Текст книги "Мир нарциссической жертвы: отношения в контексте современного невроза; Твой персональный прорыв: как принципы Дзёдо помогают в жизни"

Поиск нарциссических ресурсов похож на поиск идеальных опор. В жажде ощущения своей невинности и правоты, значимости и безусловной принятости жертва не может удовлетвориться простыми вещами: взглядом, добрым словом, готовностью другого человека уделить ей сочувственное и понимающее внимание. Нарциссические ресурсы – это полная поддержка, безграничное время, гордость и восхищение, помощь, которая разрешает все вопросы. К ресурсам жертва применяет нарциссические требования, ожидая от людей, вещей и мира таких проявлений, которые избавили бы ее от вопросов к себе и позволили бы ей пребывать в искомом состоянии. А когда мир, вещи или люди не оправдывают ожидания, жертва склонна впадать в обесценивание и упреки, не принимая неидеальности происходящего и необходимости совершать дополнительную работу.

Нарциссизм изнутри ощущается как боль и пустота. Бывшие дети, которые не имели возможности быть самими собой, вынуждены были становиться кем-то другим, для того чтобы не чувствовать этой боли и получать хотя бы шанс на принятие. Там, где у нормального ребенка постепенно образуется особая, наполненная и отличающаяся от других Самость, способная давать силы изнутри, у нарциссически травмированного не образуется ничего. Именно от этой пустоты и должны защищать нарциссические ресурсы и нарциссические опоры. Давая возможность не осознавать отсутствие самого себя, они создают маску, видимость, за которой выросший ребенок прячется от непереносимого ощущения не-бытия.

Отсюда и категоричная требовательность к таким ресурсам, и злость на того, кто таких ресурсов не дает. Бездонная яма внутри нарцисса (или его жертвы) требует не просто уважения, а благоговения, не просто благодарности, а повторенной много раз и запомненной на всю жизнь благодарности.

Нарциссические ресурсы способны давать облегчение, но сами по себе ненадежны и кратковременны. Обрушение, которое испытывает нарцисс тогда, когда такой ресурс заканчивается, колоссально.

Дима рассказывает о том, как он целую неделю держался на нарциссических ресурсах. Его бизнес принес хорошие деньги. Его друг из родного города целый вечер посвятил одному Диме, разговорам о Диме и его делах. Дима носил красивую одежду, обедал в ресторанах с дорогим вином, ездил на красивой машине, был доволен городом, в котором он живет, планировал возвращение к нему жены после недавнего развода и глубоко верил в себя. До пятницы, когда оказалось, что пришло время платить долг, который полностью съедал его недавнюю прибыль. И хотя долг был давним и платеж по нему не был внезапным, вся уверенность с Димы слетела – он больше не мог планировать новую мебель или оплату путевки, которую заказал жене для примирения. Внутренне ликование сменилось унынием и ощущением поражения. Город снова Диме не нравится. Жена снова его отвергает. Дима вернулся в ту яму, в которой он обычно живет, и начал поиски новых нарциссических ресурсов.

Для Ани нарциссический ресурс – это признание ее заслуг нарциссическим партнером. Она жертва, вкладывающая в эти отношения всю себя и ожидающая благодарности и признания, которые дают ей силы продолжать свой труд дальше. Она вроде бы уже научила себя не требовать постоянных «люблю» и «если бы не ты», но иногда так случается, что ее партнер в каком-то особом настроении и состоянии дает ей больше, чем обычно. Это происходит непредсказуемо: просто он вдруг смотрит на нее и говорит что-то вроде «я иногда думаю о том, как же много ты стараешься, и я очень тебе благодарен» или «все-таки хорошо, что ты у меня есть». Для Ани это самые счастливые и самые ожидаемые моменты в ее жизни. Она чувствует, что наконец добилась своего, что ее признали. Некоторое время она находится в эйфории. Прилив сил делает возможным то, что в обычном состоянии у Ани не получается: она начинает больше думать о себе, больше проявляться и высказываться, в бессознательной уверенности, что, раз уж ее признали, значит, теперь ей можно наконец стать собой. Но проявляться она умеет только агрессивно – раз уж пришел ее час, то можно все – и очень быстро вновь сталкивается с отвержением и превращается из уверенной женщины в обслуживающую девочку. Ее партнер, кстати, замечает эти циклы, но комментирует по-своему – он говорит, что Аня от похвалы портится и лучше вообще ей ничего такого не говорить. Аня снова погружается в депрессию.

