Текст книги "Ты не одна. Дневник мамы недоношенного ребёнка"

5. Дискаленко О.В. (ЛОГУЗ ДКБ Микрохирургия глаза, г. Санкт-Петербург)

6. Кузнецова Ю.Д. (РДКБ)

7. Лесовой С.В. (Тушинская больница)

8. Махмутов В.Ю. (ЦЭЛТ)

9. Николаева Г.В. (8 больница)

10. Севастьянова (Морозовская больница, при каждом приёме снимки на реткаме)

11. Сидоренко Е.Е. (НПЦ специализированной мед. помощи детям имени Войно-Ясенецкого)

12. Скрипец П.П. (НИИ педиатрии)

При косоглазии:

1. Мосин И.М. (Тушинская больница, г. Москва)

2. Баранов А.В. (ДГБ № 19 им. К.А. Раухфуса, г. Санкт-Петербург)

18 января

От смерти уйти не трудно, о мужи, а вот что гораздо труднее – уйти от нравственной порчи, потому что она идёт скорее, чем смерть.

Платон «Апология Сократа»

(из речи Сократа на суде после вынесения смертного приговора)

Рано утром я была в больнице.

В палате мыли полы. Чуть позже включили УФ-лампы. И мне пришлось сидеть в коридоре. Посидела, не выдержала, легла на стулья.

На душе нелегко, но бывало, конечно, и хуже.

Недавно разговаривали с мужем и приняли решение, что в любом случае больше не будем иметь детей. Безусловно, дети – это огромная радость, но мы настолько опустошены пережитыми событиями, что сил больше нет.

Нет желания рисковать моей жизнью. Нет надежды на то, что Бог даст здорового ребёнка. Конечно, врачи в роддоме сыграли большую роль в принятии этого решения. Наверное, только ради этого стоило пройти через такие роды. Потому что, когда ты слышишь от двух прекрасных заведующих, что «больше рожать не надо», понимаешь, что они пытаются защитить меня от собственной глупости, ценой которой может стать моя жизнь.

Мы решили, что лучше станем приёмными родителями или начнём делать какое-нибудь большое хорошее дело, и так попытаемся ещё хотя бы раз стать родителями.

Пока думала ещё раз обо всём, прошёл час, пришла наша лечащая врач.

Вес 1920 грамм.

Моё пребывание в палате несколько сблизило нас. Я уже не чувствую с её стороны желания оттеснить меня от ребёнка.

Она интересно работает. Разговаривает с детьми:

– Эй, пацаны, что раскричались? – говорит она малышам, которых сегодня должны выписывать. – Дома будете кричать.

Со своими подчинёнными, мед. персоналом она общалась по-доброму, совсем не так, как с нами, родителями. Мы для неё явно были людьми на уровень ниже врачей.

Эх, если бы она и с родителями так же общалась, всё было бы по-другому, не возникало бы конфликтных ситуаций, мы больше доверяли бы друг другу.

Посмотрела на мои анализы: «Вирус простого герпеса 1 IgG 200 Ед/мл, цитомегаловирус IgG 311 АЕ/мл, вирус Эпштейна – Барр IgG к ядерному АГ 23.7». Для меня это означало, что антитела обнаружены, а значит, когда-то я болела этими болезнями. Для врача – что я болела во время беременности, и именно это стало причиной преждевременных родов.

– И я впишу это в выписку, – сказала она. – По-хорошему, надо было перед беременностью обследоваться и вылечить все болячки.

Я ничего не ответила, мне было уже всё равно. Меня волновал совсем другой вопрос: «Где машина скорой помощи?» Оказалось, что она сломалась. И придётся ещё неизвестно сколько ждать.

Врач напоследок порекомендовала лекарства для кишечника, чтобы после антибиотиков восстановиться, записала всё, сказала, что если будем приезжать в КДЦ, который располагается в 11 корпусе, можно к ней прийти показаться. «Только предварительно позвоните».

И отдала мне выписку.

