Текст книги "Ты не одна. Дневник мамы недоношенного ребёнка"

Недоношенным деткам вставляют шунт, то есть полую трубку, через которую излишек ликвора отводится в одну из полостей организма, например, в брюшную, где происходит его всасывание (абсорбция).

После разговора с врачами стало понятно, что вторую девочку, Марию, переведут либо в ту, либо в Тушинскую больницу. Конечно, мы больше хотели перевода в Тушинскую, но та больница находилась ближе к роддому. А это означало, что перевозить безопаснее в неё. Ведь килограммовый ребёнок может живым и не доехать.

Теперь моя голова была занята выбором больницы для второй девочки. Тогда я даже не предполагала, что об этом-то меня совсем не спросят.

В этот же день я сообщила маме одного из моих учеников, что родила. Это мама самого маленького ученика (4 класс), с которым я занимаюсь каждый будний день. Она переживает за меня так, как будто она – моя мама, хоть и не знает многого. У нас с ней очень хорошие отношения, но мне жалко её беспокоить: она действительно может ночь не спать, переживая за меня, поэтому я даже не сказала ей, что у меня двойня. Остальные ученики только знают, что я в больнице. Учеников у меня воз и маленькая тележка. Каждый день по два-три ученика. Как после выписки девочек я буду заниматься? – это нерешенный вопрос. Но что буду заниматься – это я точно знаю, моя работа поддерживает меня в трудные моменты жизни морально, потому что я очень люблю свою работу: люблю заниматься с детьми.

8 декабря

…Бывает горе – что косматая медведица. Навалится, рвёт, терзает – света невзвидишь. А отвалит – и ничего вроде, и дышать можно, жить, действовать. Как и не было ничего.

А бывает пустячок, оплошность.

Мелочь, но за собой мелочь эта такое тянет, что не дай бог никому…

Б. Васильев «А зори здесь тихие»

Обход.

Анна Борисовна сообщила Лене, что её выписывают. Она, счастливая, уже готова была мчаться в Филатовскую больницу за малышкой. Только скобы осталось снять (здесь после кесарева сечения края раны скрепляют с помощью скоб, а не ушивают с помощью рассасывающегося или нерассасывающегося шовного материала).

Затем заведующая заботливо (она и правда по-человечески очень переживала за нас, такая черта характера редко сохраняется у врачей) посоветовала лекарства от тех недугов, на которые мы жаловались. И, конечно по-матерински, дала мне совет:

– Лично вам я не рекомендую больше рожать.

Для многих покажется странным, но эта её фраза тут же вызвала у меня вопрос:

– Какой метод контрацепции даёт стопроцентную защиту от беременности?

– Почти 99 % защиту даёт перевязка труб, но стопроцентную защиту не даёт ни один способ, – ответила врач.

Такой ответ меня немало удивил. Да и не только меня. Лена, которая была старше меня на три года, удивилась не меньше.

– Меня выпишут завтра? – задала я свой главный вопрос. Я очень хотела домой. Спала я в лучшем случае по три часа ночью, а днём совсем не удавалось поспать. После родов силы надо было восстанавливать, но больница была совсем не подходящим местом для этого.

– Если всё будет хорошо, то да. И учти, для меня результаты УЗИ для выписки не важны! – она как будто мысли мои прочитала. У меня стало немного легче на душе: раз уж сама заведующая стоит на моей стороне, ничего не страшно.

УЗИ делали утром. В этот раз врач – женщина. Заведующая даже подошла к кабинету, когда мне делали УЗИ.

Сделали исследование, с предыдущего раза почти ничего не изменилось. Я вернулась в палату. Чуть позже пришла Лена. Рассказала мне, что заведующая спорила с врачом по поводу моего УЗИ: доказывала ей, что всё у меня в норме. Спасибо ей. Если бы не она, не миновать мне чистки.

