Текст книги "Коготь и цепь"

Далеко на горизонте тлеющим углем мерцал осколок закатного солнца, заливая небо желтоватыми, лиловыми и свинцовыми пятнами. В Ясе в очередной раз воцарялся переходный час Матери Сумерек.

Рано утром Бансабира велела Лигдаму и телохранителям собрать в ее шатре всех тысячников и десятитысячников. Вся армия Пурпурного дома собралась наконец в одном месте. Мужчины, входя, кланялись с серьезными, сосредоточенными лицами. Наскоро рассаживались в шатре, не сводя глаз с молодой и теперь единственной госпожи.

– Доброго всем утра, – поприветствовала танша сухо. – Вашу клятву я приняла вчера, а для прочих формальностей сейчас не время и не место. Что бы ни случилось в Гавани Теней, как бы дальше ни развивались события, мы выходим из Бойни Двенадцати Красок бесповоротно.

Она наследует не только надел, сообразили командиры, вслушиваясь в каждый звук. Она наследует желания Сабира, его цели, волю, будто его самого. Он, защитник Пурпурного дома, дал слово покинуть поле брани после разгрома Зеленого танаара и разграбления дворца. Теперь она, как защитник Пурпурного дома, держит это слово, как если бы оно было сказано ею самой.

– Мы достигли отношения ненападения с двумя домами, взыскали контрибуцию с еще двух, забрали у раману Тахивран главное оружие, которым она вела войну, взяли пленных. Дележ подождет до возвращения на родину. Русса, Гистасп и Отан поедут со мной вперед с телом отца, его надо как можно скорее доставить в семейный склеп. Остальные выйдут следом. Ответственным за отход будут Гобрий и Махран. – Бансабира перевела глаза на последнего. Махран, единственный сын погибшего Доно-Ранбира, ее кузен и один из командиров разведки отца, сухощавый и неприметный, напоминал ей чем-то Рамира. – Кто-то из родственников Сабира Свирепого должен быть с такой ордой при отходе. Из нас троих ты подходишь лучше других, надеюсь, твой отряд обеспечит безопасность при переходе, – ровно закончила женщина.

Упомянутый Отан – седовласый, но с большими залысинами, смуглый, одних лет с Гобрием – с недоверием посмотрел на таншу от природы круглыми глазами лазурного оттенка.

– Я прошу прощения, госпожа. Я-то вам родня сторонняя, а каким образом среди родичей тана Сабира, сопровождающих вас, оказался Гистасп? – недобро глянул Отан на командира второго подразделения, если Гистасп еще мог так называться.

– Гистасп оказался в числе сопровождающих меня и отца командиров по той же причине, что и ты, – надменно отозвалась тану. – Он мой генерал, только, в отличие от тебя, в нем я уверена больше. Вот почему с Гобрием за отход отвечаешь не ты, а менее опытный Махран.

Что она делает, ужаснулись Гистасп, Гобрий, Видарна.

– Ты приходишься дядей моему брату, и тебя не было в моей армии в военное время, чтобы мои права на танское кресло были для тебя неоспоримы. По дороге домой хорошенько обдумай, на чьей ты стороне, Отан. Нож промеж лопаток, когда Адар достигнет юности, мне даром не нужен. Малейший намек на мятеж или заговор… – Бану отвела глаза, не став продолжать мысль.

С улицы донесся извиняющийся голос Дана Смелого. Получив разрешение войти, он сообщил, что часть армии, которой приказано сопровождать таншу до чертога, полностью выстроена в боевые порядки. Прочие сотники и полководцы безразмерного воинства заканчивают построение. Пленники также готовы к транспортировке в дом тану Яввуз.

– Хорошо, – бесстрастно кивнула Бану, теряя к докладу замкомандира всякий интерес. Дан уходить не торопился.

– Когда прикажете сняться с места? – спросил с готовностью. Бансабира метнула обязывающий взгляд:

– Боишься, что не услышишь сигнала?

Дан сконфуженно замялся, танша сделала движение головой, веля выйти.

– Ул, определи к нам пару хороших каптенармусов в дорогу. И иди, лично проверь вооружение сотни Серта. Они должны быть готовы к схватке в лучшем виде.

