Текст книги "Песнь серебра, пламя, подобное ночи"

– Стоит ли мне напомнить, – продолжила Госпожа Мэн, – что случается с певичками, которые чувствуют себя здесь слишком комфортно?

Когти кололи, но Лань знала, что Госпожа не станет пускать кровь – не в ночь величайшего представления.

Лань опустила глаза:

– Нет, Госпожа. Это больше не повторится.

Внезапно женщина подняла руку, как будто хотела дать девушке пощечину. Лань вздрогнула, закрыв глаза, но в следующее мгновение ей в щеку уперлись острые когти. Госпожа Мэн никогда не била своих певичек так, чтобы можно было легко заметить отметины.

– Сегодня вечером я жду от тебя лучшего выступления, – протянула она, проведя пальцем по щеке Лань. Она осторожно прикоснулась к пятну на лице девушки и поправила слой пудры. – Вот так. Теперь ты выглядишь идеально, как куколка. Ни один мужчина, посмотрев на тебя, не заметит твой лисий характер.

Удивительно, как Госпожа могла произнести комплимент так, чтобы он напоминал угрозу. Она повернулась и исчезла в дверях, оставляя за собой облако благоухающего розами ужаса.

Где-то наверху раздался удар гонга. Девушки начали выстраиваться у двери, шаркая по деревянному полу шелковыми тапочками и расправляя ткань своих костюмов.

Лань бросила последний взгляд на свое отражение. Как всегда, она была в белом шелковом ципао, слишком простом по сравнению с роскошными платьями других девушек, но именно это ей и нравилось. В неспокойные времена лучше оставаться незаметной, как голубь, чем выделяться, как павлин. Она была ведущей и единственной певицей, вечно играющей роль рассказчицы. Десять циклов назад Госпожа посмотрела на ее тощую фигурку и заявила, что не станет тратить ткань на «лисицу с обочины».

Но у Лань было кое-что, чем не могли похвастаться другие девушки: голос чище самого прекрасного нефрита. Даже в детстве, когда она пела из-за ширм, ее голос, казалось, гипнотизировал посетителей. Вскоре выступления в чайном домике «Роза» привлекли внимание элантайских генералов, и бизнес Госпожи Мэн начал процветать. Когда же губы и грудь Лань округлились, Госпожа заметила, что она выросла не такой уж уродливой: стройная беспризорница со скорее резкими, чем красивыми чертами лица. Тем не менее она стала еще одной куклой, которую можно было добавить в коллекцию.

Лань поспешила встать в конец шеренги, когда при втором ударе гонга девушки начали подниматься наверх. За ширмой из вишневого дерева, которая вела на кухню и в спальни, Лань уже могла слышать гул голосов собравшихся. Насыщенное шоу, подходящее для кануна Двенадцатого цикла правления Элантии.

Прозвучал третий гонг, и раздался пронзительный голос Госпожи Мэн:

– Мои достопочтенные покровители, я благодарю вас за то, что в этот особенный вечер вы удостоили мой чайный домик своим присутствием. Обещаю, сегодняшнее представление вы не забудете никогда. Сегодня, в честь Двенадцатого цикла элантийского сияния, я представляю вам «Балладу о Последнем царстве». Пожалуйста, поприветствуйте наших любимых певиц!

Через щель складывающейся ширмы Лань наблюдала за тем, как на сцене, в вихре паутинки и газа кружились девушки. Каждый наряд, сшитый так, чтобы прийтись по вкусу элантийцам, представлял собой существо из древних преданий Хин.

В балладе присутствовали четыре Бога-Демона, зеленый змей в мерцающих изумрудах и нефритах, разноцветный ци’линь с повязкой из оленьих рогов, лунный кролик в мягком меховом одеянии и многие другие. Ин, как всегда, облаченная в красивый наряд, в котором сочетались розовый цвет и цвет фуксии, играла волшебный цветок лотоса.

– Рассказчик!

Лань поняла намек и скользнула на сцену. Она проплыла в самый центр и оглядела собравшихся сегодня вечером посетителей. Череда бледных лиц с волосами от пшеничного до медно-каштанового, элантийские военные, одетые в белые ливреи, сверкающие серебряными воротничками и манжетами.

