Текст книги "Коготь и цепь"

К концу его монолога Бансабира глядела на умника совершенно круглыми глазами: надо же быть таким нахалом!

– Гистасп, – позвала танша тихо, но мужчина непроизвольно съежился, безошибочно учуяв нотки смертельной угрозы, – и ты все время молчал?

Мужчина понял, что это не последний вопрос и лучше пока подождать с ответами.

– Не боишься заиграться?

Гистасп, сидя, распрямился туловищем, со всей готовностью заглянул танше прямо в глаза и произнес все тем же немного легкомысленным тоном:

– Признаться, очень боюсь, тану. Знаете, когда-то я сам пришел к Сабиру Свирепому и набился к вам в сопроводители. Приключения ради. Да и покойный тан полагался на мой расчет… – Голос командующего внезапно потух. – В первый же год я сильно об этом пожалел. Знаете, почему? В отличие от вашего от…

Бану вскочила с места:

– Заткнись!

Сотники Серта и сам тысячник обернулись мгновенно. Танша молчала, бойцы замерли в ожидании, обнажив на ладонь мечи. Гистасп немного отодвинулся от госпожи: ему хорошо было видно, что взгляд у нее не только гневный, но частично даже умоляющий. Да, конечно, само собой, он идиот. Ясно же, что сегодня она надеялась избежать необходимости принимать решения и даже размышлять о чем-то важном. А тут мало того что Маатхас приперся не ко времени, так еще и он, Гистасп, со своими драматичными признаниями. Он просто жалок.

Гистасп опустил голову так низко, как позволял позвоночник, и пробурчал куда-то в землю:

– Прошу прощения, тану.

– Госпожа! – запыхавшись, окликнул подоспевший солдат из «меднотелых». Подбежав напрямик через двор, он склонился в поясном поклоне, а потом, не удержавшись, в этой позе схватился за бок. – Извините, – выпалил, с трудом распрямляясь. – В город въехала делегация Лазурного дома. Похоже, сам тан прибыл. Они двигаются к донжону.

Бансабира коротко взглянула на него. А, этот. Бану не знала его имени, но давно приметила парня среди солдат – чернобровый, белокожий, отлично сложен, словом, слишком красивый на фоне остальных. Бросается в глаза.

– Твое имя, – ледяным тоном скомандовала тану.

– М-мард, – заикаясь, представился «меднотелый».

Танша сделала едва заметный жест, будто движением брови веля посыльному убраться, пока не попал под горячую руку. Тот поспешил отойти в сторону шагов на пять.

– За удобство Маатхаса отвечать будешь лично, – вновь глянула Бансабира на Гистаспа. Тот поднял на таншу взгляд, откликаясь на голос, но встать с колена не посмел. – И помоги тебе Мать Сумерек, Гистасп, если тан хоть раз на тебя пожалуется.

Она мгновенно подобралась, развернулась и упруго взлетела по лестнице, скрывшись в донжоне. Хотя бы намека на ту, предыдущую Бану, которая ленилась даже вникнуть в смысл собрания, происходящего в полусотне метров, не осталось.

Гистасп спохватился, подскочил и быстрым шагом помчался в замок с другой лестницы, чтобы ненароком не наткнуться на госпожу. Мимоходом он вскользь прошелся взглядом по физиономии Марда. Кажись, парень только что спас его от позорной прилюдной оплеухи. Отвлек внимание тану, и этого хватило.

Гистасп торопился, размышляя над ситуацией. Конечно, сам виноват. Знал, что рискует безбожно, когда решил отложить главное сообщение. Но отказать себе в удовольствии посидеть рядом с Бану, как это бывало в походном шатре, и поговорить о чем-то не особенно принципиальном, даже о ерунде – не мог. Ладно, если Маатхас будет доволен, танша, может, не вспомнит, что грозилась всыпать ему, Гистаспу, по первое число. Обойдется как-нибудь.

Управляющий чертога давно получил распоряжение готовиться к приему гостей-союзников: Каамала и Маатхаса. Поэтому первым делом Гистасп кинулся к нему. Несмотря на все таланты, в организации бытовых дел Гистасп силен не был, так что сейчас зря торопился: как подступиться к порученному таншей, представлял слабо.

