Текст книги "Цветок и Буря"

– Уж поверьте мне, девушка, – напористо продолжала Великое Око Разума, приближаясь к ней; у подолов темного халата снова затрещала энергия ци. – Я знаю, каково это – любить своего мужчину сильнее всего на свете. К несчастью, чувство, что столь часто возвеличивают в стихах и мемуарах, зачастую приводит к страшнейшим ошибкам… Скажем, вроде этой.

– Ну так что, легендарная мыслительница? – Голос Главы Клана Цветка стал тверже, и она, собравшись с силами, облачилась в сверкающие доспехи из ци. Ее дочери активировали оружие, боевые монахини приготовились атаковать сверкающими рунами. – Что будете делать?

Меч-дао засверкал в воздухе, и тот завибрировал, окружая великую странницу непробиваемым барьером. Тело старухи покрылось рябью, словно было всего лишь отражением в чистой речной воде, руки вытянулись вперед.

– Я сравняю сыхэюань с землей, – ответила та спокойно, – и поселения, что прежде считались Вашими, навечно станут филиалом клана Бури, где в качестве наместницы поселится младшая из моих учениц, Юань.

Услышав свое имя, девушка невольно вздрогнула; она по-прежнему стояла рядом с Тином. Его плечи поникли, руки тряслись. Он пытался обнять себя, но пальцы не слушались, а из глаз все текли и текли непослушные слезы, полные боли.

У него были длинные черные волосы, сверкающие глаза округлой формы, квадратная челюсть переходила в треугольный подбородок, дрожащие мягкие губы были способны на самые прекрасные в мире улыбки. Юань был таким живым, таким родным и очаровательным – но при этом таким далеким.

Девушка сделала шаг назад и отвернулась.

– Мне тоже очень жаль, – сказала она тихо. – Жаль, что Вы ничего мне не сказали, не попытались уберечь от смерти.

В ответ ей раздались лишь приглушенные рыдания. Захотелось убежать прочь, чтобы не слышать ту горечь, что скрывалась в них.

– Простите, что не вызвала любви. Должно быть, Вы по-прежнему видите во мне ту мерзкую и самодовольную девчонку, что задирала Вас в саду камней перед священным экраном инби.

Госпожа Клана стояла в сияющих доспехах, но не нападала. Она знала, что проиграет бой, даже не начиная его: Великое Око Разума уничтожила целую расу падших созданий, в одиночку убивая громадные армии – большинство сражений она вела пьяной.

Сейчас старуха даже не покачивалась на ногах.

«Настоящее веселье только-только начинается».

– Я одна виновата в сговоре с кланом Костей, великая мыслительница, – заговорила наконец госпожа Цветок, склоняясь в церемонном поклоне и складывая трясущимися пальцами руну Непогоды. – Если мы сдадимся Вам прямо сейчас, мои дочери и монахини будут прощены?

Старуха посмотрела на нее и медленно покачала головою.

– Я принесу этот сыхэюань в жертву Матери Богов, – сказала она торжественно. – Все слуги и наложники, все родственницы и девчонки-бастарды канут в небытие следом за своей хозяйкой. Это место пропиталось твоей ци, а я знаю, на что способны люди, когда ими движет идея мести за убитого ближнего и разрушенный дом. У клана Костей и без того достаточно сторонниц.

Наложники завизжали и забились в конвульсиях ужаса, одна из монахинь не выдержала накала страстей и громко заплакала, трясясь всем телом. Великое Око Разума медленно обернулась к своей ученице, и Юань опустила глаза, сгибаясь в нижайшем поклоне.

– Отойди от своего жениха, девочка, – сказала старуха спокойно, но в голосе ее слышалась сталь. – И закрой глаза, если боишься запомнить на всю жизнь его последние мгновения.

Юань III. Сон и явь, единые в своей вечной гармонии.

В мире жизнь человека

не имеет корней глубоких.

Упорхнет она, словно

над дорогой легкая пыль.

Тао Юаньмин, «Прошу подаяния».

