Текст книги "Нечто большее"

Глава 4. Кото Лизатор

Мы двигались в потёмках обветшалого жилища. Непонимание и неизвестность, похоже, скоро войдут у нас в привычку.

Безмолвно мёртвая и гнилая изба словно оживала. Казалось, что-то в ней наблюдает за нами, а брёвна становятся свежее, дом будто выпрямляется и расширяется.

– Кто здесь? – Рысь отодвинула кусок паутины, висящий на косяке входной двери. Мышка шла за ней, нервно бормоча:

– Что за кринж, отписка, я на такое не соглашалась.

– Ага, и дизлайк, Машуль. Всем тут не сахар, – прошептала я и нырнула в темноту перед ними, выставив тяжёлую папку как щит.

Пахло уже не сыростью, а соломой и деревом. Интерьер избы был, судя по всему, не зажиточным. Я нашла самое главное – печь. Зацепила ногой какой-то черенок, и на пол с угрожающим бряканьем упал ухват – горшки в печь ставить. Тут же почудилось, как что-то небольшое и чёрное быстро пробежало мимо.

– Если здесь крысы, мы отсюда уходим, – вздохнула Рысь. В тоне её слышалась раздражающая безоговорочность.

– Не-а, мы их пугаем и спим, – улыбаясь, возразила я и почувствовала в темноте её взгляд – то ли укоряющий, то ли неприятно удивлённый. Казалось, раздражение становится взаимным.

– Не-а, мы их едим, спим и уходим, – передразнил Шура.

– Разрядил, блин, обстановку… – захихикал Сват, разжигая щепу найденным кресалом и кремнем. – Да будет свет! Не суетитесь вы без надобности.

– А когда суетиться? – обозлилась на всё и вся Рысь.

– Если суетиться тогда, когда это не нужно, – не останется сил суетиться тогда, когда нужно! – отрезал казак.

– Живой огонь. Настоящий, – обрадовалась я разгорающимся щепкам, но никто не понял или не поддержал мой порыв. А мне думалось всего лишь о зажжённом не зажигалками и не спичками огне.

«Что ж. Оказаться не пойми где с малознакомыми людьми – стресс для каждого из нас».

В избушке когда-то пытался задержаться порядок, но время делало своё коварное дело – везде царили пыль и паутина. У меня вдруг открылось второе дыхание: видимо, адреналина после произошедшего в крови ещё хватало, да и жалко было заросший домик. Пока народ думал, кто как расположится на ночлег, я нашла у печки веник и, почти наощупь, стала аккуратно собирать паутину и сметать старую жухлую листву. Быстро вытряхнула маленькие коврики. Дом продолжал наблюдать за каждым движением.

«Зачем я это делаю? Кому-то понравиться хочу? Зачем? Кому не нравлюсь – тем и не понравлюсь. А кому нравлюсь, тем и стараться понравиться не надо. Эх. Как хочется домой! Так, не раскисаем. Может, это всё сон, чей-то научно-психологический эксперимент с веществами… или шоу со скрытой камерой…»

Пытаясь унять тревожность, я продолжала вечернюю уборку. Услышала ручей недалеко от избы, набрала воды в найденный на печи горшок, притащила в избу. Нашла в кармане конфетку, подумала, что это нас от голода не спасёт, и положила её на старый сундук в углу избы. Зачем-то помахала в тёмный угол – невидимой камере.

За это время наши доблестные парни затопили печь, нарубив старых чурбаков не менее старым, но ещё пригодным топором. А девочки нашли тюки с соломой и постарались приспособить их для сна. Но Сват скомандовал им брать матрасы, найденные в сундуках, и спать на печи. Мужской пол устраивался на сундуках размером побольше. Я же думала поискать в комнате хотя бы какие-нибудь старые покрывала, хоть что-нибудь, и удалиться в сени. Люблю спать в одиночестве.

Потолки дома стали будто выше. Ребята негромко переговаривались в тусклом свете, дивясь разным старинным приспособлениям.

Что-то чёрное снова шмыгнуло под ногами.

– Ч-что это? – спросил Шура, уже стоя на какой-то табуретке и бешено сверкая глазами в темноту.

– Да что ж такое! – я пошла в комнату. Когда устаю, обычно злюсь. – Что бы ты ни было, если не покажешься, рискуешь стать едой!