Бансабира между тем слегка похлопала себя по щекам, чтобы собраться с мыслями. Однако мысли никак не желали собираться – напротив, разбегались в панике с еще большей скоростью.

Весь этот месяц Бану неспроста нагружала себя работой так, что в самом деле если и поднимала голову от стола, то лишь для того, чтобы наведаться в какое-нибудь очередное здание с указаниями, проверками, чертежами. Если не можешь терпеть собственные чувства, если не хватает сил и опыта, чтобы разобраться в них, – усердно тренируйся, приумножай золото, распределяй время и людей, занимайся делами ежечасно, до того состояния, когда даже дышать станет утомительно. Бансабира отдавала себе отчет в происходящем очень явственно: науки Храма Даг и правда так просто не забыть.

Боль потери, растерянность, гнев и страх – от навалившейся ответственности за огромный танаар, за многие десятки тысяч людей и, в конце концов, за собственную жизнь. Бану замерла посреди каменного коридора: она ведь так давно мечтала именно об этом! Семь лет под твердой и безжалостной дланью Гора, почти три года впереди армии, под беспрекословной волей отца – все это время она мечтала именно о том, чтобы наконец самой распоряжаться своей жизнью. И вот Праматерь преподнесла Бансабире чаемое на золотом блюде: богата, знатна, в расцвете лет, сама себе хозяйка!

Бансабира затряслась мелкой дрожью, все еще стоя в пустом коридоре. Да какая из нее хозяйка – обычная напуганная девчонка! Как оказалось, было здорово, когда за твоим плечом стоял кто-то еще, кто-то старше, мудрее, опытнее, да попросту важнее! Кто-то, кто мог решить все проблемы одним приказом, кто в любой ситуации, сколь бы скверной она ни была, мог, не спрашивая, сказать, что делать. Бану считала, что уже давно поняла, что подчиняться куда легче, чем управлять, но вся глубина пропасти между первым и вторым разверзлась перед ней только сейчас.

Приезд Маатхаса – слишком внезапный, ведь до сорокоднева еще пять дней! – всколыхнул то, что Бану предпочла бы наглухо утопить в себе. Ее чувства к союзному тану, как бы трудно молодой женщине ни давалось их определение, напоминали туго переплетенный клубок редкой дорогостоящей пряжи – распутывать не возьмешься, отдать кому-то пожадничаешь, хотя и понимаешь, что на целое платье все равно не хватит.

Сделав глубокий, прерывистый вдох, Бансабира закусила губу: теперь и с Сагромахом придется что-то решать самой. За спину отца больше не спрячешься. Хотя… Пожалуй, последний его приказ все еще дает танше возможность оттянуть нежелательный разговор, разобраться в себе, а если уж совсем не выйдет – обратиться за советом хоть к кому-нибудь.

Может, поговорить с дядей? Он ахтанат дома, он давно знает Маатхаса, и ему всяко больше восемнадцати лет!

Опомнилась тану, только когда раздались шаги стражников в конце коридора. Наскоро взяв себя в руки, Бансабира вздернула подбородок и решительным шагом направилась навстречу солдатам. Холодно осведомилась о том, где сейчас находится тан Маатхас с сопровождающими, и, выслушав, что «гости вскоре будут здесь», сделала жест ребятам идти куда шли.

Намотав еще несколько неспешных «кругов» по замковым коридорам, Бану наконец двинулась к парадному входу в донжон. Все равно дождаться Маатхаса спокойно ей не удалось бы, а минувшего получаса, как танше казалось, с лихвой хватило бы, чтобы, терзаясь волнением от предстоящей встречи, попросту свихнуться.

Когда тану Яввуз вышла на крыльцо, Маатхас с двумя сопровождающими (остальные остались перед парадной лестницей) уже поднимался. Едва заметив Бансабиру, он быстро опустил глаза и избегал встречаться с таншей взглядом до тех пор, пока не поравнялся с ней. Они давно не виделись, и сейчас тан слышал шум собственной крови в ушах.