Лань, уперев руки в бедра и покачивая головой, присела в реверансе. И тут она заметила посетителя, одиноко сидевшего за столиком в первом ряду.

Лань удивилась – этот мужчина был хином. Поскольку с первого ряда было идеально видно сцену, расположенные там столики стоили недешево и обычно предназначались для высокопоставленных элантийских генералов. С видом человека, наделенного властью и привыкшего к особенному обращению, парень откинулся на спинку кресла из розового дерева, небрежно подперев подбородок рукой в черной перчатке.

Он был самым красивым парнем, которого Лань когда-либо видела. Коротко подстриженные спутанные волосы цвета ночи ниспадали на тонкое, точеное лицо, будто чернила, нанесенные на фарфор. Глаза того же оттенка, что и дым, обрамленные прямыми, слегка нахмуренными черными бровями… Портрет завершал беззаботный изгиб рта, уголки которого от скуки были слегка опущены вниз. Он был одет как элантийский торговец или, возможно, судебный чиновник в штатском: гладкая белая рубашка, черный плащ и брюки. Никаких ярких цветов.

«Придворный пес, – подумала Лань. – Хин, ставший предателем, чтобы работать на правительство Элантии». Ее желудок сделал небольшое сальто.

Мужчина смотрел прямо на нее.

Когда девушка выпрямилась и направилась к своему месту на краю сцены, она изо всех сил старалась унять учащенное сердцебиение. С каждым шагом Лань чувствовала, как взгляд незнакомца следует за ней. И этот взгляд… в нем не отражалось ни голода, ни подлости, как у элантийских солдат, что смотрели на певичек, будто те были куском мяса. Вместо этого в его глазах было что-то… оценивающее.

Лань переключила свое внимание на других девушек, которые уже собрались на краю сцены: Вэнь с поднесенной к губам бамбуковой трубкой; Нин с пятиструнной цитрой на коленях; и Жуй с грушевидной лютней, прислоненной к плечу.

Как только прозвучала первая нота, весь остальной мир – запахи чая, яркие букеты пионов на столах, мерцающие ширмы из золота и бамбука на стенах, ерзающие на своих местах посетители, – померк.

Лань запела.

Мелодия, плавно вытекающая из нее, словно во сне, казалась теплой на губах. Комната вокруг нее исчезла, ее сменило яркое и четкое изображение. Сегодня вечером она видела сумеречное небо, напоминающее мандарин солнце, задержавшееся на краю света. Его сияние освещало лес, полный золотистых лиственниц. Женщина прислонилась к арке лунных врат. Ее пальцы танцевали над струнами деревянной лютни, и в воздухе разливалась песня.

Мама.

Каждый раз, когда Лань пела, ей казалось, что ее мать снова жива. Эхо ее души шевелилось в сердце девушки, направляя ее.

«Баллада о Последнем царстве» повествовала о четырех Богах-Демонах, которые упали с неба в мир смертных. Там, с помощью своих великих и ужасных сил, они стали правителями, которым поклонялись и которых боялись хины… и, как говорилось, однажды они одолжили свою силу великим воинам, чтобы изменить течение судьбы.

Почти сто циклов назад Боги-Демоны исчезли. Сама же баллада была написана древними поэтами-шаманами около тысячи циклов назад. Разрозненные стихи, традиционный стиль прозы, были прекрасны на языке хинов настолько, что, по мнению Лань, звучали сносно даже после перевода на элантийский.

 
Давным-давно Небеса раскололись
Их осколки, подобно слезинкам, упали на землю
Частичка солнца восстала Алым Фениксом
Кусочек луны превратился в Серебряного Дракона
Осколок звезд обратился Лазурным Тигром
Обломок ночи стал Черной Черепахой
 

Так начиналась печальная народная сказка о павшей земле, что покинули боги. Элантийцы знали эту историю. В их глазах она служила прекрасным напоминанием о том, что именно они решили судьбу Последнего царства.

Певицы кружились на сцене, сливаясь с вихрем шелков и сверкающих в свете фонарей драгоценностей, сплетая историю своей земли, своего народа.

