Текст книги "Мистическая Якутия"

– Мой «дом» совсем обветшал, а ты, как глава наслега, никаких мер не принимаешь! О времена, о нравы! Тебе же люди ясно говорят – «перезахоронить бы Старика надо, уважить». – Председатель хоть и не мог сдвинуться с места, но всё-таки почувствовал, как по коже поползли мурашки, – видишь, – старик показал кисть правой руки без большого пальца, – палец под спину закатился, неудобно мне.

Матвеев попытался в знак согласия кивнуть головой, но почувствовал, что если он это сделает, его всего скрутит судорогой.

– Ты, давай, побыстрее думай, не то – сам знаешь…

Туман сгустился – в глазах потемнело, судорога всё-таки скрутила коммуниста:

– З`з`з-знаю, з`з-зна-аю…

– Что ты знаешь, Матвеев?! – раздался требовательный голос откуда-то сверху.

Матвеев открыл глаза – перед ним маячило не на шутку встревоженное лицо супруги.

– Чего ты там знаешь? – Прасковья хоть и была зла на своего законного, тем не менее женское начало взяло верх: принялась энергично растирать своими добрыми пухленькими ручками неестественно скрюченное жилистое тело мужа, – судорога что-ли?

– С`с`свело что-то меня… – хищно оскалившись и по-вурдалачьи растопырив пальцы рук ответил муж сквозь крепко стиснутые зубы.

Добросердечная Прасковья уже забыла о своих вопросах и требованиях: непостижимым образом в семье воцарился мир – мужчине этого не понять. И не надо…

С этого момента события стали развёртываться с необычайной скоростью. Сельская жизнь утеряла привычную размеренность и неторопливость. Бывает такое при ремонте звонковой пружины у будильника: вроде отремонтировал её, скрутил, и начинаешь эту пружину заправлять, а она вдруг выскакивает из обоймы и мгновенно раскручивается. Пытаешься её лихорадочно остановить, а не получается: уж очень она тугая и сильная. Так и пружина повествования…

***

Первым делом председатель с утра направился на ферму. Посёлок протянулся вдоль дороги, коровник несколько в стороне. Пройдя мимо пустой кузницы, прошёл на ферму. Не обращая внимания на, интенсивно строящую ему глазки, Матрёну, нашёл старую Варвару:

– Найди Бааску Фёдорова и с ним в сельсовет! Живо!

– Понял, мчусь!

Молодой двадцатипятилетний парень Бааска, он же – Василий Фёдоров, давно уже числился в подпольных прорицателях, поэтому Варвара и поняла, о чём пойдёт речь. Вытерев руки об когда-то белый фартук и для отвода глаз взяв пустое ведро, ртутным шариком двинула по посёлку в поисках юродивого.

На ходу бросив Матрёне:

– План, план, и ещё раз – план! – Председатель прошмыгнул мимо, Матрёна осталась на месте – делать вид, что выполняет план, – Да, кстати, что это у тебя все щёки в чернилах? – уже на выходе рассеянно обратил внимание председатель на недостаток во внешнем виде подопечной, но ответ дожидаться не стал.

Бааска с Варварой уже были на месте – удивительно. Бааска хоть и считался юродивым, но совершенно на такого не походил: говорил всегда внятно, понятно, вразумительно; был человеком спокойным, рассудительным. Имел целых три класса начального образования. Единственное отличие от «нормальных» людей – с детства видел то, что другие не видят, и мог наперёд предсказать некие значимые события.

Поселковый люд берёг его как зеницу ока, о необыкновенных качествах посторонним и приезжим не распространялись: говорят, таких людей навсегда упекают в какую-то специальную городскую больницу, ставят на них научные опыты и делают из них настоящих дураков – якобы это крайне необходимо для поддержания обороноспособности страны на должном уровне. Тем не менее, весь район об этом молодом атамайском прорицателе знал, и ходили о нём в народной среде самые невероятные слухи – будто знается он с… Дальше шёл неразборчивый шёпот, но у всех округлялись глаза.

Бааска был совершенно безобидным, незаметным человеком, ни с кем особо не дружил, был как-бы сам по себе, не от мира сего. Держался обособленно, стороной от всех; нигде на работал, тем не менее, ни в чём не нуждался: люди его и кормили и одевали.