Ул без лишних слов встал, поклонился, вышел.

– Видарна, напиши приглашения танам Каамал и Маатхас на сорокоднев по отцу. И напиши сообщение Идену Ниитасу. Никаких причитаний по поводу Сабира Свирепого, только то, что главой Пурпурного дома отныне являюсь я. Этого достаточно. Отошли гонцов предельно быстро. В отходе не задерживаться и не спорить ни по каким вопросам с временным командованием.

– Мм, – опешил Видарна. Он бросил короткий взгляд на Отана и нашел в нем поддержку. – Я прошу прощения, но не кажется ли вам, что разумнее…

Видарна замолчал: Бансабира, чуть подняв брови, перевела на него взгляд, имея до того недоуменное лицо, будто вообще только сейчас обнаружила среди собравшихся этого Видарну и теперь отчаянно интересовалась, кто его сюда позвал. Тот, впрочем, окончательно растерялся и тоже, кажется, забыл, зачем явился в шатер.

Проследив этот взгляд, Гистасп отвел глаза: не хихикнуть бы прилюдно.

– Мы имеем в виду, – подключился Отан, видя, что Видарна почему-то прижух, – что все-таки стоит написать тану Ниитасу о кончине тана Сабира. Это будет намного правильнее и к тому же благодарней по отношению к вашему отцу.

Лицо Бансабиры вытянулось настолько, насколько она вообще могла позволить себе проявлять изумление. Похоже, пререкания с командующими в ее собственном лагере завершились слишком давно, чтобы сейчас ей оставаться бесстрастной. Командиры второго и третьего подразделений тоже с пониманием переглянулись. Гобрий принял чрезвычайно самодовольный горделивый вид, а из его единственного глаза светилось непомерное чувство собственного превосходства. Гистасп и вовсе в открытую откинулся на спинку походного стула и ехидно оскалился. Даже самым невнимательным становилась очевидна солидарность этих двух: уж кто в свое потратил кучу времени и сил, пытаясь переспорить Маленькую таншу! Да только она все равно все делала по-своему, прослыв Матерью лагерей.

Танша между тем повела головой, будто привыкая к мысли, что это опять будет доставлять неудобства некоторое время, и сказала:

– Видарна, сделай как велено.

– Госпожа, я…

Бану коротко глянула, и тот подавился словом, которого не успел произнести.

– Тану! – вновь раздался из-за полога голос Дана. Тон существенно отличался от прежнего. – У нас гость.

Бансабира тихонько скрипнула зубами. Что еще?

– Гистасп, подмени меня.

Тот кивнул, Бану вышла из шатра. Неподалеку замерло с десяток всадников. У одного в руках был штандарт с черным знаменем, у другого – белый флаг. Впереди всех сидел молодой широколобый брюнет в черной кожаной куртке. Небольшие карие глаза заинтересованно смотрели на Бансабиру с остроскулого гладковыбритого лица, сужающегося к подбородку, как наконечник копья. Мужчина, кивнув какой-то собственной мысли, остановил лошадь и спешился.

– Тан Дайхатт, – не то предположила, не то определила Бансабира.

– Тану Яввуз… – Дайхатт вновь кивнул, четким движением стянул длинные перчатки и протянул женщине руку. Бану вложила ладонь для рукопожатия, но моложавый тан проявил галантность, мимолетно прислонив оголенные пальцы к губам. Отстранился и оглядел Бану с головы до ног. – Вы не совсем такая, какой я вас представлял.

Словно по команде спешились сопровождающие тана и поклонились.

– О, у вас был для этого повод? – осведомилась танша, отнимая руку.

– Он был и есть у всей страны с некоторых пор. Не хочу задеть ваших чувств, но до меня дошли слухи о тане Сабире. Это правда?

Плохие вести расходятся не просто быстро – они разлетаются со скоростью молнии, настигающей воина в доспехах на вершине горы. Бансабира, едва не скрипнув зубами, кивнула – да, Сабир Свирепый, объявив о выходе из войны, не протянул и месяца, пал нелепой смертью на охоте. Предначертание, не иначе.

– Примите мои соболезнования, – не особо убедительно произнес тан, мгновенно меняясь в лице. Бансабира отчетливо уловила деловитость, какой могли похвастаться лучшие купцы в торговом квартале Храма Даг. – Раз уж теперь вы возглавляете дом Яввуз, не уделите пару минут?