Девушка не стала закрывать глаз, ровно как и отходить в сторону. Она едва стала женщиной, едва смирилась с мыслью о том, что заведет семью и станет матерью здоровых детей – и тут же попала в ситуацию, где ей угрожали убийством возлюбленного, да не кто-то, а собственная наставница.

Вне всяких сомнений, тяжелый нрав Великого Ока Разума был широко известен, ровно как и ее понимание справедливости – нерушимое, идеально обоснованное, с какой стороны ни посмотреть. Однако были, все же, на этом свете вещи, которые казались Юань куда важнее правосудия: например, любовь. Тин, вероятно, ненавидел ее всем сердцем, однако имело ли это такое уж большое значение, если она любила, и любила пламенно?

Юноша запал ей в душу, заставил посмотреть на внутренние и внешние несовершенства под другим углом всего за один день знакомства. Он не мог просто так погибнуть, стать частью той энергии, что Великое Око Разума однажды использует для наказания кого-нибудь еще: наставница Юань, в конце концов, не просто убивала своих жертв, позволяя их душам свободно воспарить навстречу небесному царству и вероятным реинкарнациям, а всасывала несчастных в собственное нутро, лишала их личности твердою силой разума и использовала ци в качестве подпитки своего меча-дао, доспеха или энергетического потенциала.

Души, что были побеждены великой странницей, после соединения с ее самостью окончательно переставали существовать, становясь безликой энергией, каплей топлива, что позволяло старухе одолевать все новых и новых соперниц.

Юань посмотрела на плачущих наложников, которые, стоя на коленях, умоляли о пощаде; взглянула на взрослых дочерей, прижавшихся к матери, на Тина, который по-прежнему не мог справиться с дрожью в руках, на тихие розовые фонарики, разгоняющие мрак ночи.

«И все-таки, Великое Око Разума чем-то похожа на Ланфен или Бэя. Такая же беспощадная и категоричная».

«Эй, – шикнул на нее Гэтю. – Думай осторожнее! Наставница может все слышать. Не стоит забывать, что я вызвал ее сюда с помощью бессловесного диалога на огромном расстоянии».

«Я не могу просто стоять в стороне и лицезреть кровопролитие! – мысленно завопила Юань. Вслух она лишь жалко пискнула, словно перепуганный ребенок. – Наложники и слуги не виноваты в том, что их госпожа совершила ошибку, связавшись не с теми! Разве я могу позволить, чтобы души этих плачущих в тени юношей растворились, оставив после себя пустое ци для энергетической зарядки чьего-то оружия?»

«Вполне можешь, да-да, – безо всякой надежды пробормотал Гэтю. – И знаешь, это было бы лучшим исходом событий. Просто представь: ты, младшая дочь клана, становишься наместницей, находишь муженька… Живешь себе преспокойно и сладко спишь ночами, каждый раз благодаря своего духа за то, что разубедил ссориться с наставницей…»

«Я буду отстаивать свою точку зрения!»

«Так я и думал. Ненормальная! Впрочем, мне стоило хотя бы попытаться».

– Великое Око Разума! – воскликнула Юань так громко, что старуха вздрогнула. Девушка отвесила наставнице самый низкий и уважительный поклон из возможных, после чего замерла, вытянув вперед руки и согнув спину, будто провинившейся здесь была именно она. – Уважая Ваше мнение и преклоняясь перед мудростью, я смиренно молю Ваших ног позволить простым слугам и несчастным наложникам этого места остаться в живых.

– О! – хмыкнула старуха, потрясая мечом-дао. – Поразительно. Что-нибудь еще? Может быть, принести рис с мясом да чаю тебе налить?

– Великая мыслительница, – не сдавалась Юань. – Как наместница этих земель, я прошу Вас позволить мне приютить в своих стенах несчастных людей, безвинных и простых, что работали не покладая рук во имя процветания…

– Довольно! – Тоненькая прозрачная струйка ци, выстрелившая из самого кончика лезвия меча-дао, коснулась груди девушки, и та, завопив от неожиданной боли, отлетела назад, ударившись копчиком о стену. Дыхание перехватило, бедра болезненно ударились о камень. Наставница отбросила ее в сад одним легчайшим усилием мысли. – Я знала много людей, и много душ, что полны грехов и сомнений, обратила в силу оружия, служащего одной лишь правде и справедливости.