В далёком детстве был у него товарищ Ёндёрюська Дьепириемиеп, но дружба как-то сама собой, вроде без видимой причины, утухла. И не последнюю роль в этом сыграл гроб-колода того самого древнего шамана, из-за которого и разгорелся весь этот сыр-бор. Толком не проверено, но в народе бытовало мнение, что дух самого шамана Монньогона однажды разговаривал с Бааской и «ординировал» его в прорицатели. Сам Бааска обо всём этом таинственно помалкивал.

Не размениваясь на мелкие вопросы о погоде, председатель тут же взял быка за рога:

– Так, Бааска, что ты там знаешь о «Старике»?

– Про тракториста Сергеева? – замялся Бааска, – недавно мимо его дома проходил – вроде бы ремонтируется.

Матвеев недовольно поморщился, Варвара подбодрила:

– Рассказывай, нохоо (парень, як), здесь все свои.

Бааска расслабился, поёрзав на скамейке, принял удобное положение:

– Люди рассказывали, что Старик в свое время говорил, что придет время, когда в домах людей будут жить абаасы (бесы, черти) под видом вот таких коробок, – прорицатель раскинул руки чуть шире плеч, – вот такие коробки. А рога ихние будут торчать на крышах. А самого главного беса все люди будут видеть и слышать одновременно. И из всех коробок наружу будут выходить тонкие кишки…

– Ты мне басни не заливай, давай конкретнее, по делу! – перебил парня Матвеев.

– Перезахоронить нужно Старика, помянуть…

– Это все знают. Ты по делу говори, – повторил Матвеев, – по делу. Без обиняков.

– Э-э… Перезахоронить – это во-первых: его духу пришёл срок улететь на небо. Во-вторых – помянуть, в третьих – жертву принести: быка, корову, ясноглазого пегого жеребца…

– Ты чего это, – ошалел председатель от такой наглости, – где же я тебе ясноглазого найду?

– В табуне, в колхозном, – проворно ответила за Бааску Варвара.

– И палец Старику нужно на место приложить, – закончил Бааска, – он ему под спину закатился, мешает, лежать неудобно.

Матвеев покрылся холодной испариной:

– Откуда ты знаешь?!

– Все знают, Матвеев, – вновь ответила за юродивого Варвара, – и шамана бы пригласить надо на погребение.

– Какого такого шамана?! – совсем растерялся голова.

– Есть один на примете…

Глава 3

Образование Ёндёрюська получил в райцентре: целых пять классов, и, кроме того, в городе с отличием окончил соответствующие курсы агрономов. В городе и пристрастился к написанию стихов. Забросил рыбалку, охоту, стихотворство отнимало всё свободное время.

То, что в колхозе давно уже не выполнялся план по заготовкам кормов, Ёндёрюська называл мудрёными словами – «форс-мажорнай обстоятельствота», и «неблагоприятное для общего дела отсутствие на местах эспесиалиста-мелиоратора», – благодаря этим заковыристым фразам никакая ревизия не могла к Матвееву придраться: засуха, батенька! А то, что крестьяне на в своих хозяйствах что-то имеют, так ведь об никакие верхи не знают, все чинно и крыто. И охоту на зверье вроде никто еще не запрещал.

Кроме учёных слов он принёс из города и диковинный, никому непонятный и невероятно сложный «матерный» лексикон. «В городе вся интеллигенция так разговаривает» – любил говаривать он на клубных танцах, где на общественных началах обучал молодёжь модному столичному фокстроту под аккомпанемент гармошки. Правда, таким же лексиконом в совершенстве владел и старый тракторист Эсперден Сергеев, но он тоже был вроде как интеллигент: по совместительству работал сельским киномехаником.

В свободное от основной работы время Ёндёрюська, бывало, от зари до зари кропал поэмы. Когда снисходило вдохновение – иной раз и по ночам творил. Творил даже где-нибудь под душистым стогом сена, спящая рядом изморившаяся от любовных утех доярка Матрёна, щёки и губы которой были измазаны чернилами (Ёндёрюська пользовался химическим карандашом), этому созидательному процессу никак не мешала. Наоборот – придавала процессу созидания творений некоторую долю пикантности, романтики, творения насыщались силой и чувственностью, становились крепкими и ядрёными.