– Только пару. Мы уже выдвигаемся. Но если сдадите оружие Дану, я пройдусь с вами, – решила тану. Дайхатт подчинился без колебаний.

Несмотря на то что лицо тана – открытое, выточенное – имело несколько сосредоточенное выражение, Бансабира мгновенно отнесла его к улыбчивым людям. Однако ничего общего с неугасимой радостью, граничащей с глупостью, в Дайхатте не было. Такие обычно хорошо знают, что им нужно.

Под недовольными взглядами сторонников, которые еще совсем недавно сходились в открытых боях, Бану и Дайхатт, беседуя, прошлись вокруг шатров. Сопроводители Дайхатта, застывшие, где стояли, молча держали под уздцы коней; солдаты Бану стерегли парламентеров.

– Вам, полагаю, теперь не до собрания в Гавани Теней?

– Очевидно так.

Дайхатт покосился на собеседницу: суженные зеленые глаза, напряженные надбровные дуги, узкая полоска сжатых бесцветных губ, но – никакого интереса к происходящему. Не потому что Мать лагерей имеет убитый горем вид, скорее наоборот: озадаченный, обремененный неисчислимым количеством дел. Мужчине даже понравилось – пожалуй, есть шанс найти общий язык и договориться, несмотря на их трудное «общее прошлое».

– Вы отослали письма танам, сообщая, что имеете некие доказательства причастности к бедам последних лет правящей семьи. Можете поделиться чем-то?

Бансабира качнула головой:

– Простая уловка, чтобы покончить с войной. Я подумала, что, если таны найдут причину съехаться для переговоров в присутствии рамана и раману, смогут достичь соглашения. Пусть не все, но стоит заключить перемирие хотя бы семерым, и остальные притихнут.

Дайхатт слушал внимательно, быстро прикидывая в уме: Яввузы обозначили свою позицию, а с ними, надо полагать, мирный путь выберут и Каамалы с Маатхасами. Иден Ниитас тоже наверняка поддержит внучку. Разбитые наголову Ююлы и Наадалы латают собственные дыры уже не первый день, и новых им даром не надо. Уже шестеро.

Аамут, если донесения Дайхатта не врали, отхватил от Матери лагерей самую страшную оплеуху и хотя бы для виду первое время точно будет держаться неконфликтных отношений. Да и раману наверняка поставит отца, тана Тахива, в пример, чтобы показать, что всех событий Бойни Двенадцати Красок можно было избежать, если бы таны с самого начала не поддавались на провокации. Тахив, без сомнения, поддержит дочь, обязанностью которой сейчас является во что бы то ни стало примирить «защитников» страны. Итого – даже без него, Дайхатта, сторонников мира семеро, если и он поддержит сложившуюся ситуацию, надежда Маленькой танши оправдается.

Он поддержит, потому что этого требовало прошлое, в котором погибло множество его родственников; истерзанное усталостью и потерями настоящее; будущее, которое предстояло построить. И первый кирпич был здесь, у шатра тана Яввуза. Хорошо, что Старый Волк помер, – с девчонкой договориться будет легче, она молодая совсем и неопытная в таких делах.

– В любом случае, – продолжала Бансабира, – раманы обладают достаточной властью, а все нынешние таны – достаточной слабостью. Всем просто нужен пинок, чтобы заткнуться. Если получится, попробуйте отхватить себе куш в общей дележке. Мне, как вы верно заметили, уже не до этого.

– Все, чего хотел мой отец, он отбил у Луатаров. Мне большего не надо. – Мужчина потер подбородок, будто подчеркивая его узость, и многозначительно поглядел на Бану. Зрачок тана расползался, несмотря на ранний час. Бансабира с трудом сдержалась, чтобы не вздрогнуть: что-то недоброе в этом взгляде, как ни крути.

И тут же, отследив собственные чувства, Бану мысленно усмехнулась: неужели нервы ее настолько расшатаны, что подобная мелочь смогла взбаламутить внутреннее равновесие? Надо поскорее добраться до дома, захоронить отца и осознать, что к чему.