– Но что тогда такое… Справедливость…

Перед глазами слегка потемнело, голова закружилась, боль ударила в виски; опираясь о стену обеими руками, девушка медленно поднялась на пошатывающихся ногах. Шест остался лежать рядом, на камнях, полнящийся бесполезной в схватке с наставницей ци бури. Она чувствовала себя такой беспомощной и глупой, что хотелось плакать навзрыд: впрочем, из глаз уже текли горькие слезы.

Там, под навесом, на деревянном настиле Глава Клана обнимала своих дочерей, прощаясь с ними – вступать в бой с Великим Оком Разума она так и не решилась; Тин, покачиваясь, медленно подходил к перегородке, глядя в глаза своей несостоявшейся невесте и не прекращая содрогаться от рыданий. Взор юноши был таким извиняющимся, таким несчастным, что девушка просто не могла держать на него обиду.

А все так хорошо и весело начиналось: она отправилась в дорогу с дарами и эскортом, надеясь на теплый прием, вкусные яства и отличный вечер изящных искусств, несущий лишь улыбки и веселье.

«Гэтю, – сказала девушка, не сводя глаз с Тина. – Ты можешь хоть как-нибудь помочь мне остановить весь этот кошмар?»

Дух расхохотался у нее в голове.

«Разумеется, нет. Даже в своих больных фантазиях я не могу представить себя могущественней Великого Ока Разума».

«Выходит, это конец?»

«Ну-у… Разве что конец жизни всех этих неудачников, и только. Для нас с тобою это только начало! Все-таки, быть наместницей куда более престижно, чем младшей дочерью не при делах, которая стоит себе с оружием за спиною старшей да глаз от земли не подымает».

Крик Главы Клана оборвался на самой высокой ноте: душа женщины, сияя мощной силой ци, отчаянно дернулась прочь, пытаясь спастись, однако свободная рука старухи потянулась вперед – и пойманная в ловушку сущность, закрутившись блестящей воронкой, втянулась в открытую ладонь. Личность веселой госпожи, что несколько часов назад благодарила Юань, весело шутила и рассказывала о состоянии своего сына, была бесповоротно уничтожена. Ее больше не было. Нигде.

А девушка просто стояла там и ничего не могла сделать. Стояла – и ощущала странный стыд, которого, разумеется, просто не должна была испытывать. В конце концов, она ведь не участвовала в заговоре против остальных кланов и не желала иной выгоды, кроме счастья замужества да эйфории любви.

«Почему из всех сестер ты избрал именно меня, такую бесполезную и бездарную?! – мысленно вскричала она, обращаясь к Гэтю. – Почему ты издеваешься надо мною сейчас? Что находилось в тех проклятых шкатулках, отчего ты так ненавидишь Бэя?!»

Дух промолчал. Впрочем, как и обычно в таких ситуациях.

А Великое Око Разума продолжала медленно и спокойно уничтожать одну душу за другой, не встречая никакого сопротивления. Ее уверенная рука ни разу не дрогнула, с губ не сорвалось ни единого стона. Пожалуй, за глаза ее прозвали бы пожирательницей душ, не будь старуха так уважаема и сильна, что люди боялись говорить о ней дурное даже за спиною.

Последняя из дочерей-наследниц клана Цветка упала к ногам своей бездыханной матери, уставившись в ночь пустыми глазами, бессмысленными, будто вставленные стекляшки. Юань пересилила себя, дернула головой, пытаясь поймать равновесие и прогнать неприятное головокружение, а затем, сумев-таки поднять шест, настойчиво двинулась обратно, чтобы попытаться остановить Великое Око Разума.

«Жить так, чтобы не было стыдно, – била по вискам навязчивая мысль. – А если уж исчезнуть, то с чувством, что поступала по совести».