– Благослови Иллана и Акаб, тану Яввуз, – сказал тан, поклонившись. Когда он распрямился, Бансабира наткнулась на такое знакомое и уже почти родное смешливое выражение чернючих глаз. Свита тана поклонилась Бансабире вслед за Маатхасом.

– Да пребудет с вами Мать Сумерек, – столь же вежливо отозвалась Бану, приветствуя сразу всех и радуясь в душе, что голос звучит ровно. – Я получила ваше письмо с соболезнованиями, благодарю за сочувствие.

– Ну что вы, госпожа, не благодарите в таких обстоятельствах. Это тяжелая утрата для всех нас. Я… – набрав в грудь побольше воздуха, Маатхас взял деловой тон. – Я бы хотел сразу прояснить один момент, тану. Мы приехали очень рано, полагаю, вы ждали нас в лучшем случае дня через три. Поэтому, если это причиняет неудобства, я со своими людьми могу расположиться в городе.

– Не говорите глупостей, тан, – ответила Бану, и Маатхас уловил нервные нотки в ее голосе. Раздражение, волнение, печаль, усталость, может, что-то еще, прикинул он в уме. – Мы с радостью примем вас и ваших людей.

Сагромах обезоруживающе улыбнулся:

– Хорошо. Тогда основную часть охраны я все-таки расквартирую в городе, а сам с этими двумя воспользуюсь вашим гостеприимством.

Бансабира не изменилась в лице, мысленно подивившись: оставляет подле себя всего двоих? Что он пытается сказать таким демонстративным проявлением доверия?

– Вы ведь помните Хабура? – продолжал Сагромах. Коренастый Хабур, знакомый Бансабире с начала похода, но особенно – по снятию осады, в которой танша едва не отдала душу Праматери, с глухим рыком улыбнулся, чем вызвал у Бану легкое недоумение.

– Конечно, – с непроницаемым лицом отозвалась танша.

Маатхас представил второго сопровождающего его бойца – Аргата, командующего «воителями неба», личной гвардией лазурных танов. Бану пригласила гостей в дом. Наскоро отдав несколько распоряжений, Сагромах отрядил своих вояк за стены чертога и поспешил в фамильный донжон Яввузов.

Бансабира шла немного впереди. Тан, с улыбкой и теплом в сердце окинув знакомую фигурку взглядом, поспешил догнать молодую женщину. Двое сопровождающих намеренно отстали: седоусый Хабур давно был в курсе происходящего и инструктировал товарища, который и сам уже представлял ситуацию.

Они двигались молча, пока наконец их не нашел управляющий. Бансабира передала гостей с рук на руки, попросила проследовать в отведенные покои, отдохнуть и вскоре прийти к ужину.

За столом собрались все Яввузы, Маатхас с сопроводителями, Гистасп с Гобрием, поэтому все прошло самым чинным образом. Бану старалась лишний раз не глядеть на гостя и вообще была удивительно молчалива. Только когда в конце трапезы Маатхас целенаправленно поймал ее взгляд, Бансабире пришлось, смирившись с неизбежным, отослать остальных восвояси. Все равно ведь рано или поздно придется остаться с ним вдвоем.

Когда закрылась дверь, Бансабира, толкнувшись ладонями от края стола, отодвинулась вместе со стулом и откинулась на спинку. Взгляд Маатхаса сам собой скользнул к треугольнику в основании ног, где характерной складочкой смялось танское платье. Он поспешил отвести взгляд, делая вид, что не имеет отношения к этому непроизвольному рефлексу и всерьез заинтересован отделкой стен и потолка в трапезной. Все-таки слишком непривычно видеть Бансабиру в по-настоящему женском одеянии, которое, когда танша сидит, подчеркивает плавные линии. Так непривычно, что даже легкие в ее присутствии невыносимо горят огнем.

– Мне показалось, – сказала Бану, изредка покусывая обсохшие губы, – вы хотели о чем-то поговорить, тан?

Сагромах сглотнул:

– Комплимент неуместный в такой ситуации, но вам невероятно идет черный.

Бану улыбнулась почти неуловимо, уголком губ.

– Мне показалось или вы хотели о чем-то поговорить, тан? – с небольшим нажимом повторила танша. Ну не говорить же ему, что подобный комплимент и впрямь звучит как издевка!