В обед в реанимации я застала нейрохирурга. Его опять вызвали. Он сказал, что никаких изменений он не наблюдает. Поговорила с ним о госпитализации: спросила, куда лучше переводить ребёнка. Нашла у кого спросить, называется. Конечно, он рекомендовал свою больницу, если прописка московская. Там только москвичи бесплатно лежат, все остальные платно. У нас у папы московская прописка, по папиной прописке детям можно бесплатно.

Одна маленькая радость – Марию экстубировали, перевели на СРАР. Возможно, это совпадение, что только вчера я обсуждала это с исполняющей обязанности заведующей, но иногда мне кажется, что нет.

И наконец-то у девочек желтуха пошла на спад, теперь на них светят всего одной лампочкой.

ОАП у Анны всё не закрывалось, лекарство не помогало. Надежды у меня было очень мало. В душе были только боль и отчаяние. А в голове – мысли: «Если Бог допустил такое горе, значит, вряд ли стоит надеяться на что-то хорошее».

Вспомнила, как разговаривала с соседкой ещё при беременности двойней. Она знала про смерть Гавриила и всегда подбадривала меня: «Настя, но ведь Бог же есть. Ведь Он же видел ваши страдания, уж теперь-то Он должен помочь вам. Теперь-то всё будет хорошо». Но уж кто-кто, а Бог никому ничего не должен. И всё плохо.

Лену выписали, и меня попросили освободить палату, перевели в соседнюю. Тут лежала женщина с девочкой, у неё вторые роды, кесарево. Как провели операцию, ей не понравилось, «на отвали». Первый раз она в третьем роддоме рожала, с ним и сравнивала.

Признаюсь, я не хотела, чтоб меня переводили в другую палату, хотела остаться одна. Хотелось тишины и покоя. Но врачей я понимала, как нельзя лучше. Когда человек один, как за ним уследишь? Вдруг чего натворит от большого горя. А так под присмотром соседки хотя бы. Хорошо, что врачи это понимали.

9 декабря

Сегодня последний день моего пребывания здесь. Никогда ещё я так долго не лежала в роддоме.

Я уже даже привыкла мало спать и ничего не делать. Вот это самое «ничего не делание», конечно, прибавляет сил. Дома так не получится. Дети засидеться не дадут. С утра Лизу в сад отведи. Потом с Ваней погуляй. Мне эти прогулки уже приелись. Почти семь лет я гуляю с детьми на улице. Сначала это было в радость, а спустя лет пять наскучило. Ещё потом Лизу забери из сада, уроки проведи. Хорошо, если не надо Лизу на подготовку к школе отводить.

И лечить надо детей. Ой-ёй! Как же часто они болеют! При этом по ночам не спят.

Так что под конец роддом для меня был чем-то сродни санаторию: кормят, готовить не надо, лежишь, в интернете сидишь, никто не рвётся к тебе в туалет. Работать тоже не надо. Наконец-то заслуженный отдых, перевязки только, чтоб рука не болела.

Рука, кстати, стала потихоньку заживать. Уплотнения, конечно, не проходили, но отёчность спала, и боль почти ушла.

В реанимацию в обед я пришла в последний раз. Изменений никаких. Только лежали девчонки в другом месте: перевезли их в другой закуток, где кроме них никого нет.

На выписку только свекровь моя приехала. Андрей остался с детьми.

Выхожу я из дверей роддома, смотрю, а свекровь внутри осталась. А там все такие красивые, с шариками, цветами. Я возвращаюсь за ней, говорю: «Пойдёмте». А она и не поняла. Говорит:

– А как же дети? Их разве не вынесут?

Я поняла, что она хоть и в реанимации была, и детей видела, а до сих пор не понимает, что происходит.

– Нет, не вынесут. Они ведь маленькие ещё, таких не выписывают.

Мы и пошли. Тут на свекровь мою печаль напала, она даже в лице изменилась. А мне и сказать-то нечего. Я сама еле держусь, тяжело.

Разъехались мы по своим домам молча. Да и что тут скажешь? В такой момент. Некоторые даже не представляют, что, оказывается, маму могут выписать из роддома без ребёнка. В голове не укладывается.