Ци ее наставницы была такой плотной, что сам силуэт старухи уже едва проглядывал сквозь густую пелену. Покончив с дочерьми Главы Клана, она медленно обернулась к наложникам; за спиною Юань уже слышались сдавленные всхлипы других слуг, собравшихся тайком поглядеть на происходящее и заставших Великое Око Разума за бессердечной расправой. Никто из бедолаг даже не пытался убежать, зная, что все равно будет пойман великой странницей и мыслительницей, подобных которой не рождалось уже много веков.

– А ты хорошенький, – сказала она, склоняясь над стайкой жмущихся друг к другу наложников. Кому именно был адресован насмешливый комплимент, Юань даже не хотела задумываться. – Жаль, что судьба тебе досталась не из приятных.

Старуха медленно занесла руку и, подняв глаза на будущую жертву, увидела вместо нее свою ученицу. Юань загородила собою юношей, расставив руки в стороны и покачиваясь, будто пьяница; перед глазами у нее темнело, все тело болело после падения, а усталость навалилась тяжелым комом, замедляя реакцию. И все-таки, она была не такой уж бесполезной, раз решилась воспротивиться воле старшей. Пойти против правил клана Бури.

– Что ты себе позволяешь, Юань? – спокойно спросила старуха. – Уйди. Не тебе решать их будущее, и не тебе мешать мне творить благое дело, расчищая дорогу своей нерадивой и неблагодарной ученице.

Девушка крепко впилась в свой шест обеими руками и не сдвинулась с места.

– Отбросите меня снова – я встану и опять вернусь сюда, чтобы сразиться. Даже если на территории всего сыхэюань не останется ни единой живой души, я не успокоюсь, пока не отомщу за Тина раз и навсегда.

– Неужели ты настолько глупа, что способна пожертвовать бессмертием души и собственной личностью ради какого-то молодого мужчины, да еще и не слишком симпатичного? – удивленно спросила Великое Око Разума. – Даже тот факт, что паршивец силился тебя убить, неспособен открыть глупые глаза, подернутые поволокой девичьей наивности, на суровую правду реальности, в которой победительница забирает все!

– Вы хотите убить наложников не потому, что боитесь их мести за любимую Главу: для Вас она будет что легкий укус комара. – Юань горько усмехнулась, не веря, что говорит это в лицо женщине, которую безукоризненно слушалась и боялась все эти долгие годы. – Глупо оправдывать себя высокопарной манерой, пользуя чужое ци как совершенное оружие; поглощая души, Вы становитесь сильнее, и именно поэтому совершаете страшные преступления, не моргнув глазом.

– Юань, я предупреждаю тебя! – рявкнула старуха; глаза ее налились кровью. – Уйди с дороги, не то я поглочу и твое ци заодно.

«Я готов вести себя как паинька всю твою оставшуюся жизнь, – пролепетал Гэтю, – только молю тебя, давай уйдем с дороги!»

– Ну уж нет, – дерзко ответила девушка уже вслух. – Я буду бороться с Вами, госпожа наставница – бороться, пока не сгину, обратившись в безликую ци, или не услышу обещание пощадить слуг и наложников.

Короткий взмах руки – и резкий порыв ветра швырнул Тина прямо в объятия старухи. Тот принялся извиваться, кусаться и царапаться с невероятной грацией, которую девушка прежде за ним не замечала; в глазах юноши сверкала ярость, горькие слезы по-прежнему текли по щекам, все не желая останавливаться. Его мать и сестры были мертвы, сыхэюань разваливался на части, а вместе с ним – и житейская идиллия.

– Три…

Меч-дао растворился в воздухе, и Великое Око Разума занесла освободившуюся руку, дабы впитать ладонной чакрой ци своей новой жертвы.

– Два…

Она с наслаждением закрыла глаза, готовясь вытащить прозрачное тело – душу – из бренной физической оболочки путем простой медитации.

– Один…

Вспышка гнева ослепила Юань, заставила ее бешено завращать глазами, пытаясь найти хоть что-нибудь кроме темного фиолетового марева, что вдруг заменило собой весь мир. Внутри разом застучали четыре сердца, и лишь одно из них приходилось ей родным.