Видимо, остальным, особенно, девочкам, я казалась совсем «ку-ку». Да, мнение обо мне не меняется ни в каком мире. Не знаю, насколько долго я не показывалась из комнаты, пока все не проследовали туда же.

– Эм. Я хоть и пришибленная, но не одна это вижу, да?

Икание Алена было мне ответом.

Перед нами у окна небольшой комнатки в отсвете луны стоял полностью тёмный силуэт скелета в лохмотьях. Он, словно сотканный из темноты, злобно таращил на нас глазницы. А мы таращились на него.

«Мы одни. В какой-то избе. В ином мире. И тут вот это. Может, всё это сон?»

Кажется, моя усталость взяла своё.

– Ничего себе, кис-кис… Раз у нас тут всё по древней традиции, – я немного истерично поклонилась в пояс. – Так и быть. Мы – путники, не по своей воле. Чьих будешь, молви. Рцы. Паки. Живота.

– Дщерь людская, при своём ли ты уме? – раздалось беззвучно. Но услышали, кажется, все.

– Нас коллективно глючит, да? – я обернулась к бледной и не знающей что делать команде. Ну вот, снова чувствую себя позорищем на общем празднике жизни – чьей-то невоспитанной племянницей или приятелем-алкоголиком, поющим частушки на похоронах.

«Глючило» всех коллективно. Сват перекрестился.

– Не надо, – прошелестело существо и ужасающе захохотало. – Бесполезно.

Так бы мы и стояли в ступоре и попытках объяснить себе происходящее, если бы что-то чёрное опять не прошмыгнуло мимо и не запрыгнуло чудовищу прямо на костлявые «ручки». Я схватилась за голову.

«Что ж, сходить с ума, так с весельем. Глупую паузу рано или поздно нужно прекращать».

– Икс?! Что у вас делает моё животное? – вопрос вышел максимально серьёзным. Будто бы какой-то соседский алкоголик приманил моего котея.

– Млем-мряу! – чёрное безобразие, чувствуя себя вольготно, хотело облизнуть поднятую заднюю лапу, но передумало, соскочило и нагрузило своими радостными килограммами уже меня.

– Как думаешь, куда он у тебя иногда пропадает? – довольно спросил скелет.

– Вот он какой, котоход… – не нашла что поумнее сказать я.

– Это твой кот? – тихо спросил Шура, отступая в кухню по стеночке.

Скелет чуть двинулся вперёд, мы одновременно шагнули назад. Он снова расхохотался.

– Так и быть. Насмешили. Будете гостями, – прозвучало безоговорочно и угрожающе. Хозяин дома показал жестом нам проходить назад. Его лохмотья колыхались в такт движениям, но так неестественно плавно, будто в потоках воды.

Мы без резких движений отступили на кухню.

«Что ж мы целый день отступаем-то?!»

На кухне сам собой появился стол, на нём простая каша, простой хлеб. Но от одного вида еды сводило скулы. Даже привередливая Мышка не стала воротить нос от скромного ужина – боялась страшного скелета разозлить, наверное. Пока у нас за ушами трещало, тот гладил моего кота.

«Ладно, раз „кукушки“ наши улетели, так хоть поедим».

– Кошки часто приходят – они по всем мирам бегают, и в большинстве ваших религий почитаемы за это.

– Если вспомнить Древний Египет, мусульманство, европейские приметы и всякие суеверия, то вполне себе… – я выуживала исторические факты из памяти, пока ребята пытались скрыть свою скованность от присутствия невиданного существа.

– Кошки слышат глазами и видят ушами. Этого черныша обижать нельзя, хоть он отчасти и виноват в вашем попадании сюда.

– Добегался, – Сват, улыбаясь, почесал довольную морду с глупыми зелёными глазищами.

– Ага, обидишь его, – не удержалась я. – Получается, он этакий катализатор вызова нас, демонов, да? Кото-лизатор, облизывает сам себя, то есть кота, хи-хи-хи…

– Охолонись! – рявкнуло страшилище и тут же спокойно продолжило. – Вы для нас, может, и демоны. Оно всё одно: и мы, домовые, и низшие, и демоны, они же – боги, и иже с ними…

– Домовые… – повторил Барс, не отрывая взгляда от хозяина дома.