Из выписки:

• «На фоне лечения состояние девочки с положительной динамикой, хрипы в лёгких исчезли, ДН (дыхательная недостаточность) купировалась, от дополнительного 02 (кислорода) не зависит. Пассаж по ЖКТ (желудочно-кишечный тракт) восстановился, улучшился стул, кормилась через зонд, 12.01 начала сосать из соски по 5 мл, с 15.01 до 25,0, с 16.01 до 30 мл, в вечерние часы кормится через зонд, не срыгивает. Прибавила в весе 462 гр. Отмечается анемия, НЬ (гемоглобин) 16.01 86 г/л, ретикулоцитоз 6,92 %, уровень сывороточного Fe (железа) выше нормы 19,9 мкмоль/л. В динамике осмотрена окулистом, отмечается прогрессирующая PH (ретинопатия). В связи с выраженными изменениями на глазном дне от гемотрансфузии решено воздержаться, проводится консервативная терапия.

• Состояние на 16.01 средней тяжести, дополнительно 02 диффузно в связи с анемией для профилактики гипоксемии. При осмотре потягивается. Крик громкий. Рефлексы орального автоматизма ср. живые, спинальные – снижены. Мышечная гипотония умеренная. Кожа бледная, чистая. Тургор тканей удовлетворительный. В лёгких дыхание пуэрильное, хрипов нет. Тоны сердца ритмичные, отчётливые. Систолический шум средней интенсивности на основании сердца и над Ао. Живот мягкий, безболезненный. Печень +0,5 см, селезёнка не пальпируется. Стул жёлтый, кашицеобразный. Мочится адекватно. Учитывая прогрессирование PH, неблагоприятный тип заболевания, для уточнения диагноза показано дообследование на Retcam и определения тактики лечения».

Если бы не ретинопатия недоношенных, если бы из больницы нас выписали через пару дней домой, вы не читали бы эти строки, этой книги бы не было.

Но ретинопатия подорвала мои последние силы. Наверное, их было у меня слишком мало. И врачи, опытные врачи, которых можно назвать мудрыми, чувствовали это и старались мне помочь. Но у них не получилось…

Под конец нашего пребывания в больнице я так привыкла к врачам, что не хотелось уезжать, совсем не хотелось.

Время бежало быстро, и я надеялась, что в 11 часов получится покормить Аню ещё в больнице, но машина приехала прямо перед кормлением в 10.40.

– Ну, наконец-то! – обрадовалась врач. – Сколько уже ждать-то можно?

Анютку переодели из больничной одежды в привезённые мною вещи медсестра и врач.

В палату вошли двое мужчин.

– Вы спускайтесь вниз и ждите их около машины, – сказала доктор.

– До свидания, – попрощалась я и направилась к выходу.

На улице стояли две машины. А рядом два шофёра курили.

Я спросила я у них, какая машина поедет в нужную нам больницу.

– А вам с каким шофёром больше нравится, со мной или с ним? – некстати решил подшутить один из мужчин. Мне же было совсем не до шуток:

– А мне вообще нравится самой быть за рулём своей машины.

Почему люди не понимают, что не до шуток в такие моменты?

Казалось, ожидание длилось целую вечность, а на самом деле прошло минут десять. За это время я отругала себя за то, что так и не нашла времени купить ребёнку соску, которую она так любит.

Сначала вышел фельдшер на руках с моей Анюткой. Подошёл ко мне и передал Аню.

– Мы уже сейчас поедем? – спросила я.

– Через какое-то время, – ответил он. – Надо ещё дождаться моего напарника. Они бумаги там заполняют. Врач немного странная у вас. На пенсию уже ей пора, судя по всему.

– Иногда бывает, – ответила я.

– Нда… Поэтому я взял Анну Андреевну и побыстрее спустился вниз.

В конверте я обнаружила иконку Божией Матери, которая стояла всегда в кроватке, и, о, чудо, соску! Тихая радость и благодарность озарили мою душу.

– Соска! – вырвалось у меня.

– Да. Это я настоял, – ответил фельдшер.

– Спасибо большое!

Фельдшер отошёл покурить, а я с Аней залезла в машину. Меня охватило чувство грусти, страха и нежелания покидать эту больницу. Слёзы потекли сами собой.

«Почему опять туда? Неужели опять всё будет плохо?»

