Текст книги "Публичное начало российского уголовного процесса"

Настало время предложить новую редакцию статьи, говорящей о назначении уголовного процесса. Предлагая эту редакцию, нельзя исходить из того, что какое-то назначение более важно, чем другие, и поэтому должно быть закреплено в первой части. Все они важны, но, исходя из того, что реализация некоторых из них подчинена задаче создать условия для реализации назначения норм уголовного права, о них нужно говорить в первую очередь. Итак:

1. Уголовный процесс имеет своим назначением:

1) создание условий для защиты материальных прав и законных интересов как лиц и организаций, потерпевших от преступлений, так и лиц, совершивших эти преступления;

2) создание условий для формирования в последующем у лица, совершившего преступление, чувства ответственности.

2. Назначение уголовного процесса и в том, что он используется:

1) как средство реагирования на каждый факт совершенного преступления, средство его раскрытия и судебного рассмотрения;

2) как средство защиты граждан от произвола органов государства при осуществлении ими уголовно-процессуальной деятельности.

Предложенная редакция и ее обоснование находят определенное подтверждение в тексте ст. 2 одного из проектов УПК РФ. Авторы проекта видели назначение процесса «в защите личности, общества, государства от преступлений путем восстановления нарушенного преступлением правопорядка; защите личности и общества от злоупотреблений государственной властью и самоуправных действий в связи с совершенным или предполагаемым преступным деянием, в частности, защиту каждого от произвольного, помимо надлежащей правовой процедуры, применения к нему мер процессуального принуждения и других средств государственной власти»[295]295
  См.: Проект общей части УПК Российской Федерации/ Государственное правовое управление Президента Российской Федерации. М., 1994.


[Закрыть]. Приведенный текст почти полностью укладывается в содержание ч. 2 предлагаемого нами проекта. Но именно это «почти» заставляет нас сделать оговорку. Используя уголовный процесс как средство защиты личности, общества и государства, вряд ли правильно возлагать на него надежды как на средство восстановления нарушенного правопорядка. То, что было нарушено преступлением, в большинстве случаев уже не восстановимо. Умершего не воскресить, пошатнувшееся здоровье средствами уголовного процесса не поправить, стоимость испорченного, утраченного имущества можно возместить, но этим его не восстановишь. Если отвлечься от последствий преступлений и вспомнить, что любое преступление рвет сложившиеся в обществе позитивные связи и отношения, то и здесь о восстановлении правопорядка средствами уголовного процесса говорить не приходится. Когда же речь идет о защите от злоупотреблений органов государства, то здесь стоит иметь в виду только граждан, а не общество, так как последнее в данном случае субъектом защиты не является, о чем в конце анализируемого предложения свидетельствуют и сами проектировщики.

Выше уже говорилось о том, что очень немногие авторы специально обращались к исследованию социального назначения уголовного судопроизводства. В наиболее завершенном виде понимание назначения уголовного судопроизводства мы находим в одной из статей Н. Г. Стойко. На анализе этой позиции необходимо остановиться отдельно, так как между нашим и его подходом есть серьезные расхождения. Правильно считая, что социальное назначение уголовному судопроизводству задается уголовным правом, он выделяет такие назначения, как: а) реагировать на преступления; б) восстанавливать справедливость; г) урегулировать криминальные конфликты[296]296
  Стойко Н. Г. Новое уголовно-процессуальное право России и проект Уголовно-процессуального кодекса РФ // Российский бюллетень по правам человека. С. 85.


[Закрыть]. Первое из выделенных не вызывает сомнения, чего не скажешь о последующих двух. Опять мы видим предложение о восстановлении, но уже не правопорядка, а справедливости. Отношение к уголовному процессу как к средству восстановления выше уже было приведено. Здесь же следует обратить внимание на то, что урегулировать криминальные конфликты можно только восстановив справедливость. Эти моменты неразрывно связаны друг с другом, поэтому достаточно было выделить что-либо одно. В данном случае – урегулирование криминальных конфликтов, в результате чего восстанавливается справедливость. Но более правильно было бы говорить не об урегулировании криминальных конфликтов, а об урегулировании последствий криминальных конфликтов. Урегулировать то, что уже произошло, невозможно. Преступление – неправомерный способ разрешения конфликта, и в рамках расследования уголовного дела мы имеем дело с его последствиями. Возможность урегулирования последствий конфликтов в процессе не является всеобъемлющей и допустима только по делам, не представляющим большой общественной опасности, когда затронуты в большей мере частные, а не общие интересы, в силу чего и допускается примирение между потерпевшим и обвиняемым. Главное, что необходимо сделать в рамках процесса, – установить моменты, значимые для предотвращения конфликтов в будущем, но это назначение имеет самостоятельный характер, оно не укладывается в анализируемое и должно формулироваться отдельно.