– Ничего себе, Нафаня… – Ален нервно проглотил кусок хлеба, соглашаясь с Барсом. Сват усмехнулся в усы.

Скелет удалился. Видимо, тему домовых дальше развивать ему не хотелось, и мы закончили ужин в тишине. Чтобы продолжать морально себя разгружать, я решила пойти помыть посуду на ручей. Остальные, не без опаски, но с уважением к необычному хозяину жилья, готовились ко сну.

В избе потеплело от печи. Я проверила мешок, который на скорую руку набила сеном и тряпками. Накинула на него какой-то тулуп и вышла на улицу.

Едва закрыв дверь, обомлела.

Огромный молочный шар сиял на небе, смотрел в упор и разливал голубоватый свет на всю тихую округу. Некое священное живое светило в ритуале этой ночи – хотя это просто луна. Где-то в тёмном непролазном лесу, который не казался, а был бесконечным властителем округи, свистели сипухи. Иногда ухал филин. Шелестели травы.

Я шла к ручью с кадушкой, наполненной глиняной посудой. От созерцания торжества природы мурашки стадами бегали по коже. А рядом бежал Икс, выставив хвост трубой и иногда издавая свою привычную болтовню: «Мр-мрявр-р!» Эти звуки обычно предназначены для нас, человечков.

– Котяра, подставил ты не только меня. Тренировались же, никого не трогали…

– Мр-мроу!

– Да, что с тебя взять, животинка… Завтра расспросим подробнее у чудища страшного, – погладила я питомца, радуясь, что теперь знаю, куда он пропадает. Хотя… чему тут радоваться – не понятно.

Я возилась в ручье дольше, чем предполагала, – вода была очень холодная, сводило руки. Ручей был не таким, как первый встреченный нами, а гораздо шире и глубже, почти река. По краям его росли и переговаривались на ветру высокие травы. На том берегу продолжалась стена грозного дремучего леса. Ночные обитатели жили своей жизнью, издавая свои ночные звуки.

Внезапный всплеск воды рядом заставил меня оторваться от изучения местной красоты. Икс выгнул спину и зашипел. Мы напряжённо вглядывались в темноту.

Шелест послышался совсем близко, и я отскочила от ручья. Кот прижался к земле, издавая утробные звуки. Я схватила кадушку, готовясь осчастливить ею кого угодно.

«Бежать в избу – не приведу ли беду к остальным, как необученная собака медведя прямо к леснику?»

– Оглянись, хи-хи-хи… – засмеялось что-то почти под ухом. Резко крутанулась на пятках и никого не увидела. Шествие пеших мурашек превратилось в парад ползущих по коже маленьких танков. То здесь, то там раздавались звонкие смешки и голоса. Вертеть головой было бесполезно. Тогда я встала в стойку, глаза мои уставились в одну точку, но боковым зрением было видно почти всё. Только таким образом удалось заметить, как что-то или кто-то колеблет траву – быстро перебегает с места на место и хихикает.

– Издеваться удумали. Ладно, что делать будем, если я вас не боюсь? – спросила я, не мигая и чуть склоняя голову вбок, тем самым меняя угол бокового зрения и заодно стараясь сохранять голос спокойным.

– Побегай с нами! Поиграй! – раздались голоса с разных сторон. В голове вертелись сюжеты былин, мифологических рассказов, о которых только доводилось слышать.

«Что делать?»

– Вы кто?

– Скажем, если поиграешь с нами.

На берег ручья с хохотом выбежали бледные девушки. Они были не одеты, но ночной холод на их прекрасное настроение абсолютно не влиял.

«Ах, вы обычные девки!.. Напугать хотели, сейчас я вам!..» – подумалось мне, пока я нащупывала в густой траве кота. Но в следующую секунду передумалось. Уж очень они были неистово-радостными и… водянистыми, я бы сказала. Лунный свет делал синюшный цвет их кожи ещё более холодным. Присмотревшись к странному хороводу получше, увидела, что тела их и вовсе просвечивают.

Стоило преодолеть ступор, быстро и бесшумно собрать посуду и при этом не уронить кота – я планировала отступление.

«Опять отступать!»

– Вот выкаблучиваются! Скелет тут, похоже, не скучает вечерами.