– Во всяком случае, сейчас, – твердо закончил Дайхатт, и Бану даже не вспомнила, что мужчина говорил до этого. Выдохнув, Бансабира решила как-то переменить тему и не нашла ничего лучше, чем напомнить о ситуации.

– Одна из наставниц храма, где я выросла, как-то сказала, что природой устроено так, чтобы дети хоронили родителей. Должна сказать, весьма мерзкая истина. Хотя, конечно, справедливости ради, и ваш отец, и мой скончались по совсем другим причинам. И, учитывая, что именно Сабир Свирепый убил вашего предшественника, думаю, соболезнования будут двусмысленны.

– Пожалуй, – отозвался Дайхатт, вздохнув так, что приопустились уголки губ. Но продолжил так, что было ясно: Бансабиру он не упрекает ни в чем и ни в чем не видит повода для встречного упрека за смерть Ванбира и двух его сыновей в Черных землях. – Войска Сабира Свирепого перебили многих моих родственников.

– А ваши родственники перебили моих. Дайхатты, бесспорно, были для отца самым тяжелым противником, – заметила Бансабира. На взгляд окружения, которого в прогулке вновь достигли таны, слишком уж спокойно заметила.

«Тоже мне похвала», – подумал Раду, слушая голоса возвращающихся танов.

– Поэтому, думаю, в наших силах положить этому конец. В конце концов, мы с вами вряд ли выбирали себе этот путь. – Дайхатт остановился, развернувшись к Бану, и склонил голову. – Спасибо, что уделили время, тану Яввуз. Я пришлю в Пурпурный дом останки ахтаната Ванбира и его сыновей, чтобы вы могли подобающе их захоронить.

Мужчина протянул ей руку для пожатия и на этот раз ограничился именно им. Бансабира с достоинством кивнула.

– Я питаю симпатию к людям, которые умеют, приняв решение, не оглядываться на то, что было прежде, – равнодушно отозвалась Мать лагерей, сжав пальцы в ответ.

Еще раз высказав соболезнование, Дайхатт ободряюще улыбнулся и поднялся в седло. Его приближенные последовали примеру. Бану тоже времени не теряла: Лигдам подал ей кожаные перчатки.

– Да, госпожа, – позвал Дайхатт из седла. – У меня хорошие отношения с Каамалами.

Конечно, мысленно поморщилась Бану: кровная тетка Дайхатта приходилась бы ей свекровью, доживи до минувшего замужества Бансабиры.

– Тем не менее, – продолжал мужчина, – за следующий год я намерен укрепить их еще больше. Что касается моего положения в южных землях, оно широко известно. Благослови Иллана и Акаб!

Дайхатт тронул коня. Бансабира улыбнулась, поправив волосы, и еще несколько минут смотрела Черному защитнику вслед, бесконтрольно сжимая кулаки так, что, казалось, напряженные фаланги вот-вот прорежут белую кожу.

– И что он имел в виду? – подал голос Русса, подходя к сестре из-за спины. Он положил Бансабире руку на плечо, и та вздрогнула. Совсем незаметно – только Русса почувствовал это по сжавшимся, как моллюск на берегу Великого моря, мышцам.

– Что отец был прав.

Губы Бану вытянулись в линию – тонкую, почти прямую, как росчерк пера от твердой руки, – когда она вспомнила разговор со Свирепым в день рождения Маатхаса на берегу Бенры. Она не ошиблась, у нее и впрямь есть украшение, что привлекает мужчин сильнее, чем нектар пчел.

– Выступаем, – скомандовала тану, справившись с эмоциями и игнорируя некоторые вопросительные взгляды. Гистасп махнул рукой, чтобы дали сигнал. – Закрепите носилки отца, и побыстрее.

Женщина прошла вперед к Валу, что уже подвел ее лошадь, и с несколько чрезмерной даже для себя ловкостью вскочила в седло. Командиры вокруг засуетились, будто только сейчас осознали всю серьезность настроя молодой танши. Отан поспешно заозирался в поисках коня, а не найдя, начал голосить, выискивая оруженосца. Дан и Серт мгновенно дали знак трубить сигнал, чтобы построить подразделение. Охрана и подоспевшие каптенармусы занимались тем, что определяли тело Сабира в повозку. Русса наскоро переговаривался с каким-то воином из «меднотелых», имени которого Бану не знала и, честно сказать, пока не хотела знать. Только Гистасп уже сидел верхом, тайно поглядывая на таншу и не задавая вопросов. А чего спрашивать, думал командир, нет-нет да и подмечая недоверчивые, вопросительные, непонимающие взгляды соратников. И так ведь все ясно, и так бело как день, хотя тело Сабира Свирепого вряд ли успело полностью остыть.