Ёндёрюська был добрым человеком, жалел вдову: ей не хватало мужского тепла, любви; она мечтала о замужестве, о крепкой семье, но почему-то повторно замуж выйти – никак не удавалось. При этом каждый кандидат в мужья наивно считал себя единственным мужчиной вдовы Матрёны, но жениться на ней не торопился. А женатые «друзья» вдовы считали себя натурально «гигантами», – это им льстило, в душу не лезли, просто тихо пользовались её добросердечностью. А первый муж Матрены скончался от болезни горла. Болезнь подхватил, когда как-то весной в пьяном виде решил искупаться в еще не прогретом ледяном озере.

Пару лет назад небольшое, но, несомненно, талантливое стихотворение «Мой горячий жеребец» было опубликовано в популярной республиканской газете «Проблемы животноводства Якутии», и все районное население уважительно называло Ёндёрюську не иначе как «Поэт с Большой Буквы».

Вольный перевод этого шедевра, говорят – но толком не проверено, по большим праздникам зачитывали даже со сцены столичного Дома Культуры:

Обниму за шею своего жеребца, —

Эх, прокатиться бы мне!

Но никак сегодня нельзя:

Ибо – рабочий день.

В плуг запрягу ясноглазого,

И от зари до зари,

Для родного колхоза, для партии,

Буду пахать я с ним!..

У некоторой части несознательного сельского населения были сомнения по поводу Дома Культуры – но это всё, конечно же, из-за чёрной зависти.

И этой жаркой летней белой ночью агроном творил на опушке леса. Он сидел на теплой земле и задумчиво смотрел на отражения сосен в бездвижном зеркале озера, а Матрена лежала рядом на животе, жевала травинку и дрыгала в воздухе красивыми ножками. Романтика.

В шею укусил комарик, агроном пришлепнул и тут же вспомнил вшей. Городских вшей. Весь курс, все студенты были вшивые. По окончании курсов Ёндёрюську друзья звали учиться в педучилище, но, наслышавшись о том, что тамошних студентов в больших количествах ни за что сажают в тюрьму, он отказался. За что сажают – непонятно, но сажают – это факт. Педучилище слыло рассадником националистов, шовинистов, и контрреволюционеров. Но это было не так: педучилище, на самом деле, было рассадником клопов и злющих вшей. Тем не менее, воспоминания не умалили романтического настроения:

– Матрена, ты любишь Пушкина?

– Я тебя люблю! – не раздумывая ответила вдова.

– Э-эх, – вздохнул агроном, – что ты понимаешь…

– Все понимаю, – не поняла она сетований агронома, – а что тут непонятного?

– Ты хоть знаешь – кто такой Пушкин?

– Поэт русский, про «Руслана и Людмилу» написал, а что?

– Нет, ничего…

– А почему ничего? – доярка придвинулась к возлюбленному и положила голову ему на колени, – Давай и ты напиши что-нибудь хорошее, интересное и красивое, как Пушкин.

– Что можно написать такое, подобное Пушкину.

– А хочешь, расскажу, наше, якутское? А ты потом поэму напишешь.

– Расскажи…

…Это было в соседнем колхозе. Отправились как-то осенью дед со своим зятем и внуками в лес валить деревья. Семья у них была большая: дед, бабка, старший сын с женой и детьми, младший сын со своей невесткой. За день повалили немало деревьев. Но ближе к вечеру им попалось одна особенно крепкая большая лиственница, от которой топор отскакивал, как от камня, и пила не брала. Зять предложил срубить другое, но дед заупрямился. Промучились весь вечер, но ствол свалили.

Рубили неделю, занялись погрузкой на повозку, чтобы отвезти домой. Но дерево сопротивлялось: при загрузке семь раз скатывалось, и по дороге падало с повозки.

С утра мужчины стали заготавливать дрова. Один из внуков хватил топором по дереву, а тот отскочил и ударил обухом его самого в лоб. Старик осерчал и велел в первую очередь заняться именно этим капризным деревом. Потратив изрядно времени, дерево всё-таки распилили и раскололи на дровишки. Дед самолично занёс охапку дров в дом и положил в печь. Теперь дрова не хотели загораться, но дед обложил их берестой, облил керосином, и всё-таки разжёг. Старик обрадовался – мол, значит и на тебя есть управа, бесово полено!