Пока я смотрела, какие коленца выделывают неистовые дамы и как плавно расширяют свой хоровод, захотелось даже забыться под их пение, беззаботно побежать и назло всему повеселиться. У них нет никаких проблем и раздумий, никакой тяжести…

Очнулась я от того, что кот вцепился когтями в мою многострадальную ногу – он шипел и пронзительно смотрел на меня круглыми широкими зрачками. Как ребёнок, родитель которого собирается бросить его и сделать что-то страшное.

Хоровод, внутри которого происходило подобие игры в салки, опасно приблизился, обдав запахом сырости и озона, а бледные невесомые руки тянулись ко мне, обещая избавить от всех печалей и забот, подарить небывалую лёгкость.

«Чёртова гипнабельность! Что сделать, чтобы эти русалки вдруг не накинулись на меня и не утащили в воду? Судя по всем сказкам и магическим правилам, отказ может разозлить нежить, и тогда из нашей команды останется шестеро». Я дёрнулась изо всех сил, чтобы отстраниться.

– Кхм, милые дамы! Конечно, я с удовольствием поиграю с вами.

– Когда? Сейчас? КОГДА? – давило со всех сторон. Добыча вот-вот окажется в их холодных руках.

– Вчера.

Мне казалось, что мои глаза недобро сверкнули в темноте. Пауза повисла – мертвее некуда.

«Почему в стандартных ситуациях я на полном „тормозе“, а в таких выкручиваюсь?»

Позвякивая кадушкой в одной руке и ухватив кота другой, я вновь пересилила себя, чтобы повернуться к «дамам» спиной, и, стараясь сохранять последнее достоинство, поспешила в избу.

Шипение, хрипение, плеск воды от уплывающих с испорченной вечеринки «девочек» – всё это слышалось сзади, а ледяной холод и онемение наваливались на моё тело.

– Если многое болит и тревожит, значит, мы пока живы, и нечего ныть. Иксятинка, пошли спать. Сколько можно терпеть и отступать? Пора научиться взаимодействовать с миром, каким бы он ни был, – плотно заперев дверь в сенях, я выпустила кота на мешок и, пока он наминал лапами ткань, завалилась рядом. – За то, что ходишь без спроса по мирам, тебе пылесос бы за меня высказал. Но это значит, что мы всё-таки имеем шанс попасть обратно…

В раздумьях и разглядывании луны через щёлочку в досках я поглаживала тяжёлый мурчащий комок под боком, пока не уснула. Где-то вдалеке завыл волк. Может, и не волк…

Глава 5. День добрый

Несмотря на ломоту в мышцах, я заставила себя принять вертикальное положение и понять, что кто-то ходит мимо, чем-то стучит, хлопает дверью. Кот опять куда-то делся.

– Хорошо вчера потренировались, блин… – я зевнула так, словно хотела показать всему миру свои пломбы и внутренности. В щели, через которые вчера был виден свет сказочной луны, теперь неистово пробивались лучи солнца.

– А то! – Сват что-то тащил мимо меня в дом. Кажется, дрова. Судя по всему, наша команда давно проснулась. Прерванный душевный зевок вызывал раздражение.

– И не спится вам всем! Ненавижу рань, всё вокруг ненавижу. Стоп, мы опять будем печь топить?

Сват не только привычно, но даже как-то по-домашнему ухмыльнулся в усы.

– Тятенька-домовой дозволил нынче чаю испить да баньку истопить. Ну, мы с ребятами и рубим… Заодно тренировка. Хорош дрыхнуть, а то шашкой плашмя по одному месту!

– Ага… – продолжая зевать, я поплелась умываться. Девушки что-то собирали с земли, мужской состав команды работал топорами, одна я бездельница неприкаянная.

«Стиль пристукнутой совы у меня, а не волчий!»

Неприятное ощущение после вчерашней ночной встречи у ручья отступало под яркими лучами солнца, которое казалось каким-то живым, светлым, истинным и справедливым дневным богом этой земли.

А земля была прекрасна! Казалось, люди её не трогали совсем. Скорее всего, так и было, здесь не выкачивали из природы последнее, а наблюдали за ней, боялись обидеть и уважали.

