Текст книги "Я подарю тебе крылья"

Глава 24

Дом, где жила Джина Паркер и где росла маленькая Оливия, был небольшим, но уютным: цветы на подоконниках, шторы на окнах в стиле прованс, старая мебель из натурального дерева, повсюду шкафы с книгами и запах выпечки. Дом таил в себе мир и покой. Даниэлю сразу понравилось, здесь царила жизнь, повсюду чувствовалась рука женщины – ленточки на шторах, бантики. Именно этого не хватало в его доме, и именно поэтому он хотел его продать.

– Очень уютно, – произнес Марк, – никогда не был в гостях у англичан.

Джина ласково улыбнулась. Даниэлю она понравилась, очень милая женщина. Странным был тот факт, что Оливия – ее дочь.

– Я как чувствовала, что сегодня будут гости, и испекла яблочный пирог.

От этих слов Оливии сделалось дурно. Ее мать только что сказала, что она – гость. Родная страна встретила ее с оружием, а мать с пирогом «для гостей».

– Я не гость, – обиженно произнесла она и взглянула на Даниэля, но тот лишь усмехнулся. Мерзавец. Потому что оказался прав. Теперь ее дом… она не знала, где ее дом.

– Не знаю, Оливия, – Джина обняла дочку, гладя по волосам. – Теперь ты гость в собственном доме. Чувствую я, ты никогда уже сюда не вернешься.

Оливия поспорила бы, но опять вспомнила слова Даниэля. Ведь он так и не вернулся домой.

– Почему не вернется? – удивился Марк. – Существует отпуск, в конце концов она выйдет замуж, и ей захочется жить на земле. Отличный способ вернуться.

Джина засмеялась, но Оливии эта идея смешной не показалась, она посмотрела на Даниэля, заметив, как пристально он наблюдает за ней.

– Если муж будет летать, она вряд ли вернется, – перестала смеяться Джина и вновь погладила дочь по волосам, вынимая из прически шпильки. Волосы тут же каскадом упали на плечи девушки.

– А меня кто-нибудь спросил? – возмутилась Оливия. – Давайте закроем эту тему и больше никогда к ней не вернемся. Моя карьера только начала стремиться вверх, и я не собираюсь связывать себя семейными узами по крайней мере лет десять.

– Какой ужас, – произнес Даниэль, снимая пиджак и вешая его на стул. Сейчас он бы съязвил по этому поводу, но при матери не мог. Джина упала бы в обморок от его слов. Капитан лишь сел на место, кладя руки на стол и продолжая сверлить Оливию взглядом. Это не ускользнуло от внимания девушки. Она даже знала, о чем он с трудом молчит, и улыбнулась. Впервые Даниэль не может сказать то, что хочет.

– Оливия, займись гостями, а я принесу чай и пирог.

– Я помогу тебе, – девушка вскочила со своего места, но мать движением руки усадила ее обратно, и она вновь оказалась напротив Даниэля, глаза которого сейчас были чернее самого крепкого кофе.

– Я сама все сделаю, ты устала.

Марк, сложив руки за спиной, ходил по комнате, читая названия книг, стоящих на полках в шкафу. Их было так много, что так ходить и читать можно было до завтрашнего утра. Даниэль сверлил Оливию взглядом, облокотившись о спинку стула. Она перегнулась через стол, чтобы прошептать:

– Это была не моя идея привести тебя сюда.

– Третья ночь, Оливия Паркер, под одной крышей с тобой сведет меня в могилу раньше, чем какая-либо болезнь, – ответил шепотом он. – Я надеюсь, ты не застрелишь меня в своем доме ночью?

– Хорошая идея, Даниэль Фернандес Торрес, но, может, мне повезет, и ты застрелишься сам?

Он улыбнулся. А чего он ожидал от нее? Гостеприимства?

– Ничего себе, – присвистнул Марк, пальцем ткнув в стекло шкафа, – Даниэль, иди сюда.