Обычные ресурсы так кардинально состояние не меняют. Простое «спасибо» приятно, но оно не заполняет черную дыру. Простое «я люблю тебя» не заставляет в это поверить, особенно сказанное в стиле «да люблю я тебя», в раздражении, вызываемом неудовлетворенностью жертвы. В погоне за особыми словами и особыми чувствами жертва не может насытиться чем-то повседневным. Ее потребности слишком высоки, и она напоминает голодного, сидящего за богатым столом в ожидании невероятного блюда дня, которого в итоге может и не быть.

Удивительно, как много ресурсов нарциссичность обесценивает, и удивительно, как много их вокруг оказывается тогда, когда этот процесс ослабевает. Зина может обнаружить, что ее равнодушный муж заботится о ее родителях и о ней, много работая и обеспечивая большой семье высокий уровень жизни. Костя заметит, что его обожаемая девушка при всей своей враждебности – его настоящий друг, который никогда не бросал его в беде. Паша говорит, что его мама пусть не всегда, но старается наладить их отношения, Ира – что ее муж-тюфяк добр и что ей очень нужна эта доброта. Это не совсем равноценная замена: радоваться простой любви совсем не то же самое, что радоваться любви идеальной. Но простые ресурсы более долговечны и устойчивы, они позволяют постепенно построить ту опору, которой так не хватает. Часто этот процесс связан с одновременным гореванием о том, чего так никогда и не случится, с обнаружением своей неидеальности и неисключительности.

Отказ от надежды на нарциссические ресурсы и проживание потери ослабляет нарциссизм, но этот процесс непрост. Для человека с нарциссическими чертами его обычность, неграндиозность поднимает старый страх отвержения. Повседневное отвержение, которое испытывает нарциссически травмированный к самому себе за то, что он не таков, каким должен бы быть, проецируется на внешний мир.

Жертва строит отношения, исходя из того, что ее отвергают. Это предпосылка ее отношений, ее настройки по умолчанию.

Воспринимая мир через фильтр своей внутренней отвергаемости, она видит в отношении к себе агрессию и неприятие там, где их может и не быть. Она ранится о поступки партнера, о его интонации или слова, даже о то, как он ест или как он дышит. Целой жертва остается только тогда, когда получает нарциссическую подпитку в виде идеальной опоры или идеального ресурса.

Марине нравится проводить время одной, поскольку каждый раз, когда она проводит время с мужем, они ссорятся, и Марина убегает – гулять, в другую комнату, к подругам. Это происходит потому, что она чувствует боль, которую перенести не может, а остаться при этом в контакте – тем более. Муж не выгоняет ее, как она всегда понимает чуть позже, прогулявшись или с кем-то поговорив. Более того, обычно он пытается ее удержать, поскольку ему не нравится такой финал разговора. Но в момент самого контакта Марина ранится. Причиной для ее бегства может быть повышенный голос, грубое слово, но чаще всего – то, что ее муж ведет себя не так, как Марине хотелось бы. Например, он может сказать ей о том, что жареное мясо на ужин – это не то, чего он хотел бы при своей диете, или сделать замечание о чистоте пола. Это обычные вещи, через которые можно и нужно проходить, но Марина слышать этого не может и сначала начинает плакать, а потом, если муж не бросается ей на помощь и не «отменяет» с помощью извинений все сказанное, убегает. Марина и сама понимает, что ведет себя неадекватно, и муж несколько раз заводил разговор о том, что ей невозможно что-то сказать, но от таких разговоров она точно так же сбежала. Она буквально физически не удерживается рядом с кем-то, кто демонстрирует ей что-то, кроме полного принятия. Это ее внутренняя ситуация, не внешняя: девочкой Марина росла с отвергающей бабушкой, поскольку ее не менее отвергающая мать не была готова к заботам о ребенке и сама была слишком травмирована, чтобы слышать чьи-то еще потребности, кроме своих, так что к отвержению Марина привыкла еще в детстве. Она при этом хорошая жена – незлобивая, любящая, она чудесно чувствует себя на своем месте тогда, когда все хорошо. Но внутреннее отвержение требует внешнего отыгрывания, и Марина бежит от боли, от которой на самом деле не убежать.