Вокруг зеленело, голубело, стрекотало, чирикало, цвело и пахло. Я окунула лицо не только в чистейшую воду, но и в пряный аромат цветков, что любопытно уставили свои лилово-белые глазки в бесконечное небо. Ромашки так и влекли жужжащих насекомых пушистыми серединками. Лес смыкался вокруг, скрывая в себе чудесных существ и страшные тайны.

«Всё вроде как у нас. И в то же время другое – мощное, яркое, свободное…»

По пути от ручья к избе я окончательно проснулась, мой взгляд перелетал от одной красоты к другой, и незаметно для себя я начала изучать свежие резные узоры, ажурные наличники, симпатичный конёк просторного дома. В нос, примешиваясь к остальным, плыл запах древесины. Хотелось получше осмотреть нашу избёнку и дворик, но попала я, кажется, не туда. Вчера здесь не было этих богатых хором!

Я скрылась в лесу по причинам биологическим, а вот в кретинизме себя обвиняла географическом. Стала по большой дуге обходить незнакомый дом. Запинаясь о корни деревьев и не без удовольствия утопая во мхах, слышала своё дыхание и отказывалась представлять, что будет, если заблужусь и останусь здесь одна. Вокруг – никаких признаков даже самой примитивной цивилизации.

Пахло согретыми солнцем травами и хвоей мощных тёмных елей, высоко смыкающих свои лапы друг с другом. Солнечные лучи пробивались сквозь них и образовывали световые столбы, в которых блестели, кружась, всякие частицы и насекомые.

Обойдя полкруга и вновь выглянув из леса, я обнаружила, что перед богатыми апартаментами стоит какая-то пристройка и большой стол, а вокруг него суетятся люди.

В этой пасторальной картине почти вся наша шайка уселась за этот стол возле бани.

«Откуда баня? Где осевшая ссохшаяся развалина?»

На столе стоял самовар. Сват уютно пыхал трубочкой и, ведя неспешную беседу с Барсом и Аленом, поглядывал, как Шура пытается настроить свой музыкальный раритет.

– Ни черта не ладится. Это похоже не на гусли, а на издевательство! А если вот так…

В это время девицы-красавицы Рысь и Машка-Мышка успели набрать ягод и орехов. Стройная блондинка, сделав комплекс из йоги, с наслаждением жевала, а девочка сидела на скамье хмурой тучкой.

«Конечно, ни в телефоне посидеть, ни на лонгборде до кафе прокатиться».

Во главе стола, в парах дыма или тумана, в большом плетёном и видавшем виды кресле восседал полупрозрачный хозяин этой идиллии – мрачный скелет в чёрных лохмотьях.

Избушка, которую мы вчера нашли, была вросшей в мрачную землю и трухлявой. Но это…

– Вы тоже это видите, да? – я подошла к столу. От ветра мои волосы вставали дыбом и двигались как живые. Фыркая, я стряхивала их с лица – лучший вид для того, кто решил сойти с ума.

– И тебе утро доброе, – в басе Алена послышалось недоверие. Он неспешно обернулся в сторону шикарных хором. Я подумала было, что это и впрямь мне одной чудится, но затем увидела его бледное лицо. Остальные тоже, мельком, как бы невзначай, глянули на дом. Кажется, у них тоже возникли вопросы. Но никто не задавал их домовому.

«Почему они стесняются?» – подумала я со свойственной мне прямотой.

Шура продолжал экспериментировать над доставшимся ему в трофеи музыкальным инструментом. Инструмент играть напрочь отказывался.

– Хватит их мучать, ёлки-моталки. Покорми, что ли! – вырвалось у меня. Со вздохом я отвернулась от горе-музыканта. Раз уж я в роли безумной, так тому и быть.

– Иди-ка ты… своими делами займись, – шикнул мне вслед едва знакомый парень.

Вот всегда так, все считают должным нахамить.

– Какая сдержанность… – проворчала я, пожимая плечами, и, понимая, что помочь ребятам в бытовом плане пока нечем, пошла в дом. Пусть отдохнут и обсудят произошедшее.

Несмотря на преображение, дом требовал усилий. Для начала стоило хотя бы подмести, поставить всё на место, смахнуть пыль и мух с окошек.

В комнате имелся подпол. Было любопытно заглянуть в него, но я почувствовала себя крайне неуютно. Словно кто-то смотрит в спину. Но домовой во дворе. Я обернулась.