Когда семья засела за ужин, невестка младшего сына закричала. Стала утверждать, будто её кто-то по лицу ударил. Не успели удивиться её словам, как невидимый опять стал ей оплеухи отвешивать, да так сильно, что голова девушки из стороны в сторону моталась. Дед попытался закрыть ей лицо своими руками, но невидимка принялся за него: ударил в живот, потом стал хлестать по лицу. Когда старик выбежал из дома, невидимка опять принялся за невестку, мучил её весь вечер. Когда же у неё щёки стали красными от ударов, затих. Но радоваться было рано – ночью невидимое существо залезло к ней в постель, скинуло одеяло на пол и стало давить на неё весом и душить. Переполох, девушка в слезах, мужчины ничего не понимают, дед хватается за голову, осмыслив, что дерево-то непростое было…

Позвали священника. Тот с крестом, кадилом и святой водой едва вошёл, как невидимка тут же расплескал ему всю воду, сорвал с шеи крест и запустил в угол, а самого священника стал по щекам хлестать. Батюшка едва спасся бегством.

Началась кошмарная жизнь. Утром и днём невидимка обычно затихал, но давал о себе знать мелкими пакостями: то навоз в молоко положит, то тесто испортит, то чашки на полках сами собой бьются. По вечерам он каждый раз принимался за невестку: бил её, за одежду хватался, в её порцию еды всякую гадость клал, душил по ночам. Остальных, включая деда, не трогал, если они не пытались защитить девушку. Если вмешивались, то избивал и их, причём намного жёстче, чем девушку: запросто мог синяков наставить и кости переломать. Сами мужчины, сколько ни старались, так и не смогли схватить его, или прикоснуться.

Дед, отчаявшись, обратился к шаману. Тот прийти к ним в дом отказался, мотивируя тем, что нечисть явно сильнее него. Услышав, что сущность прибыла к ним в дом вместе с деревом, в котором, видимо, раньше обитала, шаман посоветовал отвезти остатки того дерева обратно в лес. Так и сделали, но не помогло: «сожителю», видимо, в деревне понравилось. Так и жили целый месяц. Попробовали все средства, от угольных кругов на полу до молитв, но ничего не действовало. Наоборот, невидимка после каждой попытки избавиться от него «шалил» с особым рвением. В конце концов от такой жизни у невестки случилось помутнение рассудка, она начала истощаться на глазах и бредить.

Про все это прознало НКВД, прибыл чекист из города, решил устроить проверку. Он решил, будто местные жители нарочно распространяют мракобесие. Зашёл в дом с возгласом: «Ну, где этот ваш призрак?» – и тут же пистолет, который висел у него на ремне, сам собой выстрелил. Тут же из-за печи кто-то прицельно и очень метко стал швырять в него лошадиным пометом. Чекист в панике вытащил пистолет, заглянул за печь – а там никого. Дальше невидимка стал хлестать его по лицу. Он выбежал из дома, как угорелый и больше туда не возвращался.

В конце концов, было решено отправить невестку к родственникам в другое село. Пока ехали по деревне, она всё смотрела назад и говорила: «Мой бедный друг не может угнаться за нами – отстаёт, манит меня назад». На выезде из села она заявила: «Мой бедный друг остался плакать у одинокой берёзы». И вдруг весь бред сошёл – к ней вернулся разум. Естественно, после этого девушка не возвращалась в ту деревню и брак распался. Впрочем, в деревне были не против: как только она уехала, невидимка будто испарился: прекратились все его выходки и шалости. Сначала люди боялись каждой тени, ожидая его возвращения, но этого так и не случилось…

– Слушай, Матрена, – сказал агроном, – никому эту историю не рассказывай, беда будет.

– Почему, – засмеялась молодая вдова, – все же про это знают.

– Антисоветская потому-что.

– А в «Руслане и Людмиле» тоже ведь колдуны всякие, и волшебники.

– А чекист? – вопросом на вопрос ответил Ендерюська.

– Но ведь все же эту историю знают.

– Вот всех и пересажают – ты этого хочешь? Наши органы никак нельзя дерьмом закидывать!

Под впечатлением от рассказанного агроному вспомнилось детство, и развалившийся гроб шамана лежащий в зарослях черной смородины. Вспомнил мерзкое чувство от вида древних человеческих костей и животный страх, обуявший душу при разрядах грозы без дождя.

Внезапно в воздухе запахло озоном, Ендерюська спросил:

– Чувствуешь запах?

– Какой?

– Ну, будто гроза сейчас будет.