На мгновение из трескучей бури выглянуло мертвое лицо неповоротливой Дэйю, а затем, печально улыбнувшись, сгинуло в оглушающем вихре. Она так много потеряла, столько раз плакала ночами, забывая о сне – а теперь должна была расстаться с Тином и вернуться в клан, дабы продолжить жить, словно ничего и не было.

Словно она не влюбилась в него с первого взгляда, словно она не провалилась, пытаясь защитить беспомощных наложников и слуг! Его лицо навсегда останется в памяти, там же, где хранилась теплая улыбка Дэйю.

«Жить так, чтобы не было стыдно. А если уж исчезнуть, то с чувством, что поступала по совести».

Гэтю попытался воспротивиться ей, но сейчас это не имело никакого значения: гнев захватил все ее сознание, хлынул через край мощнейшим трескучим потоком, протянулся по ее руке блестящей перчаткой и окрасил рукав ритуального розового лунпао в фиолетовый. Необъяснимая и непривычная, энергия растеклась по телу, ведомая ударами четырех огромных сердец, и девушка исступленно завопила, подавляя силу своего духа и направляя ци Гэтю на самый сильный удар шестом из всех, когда-либо ею нанесенных.

Старуха неловко отшатнулась назад, по-прежнему прижимая к себе Тина. Удар вышел достаточно сильным для того, чтобы воздействовать на противницу, однако пользы от него было мало: внезапный приступ ярости даже не помог Юань сбить наставницу с ног.

Она вздохнула, опустила плечи и швырнула Тина в сторону. Юноша, всхлипывая, упал на деревянный настил.

– Мерзость, – сказала она. – Давненько у меня не было такой одаренной, но при этом такой никчемной ученицы.

«А я ее, между прочим, всеми силами раздражал, – пожаловался Гэтю, говоря одновременно в двух головах. – Как думаете, недостаточно?»

Юань пораженно уставилась на Великое Око Разума, затем опустила глаза на фамильное оружие.

«Вы что это, сговорились?»

– Успокойся, невоспитанная девчонка, – сурово гаркнула старуха, слой за слоем убирая мощный прозрачный блок вокруг своего тела. – Никто не собирался убивать наложников и слуг. Моими целями были лишь госпожа Цветок и ее наследницы.

Юноши, прятавшиеся за спиной Юань, разом выдохнули и принялись с тихими стонами обнимать друг друга. Девушка посмотрела на Великое Око Разума, у ног которой сидел поверженный Тин; кажется, он что-то говорил ей, однако шум в ушах мешал разобрать слова. Перед глазами потемнело, боль в копчике от сильнейшего удара о стену дала о себе знать, и девушка выпустила из рук шест, прижав к спине обе ладони, словно это могло притупить боль.

Гэтю что-то говорил ей, пытаясь выдернуть разум из приятной дымки, обволакивающей его с каждой секундою все сильнее, однако Юань настойчиво открывалась темноте, надеясь, что обморок принесет с собою забытье, полное покоя и равнодушия. Голова заболела так сильно, что захотелось разрыдаться, во рту появился неприятный солоноватый вкус, тонкая струйка чего-то куда более склизского и густого, чем слюна, покатилась по подбородку, а затем настил под ногами, слабо освещенный рядами тусклых розовых фонариков, окропило багрянцем крови.

– Что это… Со мной… – прошептала девушка, медленно оседая и не спуская глаз с Великого Ока Разума; та стояла, пристально следя за происходящим, однако вовсе не от нее исходила эта жуткая разрушительная энергия, рвущая все тело на куски. – Наставница…

Она рухнула вниз, с радостью кидаясь навстречу долгожданной темноте, но лишь шагнув в нее, почувствовала, что та создана вовсе не для того, чтобы дарить покой больным да изнеможденным, служа дорогой в забытье; чернота шипела и шкворчала, как суп на углях, била громом и свистела шаровыми молниями, сотканными из черных шелков да ночных кошмаров.