Из дальнего верхнего угла комнатки на меня враждебно взирал огромный паук. Телосложением он напоминал крестовика, но был гораздо больше. В тени, высоко у потолка, его сложно было разглядеть. Знай я об этом ночью, не плюхнулась бы так просто спать, хотя арахнофобией не страдаю.

– Что-то нет веселья вчерашнего в тебе, – тихо прошелестело за спиной. За мной уже стоял домовой. – Чего от коллектива отбиваешься?

– Ого, слова современные знаешь. Коллектив. Не нравятся никому странные люди, понимаешь? Редко кому, и то – лишь поначалу.

– Со всеми надо на их языке стараться говорить. Вы и сами не заметите, как на наш, старинный для вас язык перейдёте и всех здесь понимать будете. Ежели ты странная, то в странном месте должна быть аки рыба в воде! – лохмотья домового красиво колыхнулись.

– В том-то всё и дело. Я чувствую здесь, в странном месте, что-то родное, что-то большее, чем где бы то ни было.

– Как думаешь, это большее есть в твоём мире? – скелет почесал почерневший от времени череп и ответил на мой согласный кивок. – Только ты не хочешь это замечать и чувствовать.

– Возможно, – я чихнула от пыли, споткнулась о длинный грязный коврик, свернула его и нашарила на деревянных половицах круглый кованый крючок.

– Ну, лезь, коль не боишься, – домовой с вызовом посмотрел пустыми глазницами. – Доставай припасы, что остались после меня, а то накроются медным тазом.

«После меня». Жалеть домового или нет? Отвлечь? Пожалеть себя?»

– Эх. Все молодцы, а я нет. Не умею в социальные игры играть, – продолжала я изливать душеньку, оглядывая, что меня ожидает внизу. – Так неинтересно, здесь паучар по типу того, что в углу висит, не обнаруживается. Даже крыс дохлых нет.

– Вдруг живые найдутся? – с фальшивой надеждой спросил домовой, когда я уже спрыгнула в холод подпола.

– Так просто меня не напугать. Вот если сказать, что завтра экзамен по вождению или сроки горят по работе, это сразу: «Привет, брат Кондрат»!

Когда мои глаза привыкли к полутьме небольшого схрона, в дальнем его углу что-то тускло заблестело. Пробираясь на четвереньках вперёд, я подумала, как будет глупо, если домовой меня здесь закроет.

– Интересно, у домовых бывают имена?

– Бывают. Михаилом меня звали, – с неохотой прошелестело сверху.

В прохладе подпола я находила и выуживала на свет сначала одни ссохшиеся плоды. Затем появились разнокалиберные банки, и содержимое их прибавляло энтузиазма вытаскивать ещё. С настороженностью добралась до того, что блестело в углу. Смахнув пыль, заметила, что это сморщился простейший кошелёк – вырезанный из кожи круг с продетым шнурком. Стянув его, я положила кошель рядом с банками, вымела мусор и, опираясь руками о соседние половицы, как на брусьях вытянула себя в тепло комнатушки. Закрыв подпол, я оглядела добытое богатство.

Восьмилапый обитатель дома, казалось, ещё злее смотрел из угла.

«Паук не крестовик, хреновик какой-то!»

– Твоё? – протянула я домовому кошель, не отрывая взгляда от угла со злым наблюдателем.

– Мне это давно не нужно, – прошелестело уже где-то за окном.

Быстро оглядев добытые консервы и радуясь, что приношу человечеству в лице товарищей по несчастью хоть какую-то пользу, я поторопилась, чтобы водрузить всё добро на стол.

– Молодцы, девушки, какой чай заварили, с чабрецом, – беззвучно похвалил домовой.

– Девчонки наши – огонь. Да и ты тут не один, в «цветнике» по вечерам, – улыбнулась я.

– О, только не это! – прикрыл длинной ладонью свою челюсть скелет.

– Что случилось? Михаил? – я повернулась на месте, силясь уловить мрачный силуэт на фоне окружающей яркости.

– Твоё веселье возвращается, вот что случилось… – ответил домовой, вновь оказавшись в своём кресле.

– Яся разве была весёлой? Если только вчера в бою, когда чуть руку мне не сломала своим дёрганьем, – буркнула Мышка.