Лань открыла глаза, только когда последняя нота баллады растаяла как снег. Мягкий красный свет фонарей погрузил чайный домик в приглушенную тишину. Посетители замерли, как статуи, и не шевелились, даже когда девушки присели, выполнив последнее движение своего танца.

Лань облизнула губы, позволив тишине растянуться еще на несколько мгновений, прежде чем присесть в реверансе.

А потом произошло нечто чрезвычайно странное.

Из тишины послышались резкие, безошибочно узнаваемые хлопки.

Точно так же, как хозяин не хлопал своей собаке, исполняющей команды, жители Элантии никогда не хлопали выступлениям в чайном домике. Среди посетителей поднялся ропот, когда они посмотрели на источник шума. Певички зашевелились, слащавые улыбки на их лицах сменились удивлением.

В первом ряду стоял мужчина, снова и снова медленно хлопающий в ладоши.

Лань посмотрела на него. Их взгляды встретились, и кровь застыла в жилах девушки. Зеленые, напоминающие о лете глаза, лицо с кожей цвета мрамора, улыбка, которая по мере того как менялось выражение ее лица, становилась только шире.

Это был элантийский солдат, которого Лань видела в лавке старика Вэя.

– Браво! – крикнул мужчина. Из его уст это звучало как насмешка. – Я возьму одну из них на ночь, Госпожа!

Двое пришедших с ним солдат вынудили мужчину сесть на место. Среди элантийских посетителей раздался взрыв хохота, и они снова повернулись лицом к сцене. Сделай что-то подобное хин, его бы обезглавили за такую дерзость, но пьяный дебош элантийского солдата в праздничную ночь только поднял всем настроение.

Пульс Лань участился. Девушка слышала, как Ангел звал ее, когда она последовала за другими певицами со сцены. Лань точно знала – он и не думал шутить. Паника затуманила ее разум, мир стал приглушенным, а разговор девушек звучал как будто бы издалека.

На кухнях царило оживление, певички брали подготовленные для них подносы с чаем и закусками, которые следовало отнести клиентам. Лань, едва осознавая, что делает, насыпала на свой поднос семечки и сушеные красные финики. Кухня вокруг внезапно сменились магазином старика Вэя. Полки и шкафы удерживали ее на месте, она чувствовала прикосновение твердых пальцев на коже. Взгляд зеленых, словно трава, глаз, блуждающий по ее телу, будто она принадлежала ему. Горячее дыхание, что обдало щеки, когда солдат приблизил к ней свое высеченное из мрамора лицо.

«Не переживай, мой маленький цветочек. Я не отпущу тебя так легко».

Тошнота подкатила к горлу, когда она подумала о том, как совсем недавно обсуждала с Ин комнату цветков персика. Солдаты, как известно, не были богаты, так что контракт певицы вряд ли оказался бы им по карману.

Они, разве что, могли позволить себе одну ночь.

А значит…

У Лань так сильно задрожали руки, что она выронила нож для масла.

– Лань! С тобой все в порядке? – Она едва могла говорить, когда Ин наклонилась, чтобы поднять упавший нож. При одном взгляде на лицо подруги улыбка Ин померкла. – Лань?

Лань посмотрела Ин прямо в лицо. Неужели еще совсем недавно они дразнили друг друга по поводу женихов и будущего?

Теперь Лань видела в своем будущем только прикосновение бледных пальцев к ее запястьям и блеск зеленых глаз так близко от ее лица.

«Помоги мне», – хотела сказать она, но слова отказывались срываться с губ. Даже попроси она, что Ин могла сделать? Сердце ее подруги было мягким и хрупким как пион. Сказать Ин, что Лань, возможно, находится в шаге от того, чтобы быть проданной как скот, после чего ее, скорее всего, выбросят на улицу, значило разбить ей сердце.

Мама говорила Лань, что, став взрослой, она будет защищать тех, кто в ней нуждается.

Лань заставила себя улыбнуться.

– Я в порядке. – На вкус слова были как разбитый фарфор.