Однако совсем не энергией ци была наполнена эта тьма – о нет, было что-то еще, что-то неизведанное и куда более могущественное, чем сила человеческой души. Юань дернулась вперед, и абсолютный мрак покорился, пропуская ее, легкую, словно перышко, вперед: туда, где можно было разглядеть крохотное светлое пятнышко, похожее на далекую звезду, затерявшуюся в ночных небесах, или блестящую слезинку на белоснежной щеке возлюбленного.

По мере того как она приближалась, светлая точка становилась больше и ярче, а внутри все усиливалось таинственное биение второго сердца – оно располагалось посередине живота и источало энергию, непохожую ни на что из того, о чем не понаслышке знала или читала Юань. Затем, когда сияние приобрело четкие формы, и глазам девушки предстала округлая арка, из которой лился ослепительный белый свет, ожило и застучало третье сердце, то, что все это время скрывалось в области третьего глаза, таинственным образом гранича с царством холодного разума.

Четвертое же сердце находилось везде и нигде: энергетический сгусток, бьющийся неведомой силой, растекался по всему телу, заставляя его подрагивать от переполняющей сущность силы. Замерев перед белоснежной аркой, что казалась такой прекрасной и манящей среди тьмы, Юань оглянулась назад, собралась с силами и наконец нырнула внутрь, с удивлением чувствуя, как прикосновения серебристого света излечивают боль, пульсирующую где-то в отдалении – должно быть, то была мука физического тела, оставленного где-то далеко и теперь кажущегося таким неважным и излишним.

Абсолютный покой прервала короткая темная вспышка; три сердца перестали биться, неведомая сила выдернула из головы все мысли, заменив их гнетущим чувством тоски – боль давно ушла, испытывать гнев не было сил, а видеть мир ясно не позволяла пелена бессмысленных слез, готовых вот-вот брызнуть из глаз.

Юань слабо заморгала; тело ныло, у нее не было возможности пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже моргнуть без усилия воли, чтобы позволить треклятым слезам потечь по щекам и рассмотреть повнимательнее лица склоняющихся над нею людей. Их было трое: две женщины в доспехах, стоявшие по обе стороны койки, и мужчина, расположившийся в ногах; своим темным веером он скрывал нижнюю часть лица и, кажется, плакал.

– Ты почти опоздала, бесстыдница, – сказала одна из незнакомок, вдруг оборачивая голову к дверям. Моргнуть наконец получилось, и слезы свободно потекли по щекам, позволяя рассмотреть замершую на пороге женщину с изящным зонтиком на плече. – Еще немного, и прощание прошло бы без тебя!

– Ах, простите-простите! – Зонтик растворился в воздухе, словно его никогда и не было, после чего незнакомка изящно скользнула внутрь; ее шаги были столь тихими, что, находись Юань к ней спиною, присутствие выдал бы исключительно шелест одежд. – В саду на меня набросился наложник, зараженный проклятием. Пришлось сразиться с ним и чуточку задержаться.

– Сколько же их еще осталось? – манерно выдохнул юноша, не отнимая веер от лица; его голос слегка дрожал. – Даже наша сокрушительная победа не принесла мир и покой шести кланам.

– Наложник был последний, – серьезно сказала опоздавшая. – На этот раз точно.

Юань приоткрыла губы, и с них сорвался тихий хрип. Опоздавшая беззвучно подбежала к ней, склоняясь с видом опечаленным, но вместе с тем игривым: на устах ее расцвела дружеская улыбка, в глазах заблестели слезы. Всмотревшись в уже знакомые черты, девушка невольно дернулась в сторону, и на это ушли ее последние силы – в конце концов, перед нею была не кто иная, как Ланфен, чьи глаза еще не были подведены красным, буяо не украшало роскошные черные волосы, однако изящная манера одеваться и мужское кокетство, скользящее в каждом случайном жесте, уже выдавали будущую похитительницу сердец.

Из трех молодых женщин, склоняющихся над умирающей Юань, Ланфен была самой тонкой и красивой. К тому же, она была единственной, кто улыбался, провожая соратницу в последний путь.