– Какой ещё Михаил?! – уставилась на меня Рысь. Кажется, она реально сомневалась в моей адекватности и даже не обратила внимание на припасы. Точно, она же такое не ест. А Шура, Барс и Ален с интересом открыли, понюхали содержимое и, не забывая благодарить домового, стали пробовать съестное. Попалось даже варенье – наполовину засахаренное, но всё равно казавшееся богатством.

Домовой лениво приподнял руку вверх, показывая, что Михаил – это он.

– Почему Михаил? – глядя на Рысь, я капнула вареньем прямо на штанину и прямо возле пореза, про который уже думать забыла. Ну не быть мне крутой, как в фильмах.

– А почему Яська? – передразнил меня Михаил. – Родился. Учился. Работал.

– Стоп, что?! – Шура вытаращил свои миндалевидные разбиватели девичьих сердец, то есть глаза. – Ты был человеком?

– Был. По дереву знатно резал, – наш полупрозрачный собеседник тоскливо посмотрел на свой богатый резной дом. – Но глупость сделал. Плохое.

Мы, заинтригованные, молча ждали продолжения. Любопытные блестящие вертолётики стрекоз то замирали, то лихо кружили возле нас.

– Что сделал?

– Отравил.

Он отвернулся. Совсем, как вчера.

– Мучать расспросами не будем, – отрицательно кивал Ален. – Судить – тем более. Только теперь ты навсегда в такой, кхм, должности?

– Возможно… – беззвучный ответ тонул в звуках природы.

Было ясно, что домовому не нравилась тема о временах, когда он был человеком. Произошла трагедия, и за это он теперь служитель дома. Мне стало жаль его.

– Неужели все, кто в жизни накосячил, вот так потом маются? – Сват снова забил трубку запасённым в кармане табаком. Ответа не последовало, а казак продолжал рассуждать. – Так, получается, не только все эти домовые, лешие и иже с ними, так и боги – это тоже всё люди?

Домовой оживился, словно что-то вспомнил. Когда живёшь один – не с кем поделиться информацией. А тут столько ушей сразу.

– Верно. Все титаны-великаны, все великие и самые низшие демоны и сущности.

– А как низшими становятся? – Машка-Мышка наконец-то решилась взглянуть на домового круглыми от ужаса глазами.

Домовой оглядел нас и будто усмехнулся, хотя на черепе его итак всегда была улыбка. Он наверняка хотел ответить непослушной девочке что-то типа: «Снимают „кружочки“ свои в соцсетях и такими становятся».

Но он ответил сдержанно и серьёзно:

– Когда забывают, кто они, или уйти не хотят. Некоторые не смиряются со смертью и остаются, пока совсем не потеряют себя. Ходят по одним и тем же местам, переживают одни и те же воспоминания много раз, хотят есть, пить, как живые. Живым столько дано! И с каждым разом остаётся всё меньше и меньше от того, кем они были при жизни. Вот так и становятся низшими.

– Сплошная жуть, – вздохнул Шура и уронил ложку с вареньем прямо на струны гуслей, которые лежали на лавке рядом. Те почти не издали никакого звука, словно притаились.

– Никакая не жуть, – были бы у Михаила лёгкие, он бы вздохнул. – Скорее, печальное зрелище. Я хотя бы при деле.

Он смотрел вдаль, в синеву лесов, а несуществующие одеяния его колыхались, безуспешно пытаясь попасть в ритм с тёплым ветерком.

– Ну, ладно, ближе к делу. Знаю, у вас есть вопросы, большинство из них матерные, потому вы их не задаёте. Осторожничаете…

– Да, вопросы а-ля: «Какого хрена лютого?», «Куда нас занесло?» и многие другие крутятся на языке с первых секунд пребывания здесь, – нараспев проговорил Сват.

– И первые чуть не стали последними, – констатировал факт Барс. – Секунды.

– Это Шура виноват. Заставил нас оружием в до-ре-ми играть! – проворчала Рысь.

Получилось беззлобно, но парень не нашёл, что ответить, хлопнул себя ладонью по карманам, вскочил и удалился за угол дома.

«Кажется, это любовь».

Я постаралась скрыть ухмылку. Но усов, а тем более, таких, как у Свата, у меня, к счастью, не было. Мы с Барсом и Мышкой переглянулись и слабо улыбнулись друг другу.