Дома детям радость большая: мама приехала. Хорошо, что они уже не совсем маленькие. Почти не заметили моего отсутствия. А по поводу сестричек абсолютно не переживали, ещё не доросли.

10–11 декабря

Наконец-то у меня появилась возможность выспаться. Понемногу прихожу в себя. Пока что все домашние дела на себя взяли свекровь с мужем. Я ничего не делаю.

Муж ездил эти два дня в реанимацию. У обеих девочек с рождения была лейкопения (снижение количества лейкоцитов в единице объёма крови) и тромбоцитопения (снижение количества тромбоцитов, что сопровождается повышенной кровоточивостью и проблемами с остановкой кровотечений). Я уже писала ранее, что из-за этих отклонений врачи не могли давать Анне лекарство, способствующее закрытию ОАП.

С помощью переливаний (я даже не знаю, сколько раз их делали) врачам удалось добиться более-менее приемлемых показателей.

Опять приезжал нейрохирург. В воскресенье он сделал пункцию через родничок Марии, чтобы вывести лишнюю цереброспинальную жидкость, из-за которой росло внутричерепное давление. «Иначе мы голову потеряем», – говорила исполняющая обязанности заведующей.

К концу второго дня я уже настолько окрепла, что решила позвонить врачу-педиатру, координаты которого дал владыка. В прошлом, как говорил владыка, он работал в реанимации. Это-то и навело меня на мысль ему позвонить, задать все вопросы, которые меня интересовали и посоветоваться, куда перевести девочек. Из того разговора я помню лишь, что он пытался меня убедить, что ко всем детям относятся одинаково, и даже лучше относятся к более слабым детям, что у врачей существует спортивный интерес к тяжёлым случаям. Чем сложней, тем интересней выходить ребёнка. А мне-то всегда казалось, что к Анне отношение лучше. К Марии же как к менее перспективному ребёнку как будто хуже относились.

Несмотря на тот разговор, это ощущение меня всё равно будет преследовать. Тем не менее, жить становится немного легче, когда думаешь, что вокруг все добрые и хорошие.

По поводу перевода девочек врач смог лишь сказать, что Филатовская больница – это очень хорошая больница, что многие желают, чтобы их дети для выхаживания попали туда.

По поводу моих сомнений, нужна ли вообще операция, он рассказал про врача Андерсона из Бакулевки, который может приехать посмотреть по УЗИ сердце ребёнка, чтобы определить точный диагноз и сказать, нужна ли операция.

Я, конечно, сразу захотела Андерсону позвонить. Позвонила. Он не понял, почему ему звонят не врачи, а родители ребёнка. Но, тем не менее, поговорил со мной, сказал, что врачи в нашем роддоме очень хорошо разбираются в сердце, и ехать ему нет смысла.

Собой я решила тоже заняться, хотя бы чуть-чуть. В воскресенье я съездила и сдала анализы крови. Я пыталась понять, насколько всё плохо после родов. Оказалось, хуже, чем я ожидала. Анализы были плохие.

После консультации гематолог отправил к терапевту. По поводу уплотнения в руке – тромбофлебита – надо было ехать к сосудистому хирургу. Но заниматься собой так плотно я не могла. У меня просто физически не было времени на это. Казалось, даже если бы это был вопрос жизни и смерти, и тогда бы я не смогла выделить время на такое количество консультаций.

12 декабря

Несмотря ни на что, я вернулась к своей насыщенной жизни. Проводила занятия с учениками, водила Лизу в сад и на дополнительные занятия по сольфеджио и подготовке к школе. Хорошо, что у нас есть машина, и мне не приходилось много ходить. Это очень облегчает мою жизнь.

В тот понедельник Андрей, отпросившись с работы, поехал в роддом. Совсем неожиданным оказался для нас перевод девочек на второй этап выхаживания.

Когда муж приехал в реанимацию, ему сообщили, что девочек переводят в больницы для операций. Анну – для операции на сердце в одну больницу, Марию – в ГКБ № 13 рядом с метро Автозаводская. Дали подписать бумажки.