– Да какая гроза, смотри, небо какое чистое…

Агроном посмотрел наверх, на небо, оно и в самом деле было чистое – ни облачка. Но какое-то непонятное чувство все-таки одолевало: запах, ощущение неясной тревоги в душе – на грани панического страха. Будто кто-то пристально в спину смотрит. Ендерюська обернулся, осмотрелся – никого. Да никого и не должно и не могло было быть. Направив взор чуть выше дальней опушки леса, обомлел: на него пристально смотрели с горизонта огромные человеческие глаза: два образованных облаками идеальных глаза: выпуклости, ресницы, зрачки, насупленные брови. От этих глаз веяло потусторонней жутью.

– Оксе (возглас удивления)! Смотри, Матрена, облака какие!

Матрена лениво обернулась, но тут же в страхе обомлела:

– Оксе! Абаасы! Не к добру это…

Постепенно ужасающий небесный знак утерял свои жуткие черты, облако растаяло. Остался у обоих только внутри неприятный осадок и холодок в животе.

– Ты, знаешь, Матрена, мне тоже иногда жутко бывает. Один и тот же сон часто снится.

– Расскажи.

Посомневавшись, парень стал рассказывать.

– Часто снится наш пустой амбар, ну, ты знаешь, в нашем дворе… В амбаре подвал. Подвал, обыкновенный подвал. Но во сне мне видится, что это не подвал вовсе, а огромная, большая-пребольшая яма, могила. И ни гроба, ничего, совсем ничего там нет. Пусто. Но во сне я точно знаю – это могила. И в могиле что-то страшное и ужасное обитает. Что-то невидимое, злое и недоброе. Что-то такое, что может меня погубить…

Молодая женщина нежно погладила щеку парня.

– Это пройдет, дорогой… Меня тоже подобный сон когда-то преследовал. Будто в моем доме есть пустая темная комната. И ни окон у этой комнаты нет, ни двери. И темно там, и страшно. Нет двери. Но я точно знаю, что комната есть…

***

Ёндёрюська был не в духе, спал весь день, но не выспался. Всю ночь искал у озера непокорную рифму к слову «шестеренка», под утро оставил спящую Матрену у озера, и с мыслью: «далась мне эта шестерня!», ушел в поселок, домой.

И сон приснился довольно поганый, – будто идет он по залитому солнцем зеленому лугу, и видит вдали девичью фигуру. Молодого парня обуяло желание:

– Матрёна, Матрёна!..

Девица встала, не оборачивается.

Подбежал к ней агроном, взялся за знакомые податливые плечи, развернул к себе. На него смотрело беззубое и страшное старушачье морщинистое лицо:

– Здравствуйте! А я абаасы!..

Желание тут же пропало, и он проснулся в холодном поту; а все-равно откуда-то доносится:

– Здравствуйте, здравствуйте!.. – и стук непонятный, будто по гробу кто-то кулаком стучит.

Оказалось, это мальчик в окно стучит:

– Ёндёрюська, председатель вызывает!..

Председатель вызывал на совещание. Пока дошел до дома председателя, сон из памяти выветрился, но на душе осталось мерзкое липкое ощущение приближения крупной неприятности. Колхоз – это разруха, это не жизнь. Парень прекрасно все понимал – селяне не принимали душой колхоз, это была тягость. Всем было на все наплевать. Зачем он понадобился председателю?

Приближался национальный праздник Ысыах, и он же – якутский новый год – начало сенокосной страды. Праздник этот сугубо народный, конечно же – с религиозным уклоном; сразу после октябрьской революции был запрещён, но всё-таки мудрый товарищ Сталин решил перекрасить этот праздник в красный цвет революции. И стало посему. По поступившей сверху указке Ысыах решено было отпраздновать в честь ознаменования новой сталинской конституции.

По этой причине председатель постановил провести собрание актива колхоза непосредственно в своём доме, благо весь актив – близкие родственники.

Протокол заседания вёл племянник председателя, единственный в деревне интеллигент, гордость колхоза – агроном Ёндёрюська Дьепириемиеп. Образованному Ёндёрюське доверили вести сразу два протокола: «О праздничном Ысыахе», и – «Дело по расходам Старика».