Гобрий искренне, не скрываясь, таращился на Гистаспа, да и некоторые другие офицеры тоже подмечали: нельзя так откровенно глазеть на госпожу. Гистасп в ответ брал пример с тану Яввуз, нисколько не придавая значения происходящему.

– И что это было? – спросил Дайхатта один из самых ближайших сподвижников – правая рука и один из лучших лучников Черного танаара. – Что за намеки на прощанье?

Делегация парламентеров уже воссоединилась с войском и теперь двигалась к Гавани Теней трактом, которым прежде проходила Бану. Дайхатт и его друг шли впереди других, чуть поодаль держались полководцы и родня тана.

– Задел на будущее. – В лице Дайхатта больше не было никаких улыбчивых или дружелюбно-вежливых проявлений. Лишь сосредоточенность.

– Хм, – отозвался Атти, друг Дайхатта, вскинув брови. – Пояснишь?

– Что тут пояснять? Через год Бансабира Яввуз будет самой желанной невестой в стране: единоличная хозяйка крупнейшего танаара страны с впечатляющей армией и деньгами, плодовитая, как доказывает имеющийся у нее ребенок, молодая. Как только весть об ее вступлении в права защитницы разойдется, все таны накинутся на девчонку как беркуты. Правда, пока ее сдерживает двойной траур по мужу и отцу, и последний продлится еще год, но это не такой уж большой срок.

– И ко всему, как выяснилось сегодня, она вовсе не страшная и не кошмарная, как говорят. Высокая, – зачем-то прибавил в конце молодой мужчина.

Дайхатт согласился:

– И умная. А значит, прекрасно все понимает и не станет вступать в брак с тем, кто имеет проблемы в отношениях с ее союзниками. За этот год надо сделать сверх своих возможностей в этом направлении, раз уж удалось первым засвидетельствовать почтение Матери лагерей.

Собеседник покосился на Дайхатта:

– Уверен, что овчинка достойна выделки?

– Больше тридцати тысяч копий, бескрайние просторы, едва ли не лучшая военная академия, опытное командование, не говоря о том, что мой пасынок будет в числе первых претендентов на танское кресло Каамала. – Подытожив перечень предвкушаемых побед, Дайхатт самодовольно улыбнулся. – Я, Атти, знаешь ли, тоже не дурак. Конечно, я уверен. Надо предельно быстро договориться о мирных отношениях с Каамалом и особенно с Ниитасами.

– Я слышал, Иден Ниитас обладает непростым характером, – прокомментировал Атти решимость Дайхатта.

– И железными нервами, – согласился тан. – Мой отец любил повторять, что Иден – самый злобный старикашка в нашей стране. Думаю, его надо проведать первым.

– Только как? Иден ведь объявил, что до тех пор, пока не закончится Бойня Двенадцати Красок, любой, кто пересечет границу его танаара, будет воспринят как враг, которого следует уничтожить.

– Значит, перво-наперво поедем в Гавань Теней и кинем свой грош в общий котел перемирия. Новые жертвы ничего не дадут, боевые действия зашли в тупик. У всех еще полно обид и претензий, но те из танов, что не являются идиотами, должны понимать, что сейчас не время их предъявлять. Нужна большая передышка, время, надежные тылы и хорошие планы.

– А что делать с теми, которые все же больше идиоты, чем нет? – хмыкнув, поинтересовался Атти.

– А они не представляют угрозы.

Атти ничего не ответил на заносчивый выпад друга. Последний вдруг самодовольно рыкнул, выкрикнул:

– Давай-ка проветримся! – и с силой подстегнул коня.