Конечно, Андрей мне позвонил и рассказал всё это. Я говорю:

– Почему Марию не везут туда, где ближе?

– Там мест нет. И они отправляют её в ту больницу, где есть места.

– Так пусть у себя подержат, пока места не появятся, – сказала я, ещё не понимая, что против системы просто так не пойдёшь.

– Слушай, тебе легко говорить. Меня тут никто ни о чём не спрашивает. Они так решили перевести и своё решение менять не собираются, – подытожил Андрей.

«Дело плохо», – подумала я. Стала уговаривать мужа, чтоб он попросил, чтобы Марию не переводили в промежуточный пункт, чтобы сразу перевели в больницу, где сделают операцию. Уговорила. Попросил, но врачи были непреклонны, у них же уже договорённость со всеми больницами. Остальное их не волнует.

Почему врачи так быстро пытаются избавиться от девочек? Что за спешка? На эти вопросы у меня было только одно предположение: дела у девочек плохи. Статистику смертности никто не отменял, она есть в любом медицинском учреждении.

При перевозке девочек опять подсоединили к ИВЛ. Доехали они благополучно – живыми.

Из выписки Анны:

«Диагноз: БГМ. ВУИ. ГЗФАП. НЭК. ООО. Состояние очень тяжёлое, обусловлено ДН (дыхательная недостаточность) на фоне пневмонии, сердечно-сосудистой недостаточностью на фоне гемодинамически значимого артериального протока, микроциркуляторными нарушениями, токсикозом, неврологической симптоматикой в виде угнетения ЦНС с элементами возбуждения. Вес 1165 грамм».

Вес у неё увеличился с 990 грамм (4 декабря). Всегда после родов у детей происходит физиологическая потеря веса. К сожалению, у недоношенных детей это также имеет место быть.

Когда Андрей приехал в ГКБ № 13, ему ничего не смогли сказать о состоянии Марии. Слишком много детей.

Опять подписывание бумаг, ожидание хоть какой-то информации.

Немного о диагнозах Анны.

Некротизирующий энтероколит (НЭК). С этой проблемой сталкивается очень большое количество недоношенных детей, хорошо, если один раз.

Впервые о НЭК мы услышали, когда выхаживали Гавриила (он родился весом около 2500 грамм). Тогда всё закончилось плохо.

Некротический энтероколит (он же язвенно-некротический энтероколит, «болезнь выживших недоношенных») – тяжёлое заболевание периода новорождённое™, чаще всего вызванное гипоксически-ишемическим повреждением (недостаток кислорода), персистирующее в постнатальном периоде с развитием местного ишемически-репер-фузионного процесса, образованием язв и некрозом кишечной стенки.

Воспаление кишечника – некротизирующий энтероколит (НЭК). Недоношенные дети предрасположены к развитию воспаления кишечника. Причина этого явления неизвестна. Заболевание чаще встречается в США, чем в Скандинавии. Возможно, это происходит потому, что в Скандинавии дети чаще питаются материнским молоком, чем в США. Исследования показали, что некротизирующий энтероколит чаще возникает у детей, получающих смеси (искусственное питание) вместо материнского молока. Кроме того, предполагают, что инфекции также могут способствовать развитию заболевания. Первые признаки воспаления кишечника, как правило, проявляются в течение 3 недель после рождения, однако заболевание может развиться и позднее. Ребёнок начинает хуже усваивать питание, возникает подозрение на инфекцию. Живот становится вздутым, и вскоре у ребёнка возникает диарея с примесью крови. Таким образом протекает воспаление. Иногда его видно на рентгеновских снимках кишечника при попадании воздуха в его воспаленные участки. В тяжёлых случаях в кишечнике может появиться отверстие, и тогда ребёнка необходимо оперировать. При этом воспалённую часть кишечника удаляют. Для маленьких детей, которые весят около 1000 г, имеют сопутствующие заболевания и находятся на искусственной вентиляции лёгких, такая операция может стать тяжёлым испытанием и быть рискованной. В менее трудных случаях врачи пытаются победить воспаление без операции, например, с помощью интенсивного лечения антибиотиками и установки дренажа в брюшную полость.