Врач говорила, что нас положат в такое же отделение для недоношенных детей, а, значит, мы минуем реанимацию, где умерло двое наших детей. Оставалось надеяться, что в отделении для недоношенных не так всё плохо, как в реанимации.

В боковом зеркале я увидела, как вышел врач из корпуса, и наспех вытерла слёзы.

Машина скорой помощи ехала быстро. Фельдшер доверил мне самой держать ребёнка и что-то рассказывал. Не помню, что, но слушать было интересно. Его разговор меня успокоил.

Оказалось, что у машины сломалась мигалка, и поэтому они возвращались назад, чтобы заменить её.

Хотелось Аню покормить, ведь время кормления уже настало, но, как и следовало ожидать, фельдшер не разрешил. Ведь ребёнка могло стошнить в машине.

Вот и въезд на территорию больницы. Сердце уходит в пятки. «Не знаю, почему именно в этом месте моим детям приходится умирать, но уж эту девочку я защищу, чего бы это мне ни стоило», – подумала я.

Фельдшер взял у меня Аню и понёс на осмотр к врачу.

– Вы пока заполняйте необходимые бумаги, – сказал он мне.

Подошла к стойке. Молодой человек дал бумаги, всё объяснил, как заполнять. Бумаги обычные. Оформляли по прописке отца. Чтобы бесплатно получить медицинскую помощь, обязательно должна была быть московская прописка. Вдруг необычная бумага. «Какая интересная бумажка», – подумала я. В ней обозначалось, что я «согласна на проведение исследований, использования в научных работах». Это примерная выдержка из документа.

– Мне обязательно давать согласие на исследования? – спросила я у парня.

– Нет, не обязательно.

Перечеркнула весь лист. «Ну уж нет! Хватит с вас интересных случаев!» – подумала я.

Вышел фельдшер. Мы с ним забыли заполнить его бумаги по перевозке. Подписала.

– Как закончите заполнять, пройдите по этому коридору до конца. Слева дверь. Зайдите туда, там вас ждёт педиатр с ребёнком.

Попрощались.

«Почему на скорой всё время работают такие хорошие люди? – подумала я. – У всех, с кем столкнулась, потрясающе получается снять внутреннее напряжение у пациента».

Вот оно, то место, куда я боялась попасть больше всего на свете! Вокруг было очень красиво. Прекрасный ремонт.

По сравнению с больницами, где мне приходилось бывать, новейшее здание.

«Надо всё-таки надеяться на лучшее. Всё будет хорошо», – попыталась я настроить себя. Получилось плохо.

Захожу в кабинет. Потрясающе аккуратно, чисто. Прямо как в другой стране.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – обратилась ко мне врач средних лет (около 50). – Мойте руки, раздевайте вашу крошечку. Давайте мы вас посмотрим, – ворковала она. – Вот, мамочка твоя сейчас тебя тихонечко разденет. Она почувствует ваши прикосновения. Потягивается как. Ты моя молодец! Больной ребёнок так не потягивается, – комментировала она.

От этих слов мой страх прошёл. Стало легко-легко.

Перед самым выходом из больницы мне удалось сцедить молоко, и я хотела покормить Аню.

– Можно мне покормить её? – спросила я.

– Конечно! Садитесь на стул и кормите спокойно, – сказала она таким голосом, что моя настороженность окончательно пропала.

Кормила Аню и у меня в голове была одна единственная мысль:

– Вы так по-доброму со мной разговариваете. Спасибо, – после напряженных отношений с врачами мне не верилось, что такое возможно.

Врач оторвалась от заполнения бумаг и подняла на меня глаза:

– Милая моя! Вы столько всего пережили! Мне кажется, любой с вами должен так поступать. Разве я не права?

– Наверное, да, – вздохнула я. Теперь мне стало понятно: врач, само собой, прочитала мою выписку.

