Что-то изменилось в городе и в людях за два месяца его отсутствия. Всё стало каким-то обновленным. Он шагал с чемоданом в руке, в расписанной куртке. Было такое чувство, словно он вернулся с фронта. Около пивбара встретил одного из своих знакомых. Тот обрадовался встрече и сообщил новость, когда Саша спросил:

– Ну как тут Кондрашёв Иван?

– Да он женится.

– Как женится? Он же мне говорил, что жениться не будет, холостяком останется.

Эта новость его поразила, и он, не заходя домой, с чемоданом направился в дом к деду, где Иван жил на квартире. Он мыл полы и наводил порядок в квартире. Встретились улыбаясь, как всегда, с шутками.

– Ты что ж вытворяешь? Тебя на минуту нельзя оставить без присмотра. А говорил: «Я и женщины – это несовместимо». Что ж ты творишь, а я как же теперь?

Иван как бы оправдывался, чувствуя свою вину:

– Да вот, видишь ли, попалась хорошая девушка, неудобно бросать.

Саша не стал вникать в подробности, но раз друг считает, что надо, ему виднее:

– Ну что ж, надо отметить разлуку со свободой.

– Я не против, – полез Иван за деньгами.

– Нет, Иван, не обижайся, но сегодня я угощаю по такому случаю.

Саша сбегал в магазин и взял три бутылки вина, Иван приготовил закуску, и они долго просидели, говоря по душам, вспоминая прошлое, друзей, женщин. Говорили и о будущей жене. На улице потемнело, зажглись фонари. Они пошли купаться на Шушупу, на плотину, где было излюбленное место горожан. Стоял тихий тёплый вечер. Ни души. Парни разделись догола и полезли в воду, которая была как парное молоко. Поплавав, они, обнажённые, стояли, обсушиваясь на ласковом, нежном ветерке и мечтали. Одевшись, Саша проводил друга до дома и отправился к себе.

Дома он увидел наконец-то своего любимого отца. Они крепко обнялись и расцеловались. Вот единственная душа на свете, которая с нетерпением его ждала и думала о нём. Об отце Саша так сильно тосковал в стройотряде! Отец быстро накрыл на стол, и они вместе с Тамарой Васильевной и Игорем стали ужинать. Отметив встречу, они долго просидели на веранде в облаках дыма, обсуждая все проблемы и новости. Отец сказал:

– Ну, поесть у тебя есть что, а твои деньги – это твои, распоряжайся сам как хочешь.

Саша и не собирался их отдавать, но он был благодарен отцу. Саша вспомнил, как мать поливала отца грязью. Нет, Саша всегда знал, что отец у него – прекрасный человек, а не такой, как его представляла мать и тетя Света Шилкина. Он каждый раз открывал для себя отца, какой он в действительности. Он видел, как жизнь загнала отца в угол и как он мужественно держался, не теряя своих человеческих достоинств. Какой он выносливый, жилистый. Другие бы на его месте давно спились, застрелились или превратились в ничто. Но он хотел сделать из сына человека. Отец жил для людей, раздаривая радость окружающим. Он совсем не думал о себе. Получив от отца столько тепла и любви, Саша не мог теперь его предать и бросить.

Саша, как и договаривались, решил съездить в гости к Кате. По её приему он понял, что она опять отдалилась, – вела себя высокомерно. Он старался снести такое отношение к себе, понимая, в чём тут дело. Она опять решила «блеснуть» среди вновь поступивших, но вела себя аккуратно. Саша перетерпел этот прием, он как бы не заметил, в чём тут дело, но для себя отметил: здесь ему больше делать нечего. Пусть теперь рисуется перед кем хочет, но только без него. Хватит ей прощать. Пусть теперь сама отвечает за свои поступки. Он старался не думать об этом предательстве, уехал в Краснознаменск. До учёбы оставался ещё месяц.

Азер Гисмет

Азер Гисмет. Родился в Азербайджане в городе Сабирабаде. Тележурналист по профессии, член Союза писателей Азербайджана. В 2016 году получил первое место на республиканском конкурсе рассказов. По мотивам одного из его рассказов был снят короткометражный фильм.