Ин задержала взгляд на лице Лань еще на мгновение и приоткрыла рот, так что следующие несколько секунд Лань пыталась предугадать, что скажет ее подруга.

В этот момент из-за шкафа выскочил повар Ли.

– О чем вы двое здесь болтаете? – требовательно спросил он, выкладывая пирожные с семенами лотоса на поднос. – Это один из самых оживленных вечеров, так что вам нужно обслуживать посетителей. Давайте же, выметайтесь! Вон!

Ин схватила свой поднос, бросила на Лань беспомощный взгляд и бросилась прочь.

Поднос в руках Лань будто бы налился свинцом. Когда она вышла в парадную часть чайного домика, до нее донеслись звуки разговоров, смеха и звяканья тарелок. Слабый свет фонарей, казалось, покрыл комнату кровавым туманом.

Ясное осознание, словно лезвие, прервало вереницу мыслей Лань. Если после сегодняшнего вечера ее выставят вон, то с таким же успехом она могла бы сбежать прямо сейчас. Зачем ждать, пока элантийский солдат наиграется с ней? Зачем ждать, пока Госпожа Мэн побьет ее и выбросит в какую-нибудь канаву, как лисицу с обочины, за которую и принимала ее с самого начала?

Сердце Лань заколотилось, когда она осознала, какой выбор намерена сделать. Однажды она уже сбегала, когда ее дом был завоеван, а мир развалился на части. Тогда она выжила.

Значит, могла бы выжить еще раз.

Чайный домик, его запахи, шум, окружающая обстановка, казалось, снова стали осязаемыми вокруг нее. Лань видела, как другие певички петляли между дорогими лакированными столами. Она заметила Ин. Та скромно стояла в стороне, пока группа элантийских аристократов в плащах и со сверкающими драгоценными камнями на пальцах громко над чем-то смеялась. Ее подруга неуверенно топталась на месте. Когда она попыталась подать чай одному из мужчин, тот обвил рукой ее талию.

Лань почувствовала ком в горле. Несправедливо… Несправедливо, что последний раз она вынуждена видеть Ин, которую любила, с которой провела большую часть своей жизни, именно такой. Возможно, они никогда больше друг друга не увидят, а последними их словами станут… что они вообще там друг другу сказали?

– Пусть четыре бога хранят тебя, – прошептала Лань. Отвернувшись от единственного человека, которого она считала своей семьей, Лань не могла ничего еде-лать, кроме как молиться о том, что где-то боги все же существовали и могли присмотреть за Ин.

Девушка начала пробираться к дверям, улыбаясь посетителям и уворачиваясь от их шаловливых рук.

«Успокойся», – мысленно приказала она себе. Через десять секунд все закончится. А может, и раньше.

Она уже видела двери чайного домика, через которые проглядывала черная, как чаша свежемолотых чернил, ночь. Надежда билась в такт ее сердца – надежда, страх и прилив адреналина от осознания того, что впервые за долгое время она сама сделала выбор.

В этот момент Лань заметила две фигуры, стоящие перед плетеными ширмами.

Лицо Госпожи Мэн украшала ее самая очаровательная улыбка, демонстрировавшая все жемчужные зубы, что имелись у нее во рту. Зубы, оплаченные кровью, потом и слезами работающих на нее девушек. Хозяйка чайного домика рассмеялась, и эти зубы сверкнули так, что Лань захотела их вырвать.

Напротив Госпожи, улыбаясь, как хищник, сидел элантийский Ангел с зелеными глазами. Доннарон. Даже несмотря на царящую между ними беседу, его ядовитые глаза, как щелчок змеиного языка, переместились на нее.

Солдат выпрямился. Поднял руку и указал.

Прямо на нее.

План Лань трещал по швам.

Паника захлестнула девушку. Она резко отвернулась. В ушах зажужжало, а зрение затуманилось. Она не осознавала, что делает и куда направляется, только бы оказаться подальше от Доннарона.

Перед самым столкновением Лань только успела заметить, что врезалась в кого-то высокого и темноволосого.

4

Мир твоей душе,

Надеюсь, ты найдешь Путь домой.