У всех еще полно обид и претензий, но те из танов, кто не является дураком, должны понимать, что сейчас не время их предъявлять. Нужна передышка, надежные тылы и хороший план. А прежде всего надо закончить то, что начал отец, думала Бану, ритмично покачиваясь в седле. И просто отдохнуть. Переступить родной порог, вдохнуть родной воздух, услышать лай танаарских псов не из передвижных псарен, а просто так, оттого что это пушистое зверье путается под ногами.

Надо каким-нибудь мистическим чудом найти силы жить.

Глава 2

Королева Гвендиор откинулась на подушки повозки. Осталось не больше получаса пути. Несмотря на то что владения Клиона Хорнтелла являлись самым близко расположенным к столице герцогством, дорога до него в повозке занимала почти четыре дня.

Четыре дня назад, в ночь, гонец доставил письмо от царя Западного Орса Алая. Он предлагал перво-наперво скрепить их уговор браком. Ну что ж, Гвен была к этому готова. Решение нашлось моментально – среди дам Иландара имелась такая, что по всем параметрам подходила на роль: достаточно знатна, юна и очень набожна. Остальное приложится. Потому, отправив Изотту за снедью для гонца и дав тому отоспаться несколько часов, королева написала положительный ответ. Бог ей в помощь.

Дорога осталась позади. Повозка остановилась, один из слуг помог королеве сойти. Герцогская родня уже замерла в поклоне.

– Ваше величество… – Клион Хорнтелл, отец четырех законных детей и двух бастардов, поцеловал протянутую ему руку и поднялся. Вслед за ним выпрямились его домочадцы. – Добро пожаловать в Хорнтелл, замок на излучине.

Гвендиор старалась не показывать, но в душе страшно завидовала Хорнтеллам: они до сих пор выглядели счастливыми в браке, их замок имел мало общего с шумной смрадной столицей и был окружен кольцом густого леса в самой излучине Тарса, у них были дочери. У Гвендиор был только венец, и он никогда – ни теперь, ни прежде – не приносил и тени радости. Только непоколебимую, озлобленную гордость, которая от непонимания и обид становилась еще невыносимее.

Королева, не улыбнувшись, обратилась к супруге Клиона требовательным взглядом.

– Моя королева, – присела та. – Рады принимать вас. Это большая честь.

– Рада встрече, Гета.

Чета Клиона и Геты Хорнтелл по всем меркам выглядела образцовой. Герцог, примерный отец семейства, всегда был верен законам чести, служил стране, оберегал семью, любил жену и детей, карал преступников и помогал немощным. Клион одинаково хорошо относился к сторонникам Богини и Бога, ибо сам некогда был язычником, зачавшим в ночах Нэлейма с Неллой Сирин одного из сыновей – Тиранта. Только с рождением младшей из дочерей он обратился к Христу, поддаваясь скорее веянию в обществе, нежели велению сердца. Несмотря на трудную и извилистую жизнь, Клион Хорнтелл выглядел ровно на свои пятьдесят четыре года – ни днем меньше или больше.

Гета Хорнтелл была не намного моложе супруга и принадлежала к тому типу женщин, которые и в возрасте остаются хороши. Трудно сказать, разделяла ли герцогиня религиозные убеждения мужа изначально или приобщилась со временем. Так или иначе, с обоюдного согласия Хорнтеллы отдали дань каждому из божеств Иландара: старшую дочь Айхас когда-то отправили на Ангорат, к младшей в качестве учителя приставили священника. Кто знает, может, им удастся донести до людей, что не так уж и важно для мира в отношениях верить в одно и то же?

Клион наскоро представил семью:

– Надеюсь, вы помните наших сыновей, Клеоса и Клиама.

– Ваше величество, – раздалось вместо приветствия.

– Наша младшая дочь Ахиль.

– Моя королева. – Девочка шустро присела.

Гвен кивнула.

– И мой племянник Аксель.

– Ваша милость, – поклонился тот.

Гвендиор еще раз обвела взглядом собравшихся. Не нужно быть жрицей, чтобы понять, что они родственники, хмыкнула королева мысленно: все унаследовали немного неровный нос с широкой переносицей и буйные светлые кудри Хорнтеллов. Отличалась только девчонка. Гвен остановилась строго напротив и бесцеремонно вцепилась в нее глазами.