Маатхас оценил беззлобность упрека и по-честному постарался сосредоточиться на главном.

– Да, тану. Признаюсь, я прибыл раньше срока не без умысла. Я бы хотел попросить вас об одолжении.

– Все, что в моих силах. – Бану величественно качнула головой.

– Я хочу проститься с Сабиром Свирепым лично, до официального обряда. – Он посмотрел в глаза женщины с самой неподдельной надеждой. – Пока не поздно.

Пока не поздно, мысленно протянула Бану. Да, это вполне искренно. Душа умершего сорок дней преодолевает заснеженную северную пустыню с ее свирепствующими ветрами в сопровождении рубиноглазой собаки. И когда срок истекает, за умершим захлопываются врата Залы Нанданы, для этого мира он становится недостижим до тех самых пор, пока не вернется в него в теле младенца. Поэтому, если есть что сказать почившему напоследок, надо успеть раньше.

– Завтра утром, – не колеблясь, согласилась Бану. Такая просьба со стороны Маатхаса значила немало. – Я провожу вас.

Бану и самой хотелось бы наведаться в склеп, к отцу, на прощанье. Но так, чтобы рядом не было вездесущих родственников.

– Большое спасибо. – Было видно, как тан погрустнел.

– В остальном… – заговорила Бансабира через паузу. Голос ее звучал теперь уверенней. – Я надеюсь на ваше понимание: мне придется поручить вас заботам Гистаспа. Дел слишком много. Думаю, вы столкнулись с подобным, вернувшись на родину спустя такой-то срок.

Тан подтвердил. Никаких обид, отозвался Маатхас, он будет рад любой минуте, которую тану сумеет ему уделить.

В склепе было тихо и темно, пламени двух факелов едва хватало, чтобы осветить небольшую часть пространства рядом с надгробием Сабира. По традиции, через несколько дней после похорон или поминок кто-то из смотрителей вынимает погасший факел и устанавливает в кольце над могилой новый, чтобы пришедшие почтить память могли его зажечь. Так случилось и в этот раз. Тот светоч, что она принесла с собой, Бану закрепила в кольце над соседним, пока пустующим местом в склепе. Кто знает, возможно, оно уготовано именно ей?

Маатхас прочитал молитву, потом несколько минут стоял недвижно, обращаясь к покойному с чем-то, известным только ему. Закончив, Сагромах сел прямо на пол, облокотившись на гробницу, и Бансабира примостилась рядышком. Они сидели молча, не имея представления, сколько прошло времени.

– Он очень вас любил. – Раздавшийся в глухой тишине склепа голос Маатхаса одним своим звучанием внушил Бану тревогу.

– И я его, – отозвалась она не задумываясь, слушая, как их голоса отдаются эхом от толстых стен. Сделала до треска в ребрах глубокий вдох и тихонечко призналась: – Все, что я делала, я делала только для того, чтобы он гордился мной.

– Он и гордился, – без промедления заверил тан. – Вы даже не представляете как. Мы ведь часто с ним говорили, в… – Маатхас осекся, задумавшись, уместно ли сейчас говорить дальше. – В том числе о вас.

Бану не стала возмущаться, понадеявшись, что тан сам не задержится на остром углу. Сагромах не подвел.

– Сабир Свирепый был замечательным человеком, достойнейшим таном и отличным другом. Я знал его в пору, когда сам был еще мальчишкой. – Маатхас наконец вздохнул по-настоящему тяжело. – Видел, как он постигал мастерство боя, как он дружит с моим отцом, видел, как давит на него семья за безбрачие. Видел, как он любил, видел, – мужчина коротко посмотрел на женщину по соседству, – как родились вы и как он радовался. Он никогда и ни в чем не отказывал тем, кого считал друзьями. Кроме, – чуть бодрее, с легкой смешинкой поправил тан сам себя, – пожалуй, одного случая.

Маатхас вновь посмотрел на Бансабиру, и та, кожей почуяв, перевела на тана ответный взгляд.

– Впрочем, – Сагромах спокойно скользил взором по всему облику Бану, – я бы тоже пожадничал.