В отношении меня вот что там было написано:

«Ребёнок от матери 30 лет, с ОСА (отягощенный сопутствующий анамнез): робертсоновская дислокация хромосом, дефицит XI фактора, синдром гипокоагуляции, эктопия шейки матки. Беременность 6-я (1 – 2010 ср. (срочные) роды;

2 – 2011 с/выкидыш; 3 – 2012 ср. роды; 4 – 2014 с/выкидыш; 5 – 2015 преждевременные роды, энцефалоцеле, умер), протекала с токсикозом в 1/з, 2/3 – МХБА (монохориальная биамниатическая) с ЗР (задержкой развития) обоих плодов, анемия беременных. Роды 4-е на 28 неделе МХБА двойней. 1-я из двойни, 1-й период 4 ч 50 мин, 2-й 19 мин. Синдром фето-фетальной транфузии 3 ст. Выраженное маловодие I плода. Анасарка 2 плода».

Аня лениво сосала, хотела спать. Не успела она полностью доесть, как за нами пришла медсестра из отделения.

Малышку поместили в специальную перевозную кроватку для новорождённых, и мы пошли.

Мою девочку увезли от меня в отделение со словами: «Не волнуйтесь».

Но как тут не волноваться?

Около подоконника стояла совсем молодая врач и разговаривала, судя по всему, с родителем. Она смотрела прямо перед собой и монотонно что-то рассказывала папе ребёнка. Выглядела она такой уставшей, будто рассказала за свою жизнь этот текст уже тысячу раз.

Ко мне вышла такая же молодая врач, лет тридцати. Это была исполняющая обязанности заведующей, Анастасия Александровна. Признаюсь, я удивилась, что все вокруг такие молодые. Опыт общения с такими врачами в большинстве своём был негативный, но, может быть, здесь, как в 3 роддоме, добрые врачи?

– Завтра у меня освобождается одна палата, и мы можем вас положить, – рассказывала врач.

– У вас нет карантина? – спросила я, думая, что по Москве один приказ.

– Нет, – ответила врач. – Вам только необходимо сдать анализы для госпитализации.

Сфотографировала список анализов. «Боже, как успеть их сделать до завтра? Хорошо, что остались пара действующих», – подумала я.

– Кормите грудью? – спросила врач.

– Да.

– Тогда обойдемся без флюорографии.

– Что надо ребёнку привезти? – спросила я.

– Памперсы, влажные салфетки, – начала перечислять врач.

– Одежда нужна? – перебила я.

– Нет, одежда не нужна.

– В больнице ребёнка кормили смесью PreNan. Вам надо привезти? – спросила я.

– Как хотите. PreNan у нас нет, но у нас есть PreNutrilon в большом количестве. Дадим пока эту смесь. А завтра, если привезёте свою, то будем давать вашу. Сейчас ваша врач освободится и поговорит с вами. Вон она, разговаривает с другим родителем, – указала она на врача. – Если хотите, я позвоню офтальмологу, он поговорит с вами, – сказала Анастасия Александровна.

– О чём разговаривать-то? Он же ещё ребёнка не видел, – удивилась я.

– Может быть, у вас есть вопросы об операции. Он сможет вам всё объяснить.

– Он сможет быстро подойти? – спросила я, зная, что врачу сорваться с рабочего места не так уж легко.

– Если он не занят, и у него нет операций, он сможет подойти, но как быстро – неизвестно.

– Позвоните, пожалуйста. Поговорим, – попросила я, решив, что раз уж человек предложил такую услугу, то грех отказываться.

Врач ушла в отделение.

Как раз к этому моменту освободилась моя врач. На вид Татьяне Сергеевне было лет тридцать.

– Давайте мы с вами сначала заполним бумаги, а потом, если у вас есть вопросы, я на них отвечу, – начала она разговор.

Я подписала стандартное согласие на операцию и на различные манипуляции, прочитав по диагонали текст.

– Скажите, а как быстро после операции можно будет выписаться? – спросила я.

– Недоношенный ребёнок – это чёрный ящик, никогда не знаешь, что оттуда вытащишь. Сегодня одна ситуация, назавтра она может кардинально измениться, – сказала врач. Внутри меня всё напряглось.

– У меня с собой есть сцеженное молоко. Может быть, можно им ребёнка покормить? – спросила я.

– Сколько у вас там?

– Вот, – показала я. На тот момент в бутылке осталось уже миллилитров 20.

– Это слишком мало, – ответила врач, – не надо. Вот если бы у вас было хотя бы на одно кормление, тогда да.