Очень важно в этот момент дать покой желудку и прекратить введение любой пищи через него. Немедленно убирают катетер из пупочной артерии или вены – катетеры в таком месте могут увеличивать риск некротизирующего энтероколита, возможно потому, что нарушают поступление крови к кишечнику.

Некротизирующий энтероколит представляет собой серьёзное заболевание. По причине воспалительных изменений в стенке кишечника у ребёнка может развиться опасная генерализованная инфекция (сепсис). И если в кишечнике возникает отверстие, риск плохого исхода сильно возрастает.

Ола Дидрик Заугстад

Открытое овальное окно (ООО) – это нормальный элемент структуры сердца, который является обязательным элементом сердечнососудистой системы плода. ООО необходимо для того, чтобы уменьшить поток крови к неработающим во внутриутробном периоде лёгким и перебросить часть крови в кровеносные сосуды к остальным органам и тканям.

Чем опасно наличие открытого овального окна после рождения и является ли ООО пороком сердца?

После того, как ребёнок родится и сделает первый вдох, лёгкие расправляются и начинает работать лёгочный круг кровообращения. В этом случае открытое овальное окно будет мешать нормальному кровообращению через лёгочную систему. Поэтому природа предусмотрела его прикрытие специальной складкой – клапаном, который постепенно прирастает, закрывая овальное окно наглухо. Если оно закрыто не герметично, его наличие распознается по шуму, который выслушивается в сердце, а при ультразвуковом исследовании врач обнаруживает окно открытым. Такую ситуацию можно рассматривать как малую аномалию развития сердца, важно, что после трёх месяцев у здоровых доношенных зрелых детей с нормальным развитием овальное окно закрывается, и шум исчезает.

Но если открытое овальное окно не закрывается в ранние сроки и обнаруживается у ребёнка достаточно продолжительное время, если оно имеет большие, чем обычно, размеры или если размеры клапана меньше, чем размеры овального окна, в результате клапан неплотно смыкается и не может зарасти. Если открытое овальное окно не сопровождается другими признаками сердечной недостаточности, то не стоит тревожиться по этому поводу. Необходимо лишь периодически наблюдать за состоянием ребёнка со стороны педиатра и детского кардиолога и ещё нужна регулярная эхокардиография, кратность которой определит для каждого конкретного ребёнка специалист. Но если у ребёнка появляются одышка и частое сердцебиение во время кормления, резкая бледность кожи или, наоборот, цианоз (синюшная окраска кожи), ребёнок плохо ест, недостаточно прибавляет в весе, – надо срочно обратиться за помощью к детскому кардиологу: в этом случае потребуется углубленное обследование, уточнение диагноза и исключение врожденного порока сердца.

Само по себе открытое овальное окно – это не порок сердца, а аномалия развития. Однако если ООО не закрывается и длительное время сохраняется сброс крови, в направлении, противоположном закрытию клапана (то есть слева направо), то такую аномалию следует рассматривать как дефект межпредсердной перегородки (ДМПП).

Одним из серьёзных осложнений, которое может возникнуть в случае незаращения открытого овального окна, считается так называемая парадоксальная эмболия. Суть этого явления заключается в том, что эмболы (мелкие посторонние частицы, тромбы, бактерии либо газовые пузырьки), поступающие из венозной системы или возникающие непосредственно в правом предсердии, могут проникнуть в левые отделы сердца, а затем и в большой круг кровообращения. Если в дальнейшем эмболы попадут в сосуды, питающие головной мозг, то может возникнуть инсульт либо бактериальное осложнение. Вот почему очень важно своевременное тщательное обследование при обнаружении открытого овального окна.

h ttp://cardiopapa. ru/post3 7. h tml

13 декабря

Мария в 13 ГКБ не провела даже сутки. Её перевели в ту самую больницу. Ездил к ней опять же муж. Я всю жизнь буду ему благодарна за то, что он взял все эти поездки на себя. Благодаря этому я смогла прийти в себя, насколько это было возможно.