Ахиль, ни дать ни взять, была хорошенькой. Чуть ниже среднего, ладная, с густыми волосами необычного цвета: каштан и яркая позолота боролись в копне, словно медведь и лев. Небольшие кругловатые синие глаза – куда ярче и темнее, чем у отца и братьев, – смотрели с лица, с которого еще не сошла до конца детская одутловатость.

– Помнится, Клион, у вас было две дочери, – хмуро спросила королева, все еще разглядывая Ахиль с критической оценкой. Девушка уже залилась краской.

– Вы правы.

– И старшая по-прежнему в том проклятом месте?

– Да, Айхас служит… на Ангорате, – уклончиво ответил Клион. Не стоит упоминать о Праматери в присутствии Гвендиор.

– Негоже христианину иметь дочь-язычницу, Хорнтелл. Приручили бы.

Клион ничего не ответил и оправдываться не стал.

Понимая, что большего не добьется, Гвен приосанилась, вздернула подбородок и с некоторым недовольством велела идти внутрь:

– Я устала с дороги.

Через два часа, приняв ванну, переодев платье и просушив волосы, королева спустилась в трапезную.

– Добро пожаловать, – поднялся Клион. Блюда на столах стояли нетронутыми.

За едой Хорнтеллы старались всячески поддерживать беседу, но королева не отличалась словоохотливостью и больше наблюдала за девчонкой Хорнтеллов. Наскоро покончив с едой, она прямо обратилась к хозяину замка с просьбой поговорить наедине. Клион быстро проглотил недожеванный кусок, приложил салфетку к губам и, откашливаясь, велел остальным выйти. Гвен пошла на широкий жест:

– Не стоит беспокоить семейство. Пройдемте в ваш кабинет.

– Разумеется. – Клион поднялся и, дождавшись королевы, пригласил следовать рядом.

Хотя кабинет герцога находился едва ли не в другом конце замка, путь прошли молча. Только когда за их спинами стража закрыла дверь, мужчина спросил:

– Приказать принести вам что-нибудь?

– Не нужно.

– В таком случае, я вас слушаю. Чем обязаны вашему визиту, к тому же столь неожиданному?

– Все знают об отношениях Иландара с племенами варваров и знают, что новое вторжение не за горами, – начала Гвен говорить тоном настоятеля монастыря, и Клион понял, что это надолго. – Последняя их атака стоила больших потерь. В такой ситуации следует запасаться друзьями и союзниками. Нашим ключевым помощником был Архон, но последние события таковы, что Иландар больше не полагается на него. Потому мы ищем союза с христианнейшей страной Этана Западным Орсом и надеемся, вы не откажетесь помочь.

– Разумеется, служить стране – долг каждого. Что требуется от дома Хорнтелл?

– Брачный союз. Ахиль должна выйти замуж за наследного царевича Орса.

Хорнтелл не стал переспрашивать, но отозвался далеко не сразу:

– За горца? Но они дикари.

– Они христиане, Клион, это главное.

– Орс слишком далеко, да и Ахили всего четырнадцать.

– Ахили уже четырнадцать! – Еще и препирается! Его дочери предлагают царский венец, а он! Можно подумать, она, Гвен, тут его спрашивает! – Я была ненамного старше нее, когда выходила замуж за короля. Алай согласен на альянс только на условиях брачного договора. А теперь подумай, почему я приехала к тебе?

По одному взгляду Хортнелла стало ясно, что мужчина уже парой минут раньше ответил себе на этот вопрос.

– Вот именно: у меня нет ни дочерей, ни племянниц. Единственная племянница короля уже замужем. Так что остаются только герцогские семьи. У Стансоров, кроме Шиады, никого нет, дочери Ладомара всего одиннадцать, она еще не годна. Остаешься только ты, да и у вас с Гетой не разбежишься.

– Вы считаете, это достаточный аргумент, чтобы я выслал еще и вторую свою дочь в такую даль, где я толком и навестить ее не смогу?

– Я не понимаю, Клион… – Никто из них не заметил, что королева уже давно перешла на «ты», это было привычным для обоих. – Ты против того, чтобы твоя дочь стала следующей царицей Орса?

– Поймите верно, Орс сегодня не в лучшем положении, кто знает, что станет с ним завтра.