Протокол заседания о предстоящем проведении праздника Ысыах

в честь новой великой Сталинской Конституции

«___" июля, 1937 г. с. Атамай, к/х «Красная звезда»

Присутствуют: (те то, и те то…)

Выступление председателя к/х тов. А. С. Матвеева:

Слава товарищу Сталину – великому вождю и учителю всех народов! Да здравствует новая Конституция РСФСР – гарант счастливой жизни всех народов. Слава ВКП (б)!

Товарищи, как мы все знаем, нам предстоит организовать праздничный Ысыах в честь ознаменования… (и т., д.), и решить вопрос об организованном проведении культурного мероприятия. А именно:

– Выделение продуктов из баланса к/х: бык – 1 шт., корова – 1 шт., пегий ясноглазый жеребец – 1 шт.

– Вино-водочные изделия: красное вино – 147 ящ., водка – 149 ящ.

– Прочее компенсируют для общего стола по специальным ведомостям непосредственно колхозники, с обязательством до ноября мес., сего года возместить все затраты.

– Отв: предс., к/х тов., А. С. Матвеев.

Слава товарищу Сталину!

В прениях выступили: (те то, и те то…)

Принято единогласно.

Подписи:…

Зачитывание каждого пункта протокола было своеобразным тостом, так что и без того дружный коллектив родственников ещё больше подружнел. И расслабился. При этом совершенно забыв о политической бдительности.

Нещадно мусоля карандаш, агрономом был составлен ещё один протокол с наивным названием:

Дело по расходам Старика

«___" июля, 1937 г. с. Атамай, к/х «Красная звезда»

Присутствуют: (те то, и те то…)

(И в то время была двойная бухгалтерия. Прим., автора)

Выступление председателя к/х тов. А. С. Матвеева:

Слава товарищу Сталину – великому вождю и учителю всех народов! Да здравствует новая Конституция РСФСР – гарант счастливой жизни всех народов. Слава ВКП (б)!

Товарищи, как мы все знаем, нам предстоит организовать праздничный Ысыах в честь ознаменования… (и т., д.), и решить вопрос об организованном проведении культурного мероприятия. А именно:

– Выделение продуктов из баланса к/х: бык – 1 шт., корова – 1 шт., пегий ясноглазый жеребец – 1 шт.

– Вино-водочные изделия: красное вино – 147 ящ., водка – 149 ящ.

– Прочее компенсируют для общего стола по специальным ведомостям непосредственно колхозники, с обязательством до ноября мес., сего года возместить все затраты.

– Отв: предс., к/х тов., А. С. Матвеев.

Слава товарищу Сталину!

В прениях выступили: (те то, и те то…)

Принято единогласно.

Подписи:…

Оба протокола, на первый взгляд, мягко говоря, мало чем отличались друг от друга, простой народец с детской наивностью лукавил: «два в одном»: вроде и красный советский праздник, а в то же время и замаскированный древний обряд: и великий товарищ Сталин, который находится очень далеко – в Москве, и древний шаман, который вроде и тут, рядом, но в то же время тоже далеко – в невидимых загробных сферах, результатом всего этого действа должны были остаться довольными.

Ёндёрюська захмелел не шутку, но вида культурного интеллигентного человека не утерял. Он постоянно демонстративно поправлял свой интеллигентный галстук в голубой горошек и между делом пытался втолковать старому трактористу Эспердену свои мысли о «чёрном квадрате» художника Малевича:

– …«Кара кбадрат» (чёрный квадрат) называется. Понимаешь? Это он солнце так изобразил, и назвал…

– Как так? Солнце не чёрное совсем. Он что, на голову совсем плохой, что ли?..

– Эх, ты, Эсперден… – агроном, не чокаясь, опрокинул в себя стакан водки, и продолжил уже почему-то на чисто русском: – Тёмный ты человек, Спиридон!.. Несмотря на крайнюю простоту исполнения, картина стала результатом титанической внутренней работы художника. Спонтанный акт творения и последующее мучительное постижение художником сделанного указывает на то, что Малевич писал картину ведомый внутренним бессознательным…

Эти слова агроном в свое время еще в городе выучил наизусть, мало что понимал в витиеватых фразах, зато как звучит!

– Кара кбадрат – это кара кбадрат. Это не солнце. Это кбадрат какой-то, – тоже почему-то на корявом русском ответил Эсперден, – чёрный сапсем кбадрат. От того что ты шибко умные слова говоришь, солнце кбадратным никогда не станет. Такое солнце бывает разве? Нет, конечно! Ты, что, тоже на голову сапсем больной?! У тебя, что, голова кбадратная? Нет, конечно! Но соображаешь как кара кбадрат…

Тракторист научился разговаривать на русском с гражданской, пришлые русские красноармейцы научили.