«Впрочем, какой же он последний? – возникла в голове инородная мысль, принадлежавшая и не принадлежавшая Юань одновременно. – Впереди слишком много дел, а я шагаю навстречу очередному испытанию, которое должна буду достойно пройти в одиночку, если желаю снова вернуться к живым».

– Великая госпожа, – сказала воительница средних лет с убранными в пучок волосами, выставляя вперед руки и сгибаясь в пылком поклоне. – Мы собрались здесь для того, чтобы поблагодарить Вас за великую мудрость и невероятную отвагу, проложившую дорогу нашему клану навстречу славе.

– Вы обучили нас смирению и дисциплине, – энергично подхватила вторая, помоложе, со шрамами на некрасивом лице и изуродованных руках, лишенных пальцев. – Пройдя через ужас и боль под Вашим началом, те, что прежде знали только язык унижения, научились ценить дружбу и любовь. Вы научили нас отличать признательность от лести, честь – от слабости, а любовь от порочной страсти.

– А еще Вы просто душка во всем, что касается уютных посиделок по ночам, – смеясь сквозь слезы, добавила Ланфен. – Я ничего не знала о доверии и взаимопомощи, когда Вы приютили меня и взялись отучать от всего дурного и порочного. Благодаря Вам я… – Она всхлипнула, но боль от расставания сделала ее улыбку еще шире и теплей. – Я познала настоящую любовь, о существовании которой даже не подозревала.

Юноша, скрывавший нижнюю часть лица за веером, тихо вздохнул, и Юань, обратив к нему свой взор, почувствовала смесь удивления и необъяснимой тоски: вне всяких сомнений, это был Бэй собственной персоной. Такой же молодой и красивый, как сейчас, он, тем нее менее, выглядел слегка по-другому из-за печали в обыкновенно надменном взляде; рука юноши задрожала, когда он заставил веер раствориться в воздухе – а затем повисла вдоль туловища подобно плети.

Не говоря ни слова, он молча поклонился, выставив руки вперед и сложив пальцами символ, который Юань узнала сразу же. Ее кожа покрылась мурашками, на лбу выступила испарина. Она ждала, что Бэй все же соберется с мыслями и произнесет что-нибудь на прощание, однако тот продолжал молчать, и было в этом молчании нечто куда более сокровенное и благодарное, чем все хвалебные оды мира вместе взятые.

«Мальчишка, – пронеслась в голове чужая мысль. – Он даже не представляет, насколько сильным способен стать однажды».

А потом она обратила свой стекленеющий взор к Ланфен, самой юной и неунывающей среди присутствующих. В памяти пронеслись обрывки чужих воспоминаний, полных печали и материнской любви – Ланфен скользит в полумраке, Ланфен играет с ножами во время разговора, издевательски поглядывая на жертву, Ланфен скалит красивые зубы, словно раненая тигрица, Ланфен плачет, обнимая Бэя и извиняясь перед ним за что-то.

– Госпожа наставница, – сказала она, сжав лежащее поверх одеяла запястье Юань в своих цепких пальцах. – Пожалуйста, возвращайтесь поскорее. Вы ведь обещали, что как-нибудь сходите со мною в знаменитую цветочную лодку господина Куана – помните?

Губы Юань сами приоткрылись против ее воли.

– Боюсь, – прошептали они хрипло, – что, когда я вернусь, ни Куана, ни его лодки уже не…

Мир закрутился перед глазами, четыре фигуры дернулись вперед, словно желая вытащить наставницу из водоворота, в который затягивало ее душу, покидающую бренный сосуд. Духовное тело стремительно вылетело наружу и, противясь всем попыткам своей хозяйки взять над ним верх, полетело вперед не разбирая дороги, туда, где за небольшим флигелем располагалась уже знакомая белоснежная арка с идущим изнутри ослепляющим светом.

Юань на всех порах влетела внутрь, и тело ее наконец ощутило тупую боль, которая оказалась столь неприятной, что девушка немного поморщилась. Пальцем руки, тем не менее, пошевелить получилось, ровно как и пальцем ноги. Значит, она все-таки вернулась из забытья в реальность, причем собственными силами.