Что за стеклом могло быть настолько важным, чтобы заставить уставшего пилота встать? Но Даниэль послушно поднялся и направился к Марку. Может, второй пилот отыскал на Оливию досье?

Джина, напевая песню, несла фарфоровые чашки на подносе, затем бережно брала по одной и расставляла перед гостями. Но за столом сидела только грустная Оливия, закусившая нижнюю губу и убравшая руки под стол. Ее что-то тревожило, но мать решила не придавать этому значения, ссылаясь на волнение дочери от встречи с родным домом.

Марк водил пальцем, не касаясь стекла, но не выдержал и открыл створки шкафа.

– Матерь божья, – прошептал Даниэль, смотря на названия книг – все были учебниками по гражданской авиации. Разных времен. Всех авторов, которых знал он сам, были и те, чьи имена он видел впервые. Книг было настолько много, что половины жизни не хватит прочитать их.

В голове крутился один вопрос – откуда у двух женщин столько учебной литературы про авиацию, про закрылки и реверс, про давление и тягу? Оливия иногда выкидывала знания, шокируя всех. Но Даниэль думал, что этому ее обучили в колледже.

Его рука коснулась старой фотографии в рамке. Он взял рассмотреть ее получше – на ней были двое: маленькая девочка и склонившийся к ней мужчина при форме с четырьмя золотыми шевронами на рукавах пиджака. Мужчина – точная копия Оливии: те же черты лица, каштановые волосы и улыбка. Ее улыбка.

– Это Джон, отец Оливии, – грустно произнесла Джина, и удивленный Даниэль обернулся к девушке. Но она не смотрела на него, взгляд голубых глаз был устремлен в стол.

Мозаика сложилась: ее знания, закрылки, тяга – ее отец капитан самолета.

– Он погиб в авиакатастрофе над Атлантическим океаном, когда Оливии было двенадцать лет. Попрощался с нами как обычно перед рейсом и не вернулся, – голос Джины дрогнул, – его тело так и не нашли. Иногда мне кажется, что он сейчас придет. Откроет дверь, как всегда, зайдет с улыбкой…

Рука Даниэля впервые дрогнула, капитан чуть не выронил фотографию. Он тут же поставил ее на место. Молча. Закрыл плотно стеклянную дверь и боялся посмотреть на Оливию. В эту минуту он возненавидел себя. Еще вчера он рассказывал о гибели своего отца и был уверен, что ей этого не понять. Но она способна понять его куда больше, чем он мог предположить.

– Простите, что вам пришлось вспомнить об этом, – смутился Марк, – Оливия нам ничего не говорила.

– Вы не виноваты, – тут же улыбнулась женщина. – Давайте пить чай.

– Джон Паркер, – произнес Даниэль, отойдя от шкафа. Он посмотрел на девушку, которая наконец подняла глаза. – Я много читал о нем. В университете мы разбирали каждый случай авиакатастроф. Джон Паркер стал для меня героем. Мне очень жаль, что, летя с отказом всех двигателей, планируя над океаном, он так и не смог дотянуть до земли.

Это страшная и мучительная смерть. Это жуткое чувство страха, когда знаешь, что тебя ждет впереди и выхода нет. Но Джон Паркер надеялся его найти. Он не долетел каких-то двенадцать километров до аэропорта. Даниэль был шокирован, что сейчас находится в его доме и разговаривает с его женой. Черт, он работает с его дочерью в одном экипаже!

– Ему было бы приятно услышать твои слова, Даниэль, – улыбнулась Джина и тут же что-то вспомнила, хлопнув в ладоши: – Пирог! Марк, помоги мне, пожалуйста, принести пирог из кухни.

Даниэль был восхищен этой женщиной. Джина Паркер специально уводила второго пилота, оставляя дочь наедине с капитаном. Это было странно: откуда она могла знать, что сейчас Даниэль хотел поговорить с Оливией без свидетелей?

– Конечно, мэм, – произнес Марк. Проходя возле Оливии, он коснулся рукой ее плеча: – Мои соболезнования, Оливия.

Она дотронулась его руки и кивнула, благодаря за поддержку.