Потом мы поговорили про стерилизацию молока. Ведь в предыдущей больнице его стерилизовали перед тем, как дать детям. Врач сказала, что такое молоко вообще бессмысленно давать, потому что все полезные вещества и витамины умирают после стерилизации.

«Она, конечно, права», – думала я. – «Но как же мне повезло, что в той больнице другой подход. Какие они молодцы! Ведь если бы хоть раз, принося свои 20 миллилитров, я услышала отказ, я бы не сохранила молоко вообще. И мой ребёнок никогда бы не узнал, что такое грудное вскармливание. Боже, всё же мне повезло, что мы выхаживались именно там».

Татьяна Сергеевна попрощалась со мной и ушла в отделение.

Впечатления мои были так себе. Сердце ныло: страшно было расставаться с доченькой даже на одни сутки.

Постояв около двери отделения, я поняла, что с офтальмологом я сегодня не встречусь. Ждать непонятно сколько я была не готова.

Домой я приехала быстро. Собрала справки из женской консультации. Там как раз узнала, что моя карта у заведующей. Она должна была разобраться с неудачным тяжёлым случаем.

Отменила всех учеников на неопределённый срок. Их было около десяти человек. И при этом никто из них не отказался со мной заниматься после выписки из больницы, даже несмотря на предстоящие экзамены летом. Честно говоря, я была очень удивлена, потому что думала, что откажется хоть кто-то. Но нет.

Уговорили нашу бабушку (свекровь) отпроситься с работы, чтобы сидеть со старшими детьми. Она хотела даже увольняться, но, слава Богу, её начальник вошёл в положение и отпустил за свой счёт на неопределённый срок.

Отделение патологии новорождённых и недоношенных детей (ОПННД)

Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?

Евангелие от Марка 15:34

19 января

В отделение я приехала примерно к обеду. Чувствовалось, что меня ждали. Анастасия Александровна проводила меня в палату и ушла на пару минут.

В палате было так же красиво и аккуратно, как снаружи. Моя соседка по палате, Оля, приехала сегодня. Правда, она была уже с ребёнком, с которым уже давно воссоединилась. Выхаживался малыш в Балашихе. Когда я жила в Железнодорожном, то много хорошего слышала об этом Перинатальном центре.

Только я успела положить сумки в тумбочки, как пришла Анастасия Александровна. Рассказала, что офтальмолог уже осмотрел ребёнка. Что сегодня сделают все анализы, исследования на ретинальной камере – RetCam, а завтра – операция. По её словам, офтальмолог сказал, что на одном глазу уже пошла отслойка сетчатки. И, к сожалению, врачи из нашей больницы опоздали на неделю. Можно было и пораньше госпитализировать ребёнка». Переливание крови именно они попросили не делать врачей. Также, «судя по снимкам, возможно, придётся ехать в Питер. Пока это не точно, но очень вероятно. Офтальмолог общается с питерскими коллегами, консультируется с ними».

«Вот это мне повезло, так повезло», – подумала я.

– А выписаться можно будет скоро? – спросила я в надежде услышать более радостный ответ, чем вчерашний.

– Недоношенный ребёнок – это черный ящик, – услышала я знакомую фразу, – никогда не знаешь, что оттуда вытащишь. Слишком рано говорить о выписке. Но в любом случае для выписки надо набрать вес 2.500.

«Сколько?!» – чуть не сказала я. Сдержалась.

После этого Анастасия Александровна выдала мне внушительный список лекарств. Точнее, это были всего лишь витамины, железо и бифидумбактерин для кишечника. В левой колонке было расписано питание: PreNutrilon 0-30 по 8 раз.

– После операции 2 часа дети проводят в реанимации. Если у ребёнка всё хорошо, его переводят в отделение, – рассказывала Анастасия Александровна.

– У вас хорошая реанимация? – спросила я, вспоминая недавний негативный опыт.

– У нас очень хорошая реанимация, – ответила и.о. заведующей. Молча смотрю на врача. – Год назад я работала в реанимации, поэтому я хорошо знаю, как обстоят там дела.