– Э, не-ет! Ты конечно-же знаком с моими наиболее известными произведениями, – тракторист попытался было возразить, но агроном жестом руки не позволил перебить себя, – я их тоже часто творю во внутреннем, и совершенно, понимаешь, бессознательном! Я исследовал вечную проблему противостояния добра и зла, духовного и материального, долга и выгоды, любви и смерти, мужества и трусости. Граница – это символ выбора и верности. Граница пролегает через сердце каждого. За каждым углом нас подстерегает выбор. Я изучил законы сохранения и роль личности в истории. Зависимость власти от народа и наоборот. Мои герои до последнего вздоха верны долгу!.. Но ты, Эсперден, даже одного моего стихотворения не знаешь! Как же тебе кара кбадрат понять…

От восхищения тракторист потерял дар речи, председатель, же, сидел за столом основательно охмелевший, но в бессознательное состояние ещё не впал:

– А, давайте выпьем за наше солнце! Оно дает нам тепло и свет, жизнь и пищу… Бруснику даёт, смородину красную, и чёрную…

Эсперден задумчиво разлил по стаканам голубоватую жидкость, поднял свой:

– Солнце всегда такое прекрасное, такое великолепное; летом – жёлтое, как золото, и жаркое, зимой – белое, как серебро, и холодное… Однако, почему нельзя сказать, что мы всегда одинаково сильно любим его?

Матвеев ответил просто:

– Солнце светит каждый день. И только долгой зимой, когда оно удаляется от нас и скрывается за холодными тучами, мы начинаем по-настоящему его ценить.

– Хорошо сказал, председатель… Чэ*!

Стаканы поднялись.

– Чэ!

2424
  («Чэ!», – як., самый короткий тост в мире. Но очень ёмкий: применяется по полной шкале от «за упокой», до «с Новым годом!». Кроме коротких тостов «чэ!» также применяется в разговорной речи в совершенно противоположных смыслах, например: «хватит!», «ладно», «хорошо», «достаточно», «продолжай», «заканчивай», «пожалуй, приступим», «может – хватит?!», «O`key!», «а не выпить ли нам?», «а давайте выпьем», «Кончай его, Семен!», «кончил дело – гуляй смело», «поехали!», «погнали!», «ключ на старт!», «стреляй!», «профессор, теперь можно синхрофазотрон выключить!», «пора спать», «рвём когти!», «выйду-ка я на крыльцо почесать своё», «ах, какой прекрасный вечер, сымай трусы, дорогая». В древности «чэ!» часто применялось при выбивании табуретки из-под ног висельника, в таком случае ответного «чэ» уже не дожидались. С «чэ» заключаются пари, сделки, отказывают, ставят ставки, дают добро. Оборотом «чэ» можно очень выразительно подчеркнуть какую-либо умную мысль, например: «Чэ, однако по поводу „чэ“ как-то нужно найти время и написать научную монографию», – благодаря этому даже самая захудалая мысль начинает сиять всеми гранями научного бриллианта, и т.д., и т. п. Часто «чэ!» используется просто в зависимости от сложившейся ситуации, и при этом все прекрасно понимают – что к чему и что именно подразумевается под этим самым «чэ!». Прекрасные возможности даёт интонация, с которой произносится «чэ!» в тех или иных жизненных обстоятельствах, этим можно выразить весь спектр, всю гамму чувств и эмоций, известных человечеству. Все возможности этого уже мистического «чэ!» попросту невозможно кратко описать: это трудно поддаётся нормальному человеческому осмыслению, проще будет просто принять эту информацию на веру. Произношение – что-то среднее между «ча» и «че». Чрезмерное употребление «Чэ!» по праздникам наносит вред здоровью. Прим, автора.)


[Закрыть]

Кто-то попросил агронома рассказать о жизни в городе. Ёндёрюська принял вид бывалого человека:

– Дома там такие есть – многоэтажные.

– Это какие такие?

– Ну, вроде дом на доме стоит. И два этажа бывают, и три. Двухэтажные – они деревянные, а трехэтажные – кирпичные. А в каждом доме своя теплая уборная есть. Прямо в доме, и на улицу никто по этому делу не выходит, надобности нету.