– Самое главное и цензурное: зачем мы попали сюда? И где находится это самое «сюда»? – не унимался Сват.

– Сначала ответьте: с какими предметами вы попали сюда? – домовой впитывал клубы пара, исходившие от чая.

– Ну, тренировались мы. С шашками! Семь штук, всё под расчёт, – казалось, Сват скоро потеряет терпение.

– Что ж. Раз семь этих оружий не существует в этом мире, вы должны найти семь их аналогов. Это как минимум поможет вам вернуться. Как максимум – вашими руками поможет этому миру, – домовой поднял костлявый палец вверх. – Почему именно вы – вопрос не ко мне, просто попали не вовремя и не туда – случайность. Но случайны ли случайности? Место сильное вас притянуло, вот и попали в пекло, там постоянно борьба идёт.

– Каше-поле… – прошептал Барс, глядя на свои чудо-ботинки, и глаза его хищно сверкнули.

– Поле – понятно. Еле ноги с него унесли. А Каше почему? – спросила я.

– Дык, ты ж вчера видела, какую там кашу заварили! Пока мы это обсуждали, тебя где-то по лесу мотало. – Сват кашлянул. – В общем, там такая заваруха…

– Про кашу верно замечено, – череп Михаила постучал зубами. Видимо, это означало смех.

И Сват в своей залихватской манере начал рассказывать, в какое сражение мы попали. А домовой вовремя подсыпал факты и помогал логичности повествования.

Выяснилось следующее. Началось это боевое безумие в стародавние времена – то ли из-за ресурсов вроде земель плодородных, то ли из-за выхода к большой реке, то ли из-за желания разделиться на маленькие княжества. Кто воевать желает, от какого-нибудь князя монет заработать или голову сложить – тому зло пожаловать на Каше-поле. А могло бы оно быть плодородным и всем хлеб давать. Но война кому-то выгоднее.

Давно воюющим фанатикам и наёмникам всех видов и мастей намекали все вокруг – вы одно княжество, земля одна, она не отделится, не отплывёт по реке никуда, вам при любом раскладе рядом всю жизнь куковать.

– Не проще ли объединиться да вместе порядок навести? Ан нет, поди ж ты, злятся-ярятся, палицами машут, копьями трясут… – Свата захватил энтузиазм рассказчика.

– И давно уже непонятно, кто там свой, кто чужой, – на Каше-поле чем «чужее», тем лучше, – рассуждал домовой. – Например, если подойти к любому их лагерю и сказать «свои» – тут же стрелу в грудину получишь. Надо быть и выглядеть как можно чуднее (вам бы доспех справить, и ваши одеяния идеально бы подошли). Потому все, кто хочет, чтобы их не перепутали, сидят в своих лагерях до следующей внезапной битвы. Горе гонцам и водовозам… И сидят они без знаний, не могут поговорить друг с другом, даже если захотят. Как в тюрьме. Это на руку затесавшимся в путаницу шпионам. Они нашли, куда сбывать свои товары – от стремян до ядер. Хитро путают и науськивают бойцов друг на друга.

– Парадоксальный идиотизм! – воскликнул казак.

– Предательство ломает стратегии, нож в спину убивает доблесть, не о ком сказы сказывать, песни слагать, – слова домового, казалось, звучат вслух, такой скрытый взрыв эмоций в них был. Он печально взглянул на гусли Шуры. Тот заметил это, не думая, провёл по струнам и вздрогнул.

– Они звучат!

– Настроил-таки? – хохотнул Ален, унося самовар со стола.

– Не-а. Покормил… – парень поднял испуганные глаза на нас.

– Я отказываюсь удивляться, – пожимая плечами, сказала Рысь. А я вновь завертела в руках свою бордовую папку – раз у Шуры вышло, может, и у меня что-то получится?..

Всё вокруг затихло, впитывая начало новой красивой и сложной мелодии, которую, похоже, не знал и сам Шура – он наигрывал просто по наитию, для разминки, а получалось складно. В какой-то момент мелодия перестала быть гармонично-красивой, она ускорилась, превратившись в весёлую, отчего в мыслях возникал образ вихря. Не успев понять, что происходит, я упала с лавки.

«А, это Сват вскочил с одного её края, и я перевесила на втором. Зачем он так сделал?»