Год назад. Значит, она как раз работала в реанимации, когда там умер Гавриил. И, скорее всего, она помнит его…

Тут медсестра привезла мою Анютку в палату. Её переложили в кроватку и подключили к ней монитор, который измерял сатурацию (насыщение кислородом крови) и пульс. «Странно», – подумала я. «Мы давно уже без монитора. Наверное, это потому, что у Ани анемия. Врачи перестраховываются».

Медсестра повела меня показывать, что где лежит:

– Здесь, в холодильнике, лекарства, – показала она и пошла дальше.

– Если у вас будут вопросы, спрашивайте у мам, у которых уже есть дети. Они с радостью поделятся с вами своим опытом. Идёмте сюда: здесь шприцы, – говорила она, проходя дальше по коридору. – Здесь выкидываем цилиндры от шприцов.

Пока медсестра всё это говорила, меня медленно, но верно накрывало. Потому что я и есть мама, у которой уже есть дети. Потому что я очень много уже знала про ретинопатию. Это страшная болезнь, которая может развиваться молниеносно. И остановить её очень сложно. Порой невозможно.

Я это знала. И, как я себя ни старалась сдерживать, мне не удалось. Слёзы потекли сами.

– Сюда надо выбрасывать поршни от шприцов. Теперь пойдёмте, я вам покажу, куда выбрасывать грязные пелёнки и памперсы, – говорила она и тут заметила: – Что это вы? Не плачьте! Женщина должна быть сильной! Вам нельзя плакать!

Её слова не помогли. Кто этот человек, который сказал, что женщина должна быть сильной?! По-моему, это взаимоисключающие вещи. Женщина может быть слабой. Если ей приходится быть сильной, она становится похожа на мужчину.

Медсестра показывала и рассказывала, куда и что выбрасывать, где кухня для приготовления смеси. Под конец этого обхода я нашла в себе силы успокоиться и перестала плакать.

Имела неосторожность спросить, как давать таблетки ребёнку. Оказалось, надо по бумажке с таблеткой постучать бутылкой, так она в порошок превращается. А этот порошок в бутылку высыпаешь. Как я не догадалась?

После такого вопроса медсестра засомневалась, растила ли я детей сама. Ведь то, что я вырастила детей без таблеток, ей казалось нереальным.

В палате я совсем успокоилась. Удалось немного поговорить с соседкой. Оказалось, что её сын тоже из двойни, как и Аня. Другой мальчик умер при перевозке в первые же сутки. Мне стало жалко её, но она держалась молодцом. Оля уже около месяца лежала вместе с Серёжей. Родился он на сроке 26 недель, весом 740 грамм. Сейчас на вид он был просто молодец. Даже переворачивался с живота на спину.

В Балашихе у них впервые была замечена ретинопатия и сделана лазерная операция Шеверной.

– К нам просто в палату зашли и сказали: «Срочно требуется операция», – и забрали детей. Как не отдать ребёнка на операцию, когда есть опасность полной слепоты?

Болтать нам долго не пришлось. Врачи пришли делать исследование на RetCam – ретинальной камере. Или, как написано было в нашей выписке, «дообследование». Я свято верила, что врачи не могут увидеть без этого чудесного прибора, что же именно с сетчаткой.

Если коротко, то вот что это за прибор.

«Назначение RetCam: получение цифрового изображения сетчатки и других отделов глаза у детей.

Преимущества:

1. Только с помощью RetCam можно получить широкопольное изображение 130 град.

2. Цифровое фотографирование при помощи RetCam позволяет выявить заболевания раньше, чем при непрямой офтальмоскопии на 1–2 недели.

3. Цифровое документирование с помощью RetCam позволяет сохранять все полученные изображения, сравнивать их, выявляя изменения, произошедшие между осмотрами.

4. Качество изображения, получаемое при помощи RetCam при обследовании недоношенных младенцев выше, чем у непрямого офтальмоскопа.

5. Следует отметить легкость использования RetCam – получать снимки может и не офтальмолог.

6. С появлением телемедицины станут возможными отдаленные исследования. Тогда не надо будет перевозить всех младенцев группы риска для диагностики и мониторинга заболевания, достаточно отправить снимки для анализа экспертам».

Следующая цитата очень важна. В дальнейшем это сыграет важную роль.