Из погребальных обрядов Хин

– Прошу прощения. – Чья-то рука в черной перчатке метнулась к ее талии, чтобы поддержать, другая ухватилась за край подноса, прежде чем тот опрокинулся и содержимое с грохотом посыпалось на пол. – Я не хотел вас напугать.

Некто, с голосом, прекрасным и глубоким, как бархатная полночь, говорил с ней на почти идеальном элантийском.

Лань моргнула, когда ее поставили на ноги, а поднос снова оказался в ее руках. Спаситель девушки поспешно, словно убывающая тень, отступил, и именно тогда она увидела его лицо.

Перед ней предстал тот самый парень, которого она заметила раньше. Тот, что смотрел на нее. Незнакомец, выглядевший совершенно неуместно среди сверкающих лакированных панелей и красных ширм, украшавших стены чайного домика, учтиво стоял в двух шагах от нее.

Оказавшись так близко, Лань поняла, что парень с гладкой кожей и черными волосами достаточно молод. Возможно, всего на цикл или два старше ее. Он был настолько красив, что казалось, будто бы он сошел с картины.

– Я… – она оглянулась, слишком взволнованная, чтобы заботиться о правилах приличия. Госпожа Мэн смеялась, откинув голову назад. Она потерла пальцами воздух – знак, который, как Лань научилась распознавать, обозначал обсуждение цены. У нее в запасе оставалось не больше нескольких минут. – Извините, я… простите меня…

– Одну минуту. Прошу вас. – Легким движением он поймал ее правое запястье, совсем не сжимая и очерчивая что-то, напоминающее вопросительный знак. Ничего общего с хваткой элантийского солдата. – Я хотел бы с вами поговорить.

В любом другом случае она была бы польщена: никому из элантийцев даже в голову не пришло бы просить девушку из племени хин поговорить с ними. Обычно они просто приказывали. И ждали, что им подчинятся.

Судьба послала этого парня к ней именно в ту ночь, когда ее жизни суждено было измениться.

– Извините, – сказала Лань, – но я как раз собиралась…

И тогда хин сунул руку в складки своего плаща и вытащил порванный, пыльный и очень знакомый кусок пергамента.

Остальной мир исчез, когда Лань разглядела Богов-Демонов в углах свитка и верхнюю часть изогнутого иероглифа, который она изучала всего несколько перезвонов назад. Девушка моргнула, затем посмотрела на своего собеседника. Теперь она была полностью сосредоточена на нем.

Выражение его лица было внимательным, бесстрастным, но глаза… Они, казалось, проникали в ее разум, постепенно разгадывая каждую из хранящихся там мыслей. Несмотря на это, в этих глазах читался намек на удивление, смешанный со смущением, словно он обнаружил в ней что-то неожиданное.

– Что вам известно об этом свитке?

У нее не было ни времени, ни терпения для любезностей и словесных игр.

– Откуда он у вас?

Парень все еще наблюдал за ней вызывающими тревогу глазами. В ответ Лань почувствовала, как что-то шевельнулось у нее в животе, что-то глубокое и древнее… За этим последовало внезапное покалывание на левом запястье, прямо там, где был ее шрам.

– Кто вы? – спросил он. Его вопрос был слишком общим и таким неожиданным, что Лань почувствовала, как из ее горла вырывается испуганный смех. Она взглянула на дверь. Госпожа Мэн все еще вела беседу с солдатом, но смотрела прямо на Лань. Ее алые губы изогнулись в улыбке, но глаза оставались холодными, когда она подняла руку и поманила ее острым золотым когтем.

Подойди.

Лань снова повернулась к хину, ее мозг лихорадочно работал. Новый план сформировался в долю секунды.

– Я могу рассказать вам все, что знаю, – сказала она сладким, заискивающим голосом. – Вам только нужно сказать Госпоже, что сегодняшний вечер вы хотели бы провести в моей компании.

На щеках парня выступил румянец. Он слегка прищурился, будто в чем-то подозревая девушку.

– Я не намерен совершать столь предосудительный поступок, – сказал хин.

Его слова едва ли задели Лань.

– Пожалуйста, господин.

– Господин? – Он приподнял бровь.