Проводив взглядом Марка и Джину, Даниэль сел напротив Оливии. Она – копия своего отца. Но внешность – это ничто по сравнению с характером. А характер, судя по всему, тоже был не в мать.

– Почему ты не сказала мне?

– Ты не спрашивал, – тут же ответила она и посмотрела на него. Она так часто стала смотреть в глаза этого мужчины, что сама испугалась, поняв, что взгляд может сказать даже больше, чем слова.

– А как мне надо было спросить? – удивился он. – «Оливия, ты, случайно, не дочь Джона Паркера?» Как-то не приходило в голову.

– Это ничего не меняет.

Даниэль замолчал, вслушиваясь в тиканье часов. Это действительно ничего не меняет. Она все та же Оливия – дерзкая английская девушка.

– Ты права. Я испытываю уважение к твоему отцу, но это никак не касается тебя. Для меня ты просто стюардесса, чей характер несовместим с моим.

– Отлично, – прошептала она, – в таком случае нам надо держаться друг от друга подальше.

От слов капитана набежала волна чего-то горького. Она не понимала Даниэля. Он мог быть грубым и в то же время ласковым. Мог надерзить ей и поддерживать. Еще вчера они вместе смеялись на пляже, толкая друг друга в воду, а позавчера он отшлепал ее в бассейне и чуть там же не утопил. Он напоил ее до полусмерти и просидел всю ночь рядом, боясь оставить одну.

Оливия сидела напротив, подперев подбородок рукой. Она чувствовала, как черные глаза пристально наблюдают за ней, и второй рукой стала царапать стол. Даниэль молниеносно прихлопнул ее руку своей.

– Ты хочешь поговорить об этом?

– Только не с тобой.

Заслышав шаги из кухни, Даниэль тут же убрал свою руку, и в этот момент Марк занес пирог. Вслед за ним шла Джина, неся небольшую коробку в руках.

– Я принесла фотографии Джона. Вам, наверное, будет интересно посмотреть.

– Мама! – тут же вскрикнула Оливия. – Им неинтересно.

– Очень интересно! – тут же вставил твердым голосом Даниэль, пригвоздив девушку взглядом, и та замолчала.

Джина улыбнулась, видя, как просто этот мужчина может управлять ее шумной дочерью.

– Это я попросил твою маму показать фотографии, – обратился Марк к Оливии, садясь на свое место.

– Тогда это меняет дело. – Она взяла нож в руки и встала, слегка наклонившись к пирогу. Пронеся нож прямо перед Даниэлем, она заметила, как тот отстранился, и легкая улыбка коснулась ее губ. Последнее слово всегда должно быть за ней, даже если это слово, произнесенное молча.

Наблюдая за тем, как она режет пирог, Даниэль выругался про себя.

– Расскажите, как вы познакомились с Джоном, – попросил Марк Джину, принимая от Оливии кусок пирога, – наверняка это красивая история.

– Самая красивая, – задумчиво произнесла она. – Джон был вторым пилотом, когда я впервые увидела его. Меня поставили на один рейс с ним в Рим.

– Вы стюардесса? – удивился Даниэль, сразу забыв про нож.

– Небо у нас семейное. Я работала стюардессой в авиакомпании «British sky» – на тот момент это была самая крупная авиакомпания, осуществляющая международное сообщение. Мне было двадцать два года, когда я – после всех собеседований и многочисленных отборов – попала в эту авиакомпанию. Экипажи постоянно менялись, я не успевала привыкнуть к людям.

– Политика «Arabia Airlines» в этом плане другая, – встрял Марк, – наши экипажи не меняются, а привыкание друг к другу повышает эффективность работы. Ведь бортпроводник не испытывает стресс от постоянного знакомства с новыми людьми. Так же, как и пилоты. Мы привыкаем к одним людям, и они становятся нашей семьей.