«Аналогичные преимущества при использовании RetCam при Shaken Baby (кровоизлияние в сетчатку) синдроме: мгновенное получение и запись широкопольного изображения микрокровоизлияний, которые могут быть использованы для медико-судебных аспектов». (Из описания ретинальной камеры http://simtmed.ru/files/ RetCam%203.pdf)

Где проводят исследование в г. Москве:

1. Морозовская больница

2. НПЦ в Солнцево

3. Национальный Медицинский Исследовательский Центр Акушерства, гинекологии и перинатологии имени академика В.И. Кулакова

4. 8 больница.

Обследование Анне должна была делать врач-офтальмолог, а врач-неонатолог (Татьяна Сергеевна) должна была помогать, держать ребёнку голову.

Нас попросили выйти погулять минут на десять. Сначала я ходила довольно далеко от палаты, рассматривала вокруг то, что ещё не успела рассмотреть.

Вскоре мне это надоело, да и десять минут подходили к концу, и я вернулась к палате. И чем ближе я подходила к палате, тем отчётливее я слышала крик своего ребёнка. Я не ошибусь, если назову его душераздирающим. До этого я слышала, как плачет Аня, когда ей колют уколы, когда у неё берут анализы. Я могу отличить плач детей, когда они капризничают, когда зовут на помощь, когда им больно, когда им обидно. Но тот плач был сравним с тем, когда ребёнка охватил панический страх. Страх, который возникает у младенцев как инстинкт самосохранения.

Возможно, вам известно, что когда мать слышит плач ребёнка, у неё повышается уровень гормонов в крови, что заставляет её реагировать на плач: брать ребёнка на руки и т. п. Моей естественной реакцией было сначала посмотреть, от чего же так кричит мой ребёнок. Первая дверь в палату была открыта, а вторая наполовину была из стекла. Поэтому мне не составило труда увидеть со стороны. Казалось, ничего особенного не происходило.

Неонатолог держал а голову ребёнка, а врач-офтальмолог водила датчиком по глазному яблоку. Ребёнку вставили векорасширитель, чтобы он не моргал. Возможно, именно из-за этого Аня так сильно плакала.

Предположительно, ретинальная камера работает по следующему принципу: срабатывает световая вспышка, одновременно включается затвор фотоаппарата. Это позволяет запечатлеть отраженный от глазного дна свет. В результате проделанной работы получается красочный и четкий снимок глазного дна.

Пока заканчивалось исследование, для меня прошла целая вечность. Конечно, я не могла спокойно слушать крики своей малышки и сама расплакалась. Мне было горько видеть страдания своей девочки и осознавать свою беспомощность. Но надо было потерпеть, ведь только так возможно узнать, что же там с сетчаткой. Я намеренно уже никуда не уходила, чтобы запомнить на всю свою жизнь страдания доченьки.

Врачи окончили исследование, открыли двери и впустили меня. У Ани были красные глаза, как пояснили врачи, от векорасширителей. Малышка быстро успокоилась и заснула от бессилия. Учитывая, что Аня спала всё время и совсем не плакала, если ей не причиняли боли, у меня сложилось мнение, что ретинальная камера – это адская машина для мучения малюток.

Офтальмолог стояла около монитора RetCam и рассматривала снимки:

– Сколько вам недель? – спросила она.

– Полных 35, – ответила я.

– А родились когда?

– На 29-ой неделе.

– Вы такие маленькие, и у вас такая картина! – воскликнула она, просматривая снимки. – Вот посмотрите сюда, эти тёмные места – кровь. Поэтому врачи и не смогли определить степень. По снимкам видно, что третья степень точно есть. А более точно вам завтра другой офтальмолог расскажет.

– А он что, сможет увидеть то, чего другие не смогли? – удивилась я.

– Он видит всё, – уверенно сказала врач.

– Он хороший врач? – спросила я.

– Мы с вами сейчас разговариваем не в его присутствии. И то, что я вам скажу, это всего лишь моё мнение. Я считаю, что он лучший, – подытожила она. – Общается с питерскими и зарубежными коллегами. И он никогда не бросает своих пациентов, – добавила она.