Операцию Марии назначили на пятницу.

Андрей разрывался между двумя больницами. Везде нужны официальные представители – родители, для подписания бумаг. «А где мама?» – вопрос, который, конечно, задавали врачи мужу. «А мама дома, с другими детьми». Кто может подумать, что у людей в тридцать лет родилась двойня, а дома ещё двое детей? Очень маловероятно в наше время.

В другой больнице предлагали сделать операцию Анне тоже в пятницу. Странное совпадение. Когда Андрей рассказывал о посещении этой больницы, он сказал, что заведующая реанимации была единственным человеком, который посочувствовал ему за последнее время. Особенно в том, что дети лежат в разных больницах, что приходится разрываться между ними. Она предложила перевести Марию к ним в больницу после операции. Мы впервые столкнулись с тем, что врач хотел взять на себя дополнительную работу! Предложить перевести сложного пациента к себе в отделение!

Часто я видела, как врачи пытались избавиться от пациента, а тут совсем иное отношение. При этом с нашей стороны не было никаких подарков, намёков, просьб и тому подобного, что могло бы как-либо склонить её на нашу сторону. Она просто искренне сочувствовала нам.

Многие врачи, с которыми Андрей общался до этого, были уставшими до такой степени, что им было всё безразлично. По крайней мере, такое впечатление обычно оставлял разговор с ними.

– А если не делать операцию, что будет? – спрашиваю я у Андрея.

Он по моей просьбе задал этот вопрос врачу.

– Не знаем, что будет, – отвечает спокойно врач. – Не хотите, не будем делать операцию.

Тут мы сразу поняли, что делать операцию надо. Не без помощи интернета, разумеется.

И начались предоперационные обследования.

Из выписки:

• «ЭХОКГ 13.12.16 ГЗФАП диаметром 3,5 мм, увеличение левых камер сердца, МПС овальное окно 1,5 мм.

• ЭКГ 13.12.16 Синусовая тахикардия ЧСС 176–188/мин. Вертикальное положение ЭОС. Диффузные изменения в миокарде.

• НСГ (в динамике) 13.12.16 Рисунок борозд, извилин несколько обеднён. Эхо-признаки незрелости головного мозга. Гипоксически-ишемические изменения вещества головного мозга. СЭГ слева. Расширение наружных ликворных пространств в теменно-затылочных отделах».

16 декабря

Пятница. Анне провели операцию: клипирование протока. При операции определили диаметр артериального протока – 4 мм, большой.

Её состояние в послеоперационный период оставалось очень тяжёлым.

Из выписки:

«Rg-грамма 16.12.16 Пневмония, смешанный отёк лёгких».

Операцию у Марии перенесли на понедельник.

– Почему? – спрашиваю я у мужа. А он не знает. Он устал ездить один то в одно место, то в другое.

Ей провели очередную пункцию. Перед операцией это обязательная процедура на выявление инфекций. Инфекций не обнаружили, всё хорошо.

Хорошо, кроме того, что персонал в реанимации совсем молодой. Моложе, чем год назад. По ощущениям мужа, совсем неопытные:

– Заведующей поставили женщину, нашу ровесницу. Понимаешь, что это значит? Она от силы лет пять там проработала, а остальные ещё меньше.

О наших переживаниях в тот период я не пишу. Но их можно выразить одной фразой: мы не знали, выживут ли дети… И если я постоянно была в страхе, выживут ли? то Андрей был твёрдо уверен, что выживут.

Конечно, мы понимали, что нас ожидает много трудностей впереди. И, несмотря на это, мы очень хотели, чтобы выжили обе девочки.

После операции Андрей разговаривал с заведующей реанимации Аниной больницы, которая сказала, что ребёнок ещё дня три будет отходить от наркоза. Поэтому будет много спать.

К моей радости в этой больнице приветствовалось кормление грудным молоком. Маме или любому родственнику можно было передавать в специальных одноразовых пакетах грудное молоко ребёнку.