– Оксе!

– А в туалете вот такая белая штука есть, – агроном руками изобразил размер, – «унитаз» называется. И стоять можно, и сидеть на нем. Удобно, как на табуреточке с дыркой.

– Оксе! А которые выше живут, они же на головы нижних через дырку кладут.

– Темнота! Там все по трубам куда-то на улицу выходит.

– И у всех такие уборные, в каждом доме?

– Нет, уборные не в каждом, к сожалению. В каждом доме будет при полной победе коммунизма. И таких домов сейчас очень мало пока-что.

– Чэ!..

– Чэ!

Заговорили о сильном шамане, живущем в соседнем районе, которого непременно нужно пригласить на мероприятие по перезахоронению, и о двух надёжных старцах, которые по традиции должны присутствовать на обряде. Конечно же, обязаны были присутствовать и жители многострадального колхоза, но только самые надёжные из самых надёжных. Каждый из присутствующих вспомнил о своих «надёжных»: братья, сватья, зятья и т., д. Количество, считая и членов актива, набралось солидное – восемьдесят душ, – Старик не должен обидеться.

Непременным условием в проведении древнего обряда было и наличие девяти юношей-девственников. С этим были проблемы. Но актив обещал постараться с поиском.

На посошок – без занесения в протокол, было решено – сразу по окончании празднования Ысыаха всем доверенным лицам необходимо конспиративно собраться в тайге возле арангаса.

***

– …Товарищи! На календаре славный 1937-й год! Повсюду кипит невиданная по своим масштабам, творческой инициативе и героической самоотдаче, работа за успешное решение экономических и социальных задач пятилетки!.. – Председатель Матвеев почему-то вещал со свежеструганного помоста под открытым небом на русском языке: – идёт плодотворная и вдохновенная борьба за претворение в жизнь величественных предначертаний… товарищ Сталин…

Слова текли сами-собой, похоже – небеса вкладывали фразы в уста оратора, но фразы на русском – это была, несомненно, установка партии:

– Животворный источник… вселенская революция… Давайте спасём цивилизацию под руководством великого кормчего товарища Сталина!.. Пятилетку в четыре года!..

Помост красиво украшен со всех сторон молоденькими березками…

– …Животноводство – ударный фронт!..

Девушки и юноши в красивых национальных одеждах ждут под знойным солнцем своей очереди: они должны в конце пламенной речи преподнести председателю чашу с кумысом и станцевать осуохай – народный хороводный танец…

– …Географические исследования обогащаются новыми открытиями!..

Стоит народ, внимает, те немногие, кто понимает русский язык, потихоньку переводят старикам. Отмахиваются люди от туч комаров березовыми ветками и конскими опахалами. Только председателя комары почему-то не достают.

– …Те же процессы роста происходят и в городском автопарке…

Народ несколько оживился: всем интересно – как там, в городском парке-то, с транспортом-то?

– Все мы знаем, областной комитет партии пополнился еще одной единицей техники! Это новейшее достижение советского автопрома – автомашина ГАЗ-М1!..

За спиной Матвеева пиликнул баян верхней «фа», это сельский баянист переминался с ноги на ногу да случайно задел кнопочку. Тем самым он перебил поток красноречия председателя. Матвеев обернулся, укоризненно глянул на музыканта, тот окаменел. Откашлявшись, голова продолжил:

– Теперь в обкоме целых две автомашины, товарищи! В Якутском и Маганском авиапредприятиях эксплуатируются современные самолёты…

Послышалось: «шлёп-шлёп-шлёп-шлёп-шлёп-чавк», но это были всем привычные звуки естественного происхождения исходящие от безмятежно стоящей рядом с помостом колхозной коровы, так что на поток мысли председателя и внимание народа это никак не повлияло – дело привычное. А Матвеев вещал уже пятьдесят две минуты.

– Нынешний истинно народный советский праздник – сталинский Ысыах посвящён… – Коммунист устремил затуманенный взгляд куда-то в даль: поверх голов – в светлое будущее, – посвящён мудрой сталинской конституции…

На пятьдесят седьмой он решил, что пора закругляться:

– Итак, товарищи, прошу меня простить за краткость, – взгляд прояснился и устремился в толпу, – но чтобы понять и оценить настоящее, нам всем нужно почаще заглядывать в прошлое!..