Он отвернулся, помолчал, а потом закрыл лицо рукой:

– Не вам мне это говорить, тану, но я потерял такого друга.

Бансабира молча прикрыла глаза.

В склепе больше не раздавалось ни звука. Такая удивительная тишина… Бану казалось, что после подземелий Багрового храма она не услышит ее больше нигде. Сейчас в ней было что-то особенно сакральное: будто молчанием Бансабира могла в последний раз прикоснуться к умершему отцу.

Когда Бану шевельнулась, чтобы встать, Маатхас вздрогнул от неожиданности.

– Мне нужно возвращаться, тан, – произнесла Бану скорее учтиво, чем как-то еще. – Поскольку факел у нас один, придется идти вдвоем, но вы можете вернуться сюда в любое время. Гистасп или дядя вас проводят. Я распоряжусь.

– Тану, подождите. – Сагромах удержался от того, чтобы поймать ее за руку, когда Бану вставала. Он поднялся следом, возвысившись над госпожой. Кожа мужчины в отсветах факела отливала бронзой, и танша не могла оторвать взгляда. – Я хочу сказать вам кое-что.

Приказав себе держаться бесстрастно, Бану изобразила во взгляде готовность слушать.

– Вы можете подумать, что во мне говорит признательность Сабиру, не стану отрицать, возможно, частично так и есть, в конце концов, в какой-то момент у меня сильно испортились отношения с моим отцом, так что я все чаще спрашивал совета у вашего. Но, повторю, это лишь часть причины, самая незначительная. Тану, – Маатхас выдохнул из легких все, что там было, и решимости для втянул новый глоток воздуха, – что бы ни случилось, вы можете всегда на меня полагаться. Не только тана Сабира, но и вас, госпожа, я искренне считаю другом.

У Бансабиры подогнулись колени и дрогнули губы.

«Врешь ведь», – в мыслях возмутилась танша, уставившись на мужчину широко раскрытыми глазами. И, только наблюдая, как черные глаза Маатхаса становятся все удивленнее, Бану поняла, что подумала шепотом.

Маатхас смотрел на Бансабиру, не двигаясь и затаив дыхание. Он знал, что надо делать, и сделал бы это, если бы тело хоть немного слушалось. Если бы он просто мог пошевелиться. Но все, на что хватало оглушенного сознания, – замереть с видом непонимания происходящего.

Бану судорожно глотнула губами воздух и поспешно прикрыла ладонью рот, сводя брови так, будто вот-вот расплачется – то ли от ужаса, то ли от позора. Закрыла глаза, чтобы не видеть этого лица, чтобы самой от него хоть как-то спрятаться.

– Бансабира. – Маатхас пришел в себя и протянул руку, намереваясь обхватить таншу за плечо. Звук его голоса подействовал на Бану подобно встряске: она развернулась на пятках и, не дав себя поймать, опрометью бросилась в черноту усыпальницы. – Подожди! – крикнул вслед Маатхас. Он сделал два громадных шага за ней, но, почти поймав, опять замер. Будь она готова составить хоть какой-то разговор, не стала бы убегать с риском переломать в темноте ноги. Маатхас сделал над собой усилие.

– Тану, подождите меня, у нас же всего один факел! – Зычный баритон гулом отразился от стен. Сагромах знал, что Бансабира услышала его, но шаги женщины доносились с прежней скоростью, и тан не стал настаивать.

Пусть бежит. В этот раз он все еще позволит ей уйти, но этот раз – последний. Потому что Бану больше не сможет делать вид, будто ничего не случилось.

Тан вытащил из крепления факел, подождал немного, давая женщине фору, и неторопливо пошел следом.

Это поняла и сама Бану. Мгновенно, сразу, как выдала, что было на духу. Ей больше ни за что не спрятаться, и хоть бы Маатхас и дал ей уйти сейчас, как только пройдет сорокоднев, от разговора она не отвертится.

Нужно что-то решать.