Это, наверное, покажется удивительным, но после операции на сердце ко мне пришло осознание, что Анна выживет. И как только это осознание пришло, появился смысл сохранить грудное молоко.

Прошло примерно полмесяца с того момента, как я закончила принимать достинекс. В груди почти ничего не было, но я начала по каплям сцеживать то, что было. Это всё было сцежено в раковину – сразу после достинекса молоко давать ребёнку нельзя. То количество, которое удавалось сцедить, лучшим образом говорило о том, что ничего не получится. Но я надеялась на то, что сначала недоношенному ребёнку не надо много молока, и даже если Анна поест всего несколько дней грудное молоко, это уже будет очень хорошо.

19 декабря

Понедельник. День памяти святителя Николая Мирликийского Чудотворца. В этот день Церковью поминается день его смерти, начало жизни в другом мире, где нет скорби и болезней.

Святитель Николай очень почитается в России, хоть и не был русским святым. Много добра он сделал, характер был у него удивительный. Может быть, поэтому и появились Деды Морозы, Санта Клаусы (Saint Nicholas – Святой Николай (с англ.)) по всему миру.

Но был он не только милосердный, но и строгий. Он разрушал языческие храмы и жертвенники, сжигал капища и идолы языческих богов, с яростью обличал еретиков. Если он видел несправедливость, не молчал, защищал слабого.

В этот день Марии должны были делать операцию. Утром Андрей приехал в больницу. Звонит мне:

– Марии сделали очередную пункцию, и операцию опять перенесли – теперь на вторник.

Эта пункция была уже четвёртая, а насколько нам было известно, более трёх пункций делать нежелательно.

– Как перенесли? – я в недоумении и не могу понять, что происходит. Второй раз без видимых причин происходит перенос операции.

– Взяли и перенесли. Что тут непонятного?

– Почему переносят? Что-то не так? – я, конечно, заволновалась. Из роддома Марию переводили с такой скоростью, будто она вот-вот умрёт, а здесь тянут с операцией, как будто её можно и через месяц сделать.

– Не знаю. Они не очень-то хотели со мной вообще разговаривать. Хочешь, сама позвони и узнай, – если мой муж так сказал, значит, он точно не будет этого делать. Остаётся или смириться, или всё сделать самой.

– Ещё они сказали, что взяли анализ на генетику.

– Анализ на генетику? Какой смысл его сейчас делать? У недоношенного ребёнка забирать драгоценную кровь по пустякам, – я начала нервничать и злиться. Всё шло совсем не так, как хотелось бы. В отношении врачей к маленькому пациенту за километры разило халтурой и равнодушием. Мне не надо было даже ездить в больницу, чтобы это почувствовать.

Чем больше я думала о переносе операции, тем больше переживала. Зато муж почему-то был спокоен как слон. «Ладно», – решила я. – «Позвоню-ка в реанимацию». Сколько я сталкивалась с этой больницей, такого желания у меня не возникало, но тут я не могла не позвонить.

Трубку подняли быстро, я не помню, кто именно из персонала.

– Отделение реанимации и интенсивной терапии новорождённых и недоношенных детей.

– Это мама Зориной Марии. Мой муж недавно был у вас. Подскажите, пожалуйста, почему перенесли операцию?

– Нет мест в оперблоке! Вам это что-то говорит? – почему-то раздраженно ответила мне женщина.

– Да, говорит, – я не понимала, откуда взялось раздражение к моей персоне, и старалась говорить спокойно, чтобы избежать конфликта. – То есть операцию перенесли не из-за ухудшения состояния ребёнка, не из-за возникшей инфекции? С ребёнком всё хорошо?

– Да, состояние ребёнка стабильное. Изменений нет, – уже спокойно ответила врач.

– Спасибо. До свидания, – мне стало чуть спокойнее на душе, но ненамного.

Было двенадцать часов. Нет мест в оперблоке… Почему уже второй раз нет места для Марии? Ну, один раз перенести операцию, это ещё куда ни шло, но два раза!