«Интересно, что бы это означало?» – подумала я, но спрашивать не стала. Я знала врачей, которые всегда готовы помочь. «Может быть, это как раз такой случай?»

Снимки на реткаме делали только нам, нашей соседке по палате не делали. Почему? Я не знала ответа на этот вопрос.

– А часто нам придётся ещё делать такие снимки? – спросила я.

– Неизвестно. Но много кому приходится делать это исследование. Вот вчера делали и сейчас мне надо ещё двум людям сделать.

Врачи ушли. Вскоре пришла моя соседка. Был вечер, и исследований больше никаких не планировалось.

Мы пошли ужинать. Кормили нас четыре раза. Еда обычная, как во всех больницах. Можно было свои продукты хранить в общем холодильнике. Расписание столовой: 9.00 – завтрак, 13.00 – обед, 16.00 – полдник, 19.00 – ужин.

В палаты к соседям запрещалось ходить строго-настрого. Вообще это правило я заметила только здесь. Хотя догадываюсь, что негласно оно есть везде.

Часто люди собирались в столовой, чтобы поговорить. Особенно это происходило по вечерам.

Вечером мне удалось продолжить разговор с соседкой. Она рассказала, как рассчитывать количество смеси. Для этого надо вес ребёнка два раза поделить на семь. Поговорили с ней о работе, а ещё почему к ней не зашёл врач и не осмотрел ребёнка.

Вообще не получалось много разговаривать, поскольку мы постоянно были заняты детьми. От резкой смены смеси у Ани начался запор. Очень жаль, что врачи не предупредили об этом, иначе я во что бы то ни стало купила смесь Nan. Только после выписки, уже дома, педиатр объяснила мне, что сменять смесь необходимо постепенно, начиная с замены одного кормления. Во второй день давать новую смесь уже два раза, и лишь через неделю полностью давать новую смесь. Именно при таком постепенном переходе на новую смесь у ребёнка не будет запора.

В предыдущей больнице Аня уже сама постоянно какала, а теперь мне приходилось ей помогать, стимулировать ватной палочкой. Как это делать, показала медсестра. Теперь это приходилось делать каждый день, вплоть до выписки домой.

Часто приходили неонатологи, проверяли: всё ли в порядке. За Аню они очень беспокоились, поскольку, во-первых, она была самой маленькой из вновь поступивших детей, а во-вторых, у неё был очень низкий гемоглобин 71 г/л. С таким низким гемоглобином есть показание делать переливание крови, но из-за ретинопатии врачи откладывали его. За это им спасибо. Ещё один ребёнок, которому должны завтра сделать операцию, выхаживался до этого в Балашихе. Из нас троих это был самый старший ребёнок. Но приехал он сюда с мамой из дома. Офтальмолог Шеверная заметила начавшуюся отслойку после лазерной операции и отправила сюда. Поскольку прописка у них была не московская, а подмосковная, то лежали они платно. За операцию, трое суток пребывания и анализы заплатили около ста шестидесяти тысяч.

Днём Аня ела хорошо и без зонда, но ночью она сосала совсем вяло, и мне пришлось долго с ней помучаться, чтобы она всё съела. Конечно, можно было попросить медсестру вставить зонд, но я не хотела. Кормить надо было каждые три часа. Вставать по будильнику, идти на кухню – путь от палаты до кухни я помню до сих пор, делать смесь, возвращаться в палату, кормить ребёнка.

В палате дополнительные звуки создавал булькающий кислород. Ведь Ане подавался не просто кислород, а увлажнённый. Также мешал свет от монитора. Если не дай Бог опускались показания сатурации, монитор начинал истошно пищать. Обычно это случалось, когда Аня ела. Желание отключить этот звук насовсем возникло у меня сразу, но, к сожалению, это было невозможно. Можно было отключить звук на несколько минут, как только прибор начинал орать. Этим я и пользовалась.

Да, ещё был свет от экрана обогревателя. Сам обогреватель был похож на матрас, на нём лежала Анютка.

Первую ночь я не спала. Впрочем, в любой больнице первую ночь спать у меня не получалось.

В кроватке у Серёжи тоже стояла иконка. Оказалось, что его тоже покрестили в реанимации. «Осталось теперь воцерковить в храме».