Сотрудники итальянского посольства переполошились. Они смотрели на старика с удивлением, что-то между собой обсуждали, подходили к нему и с чувством глубокого уважения жали ему руку. От высшей степени радости и переполняющей их гордости были готовы обнюхать старика, как благоухающий цветок, и сплести ему венок на голову.

Все ждали чрезвычайного посла. Час назад его оповестили звонком. Он, в свою очередь, извинился перед организаторами большого мероприятия, в котором он сейчас участвовал в стране нынешнего проживания, и поторопился увидеть старика. Сотрудники ни на минуту не выпускали старика из поля зрения, своей манерой разговора как будто они ругались и, даже проносясь мимо с папками под мышками, не забывали одаривать его улыбками. Никого не удивило, что секретарь своими руками принёс ему кофе. Всех умилило ещё и то, что девушка, похожая на Софи Лорен, положила сахар в кофе старика сама. Длинноногие сотрудницы с любовью вбирали в легкие тяжелый запах, исходящий от старика, восторгались его выцветшими от курения усами, считая это признаком мужественности, не стеснялись выражать свою любовь к нему во взгляде.

От звука автомобильного сигнала у старика затряслись колени. Полицейские отворили ворота, и во двор въехали черные машины с флагами Италии на них. Несмотря на возраст, Чрезвычайный и Уполномоченный посол перешагивал лестницы через три ступеньки сразу. Сразу спросил про гостя и довольно улыбнулся, когда ему сообщили, что он ждёт посла и его даже угостили кофе.

Старик хоть и сморщил лицо от вкуса кофе, но похвалил его на своем языке ради приличия. Азербайджанец – переводчик посольства сидел рядом со стариком и уверял его, что не надо нервничать, что посол скоро явится и поговорит с ним. Ему нужно только не спеша отвечать на вопросы.

Переводчик не стал переводить то, что посол прошептал сотрудникам, войдя в зал с довольной улыбкой. Но, судя по тому, как сотрудники замолчали после этого шепота, это явно означало, что кое-какие моменты всё ещё были на стадии проверки.

Посол прошёл за стол, уставленный флагами Италии и Азербайджана, и поручил переводчику переводить всё точно. Молодой переводчик послушно кивнул и приготовился.

– Вы хотите жить в Италии. Сотрудники так сказали.

– Так и есть.

– Причина?

– Мечта детства.

– Мы поговорим об этом. Если всё, что вы сказали, окажется правдой, то вы не только сможете жить в Италии, а даже будете почётным гражданином этой страны. Я уверен, что итальянское государство примет именно такое решение. Потому что ваша находка – это святое. А мы умеем ценить всё святое. И моё письменное заверение сыграет в этом немалую роль. Расскажите, как вы нашли Адажио? То есть её нотные листы.

Старик не стал спрашивать разрешения покурить. Просто достал мятые сигареты из кармана своего мятого пиджака и зажег одну спичкой. Его кашель после первой затяжки заставил нескольких сотрудников покинуть комнату. Смесь запаха его давно не мытого тела и дешевых сигарет создавал совершенное отвращение. Дошедший же до ноздрей чрезвычайного посла дым от второй затяжки заставил того встать и открыть окно. Послышался хриплый голос старика. Он начал говорить:

– После самолетных ударов мы спустились в подвал. Но не нашли там ничего того, что искали, кроме обычных людей. Я имею в виду дезертиров. Но начали улыбаться, чтобы люди не испугались нас, подумав, что мы людоеды. Никогда не забуду, как женщина, сидевшая в дальнем углу, зажимала рукой рот своему грудному ребенку, которого она с утра поила только водой, – чтобы он не плакал и мы не разозлились, – ещё раз затянувшись, сказал шепотом «не нужно» длинноногой девушке, которая попыталась сменить пепельницу перед ним. По смеху, пробежавшему по залу, он понял, что неправильно выговорил слово «спасибо» на итальянском.