– С карты Этана целую страну за один день точно никто не сотрет.

– Это верно. Но как быть с Ахилью? Она никогда не воспитывалась для такой роли.

– Я в свое время тоже. Препятствием это не стало, – весомо произнесла Гвен.

Хорнтелл тяжело вздохнул: если предложение делает королева, значит, исходит оно от короля. А король не просит подданных. Однако согласиться вот так, сразу, даже не попытавшись найти какой-нибудь выход… Все-таки он уже давно придумал, как устроить Ахиль наиболее удачно для всех, менять ничего не хотелось.

– Я… я бы хотел немного подумать, ваше величество.

– Подумай, Хорнтелл, – высокомерно отозвалась королева. – Лучшего предложения для твоей дочери просто не существует. Если надо, посоветуйся с женой, к утру я жду решения. И если оно окажется положительным, обещаю, что твой младший сын Клиам войдет в первую дюжину королевских гвардейцев еще до наступления лета.

Гвендиор видела, что Хорнтелл уже почти сделал выбор, и, дабы подтолкнуть наверняка, добавила:

– Ты всю жизнь верой и правдой служил государству, Клион Хорнтелл, так не позволяй своей семье срамить доброе имя дома: пусть и они служат Иландару всеми силами и средствами, какими наделил их Господь.

Королева поднялась. Клион поднялся тут же.

– Да пребудет с тобой Бог, лорд Излучины Тарса. И имей в виду, Ахиль Далхор звучит не хуже, чем Ахиль Хорнтелл.

Клион лежал в кровати, обнимая супругу. Любимую женщину, улыбнулся он. Воистину любимую: уж сколько жизнь их испытывала, и она, его Гета, всегда была рядом, всегда безмолвно шла за ним, как тень, в самое страшное пекло; всегда смиренно провожала на войну и ждала в неусыпных молитвах; берегла детей и – на удивление всякого лорда в Этане – терпимо относилась к его бастардам. Возможно, потому что он ни разу не обмолвился об их матерях, хотя Гета и знала, что Тирант – сын Неллы. Она смогла себя убедить: Нелла не была женщиной для Клиона – в ночь Нэлейма всякая женщина суть Богиня, и все, что творится в такую ночь, – всего лишь долг. Как молитва или жертва на алтаре. Боги требуют жертв, она знала. Боги отняли у них с Клионом двух детей, еще во младенчестве, но дали ей возможность возместить утрату с бастардами мужа. Он принес в жертву Праматери свое семя, а она – свою доброту.

Теперь, когда позади долгий путь, когда в их совместную судьбу вложено так много сил, терпения, выдержки и заботы, не любить невозможно. Человек больше всего на свете любит самого себя и потому в любых отношениях ценит в первую очередь свой собственный, вложенный в них труд.

Гета тихонечко прижалась к мужу:

– Гвендиор сказала, что уезжает завтра. О чем ты говорил с ней?

– О том, о чем сейчас хочу поговорить с тобой. – Он поцеловал ее в висок, скинул одеяло и поднялся с кровати. В покоях горел камин, но его тепла в марте не хватало. Клион запахнулся в халат, налил воды и с бокалом в руках сел на кровать. – Гвендиор приехала по нашу дочь.

– Что?

– Она хочет, чтобы Ахиль вышла замуж за Халия Далхора, которого однажды назовут Вторым.

– За сына Алая? Горца?

Клион улыбнулся:

– Я спросил у нее так же.

– И что ты сказал?

– Ничего. Королева ждет ответа утром. Что ты думаешь на этот счет?

Что она думала? Гета мысленно усмехнулась: конечно, Гвендиор знала, на что ставить, – какая мать не захочет видеть собственную дочь царицей? Но Гета была уже не в том возрасте, чтобы вестись на зов гордыни.

– Нам уже далеко не по двадцать лет, Клион, а Ахиль – не первое наше дитя. В двадцать и правда хочется, чтобы твои дети сидели на троне, но когда через пару лет минет полвека, надо, чтобы дети были рядом, радуя теплотой и внуками. Я знаю, однажды придется с ней расстаться, однако одно дело отдать Ахиль за иландарца и видеть изредка, а другое – выдать за горца из Орса и не увидеть никогда.