– Гэгэ. Старший брат. – Лань изобразила свою самую слащавую улыбку. – У вас же есть деньги. Вы могли бы выкупить мой контракт. Обещаю рассказать вам все, что знаю об этом свитке. – Не то чтобы она много знала, но Лань, очевидно, не собиралась в этом признаваться.

Резкое выражение лица хина немного смягчилось. Он открыл рот, и на мгновение Лань подумала, что он готов согласиться, когда незнакомец произнес:

– Прошу прощения, но для такого у меня недостаточно средств. – Он постучал пальцем по свитку. – Будьте добры, расскажите мне, какие дела связывали вас с Вэем.

– Со стариной Вэем? – Его имя сорвалось с ее губ. – Я… я просто была с ним знакома.

Она снова посмотрела на дверь. Улыбка Госпожи Мэн исчезла; теперь, когда в ее изящных жестах была заметна агрессия, взгляд хозяйки чайного домика был достаточно острым, чтобы о него порезаться.

Незнакомец наблюдал за Лань.

– Я должен был встретиться с Вэем, – сказал он наконец, и посреди растущей паники Лань внезапно кое-что вспомнила.

«Думаю, в следующий раз мне удастся найти для тебя что-нибудь действительно стоящее, – сказал ей по секрету старина Вэй, ухмыляясь беззубым ртом. – Мой источник познакомил меня с одним придворным. Он ищет на рынке…»

Это… был тот самый придворный пес, о котором говорил старик Вэй?

Следующие слова незнакомца поразили Лань как удар под дых.

– Он мертв.

Она резко выдохнула, как если бы ее действительно ударили.

– Он… – она не могла заставить себя произнести это.

– Его магазин был разграблен. Большая часть того, что оставалось внутри, уничтожена. К тому времени, как я туда добрался, он был уже мертв. – Взгляд парня был острым как лезвие. – Если вы как-то вовлечены в случившееся, лучше скажите сразу. Я все равно докопаюсь до сути.

Она едва слышала его. Разум Лань все еще крутился вокруг того факта, что старина Вэй был… был…

Тут она вспомнила про серебряную ложку, и все стало ясно. Белые Ангелы, которые вошли в лавку старика Вэя. Ложка была единственной вещью, которая могла бы привлечь их внимание. В эти неспокойные дни каждому хину было известно, к каким последствиям может привести владение любым значительным количеством металла – особенно таким драгоценным, как серебро.

Старина Вэй. Лань закрыла глаза, ее горло сжалось до такой степени, что она едва могла дышать. Он умер, потому что… потому что она думала, что, подарив дурацкую серебряную ложку, решит часть его проблем. Оплатит достаточное количество женьшеня, чтобы вылечить его кашель.

Придворный пес наклонился, пригвоздив ее к месту пристальным взглядом.

– Если вам что-то известно, я бы посоветовал сказать мне об этом прямо сейчас.

С другого конца комнаты к ним направлялась Госпожа Мэн.

Она скользила между столами, как надвигающийся шторм, в развевающихся складках ее прекрасного шелкового ципао колыхался гнев. Оставшийся у плетеных ширм Доннарон поймал взгляд Лань, подмигнул ей и сделал медленный непристойный жест.

Девушка снова повернулась к придворному псу. Если этот человек работал на элантийцев, признаться в том, что она находилась со стариком Вэем в одном месте, значило приблизиться к петле. Они могли узнать, что изначально серебряная ложка принадлежала ей. Хуже того, они могли узнать, что она искала свиток.

Сглотнув, Лань встретилась с парнем взглядом… Несмотря на то что девушка почти не знала этого человека, у нее возникло странное, инстинктивное чувство, что он здесь не для того, чтобы причинить ей боль.

«Помоги мне», – хотела она взмолиться.

Лань уже открыла рот.

– Вот ты где, моя маленькая певица, – прозвучал у нее над ухом голос Госпожи Мэн, и внезапно плечи Лань оказались зажаты в тиски. Госпожа встала рядом с Лань и пробежала по телу придворного пса взглядом, предназначенным определить, достоин ли он ее внимания или нет. Очевидно, увиденное пришлось Госпоже Мэн по вкусу. – Боже, Лань, да ты сегодня нарасхват! Надеюсь, она скрашивает ваш досуг, господин?