– Когда мы вышли наружу, дождливый ветер бил пожелтевшими листьями нам по лицу. Мы сели перед зданием и с удовольствием начали заворачивать табак в бумажки, готовя самокрутки. Было спокойно, да. В округе не было видно фрицев, которых можно взять в плен и отвезти в штаб.

У посла уже заканчивалось терпение. Он с трудом удерживал в легких шипение, которое могло вырваться из его груди с минуты на минуту. Он из последних сил пытался выказывать любовь во взгляде к этому старику в ответ на столь значимую находку, в поиске которого он сам участвовал, и утвердительно кивал головой, если даже не требовалось. Он лег на стол из орехового дерева своей могучей грудью и закрыл им чуть ли не половину поверхности. Рассказы старика удивляли сотрудников посольства, а осознание того, что перед ними сидит живая история, о встрече с которой они смогут рассказать своим детям и внукам, ещё больше заставляла их волноваться приятной истомой.

– Я не знал, что это за бумаги. Когда мы проходили реку Эльбу и увидели американского солдата в мокрой одежде, на шее которого прилипли эти бумаги, мы просто хотели их взять и закрутить в них сигареты. Но когда я подошёл и сорвал с его шеи эти бумаги, то увидел свечение на своих ладонях. Эти моменты были такие удивительные и волнительные!

Сотрудник, который занимался проверкой документов людей, собирающихся переезжать в Италию, забросил все свои дела и тоже пришёл слушать старика. Посол, почувствовав, что у старика разболелась голова после второй чашки кофе, попросил для него чаю. Пока длинноногая сотрудница ходила за чаем, слезливое настроение старика, рассказывающего мистические события, произошедшие перед Дрезденской галереей, передалось и послу. Тот встал с места и обнял себя за плечи:

– Не плачьте… мы понимаем ваши чувства.

Сотрудница посольства, которая вытерла его слезы салфеткой, тоже прослезилась от осознания прикосновения к живой легенде. Старик же почувствовав, что заставил присутствующих пройти очень тяжелые моменты возврата к прошлому, взял паузу на 10 секунд, положив голову на стол:

– Если бы я опоздал хоть на секунду, американский солдат бросил бы в огонь эти бумажки тоже, чтобы согреться. Моё удивление от рассмотрения листа передалось и ему. До сих пор вижу во сне и ощущаю на себе его дыхание, скользящее по моей шее, когда он пошёл за мной. Я такие строки видел ещё до войны, когда учительница из Баку приехала нам преподавать в село. Она мелом чертила такое же на доске. Я приложил бумажку к губам, вспомнив нежность рук и глубину взгляда той учительницы. Меня опьянил аромат бумаги, который вобрал в себя запах листвы и влагу дождя. Боже, как это было приятно! В этом немолодом возрасте я мечтаю, чтобы воспоминания тех лет ожили и предстали предо мной, вы понимаете?

Полицейские смягчились по отношению к людям, безостановочно стучащим по дверям посольства. Казалось, все прониклись историей. Околдованные историей сотрудники смотрели на старика, как на последнего апостола Иисуса Христа, крестились и уже представляли, как будут купать, мыть его, стричь ногти этому чудесному старцу, заботливо ерошить его волосы и дышать благоговейно его тяжелым дыханием. Даже рядовые полицейские, казалось, поняли всю серьезность ситуации, смотря, как сотрудники посольства мысленно танцуют под мелодии этого великого венецианского композитора и как их лица сияют, точно как те листы с нотами.

– Когда мы дошли до того здания, бомбардировку уже осуществили. Я посмотрел с укором на моих однополчан, которые смеялись над мужчинами в галстуках, светловолосыми женщинами, которые пытались вынести из здания какие-то полуобгоревшие вещи, и спрыгнул с танка на землю. Они убежали в подвал при виде нас. Ветер поднимал нотные листы из-под обломков здания и уносил их к веткам дерев со свежими почками, а оттуда уносил ещё дальше. Но я нашёл тот лист, который прилип к шее американского солдата.