– Я согласна с политикой вашей авиакомпании, – кивнула Джина, – к людям привыкаешь до такой степени, что они становятся частью тебя. Странно, что остальные авиакомпании не следуют этим правилам. Если вы пришли работать на завод, ваши коллеги не меняются из смены в смену. – Джина задумалась на секунду и вновь продолжила: – Я встретила Джона возле комнаты для брифинга перед вылетом в Рим. Высокий, стройный брюнет – он казался строгим в своей летной форме. Мне кажется, я сразу влюбилась в него. Никогда не забуду, с каким восхищением он смотрел на меня, но гордость не позволяла заговорить.

– Гордость? – не понял Даниэль.

– Именно гордость. Пилоты чаще имели любовниц среди стюардесс, но не жен. Они считали, что настоящая жена должна быть дома, на земле, ждать мужа из дальних рейсов, воспитывать детей. Джон был слишком воспитан, чтобы иметь любовницу-стюардессу. Поэтому он старался, как можно меньше меня видеть, и в этом ему помогла авиакомпания, которая постоянно меняла экипажи.

Даниэль перевел взгляд на девушку, сидящую напротив, – та удивленно смотрела на мать.

В ее голове всплыли слова Нины: «Все они похотливые кобели». Сегодня она доказала это сама. Чувствуя, как сильно рука сжимает ложку, Оливия тут же выпустила ее, и она со звоном ударилась о чашку.

– Какая глупость, – бархатный голос заставил посмотреть на его обладателя, – с каких пор считается, что пилоты рассматривают стюардесс как… похоть?

Оливия открыла рот от удивления. Теперь ей захотелось кинуть ложкой в него.

– А разве нет? – От ее язвительного тона вздрогнул даже Марк. – Сегодня ты сам доказал это.

– Трудно быть слепым, Оливия. Ты зашла в кабину к пилотам, к мужчинам, вкрай оголив себя, и считаешь, что я должен был смотреть на звезды?

Марк засмеялся, и девушка перевела недовольный взгляд на него:

– Ты повел себя не лучше.

– Именно поэтому «Arabia Airlines» придумала правило о связи между членами экипажа. Было мило, Оливия, но не более того, – продолжил Даниэль.

Джина переводила непонимающий взгляд с дочери на мужчин. Что она опять натворила?

– Отличное правило, я с ним согласна, – Оливия стиснула зубы, – но я бы сделала поправку: запретила связи между всеми сотрудниками «Arabia Airlines», даже из разных экипажей. Иначе связи, как змеи, окутывают всех своими хвостами.

– В моем экипаже нет связей, как ты заметила, можешь быть спокойна.

– В твоем нет, а в других… – она вспомнила Мелани и ее полупрозрачного Призрака, – есть, и ты знаешь об этом.

– Тихо, – прогремел голос Джины, и все замолчали, смотря на нее. – О каком правиле вы говорите?

– Перед устройством на работу в «Arabia Airlines» каждый подписывает договор, в котором прописан ряд правил, – объяснил Даниэль, – одно из них: запрет на любовные отношения между членами одного экипажа.

Джина нахмурилась, эти правила ей уже не нравились.

– Зачем это надо?

Марк пожал плечами, отламывая кусок пирога. Ему тоже было это не совсем понятно, но он никогда не задавался этим вопросом, лишь исполнял его.

– В целях техники безопасности, – ответил Даниэль. – На борту может произойти все, что угодно. – Он повернулся к Джине, и несколько пар глаз уставились на него, ожидая продолжения. – Прошу прощения, если задену ваши чувства, я приведу пример, основываясь на реальных событиях: ваш муж, Джон Паркер, летя над океаном и потеряв все двигатели, думал холодной головой, и я уверен, он не впадал в панику и отчаяние, а до последнего пытался сохранить жизни себе и людям на борту. Вас с ним не было. Теперь представьте, если бы вы там оказались. Я думаю, он не стал бы даже находиться в кабине, пытаясь утешить вас, попрощаться с вами. Его голова была бы забита чувствами, а не работой. Не очень удачный пример, но я надеюсь, вы поняли, что я хотел сказать: личные отношения отвлекают от работы, а если это чрезвычайная ситуация, то… Именно поэтому «Arabia Airlines» решили устранить эту проблему таким путем.