Кроме боли, отвержение рождает гнев – особенно у того, у кого способность переносить боль снижена за счет более серьезной травмации. Чем больше нарциссических черт – тем меньше боли и больше гнева, как, например, у Олега, который находится в нарциссичных отношениях со своей девушкой. При том что большую часть времени Олег обслуживает ее потребности и сливается с ней для того, чтобы защититься от собственной пустоты, иногда он испытывает приступы токсичного гнева, которые разрушают их обоих. Эти приступы гнева возникают на этапе его «обрушений» – когда он отвергает себя за неудачи и проецирует это отвержение на девушку. Например, после неудачной стрижки он может обратиться к ней за поддержкой и разозлиться на нее за любое ее слово. Если она скажет, что все хорошо и ему идет, – он обвинит ее во вранье. Если скажет, что все ужасно, – то он впадет в бешенство по поводу ее черствости. Если она попытается как-то разрулить ситуацию и сказать что-то вроде «ну теперь ты точно знаешь, что именно тебе не идет» – то Олег накричит на нее за то, что она говорит какую-то чушь тогда, когда ему нужна помощь. Он не понимает в эти моменты, что трактует мир по-своему, находясь в полной уверенности в своей правоте. Такое отвержение, идущее изнутри, дает ему иллюзорную возможность сопротивляться: воевать с чем-то внешним проще, чем с чем-то внутренним. Девушка Олега в такие моменты старается не попадаться ему на глаза: с ее собственными нарциссическими чертами его агрессия и отвержение разрушают ее, и им обоим несколько дней или недель потом приходится восстанавливаться на каком-то расстоянии друг от друга.

Чтобы убедить нарциссическую жертву в том, что ее не отвергают, требуются специфические условия. Жертва со своей болью сверхчувствительна к границам: любое ограничение ее прав означает болезненный отказ. Она нарушает границы с претензией на то, что так и должно быть в настоящих отношениях, и это нарушение присутствует во всех ее контактах с окружающим миром.

Учитывая ее мазохистические черты, нарушение границ может усиливаться тогда, когда жертва чувствует себя страдающей. Это идея по типу «если нельзя, но очень хочется, то можно», только в ее центре не потребности (что было бы неплохо), а боль, которая как бы все извиняет и оправдывает. Нельзя унижать партнера, но если очень больно – то можно. Нельзя приходить к подруге среди ночи без предупреждения, но если больно – то можно. Нельзя залезать в телефоны, личные счета и почту другого человека, но если больно – то можно все.

В терапии границы между терапевтом и клиентом могут выглядеть для последнего как договор, условия которого действуют до первого кризиса. Если терапевт не приветствует разговоры по телефону – то их и не будет до тех пор, пока не захочется. Если терапевт предупреждает о том, что продление сессии невозможно, то клиент будет уходить вовремя, пока не захочет остаться. То есть границы терапевта соблюдаются тогда, когда их и не хочется нарушать.

В других отношениях это выглядит так же. Нарциссическая жертва может чувствовать важность границ для другого и соблюдать их до тех пор, пока ей это ничего не стоит. Например, Наташа знает о просьбе мужа не названивать ему по мелочам в рабочее время или тогда, когда он проводит время вне дома, потому что так он чувствует ее контроль, при том что ему не хотелось бы постоянно ощущать себя привязанным к ее настроению и состоянию. Наташа и не звонит – тогда, когда сама проводит время с мамой или смотрит интересный фильм. Но если ей становится тревожно или старая травма отверженности поднимает голову – она без раздумий нарушает границы и может звонить ему, его родителям, его друзьям, вскрывать его аккаунты в социальных сетях, чтобы найти пищу для своей тревоги. Это грубое и необоснованное нарушение границ выглядит для нее оправданным: ведь ей было больно, и она делала все, чтобы эту боль унять.

Такие эпизоды похожи на испытания: жертва словно проверяет, примут ее такую или не примут. В здоровых отношениях такие процессы тоже присутствуют, но они нужны для прояснения границ, когда люди совместно выясняют, как далеко они могут зайти. Безусловное принятие в здоровых отношениях – это миф, поскольку между двумя взрослыми и ответственными людьми есть и принятие, и границы. Безграничное принятие и претензия на него возможны в отношениях, в которых один из участников – ребенок. В нарциссических отношениях это именно нарциссическая жертва: страдающая от внутреннего отвержения, она настаивает на условиях, в которых сможет почувствовать себя безусловно – или снова построить враждебный контакт, в котором от нее отказываются.

Нужно отметить, что точно такие же трудности жертва испытывает со своими собственными границами. Она соблюдает их тогда, когда это нетрудно. Складывается ощущение, что она все время находится в нарушенных границах, своих или чужих. Часто это сменяющие друг друга периоды, когда сначала жертва поступается своими потребностями и желаниями ради того, чтобы другому было хорошо, а затем точно так же делает с потребностями и желаниями другого.