Секретарь посольства вошёл в зал и застыл на минуту, заслушавшись старика, а потом, словно испугавшись чего-то, очнулся и подошёл к послу прошептать ему о приходе музыковеда. Известие о приходе музыковеда не помешало старику вытереть слезы краем салфетки. Женщина-музыковед вошла в зал с зонтом, сломанным от ветра, который она тут же раскрыла и поставила сушиться, чем успокоила уже расшатанные нервы посла. Старик не заметил, как такое непосредственное поведение музыковеда развеселило посла. Но сотрудников разгневало то, что женщина открыла свою сумку и начала показывать старику разные нотные листы. Этого старика нельзя было обидеть, сомневаться в нём. Он должен был выполнить свою миссию последнего апостола и уйти. О, пока он здесь, нужно приласкать каждый его волосок и дышать его ароматом.

– Тут шесть нотных листов. Какой из них вы нашли?

Старик расстроился от такого недоверия к себе. И без перевода поняв все слова, которые сотрудники сказали послу, от обиды он взял себя за голову и зарыдал. Один из сотрудников, не выдержав драмы момента, подошёл и обнял старика, желая утешить. Остальные последовали его примеру. И так они плакали… рыдали… Было в этом что-то предельно грустное.

– Господин посол, посмотрите на этого старца. Разве он может врать? Он принёс нам целый мир. Он обновил дух великого композитора, успокоил его душу. Разве можно так испытывать того, кто нашёл и вернул нам «Адажио»? Он ведь наша находка. Завещание истории нам на земле.

Но, не увидев и искры доброты в суровых глазах музыковеда, которая очерствела за годы жизни без мужа, замолчали. Замолчали, не переставая молиться. И вдруг, открыв свои затуманенные от слез глаза, старик протянул руку и пальцем указал на один из листов – «этот». Трепет людей, которые верили и молились, передался даже самому чёрствому человеку в зале. «Он был прав!» Эта фраза женщины-музыковеда на итальянском языке, почти криком, вырвала у всех такие громкие аплодисменты, которые вырвались наружу из открытого окна и норовили откликнуться в сердцах каждого гражданина, кто шёл по улице, торопился на работу, жил, грустил, молился ради толики счастья. Но не смог. Потому что женщина-музыковед в ту же минуту протянула старику карандаш и попросила его нарисовать примерные формы здания Дрезденской галереи. Намерение старика в ту же минуту встать и уйти от нанесённого оскорбления ранило душу даже послу. Сотрудники попытались его остановить, они не выдержали бы такого разочаровавшего ухода этого прекрасного человека. Посол, который пропустил звонок от Министерства Внутренних Дел своей страны, взял старика под руку и опять усадил на прежнее место. Старик закрыл глаза на минуту а потом, как будто очнувшись, прочертил на бумаге контуры той несчастной галереи, в которой были уничтожены нотные листы, над которыми великий венецианский композитор корпел, не спал ночами. Нарисовав картину, он сломал карандаш меж пальцами, приговаривая: «Я вижу это здание ночами во сне… это горящее здание… эти летающие листочки…» – и ещё громче зарыдал. Не выдерживающие ранящего перевода молодого человека, сотрудницы попросили посла не мучить больше старика, это могло бы плохо отразиться на его здоровье. А посол ждал решения музыковеда, не отнимая руку от трубки телефона. После её положительного ответа он сам намеревался позвонить в посольство своей страны и попросить подготовить все документы для переезда этого человека в Италию в качестве почетного гражданина. В один и тот же момент старик услышал название «Remo Cadzotto» из уст музыковеда, и в ту же минуту он испытал стыд за смрадный запах, исходящий от себя. На этот раз радостный возглас посла заставил всех в зале с криками одобрения обнять старика, окружить его, и эти звуки счастья откликнулись в сердцах каждого гражданина, кто шёл по улице, торопился на работу, жил, грустил, молился ради толики счастья. Они светились. Они окрылились.

И даже совет музыковеда «берегите его… он живая история», брошенный уходя, затерялся в радости толпы.