Минуту все молча думали о своем. Джина кивнула, понимая, что ее нахождение на борту терпящего бедствие самолета ничего не изменило бы. Самолет упал бы в любом случае. Но вот ее мужу умирать было спокойней с осознанием того, что его близкие будут продолжать жить.

Даниэль вспомнил себя в Коломбо после того, как он утешил Оливию, его мозг полностью перестал соображать. Именно тогда он согласился с этим дурацким правилом. Нет личным связям в экстремальных ситуациях, голова капитана всегда должна быть ясной.

– Не учли только одного, создавая это правило, – произнесла Джина, – то, что недоступно, становится более желанным. А как же чувства? Я прошла через это, влюбившись в пилота. Что делать таким, как я и Джон?

– Таких уволят не моргнув глазом. Очередь в нашу авиакомпанию слишком длинная, они быстро найдут замену, – кивнул Марк.

Оливия закрыла глаза. Сейчас она подумала о Мелани. Чувство тревоги за подругу росло. А теперь Мел решила жить с Гербертом. И об этом уже знает Даниэль. Его лучший друг Джек Арчер скоро обо всем догадается.

– Вы рассказывали о вашей первой встрече с Джоном, – напомнил хозяйке Марк, ожидая продолжения.

– Ах, да, – Джина снова задумалась, – ваше странное правило отвлекло меня… – Она сделала глоток чая, ставя чашку на блюдце. – Второй раз мы встретились на том же рейсе в Рим. Вечером мы всем экипажем гуляли по площади Навона, любовались фонтаном, ярмарками. Впервые Джон взял меня за руку, и в тот момент я поняла, что никогда не отпущу ее…

– Я налью себе еще чаю, – прервала рассказ Оливия.

Она встала из-за стола, унося чашку, и прошла на кухню к окну. Желание уйти возникло неожиданно. И дело было не в прикосновении рук. Разговор про экстренные ситуации в небе ее нервировал, заставлял переживать все заново. В голове вновь возникла авиакатастрофа над океаном, и девушка машинально коснулась шрама на груди – единственное воспоминание о той трагедии. Его не стереть, а вместе с ним не стереть и память.

– Если ты переживаешь по поводу того, что я скажу Арчеру, то можешь быть уверена, этого не случится, но, думаю, он сам догадывается.

Девушка резко обернулась, убирая руку со шрама. В дверном проеме стоял Даниэль. Как долго он здесь стоял? Оливия облизнула пересохшие губы, пытаясь не смотреть на него. Но он заполнил собой все пространство маленькой кухни.

– Спасибо, – кивнула она, и это его насторожило. Он ждал, что в него полетят предметы сервиза. Но, видя потерянную девушку, которая не могла понять, что ей вообще здесь надо, он сделал шаг навстречу, и она вздрогнула, поднимая растерянный взгляд на него.

– Оливия, с тобой все в порядке?

– Все хорошо, – она отвернулась, вновь устремив взгляд на темную улицу. Отец любил смотреть в окно. В памяти всплыл уже размытый образ улыбающегося мужчины с четырьмя желтыми лычками на погонах, и сердце сжалось, а шрам вновь заболел. Зачем надо было тревожить воспоминания? Она попыталась совладать с собой, не дать волю эмоциям перед Даниэлем. Для всех она сильная.

Капитан молча подошел, побоявшись прикоснуться. Он точно знал, что с ней. Дело не в ее подруге – воспоминания об отце сдавливали грудь. Ему как никому другому это было знакомо. Они внезапно пронизывают душу, разрывая на части.

– Оливия, – Даниэль развернул ее к себе, держа за плечи, – есть вещи, которые не пережить в одиночестве. Ими надо делиться, иначе сойдешь с ума.

Она смотрела на него широко открытыми глазами. Зачем он это сказал?