Глава 5

Если прежде можно было сказать, что тану Яввуз работает не поднимая головы, то теперь, в последние пять дней до обряда, впору было говорить, что она ведет дела круглосуточно, не зная ни сна, ни отдыха и даже питаясь не очень-то регулярно. Да она вообще забыла бы о еде, если бы над ней денно и нощно коршуном не висел Лигдам, который осмелел настолько, что стал периодически читать нотации. Бану называла его «старым брюзгой», хотя оруженосец не очень превосходил ее в возрасте, и, не глядя, заталкивала в рот то, что пальцы находили на услужливо придвинутой тарелке.

От тренировок в этот срок пришлось отказаться – мало ли, за Маатхасом давно известна привычка наблюдать за ней в это время. Так что пока Бансабира вычеркнула этот пункт из ежедневных дел. Теперь, едва высвобождалась минутка, она начинала с каким-то остервенелым интересом нянчиться с сыном, который на ее руках не знал покоя и больше кричал, или беседовать с Адаром, хотя он не особо тянулся к сестре.

За Маатхаса танша не беспокоилась: последний нагоняй Гистасп, как пить дать, запомнил хорошо, теперь будет из кожи вон лезть. Ну а на время, когда он занят с кузинами, Сагромаха вполне можно поручить Тахбиру, с которым у Маатхаса немало тем для болтовни, или Руссе, которому, помимо всего прочего, вместе с Махраном велено организовать встречу тана Яфура Каамала.

О том, что случится, если вдруг еще до сорокоднева у нее закончатся все мало-мальски срочные дела, Бану предпочитала не рассуждать: для других находит занятия – и себе сыщет.

Лигдам сидел в кресле неподалеку и клевал носом. Время от времени, когда обмякшее тело грозило свалиться на пол, оруженосец вскидывался, растерянно моргая, оглядывался по сторонам, будто вспоминая, где он и кто, потом, увидев таншу, как будто успокаивался, принимался за ней пристально наблюдать… и через пару минут засыпал вновь.

Немного за полночь Бану, душераздирающе зевнув, покосилась на парня в очередной раз. Несчастный. Ладно она – загоняет себя по известным причинам, а вот Лигдам ни при чем. Она поднялась, растолкала оруженосца (он опять взбудораженно замотал головой, оглядываясь) и, заткнув посреди извинений, отослала спать нормально.

Бансабира потянулась, прогнулась в спине, вытянув вверх руку, ладонь другой положила на локоть и потянула вниз, таким образом наклоняясь немного сначала в одну сторону, потом, поменяв руки, в другую. Спать хотелось страшно. Но Бану твердо решила измотать себя до того состояния, когда она просто свалится без чувств, как это было совсем недавно, и проспит до самых сороковин.

Чтобы хоть как-то взбодриться, женщина накинула черный плащ и вышла на одну из лоджий чертога. Это немного помогло – прохладный ночной ветер освежал и неплохо продувал голову, донося до слуха отдаленные голоса коротких мужских разговоров в охране, редкий и гулкий из-за расстояния грохот со стороны осадных мастерских, почти призрачный шум бушующей реки Тархи.

Поморозившись с четверть часа, Бану вернулась в чертог, но, прежде чем подняться в спальню и вернуться к делам, завернула в рабочие помещения. Будем надеяться, подумала танша, в кухне кто-нибудь есть.

В кухне и впрямь кто-то был – его присутствие выдал характерный тонкий присвист, с которым меч рассекает воздух. Бану озадаченно нахмурилась, сбавила шаг и дальше стала пробираться крадучись.

В кухне спиной к выходу обнаружилась женщина без каких-либо особенных примет. Она в одиночестве, насколько умела плавно, перемещалась по пустующей части помещения, уверенно сжимая меч и делая регулярные четкие удары по несуществующему противнику. Бану замерла, приглядываясь: неплохая стойка, прямые линии, ровный ритм. В «меднотелые», конечно, не годится, но женщина определенно научена. Версий о причинах ее умений может быть множество, стоит проверить наверняка.

Предугадав несколько ударов из стандартной учебной связки, Бану неслышно приблизилась, извлекая из-за рукава платья излюбленное оружие, и встретила летящий по дуге с разворота клинок коротким прочным лезвием ножа. Женщина, выпучив в неподдельном испуге глаза, вжала голову в плечи и отскочила назад. Выронив меч, она нервно заговорила.