Что-то похожее на отвращение промелькнуло на лице придворного пса, но исчезло через мгновение, когда он склонил перед Госпожой Мэн голову. Свиток исчез.

– Общаться с ней одно удовольствие, Госпожа.

– Замечательно. – Госпожа резко повернула Лань к себе, ее глаза блестели от новой возможности получить прибыль. – У меня для тебя отличные новости, моя дорогая. Идем, идем же.

Не дожидаясь ответа Лань, она, впившись ногтями в девушку, потянула ее прочь.

Лань оглянулась.

Придворный пес стоял как вкопанный, просто смотря на нее. Их глаза встретились, и девушка почувствовала, как между ними что-то промелькнуло. Мужчина нахмурился, приоткрыл рот. Непроизнесенные слова увеличивали разделяющее их пространство.

И в конце концов придворный пес просто отвернулся.

Лань молча отвела взгляд. Было опасно устраивать сцену перед всеми этими элантийцами, которые могли заявить, что она испортила им праздник, и приказать убить ее за предательство Элантийской империи. Так что Лань позволила Госпоже проводить ее до лестничного пролета второго этажа.

Здесь было тихо и пусто.

Она подождала, пока они не свернули в коридор, а затем вырвалась из хватки хозяйки чайного домика. Предметы на ее подносе со звоном заскользили.

Лань подняла взгляд на Госпожу и перевела дыхание.

– Я не пойду.

Госпожа Мэн больше не улыбалась.

– Что ты сказала?

Лань еще никогда не слышала, чтобы ее голос был таким мягким.

– Я сказала, что не…

БАМ.

Мир на мгновение померк, сосредоточившись в обжигающей полосе жара, пробежавшей по ее щеке. Лань пошатнулась, едва сумев сохранить равновесие. Ее лицо покалывало; она почувствовала, как теплая струйка стекает по подбородку, во рту появился привкус меди.

Госпожа схватила ее за подбородок так крепко, что стало больно.

– Думаешь, что у тебя есть выбор? – зашипела она. От приторного аромата ее духов с розами у Лань перехватило горло. – Ангел купил твой контракт на эту ночь. Теперь ты принадлежишь ему. Если скажет встать на колени, встанешь. Если скажет ползти, поползешь. Поняла?

Лань едва осознавала происходящее, когда Госпожа открыла пару деревянных дверей и втолкнула ее в комнату. Хозяйка чайного домика достала шелковый носовой платок и вытерла кровь с лица девушки.

– Вот так, – пробормотала она, выпрямляясь и проводя холодным пальцем по подбородку Лань. – Не могу допустить, чтобы ты выглядела как сломанная кукла. Подожди здесь, пока я приведу его. А если попытаешься что-нибудь учинить… Что ж, – холодно ухмыльнулась мадам. – Я позволю Ангелу решать, что с этим делать.

Она выхватила из рук Лань поднос, поставила его на маленький чайный столик у стены и вышла. Деревянные двери со стуком захлопнулись, оставив Лань запертой внутри.

За многие годы работы в чайном домике она заходила в комнаты на верхних этажах только для уборки. Лань хорошо помнила гладкие полы из сандалового дерева, украшающие стены лакированные панели с изображением цветущих деревьев. Розовые лепестки, дождем сыпавшиеся на сидевших у озера влюбленных.

Лань ненавидела полировать эти панели, обводить гравировку, каждое углубление проклятых лепестков.

Вспышка света возле двери привлекла ее внимание. То был поднос, который Госпожа Мэн поставила на маленький круглый столик. Чай уже остыл, но Лань смотрела не на чайник.

На краю подноса, рядом с тарелкой с булочками, лежал стеклянный нож для масла, о который она совсем недавно едва не порезала руку. Этот нож Ин подняла и положила обратно на поднос. Он подмигнул ей в свете слабо горящего алхимического фонаря.

В коридоре послышались шаги: медленные и тяжелые, с глухим стуком, который являлся фирменным знаком толстых кожаных сапог элантийского производства.