Когда Олеся жалуется на постоянное предательство друзей, она рассказывает, что с каждой ее подругой повторяется одна и та же история: сначала происходит быстрый период сближения, во время которого Олеся слушает их истории и ходит туда, куда ее зовут, а потом резкое отдаление – тогда, когда Олеся начинает требовать такого же отношения к самой себе. В начале отношений она находится в грандиозных фантазиях о том, что она наконец нашла нужного человека и поэтому для нее не представляет проблемы пустить новую подругу ночевать, одолжить денег или позволить прочитать любовную переписку и иронично ее прокомментировать. Олеся не чувствует своих границ: ей непонятно, что в отношениях с ней позволительно, а что запрещено. Ей кажется, что если дружба настоящая – то можно все. Ее новые и старые подруги этого мнения не разделяют. Они ложатся спать, вместо того чтобы поддерживать с ней переписку, или отказывают Олесе в ответ на ее предложение сходить на каток. Для Олеси это и есть предательство: ее снова не принимают, ей снова нужно мириться с ограничениями. Ее мечта о настоящей дружбе (равно как и о настоящих отношениях) остается мечтой.

Нарциссическая жертва претендует на особые отношения – обычных ей не хватает. Она нуждается в подпитке своей исключительности, как того требует ее нарциссизм. Ее не устраивает быть просто другом, просто женой, просто клиенткой. Она строит с людьми связь, в которой сможет чувствовать себя уверенной в себе и избегать преследующей ее пустоты.

Это подкупает: в стремлении стать особенной жертва способна на поступки, которые для других людей нетипичны. Приехать к малознакомому человеку в больницу с куриным бульоном. Подарить дорогой подарок. Среди ночи откликнуться на призыв нетрезвого приятеля перевезти его в другой клуб и в результате проговорить до утра в припаркованной машине о вечности и о чужой боли. Это удивительно, это как будто встретил того, кого искал всю жизнь. Нарциссическая жертва сближается с людьми стремительно, чувствуя самые тонкие грани, удовлетворяя самые важные потребности другого, для того чтобы точно стать особенной.

Более того: жертва умеет вести себя таким образом, который позволяет другим людям и самим чувствовать себя избранными и особенными. Она много слушает. Много замечает. Дает поддержку. Не требует для себя места и времени, позволяя партнеру вести себя так, как ему самому этого хочется. Такое нарциссическое раздувание заставляет другого человека выбирать ее общество взамен остальных и питает саму жертву ощущением своей избранности.

Жертва не до конца понимает, что именно она делает и зачем. Она как бы замирает в присутствии другого человека, по умолчанию отдавая ему больше пространства, чем оставляет себе. Такова ее глубинная защита от отвержения: застыть, не проявляться, сделать все, чтобы понравиться другому человеку и не испытать боли. Ее мимикрия требует от нее много сил, но так как их трата привычна, то этот отток остается незамеченным.

Гульнара очень устает от встреч с дружеской компанией мужа. Ей важно быть своей в этой компании, важно, чтобы мужу не было за нее стыдно, но больше всего ее утомляет необходимость с каждым построить особые, исключительные отношения. Это в принципе требует много сил, а когда этих людей много – она истощается. Это происходит как бы не специально, но в течение вечера она обнаруживает себя то восторженно выслушивающей политические высказывания, то утирающей слезы, то прислуживающей на кухне. Во всех этих контактах она теряет свою личность, становясь тем, кем ее хотят видеть. Муж, кстати, этим недоволен и удивлен, говоря, что на этих встречах она совсем другая. Конечно, другая – наедине с мужем она подстраивается под него, и ему не нравится, что он теряет собственное отражение. Сама Гульнара чувствует тяжесть и отчаяние: быть «собой» (то есть привычной мужу маской), как того хочет муж, у нее в присутствии других людей не получается, а сохранять свою устойчивую идентичность она не может, потому что ее не существует. Сами же друзья мужа относятся к ней хорошо, но держатся несколько вдалеке, испытывая странное ощущение неестественности и обмана.

Претензия на особые отношения также проявляется в особых ритуалах взаимодействия, особой роли, особом ресурсе, который может дать нарциссическая жертва. С помощью нарушения своих и чужих границ она может создавать основания для благодарности, которая привязывает к ней другого человека и позволяет ей чувствовать себя на особом положении. Противостоять этому трудно. Все, что жертва делает, выглядит жестом доброй воли и проявлением искреннего интереса, от которого совсем не хочется отказываться.