Много времени думать об этом у меня не было, домашние дела никуда не исчезали. К тому же дети дома со мной сидят, болеют.

Три часа дня. Звонок от Андрея:

– Звонили из больницы. Просили меня приехать. Состояние девочки резко ухудшилось. Сейчас её реанимируют. Я уже еду туда.

После моего звонка в Солнцево прошло всего три часа… Три часа!

В такие моменты очень сложно. Ты не можешь ничего сделать. Ничего кроме как помолиться. Потому что Богу возможно всё. Для Него нет ничего невозможного.

Я позвала детей. Они знают и понимают уже очень многое. Что девочки в тяжёлом состоянии, это они знают очень хорошо, каждый день утром мы с ними молимся за них. За девочек молятся также в разных храмах и монастырях, куда наши бабушки отнесли записки о здравии. Объяснение детям, что Мария сейчас может умереть, не заняло много времени. Мы вместе встали на колени перед иконами, чтобы помолиться о ней.

– Господи, спаси и помилуй младенца Марию, – этого было бы вполне достаточно, – но если есть воля Твоя, чтобы она умерла, уменьши её страдания и мучения, забери её к Себе побыстрее. Святитель Николай, помоги.

Мы встали с колен, дети что-то сказали мне в утешение, но что было до того как Андрей доехал до больницы, я уже не помню. Я чувствовала смерть. Я не знаю, почему, но я её чувствовала каждый раз, когда она приближалась. Возможно, это происходило потому, что связь между матерью и ребёнком очень тесная, я бы назвала её духовной. Если считать, что человек состоит из тела, души и духа, то самое высшее и сильное, что есть в человеке – это дух. Общение на духовном уровне самое глубокое и, в то же самое время, самое незаметное для постороннего глаза. Я не буду далее углубляться в то, что я под этим подразумеваю, поскольку на эту тему много написано книг более умными людьми.

Муж звонит:

– Она умерла.

До этого самого момента он верил, что Мария будет жить. Даже когда он ехал в метро в больницу, он молился и верил, что всё будет хорошо и Мария будет жить.

– Почему? – моя неземная печаль предыдущих дней сменилась злостью, можно даже сказать, яростью.

– Кровоизлияние от очередной пункции. Я смотрю на неё, а её тело похоже на один большой синяк. То есть, знаешь, будто бы её уронили, хотя это, конечно, не так. У неё полопались сосуды по всему телу, а отходит всё от головы, – говорил Андрей грустным голосом, но очень спокойно. А я негодовала:

– Они же совсем недавно сказали мне, что всё в порядке! Это почему?! И зачем они брали эти анализы на генетику?! Я хочу знать ответы на эти вопросы!

– Слушай, я не буду спрашивать у них всё это. Какой теперь смысл? – слыша мою интонацию и вопли в трубку, муж быстро понял, что дело плохо, что кипевшее внутри меня чувство по любому выйдет наружу, и лучше, чтобы не на него.

– Дай ей телефон! Я хочу с ней поговорить! – я уже не могла сдерживать себя.

– Хорошо, – муж дал трубку тому самому врачу, с которой я всего пару часов назад беседовала.

Я постаралась не кричать и ещё раз спросила, почему Мария умерла, и ещё раз выслушала, что это произошло из-за очередного кровоизлияния. Затем я выслушала, почему кровь разлилась по всему телу, ведь кровоизлияние внутрижелудочковое, то есть внутри головы. Оказалось, что это особенность детского незрелого организма. И тут я, конечно, задала вопрос, который не давал мне покоя:

– Зачем вы брали у ребёнка кровь на генетические исследования? – я чуть было не проговорила, что ведь ребёнок недоношенный, и у него и так анемия, а это означает, что врачи, забирая кровь, которой и так мало, наносят вред здоровью ребёнка, но вовремя поняла, что этим людям в белых халатах на всё это наплевать. Мысль эта пронеслась молниеносно.

– А что такого?! – спросила врач, недовольная тем, что я вообще её беспокою глупыми вопросами.