– П-простите, госпожа, простите, пожалуйста! Я не знала, что здесь кто-то есть, – заикаясь, оправдывалась она, спрятав лицо в поклоне. – Я не хотела… извините меня, я…

– Перестань, – беззлобно одернула Бану, рассматривая прислугу. На вид чуть старше тридцати. На два дюйма ниже и на два дюйма шире в любом обхвате самой Бансабиры. Глаза совсем небольшие и какого-то темного цвета, так что хорошо оттеняются шатенистой копной, лицо остроскулое и немного вытянутое, как ограненный в форме перевернутой капли драгоценный камень.

Женщина, молча выжидая неведомой участи, вцепилась в складки платья на груди пальцами обеих рук. Мозолистых и рабочих, мгновенно определила Бану.

– Ты хорошо владеешь мечом.

– Ну что вы, тану, я…

Бансабира едва заметно качнула головой: нет у нее времени на лишние препирательства:

– Только я не возьму в толк: что ты делаешь с мечом на кухне?

Женщина растерялась окончательно, словно предчувствуя, насколько нелепо прозвучит ее объяснение:

– Ну… мм… сегодня моя очередь дежурить в кухне ночью, ну знаете, взбивать к утру масло и замешивать хлеб. С маслом я закончила, а тесто лучше завести перед рассветом.

Бансабира усмехнулась:

– Так ты кухарка? И ты тут, – Бану обвела взглядом всякие половники и доски, – тренируешься?

– Я совсем немного, госпожа! – кинулась горячо заверять служанка. – Я ведь это без умы…

– Как тебя зовут? – строго оборвала танша.

– А́дна, – прошелестела женщина, предчувствуя, какую беду навлекла на себя неосторожностью.

– Кто-нибудь еще из женщин чертога владеет оружием?

– Госпожа, клянусь, я…

– Отвечай на вопрос.

– Лично мне известно с дюжину. Но, думаю, их больше, – совершенно удрученно проговорила Адна.

– Вас обижают стражники? – с непроницаемым лицом спросила тану. – Или кто-то из более весомых мужчин?

– Нет, сейчас никто. – Адна проглотила ком страха. Вот уж и правду говорили: у танши вообще не поймешь по лицу, злится она или нет. Ну и чего ждать?

Собрав решимость, кухарка продолжила:

– Раньше иногда бывало, но после похода стало как-то спокойнее. На севере многие женщины, тану, знают, как держать меч. – В ответ на вопросительный взгляд госпожи Адна добавила: – Меня учила еще моя мать.

Бансабира кивнула, идея в ее сознании возникла мгновенно.

– Сможешь найти еще дюжину таких же к тем, кого уже знаешь?

– Думаю, получится, тану, – все еще с явным непониманием в глазах отозвалась Адна.

Бансабира прищурилась, явно прикидывая, как лучше поступить.

– Тогда сейчас занимайся дальше своими делами, утром немного отдохнешь, а в полдень будь здесь. Я пришлю Раду, ты ведь знаешь Раду? – вдруг нахмурилась танша.

Адна, подтвердив, кивнула – кто его не знает, он же еще с детства всякий раз, как выдается немного времени, заглядывает на кухню в надежде что-нибудь слопать.

– Он проводит тебя ко мне. Для тебя есть другая работа.

Адна выглядела так, будто смутно начала что-то подозревать, но сказать наверняка, что смекнула замысел танши, пока не могла. Бану между тем уселась на какой-то грубо сколоченный стул рядом с большущим разделочным столом.

– А сейчас, раз уж ты пока еще кухарка, сделай что-нибудь поесть. – Устало запрокинув голову, Бансабира прикрыла глаза.

Адна неверящими глазами потаращилась на госпожу, потом встрепенулась и принялась хлопотать, разогревая воду и складывая какую-то снедь на здоровую тарелку. Бансабира с легкой симпатией вслушивалась в звуки и запахи, размышляя над тем, как хорошо она все придумала. Подобные затеи давно не давали ей покоя, а теперь вроде как и ключ к их осуществлению представился. Не говоря о том, что теперь ей наверняка хватит всяких разных дел, чтобы неустанно трудиться до тех пор, пока Маатхас не уедет домой.