В терапевтических группах обычно есть участник, который приходит на встречи раньше всех. За этим могут стоять разные потребности: власти, контроля, внимания терапевта. Карина – одна из таких участниц. Она приходит на встречи минут за десять до того, как начинают собираться остальные участники, и это время нашего легкого трепа – о фильмах или книгах, о погоде, о туфлях. В Карине всегда много энергии, она всегда внимательна, всегда щедра на поддержку и обратную связь. Это как съесть что-то вкусное: очень приятно. Ее теплая и внимательная компания расслабляет, и я жду ее приходов, но одновременно это создает трудности в групповом процессе: Карина как будто становится для меня чуть более важна, чем остальные, я придаю ее комментариям чуть больше веса, чувствую, что готова нарушать регламент ради нее. Это губительно и для ее терапии, и для работы остальных членов группы. Мне приходится сделать трудный шаг назад и при сохранении всего тепла, которое у меня к ней есть, научить себя не воспринимать ее как свой ресурс. Я знаю, что с другими важными для нее людьми (в том числе с прежними терапевтами) она склонна строить именно такие отношения, которые впоследствии будут изнашивать ее и разрушать. На самом деле она не нуждается во мне как в друге, но бессознательно уверена, что если у нее не будет со мной особых отношений, то я ее отвергну и ее надежды на помощь не оправдаются.

Для Киры границы оказываются нарушенными в отношениях с массажистом, маникюршей, доктором, к которому она обращается за консультациями. Она не способна сохранить отношения «специалист – клиент», ей этого недостаточно. Ей нужно, чтобы ее выделяли и ждали. Поэтому она переплачивает, услужлива, не высказывает претензий, преувеличенно высказывает благодарность. Ее и выделяют, и начинают в ней нуждаться, рассказывая свои личные истории и обращаясь за советом и поддержкой, но для Киры такое развитие уже в тягость. Ей не хочется никакой настоящей близости, она тратит все ресурсы на первый этап отношений и не выдерживает их развития. Ее идеальная мечта – чтобы все эти люди любили ее безусловной любовью и не требовали за это больше, чем она может дать. То есть она должна стать для них очень важна на тот час, который они проводят вместе, без претензий на продолжение.

Особые отношения – страховка жертвы от чувства отверженности, хотя в реальности отвержение – часть повседневной жизни. Мы отвергаем какие-то потребности других людей, какие-то их чувства, которых не выдерживаем, планы, особенности характера. Точно так же поступают и с нами. Это нормально – не принимать другого человека безусловно, и нормально, когда другой не принимает нас. Способность выдержать отвержение и не разрушиться может дать более здоровое восприятие отношений, чем попытка построить контакт, в котором отвержения не существует.

Специфическое «отвержение отвержения» внутри отношений сдерживает обоих партнеров и является серьезным ограничителем. Так как видеть его жертва готова в любых проявлениях, сдерживать приходится практически все. Гнев – поскольку злиться на жертву означает для нее отвержение. Потребность в одиночестве – по той же причине. Потребность в других людях, усталость, интерес к чему-то новому, мнения, которые не соответствуют ее представлениям о мире. Партнер нарциссической жертвы, не желая становиться заложником ее обиды и своей вины, вынужден либо в очень серьезной степени менять свою жизнь, либо развивать нарциссичность в качестве защитного средства.

В здоровых отношениях невозможность получить от партнера именно то, что нам необходимо, не приводит к разрушению.

Существует много способов справиться с отвержением: потребность можно отложить или снизить ее интенсивность до уровня того, что сейчас может дать нам партнер, можно позаботиться о себе самостоятельно, можно получить нужное из другого источника, можно отказаться от потребности путем горевания и адаптации. Это важно: наш партнер – не источник безусловного удовлетворения. Невозможность отвержения в отношениях делает невозможным и принятие: тот, у кого подавлена внутренняя жизнь, не способен на полноценную реализацию всех своих импульсов, а не только выборочных. Человек с подавленной энергией отвержения (или агрессией) ощущает себя пустым и потерявшим интерес. Он может лишь притворяться, изображая поддержку, но так как эта поддержка не подпитывается настоящими импульсами, то она не принесет жертве удовлетворения. Ей нужна не игра, а настоящие чувства и импульсы, но они либо возможны во всей своей полноте – либо невозможны вообще.

Жертва своими требованиями ювелирно повторяет собственную ситуацию, когда она не могла быть собой, а была интересна только некоторыми своими проявлениями, только той ролью или функцией, которую она выполняла. Так бывает всегда – мы делаем с другими то, что другие делали с нами. Человек, которого били, использует разные виды насилия, тот, кого оставляли голодным, не может напитать других. Жертва со своей травмой травмирует известным ей способом: требуя от партнера не быть собой, не принимая его, она наносит или усугубляет нарциссическую травму и включает механизмы защиты, от которых на самом деле и бежит.

Поэтому снижение значимости другого и развитие поведенческого репертуара в том, как именно поступать со своими желаниями, оздоравливает обоих партнеров и отношения в целом. Научиться справляться со своими желаниями непросто, и часто этот процесс начинается с горевания.