Лань не задумываясь пересекла комнату. Нож в ее руке был холодным и гладким, способным разрезать только масло и что-то настолько же мягкое, но это не имело значения. Такой нож лучше, чем вообще никакого.

Взгляд Лань метался по комнате, оценивая каждый ее уголок – алый диванчик для двоих, столик с алтарем, запертые стеклянные окна, смотрящие на черную, непроглядную ночь.

В конце концов девушка, спрятав нож в рукаве, остановилась в центре комнаты. Что бы ни ждало ее, она встретится с этим лицом к лицу.

Шаги замерли прямо за деревянными дверями, прежде чем кто-то раздвинул их в стороны. На пороге стоял ухмыляющийся солдат. Он снял громоздкие металлические доспехи, в которых Лань видела его раньше, и теперь был облачен в серебряный дублет, отделанный тонкой синей строчкой, которая завершалась изображенной на груди и спине эмблемой из короны и крыльев.

В элантийских церквях и местах поклонения Ангелы изображались добрыми и непорочными. Согласно историям элантийских проповедников, они должны были спасать бедных и побеждать зло. Лань попыталась представить себе далекую, раскинувшуюся за морем небесного сияния Элантийскую империю.

«Если бы ангелы действительно существовали, – подумала девушка, – пришли бы они в ужас от того, что человек, прикрываясь их именем, смог так сильно исказить их образ, превратив их красоту во что-то столь жестокое и порочное? Или красота ангелов изначально была порождена жестокостью?»

– Ну, моя дорогая, – сказал Доннарон, заискивающие элантийские слова соскальзывали с его языка. – Я ведь обещал, что найду тебя, помнишь?

Сердце Лань билось подобно птице, запертой в клетке. Ладонь, сжимающая нож для масла, стала скользкой.

– Доннарон Джей Тарли, – продолжил солдат с притворным поклоном. – Генерал Доннарон Джей Тарли. Должен сказать, я по достоинству оценил то, что за тобой пришлось побегать. Мне не нравятся женщины, которых легко получить.

– Держу пари, тебе также не нравятся женщины, которые говорят «нет». – Слова, плавные и резкие, если не брать в расчет акцент, каким-то образом слетели с губ Лань. Вот он, один из моментов, который определит ее дальнейшую судьбу. Она больше не будет бояться или умолять.

Ангел весело усмехнулся.

– О, отказ делает все намного более захватывающим, – заметил он, прежде чем броситься к ней.

Лань ожидала этого и пригнулась. Споткнувшись, она развернулась и вскинула руку. Блеснул нож…

Солдат поднял одну из своих мясистых ладоней, обхватил запястье девушки и вывернул его. Вспышка ослепляющей боли пронзила предплечье Лань. Ее пальцы дернулись, и нож, медленно и неуклонно, крутанувшись в воздухе, полетел вниз.

И с грохотом упал к ногам Лань.

Доннарон вцепился ей в горло; он приподнял девушку так, что она могла коснуться пола только кончиками пальцев на ногах. Прядь золотистых волос упала солдату на глаза.

Лань не могла дышать.

Он смеялся:

– Не могу дождаться, чтобы рассказать об этом сослуживцам. Нож для масла! Я уже подумываю, не оставить ли тебя себе, с такой-то силой духа.

Он впечатал ее в стену, и перед глазами Лань заплясали звезды. Она смутно почувствовала, как он прижался к ней бедрами. Его руки скользнули от ее шеи к ключицам и продолжили опускаться ниже. Между лбом и зубами Лань нарастала боль – странный вид энергии, отличающийся от любой мигрени, которую она когда-либо испытывала. Воздух загудел… Она чувствовала подобное только один раз.

В этот момент Доннарон надавил правой рукой на ее левое предплечье, за этим последовал новый взрыв боли.

Это было мучительно: обжигающий белый свет охватил весь ее мир и разрастался, как сияние звезд или свет бледной нефритовой луны. Из этой белизны поднялась огромная, похожая на извивающуюся змею тень. Что-то одновременно вырвалось и наполнило ее, и сознание Лань затуманилось.

Такую боль девушка испытывала только один раз в жизни.