Они проводили старца до дверей, обещая снова его пригласить. Тех, кто не смог увидеть собственными глазами это историческое событие, удивляло, что все идут в этот момент за послом. Никто не забудет его хриплый ответ на произнесенное на итальянском «до свидания». Звучащее из телефона одного из новых сотрудников посольства «Адажио» тоже оставило незабываемый след в этой истории. Старик закрыл глаза и послушал музыку. И в этой созданной тишине, дабы не мешать этим светлым чувствам, все увидели то, что увидел старик: нотные листы, которые рвал из-под обломков здания ветер, людей, которые в страхе бежали в подвал, солдата, мёрзшего в мокрых одеждах, едкий дым самокруток и свечение из ладоней…

Выйдя из здания посольства, старик глубоко вдохнул. Сел на автобус и вышел на остановке, где его ждал другой мужчина. Они сели рядом на скамье и помолчали. Будто после многолетнего молчания мужчина заговорил.

– Ты полностью выучил текст, который я тебе давал? – почти прошептал мужчина, оперев грудь, полную медалей, на деревянную трость.

– Я промучился два месяца. Хорошо, что не спросили, воевал ли я. Больше всего я боялся этого вопроса. А почему ты сам не пошёл?

– Будет лучше, если я останусь здесь.

– Я благодарен тебе. Прощай.

Марвика

Марвика родилась в Москве, на Арбате, с 1996 года в эмиграции – Чехия, Болгария, США. Педагог (математика), ученый-пчеловод, хиропрактик. Поэзия, проза, литература о детях и для детей. Благодатный источник вдохновения творчества Марвики – шесть ее дочерей.

Солнышко пригрело, и белые зимние мухи тают на лету Нянечка МарьИванна лупит веником Ваську, трехлетнего сорванца из младшей детдомовской группы:

– Не смей котят мучить! Не смей! Паразит такой!

Васька ещё не может толком говорить. Он заливается слезами и кричит:

– Мама, мама!

МарьИванна злорадно подхватывает:

– Мама! Где она, твоя мама? Нету её, мамы твоей! У-у-у, гад такой! Бедного котёночка за хвост таскал! Бедному котёночку больно сделал! Ты что ж, не понимаешь? А раз не понимаешь, вот тебе, вот тебе!

И она снова принялась охаживать Ваську мокрым веником по ногам.

Маленький рыжий котёночек Дёма смотрел-смотрел на своего обидчика – и как прыгнет на МарьИванну. Но не потому, что ему стало жалко Ваську, а потому что веник ему очень приглянулся. Вот он и вцепился в веник всеми когтями, а заодно и в руку МарьИванны.

МарьИванна как отшвырнёт веник с Дёмой да как закричит во всё горло, зажимая расцарапанную руку:

– Ах ты, гад такой! Да вы оба гады! Сговорились против меня! Вот я сейчас только йодом руку помажу – и вы у меня попляшете, я вам покажу кузькину мать.

И МарьИванна бежит в медкабинет к аптечке.

Васька сквозь слёзы смотрит на Дёму и шмыгает носом. Он удивлён, что котенок его защитил. А Дёма смотрит на Ваську. Он уже забыл, как Васька его за хвост крутил.

Но Васька, хоть и не говорит, но парень смышлёный и догадывается, что скоро МарьИванна вернётся. И тут уж им обоим не сдобровать.

Вот почему он засовывает Дёму за пазуху и вылезает с ним в окно.

Рядом с окном – пожарная лестница, и Васька быстро карабкается по ней. Всё выше и выше. Дёме хорошо у Васьки за пазухой, тепло и как-то очень уютно. Вот уже и крыша. А на ней горы снега, искрящегося голубизной, в розовых бликах сильно пригревшего солнца. На вершине самого большого, слежавшегося за зиму, сугроба Васька роет ход. А Дёма прыгает вокруг, купаясь в белоснежных фонтанах снега, летящего из-под Вась-киных рук. Быстрее-быстрее, торопится Васька сделать себе укрытие. Снег колкий, с вмерзшими льдинками, и, хотя руки все в ранках и от холода гудят, Васька, спустившись в берлогу, счастлив. В сугробе тепло, и Дёма на груди тёплым мурчащим комочком ласкает Васю. Вася слушает эту песенку, как колыбельную, гладит Дёму, целует в нос и говорит ему:

– Ма-ма.

София, 2014