Вот только чье воспоминание она только что лицезрела? Чем являлась та таинственная арка, откуда взялись три лишних сердца, источающих таинственную магическую энергию, совсем непохожую на ци – и, наконец, отчего сейчас все ее тело слабо покалывает, как если бы в него вонзились тысячи крохотных иголок?

Она вспомнила о Тине и о том, как юноша валялся в ногах суровой наставницы, наверняка умоляя сохранить ему жизнь. В глазах Юань, и без того влажных, снова встали слезы, но девушка не стала ругать себя за эмоциональность – в конце концов, в древности именно способность тонко чувствовать считалась похвальной для всякой женщины и роднила ее с Матерью Богов; восхваление суровости и равнодушия вошло в моду многими веками позже.

Все еще боясь открывать глаза, девушка вслушалась: вокруг шумела листва, теплый весенний ветерок шевелил волоски, выбившиеся из тугого пучка, съехавшего на самую макушку. Она лежала, прижавшись затылком к чему-то выпирающему и шершавому, а вокруг радостно пели птицы. Что-то негромко зашумело над головою, и девушка, приоткрыв глаза, увидела быстро снижающегося беркута, расправившего темно-бурые крылья. С каждой секундой свист ветра, бьющего по его роскошным перьям, становился все громче; глупая птица неслась прямо на нее, в ее жутких, почти человеческих глазах читался жуткий интерес.

С трудом перекатившись в сторону, Юань пощупала траву рядом и не обнаружила свой шест.

«Глупая девчонка, ты ведь просто отозвала его!»

Короткий жест рукою, подходящий мыслеобраз, давшийся с трудом усталому разуму – и фамильное оружие вновь оказалось рядом, готовое защищать. Беркут успел затормозить и как ни в чем не бывало опустился на выступающий из земли корень, который Юань все это время использовала как подушку. Его глаза изучающе уставились на девушку, будто читая душу.

Медленно поднявшись, аристократка оперлась на свой шест и огляделась по сторонам: по-прежнему облаченная в ритуальное розовое лунпао, она стояла посреди негустого леса, окруженная самыми простыми деревьями с не менее обыкновенными кронами привычного зеленого цвета. Вся флора неподалеку от сыхэюань клана Цветка, а также на его территориях была пронзина энергией, что дарили ей Глава и признанные дочери-наследницы – такие кустарники и деревья становились полезны в военное время, ведь энергетические нити, способные временно или навсегда обездвижить противницу, создавали для оной лишнюю преграду, а цветы тинг, при надобности выполняющие функцию затаившихся шпионов, приносили куда больше пользы, чем люди, заметить которых было куда уж проще.

Юань прикрыла глаза и потянулась своей ци к деревьям, траве и лесу в целом, силясь почувствовать инородную энергию, наполняющую духовные сущности растительного мира. Ничего. Место оказалось абсолютно самобытным и явно не принадлежащим клану Цветка.

«Должно быть, я провела без сознания куда больше времени, чем кажется на первый взгляд».

– Наставница? – позвала девушка негромко, медленно обходя толстое дерево кругом и оглядываясь по сторонам. – Тин?

Беркут по-прежнему сидел на корне и рассматривал ее с настороженным видом. Несколько раз корпус его лощеного тела порывался вперед, однако в ту же секунду когти сильнее цеплялись за дерево, будто бы птица все не могла решиться, стоит ли ей нападать или отпустить Юань куда глаза глядят.

– Кто-нибудь, отзовись! Я прошу!

«Если я подхожу на роль «кого-нибудь», то, пожалуйста, дай мне знать».

«Гэтю. – Юань замерла в нескольких шагах от дерева, не спуская глаз с таинственного беркута. – Что произошло? Где мы сейчас?»

«Мы с Великим Оком Разума попытались пробудить в тебе силу Трех Сердец, – пространно ответил Гэтю. – У тебя получилось, но пока ударная сила слишком слаба, чтобы считать это за успех. Проявив себя, ты очень невовремя упала в обморок, а в сад ворвались яростные госпожи из клана Костей в компании непонятных созданий, которых твоя наставница и жених быстренько одолели вдвоем».