– Твоей матери приятно рассказывать о муже, она живет воспоминаниями. Тебе больно даже думать об отце. Но ты сильная, Оливия. Знаешь, – он улыбнулся, – ты сильнее меня. Я падаю от запаха персиков, а ты летаешь. Тебя не испугала катастрофа, унесшая жизнь отца, ты уверенно шла в эту профессию. Не дай себя сломить.

Даниэль не касался ее физически, только морально, но сейчас ей хотелось чувствовать именно телесный контакт. Она внезапно обняла его, крепко сжав в объятиях, чувствуя, как крепко его руки держат ее. Но ей хотелось еще крепче. Так сильно, чтобы она закричала от боли.

– Я слабая, – прошептала она ему в шею, – я не могу побороть воспоминания. Мне тяжело с этим жить. Я летаю, но каждый раз я вспоминаю ту трагедию, и иногда мне кажется, что со мной случится то же самое.

– Не случится, – прошептал он, рукой запутываясь в ее волосах, – я обещаю.

В памяти всплыла картина, произошедшая в Коломбо: напуганная Оливия, вся в крови в душевой, сидит, поджав под себя ноги, с потерянным видом. Тогда Даниэль тоже обнимал ее, чувствуя, что ей это необходимо. Он чувствовал ее страх, пытался помочь. А сильная зона турбулентности, когда их сменный экипаж попал в песчаную бурю? Игра в молчанку превратилась в пытку, она глазами давала понять, как ей страшно. Он положил свою руку на ее ладонь…

– С тобой ничего не случится, – он слегка отстранился, беря ладонь Оливии, и их пальцы переплелись. Другой рукой он все еще обнимал девушку, чувствуя, как та расслабленно вздохнула и щекой коснулась его груди, вдыхая уже знакомый запах. Запах спокойствия и тепла. Оливия слышала, как сильно стучит его сердце, и от этого стука становилось еще спокойней.

– Ты всегда утешаешь меня, – прошептала она, – что я могу для тебя сделать?

Он засмеялся, и, услышав его смех, девушка улыбнулась.

– Никогда не корми меня персиками.

– Это я уже поняла.

– Я бы попросил тебя быть менее дерзкой, но не стану.

– Потому что сам не сможешь без этого. Что еще?

– Никогда не заходи в кабину пилотов с таким большим вырезом на груди.

Она засмеялась и посмотрела на него. Даниэль улыбался.

– А ты перестань спаивать меня.

– Никогда больше не сделаю этого, – теперь засмеялся он, вспомнив, что быть сиделкой ему понравилось меньше всего. – Думаю, сейчас нам надо вернуться в гостиную и дослушать рассказ твоей мамы.

Он все еще обнимал ее, чувствуя, как тело Оливии напряглось после этих слов и ее рука сжала сильнее его пальцы.

– Мама очень любит вспоминать, а мне от этого больно. Но я стараюсь не подавать виду, чтобы не расстраивать ее, – сказала она, поправляя белоснежный воротник его рубашки, случайно задевая черные пряди волос, всматриваясь в его уставшее лицо. За день выросла легкая щетина, делая его старше и мужественнее. Ему шло. Когда-то она солгала, сказав, что после долгого перелета он выглядит плохо. Даниэль всегда выглядит шикарно. Глаза цвета крепкого эспрессо пристально наблюдали за ней из-под густых черных ресниц, его взгляд опустился на ее губы, и под натиском она закусила нижнюю.

Сколько раз он думал о ее губах, сколько раз он хотел прикоснуться к ним… Сейчас это желание вспыхнуло с новой силой. Он чувствовал ее дыхание совсем близко, они дышали одним воздухом в паре сантиметров друг от друга.

– Да, Марк, ты прав, – внезапно громкий голос Джины в кухне заставил это желание рассыпаться в прах, – они спорят.

Они резко разжали руки, и Оливия, отходя, натолкнулась на стол, нечаянно задев чашку, которая полетела на пол и разлетелась вдребезги. От неожиданности девушка вскрикнула.

На кухню вбежал Марк.

– Вы так тихо себя вели, что я переживал, – он взглянул на лежащие на полу осколки, – вижу, что не зря.