Проходя мимо телохранителей у двери, Бану велела Шухрану привести к ней за час до полудня Раду, достав «хоть из-под земли». Остаток ночи танша проработала с невероятным для ее состояния энтузиазмом.

Бансабира неоднократно радовалась такому огромному танскому покою – все тут: и кабинет, и спальня, даже что-то вроде личной маленькой гостиной с полудюжиной кресел у камина в дальнем углу помещения. Сама она, склонившись над чертежами, в которых не особенно хорошо разбиралась, и приложенными к ним расчетами и выписками из расходных книг, пыталась сделать какие-то важные выводы.

Когда Раду, одновременно довольный, перепуганный и слегка помятый, привел Адну в танский покой, танша высказала требование:

– Раду, ты не хуже меня знаешь, что, когда умеет сражаться один, он может научить десяток, десяток научит сотню, а сотня – тысячу. Ты лично будешь тренировать Адну и еще две дюжины женщин. Это будет та же система обучения, которую ввел еще мой отец для бездомных мальчишек. Только организуем это немного иначе. Во-первых, пусть пока женское подразделение останется тайным. Вам придется заняться вербовкой и подготовкой. Подойдут все, от мала до велика, но девочек-сирот можете брать без разбора, а вот женщин возрастом старше старайтесь отбирать пока из тех, кто хотя бы знает, с какой стороны держать меч. Не собирайте большие группы, прибавляйте к подразделению регулярно по дюжине-две. Думаю, итоговая численность в пять тысяч копий меня вполне устроит для начала.

Если Раду выглядел скорее озадаченным таким поручением, то Адна попросту косилась на бугая самым затравленным взглядом.

– Займитесь пока этим, а я сегодня наведаюсь в военную академию, поговорю с наставниками и офицерами. Надо будет придумать, как ввести наших новобранок в графики тренировок, как лучше распределить взрослых и молодых, да и заодно проверить, как ведется работа по воспитанию мальчиков. Сейчас, после похода, самое время накинуться на это с удвоенной прытью. Да, Раду, – она откинулась на спинку стула, подмечая, как, однако, хорошо, что потолки в чертоге высокие, не то этот громила без конца терся бы макушкой о каменную кладку. – Вполне возможно, со временем тебе придется перебраться в академию самому. Наверняка не скажу, но такой вариант возможен, так что потом не делай выпученных глаз, как ты умеешь. Есть что-нибудь непонятное?

Раду покачал головой, а вот Адна кивнула:

– А как мне быть с кухнями?

– Ну, как-как, – танша слегка пожала плечами, – я отдам распоряжение управляющему, чтобы твоя работа там не превышала шести часов в сутки. Да, соответственно, Раду, составишь мне перечень женщин, которые служат в замке, для них тоже нужно будет такое распоряжение.

– Но, тану, вы же знаете, я не умею писать, – все-таки выпучил он глаза.

– Обратишься к управляющему.

– Если позволите, – подала голос Адна. – Я немного могу. То есть могу, но не очень аккуратно и, кажется, не всегда правильно.

Бансабира, несмотря на обескураженность от последнего заявления, только махнула рукой, веля «самим разбираться». Когда за телохранителем и кухаркой закрылась дверь, танша, вздохнув, уставилась в бумаги на столе. Подперев щеку кулаком, она еще несколько минут рассматривала невнятные цифры и схемы, потом плюнула на все это дело, сграбастала бумаги в одну кипу и, накинув черный плащ и сунув записи под мышку, решительно двинулась из комнаты.

Во внутреннем дворе Бану огляделась: где тут кто-нибудь знакомый. Так, вон Дан, с каким-то внушительным видом распинается перед парой караульных, тыча пальцем куда-то в сторону арсенала. Ладно, пусть дальше строит грозную физиономию, вон там еще Ри о чем-то болтает с местным кузнецом. Впрочем, сыновья Тахбира тоже рядом, возможно, что-то по делу. Так, а Серт, кажется, не особенно занят.

Несмотря на то что Серт все-таки занят был, Бану окликнула именно его: ну, в конце концов, ей предстоит опять кучу времени ехать верхом, так почему она должна отказывать себе в хорошей компании?