Нельзя отмахиваться от того, что конфликтное напряжение может существовать между участниками процесса во время расследования преступления и рассмотрения уголовного дела в суде, но не оно определяет суть процесса и его направленность. В отдельных случаях оно будет мешать получить данные, так как эмоциональный фон не всегда благоприятен для получения информации, которая соответствует действительности. Потом, не будем забывать, что не по всем делам у нас может быть процессуальная фигура потерпевшего, в таких случаях говорить об урегулировании последствий конфликта вообще не приходится. Значит, урегулирование последствий конфликта не может быть признано в целом одним из назначений уголовного судопроизводства. Все сказанное позволяет нам утверждать, что из предложенных Н. Г. Стойко назначений уголовного судопроизводства можно оставить только одно.

Проделанный выше анализ решения законодателем вопроса о назначении уголовного судопроизводства, предложений в науке и в проекте, подготовленным Государственным правовым управлением Президента Российской Федерации, показывает, что аргументируемая нами редакция свободна от их недостатков и представляет наиболее оптимальный вариант, отражающий истинные назначения уголовного судопроизводства.

Глава 2. Цели уголовно-процессуальной деятельности, значимые для уголовно-правовой квалификации

Выявленные назначения позволяют определить место уголовно-процессуальной деятельности в социальной жизни общества и государства. Оправдание существования уголовного процесса заключается в соответствии результата уголовно-процессуальной деятельности и самой деятельности тем ожиданиям, которые с ним связаны. Уловив настроение общества, законодатель должен был четко прописать цели уголовно-процессуальной деятельности. Это необходимо в силу того, что отфиксированное в сознании понимание назначений уголовного судопроизводства отражает мировоззренческую установку, с которой деятель подходит к реализации деятельности. Его подход может совпадать с тем, что ждет от него общество, но может и вступить в противоречие с этими ожиданиями. Последнее крайне нежелательно. Для исключения возможного самоуправства и произвола в деятельности исполнителя, для того, чтобы добиться единого подхода к деятельности у всех субъектов, и следовало отфиксировать в законе то, к чему должны стремиться органы, чтобы реализовать назначение уголовного судопроизводства. Ясно, что назначение деятельности и цели деятельности – несовпадающие по объему понятия. Убедиться в этом просто: назначение нам говорит, для чего нужна деятельность, цель – что ожидается в результате деятельности. Но в то же время содержание конкретных целей деятельности обусловлено назначением ее, и конструировать их нужно исходя из понимания этого.

В силу каких причин законодатель отказался от четкого формулирования целей, остается только догадываться. Возможно, потому, что не смог решить для себя спор о наполнении содержанием понятий «цели» и «задачи» уголовного процесса. Ведь в законе сейчас не упоминаются не только цели, но и задачи. Неиспользование этих понятий обедняет и правоприменительную деятельность, и теорию. Поэтому мы считаем необходимым определить свою позицию по вопросу о том, что следует понимать под целями деятельности и задачами.

Можно выделить подход, в силу которого цель и задача в уголовном процессе не разграничивались и рассматривались как равноценные[297]297
  См.: Элькинд П. С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. Л.: Изд-во ЛГУ, 1976. С. 29; Горский Г. Ф., Кокорев Л. Д., Элькинд П. С. Проблемы доказательств в советском уголовном процессе. Воронеж: Воронеж, ун-т, 1978. С. 57 и др.


[Закрыть]. В рамках другого – между ними проводилось четкое различие[298]298
  См.: Курс советского уголовного процесса. Общая часть/ Под ред. А. Д. БойковаиИ. И. Карпеца. М.:Юрид. лит., 1989.С. 205; Володина Л. М. Механизм защиты прав личности в уголовном процессе. С. 52 и др.


[Закрыть]. Самым же интересным является то, что, несмотря на различие в позициях, которых придерживались разные авторы, они исходят из одной методологической базы, из тех определений целей и задач, которые находят в философских, психологических и лингвистических источниках. В обобщенном виде главные моменты этих определений можно представить следующим образом: цель – это предвосхищение в сознании результата определенной деятельности[299]299
  Краткий психологический словарь /Под общ. ред. А. В. Петровского, М. Г. Ярошевского. М.: Политиздат, 1985. С. 388.


[Закрыть]. Применительно к этой стороне цели Гегель писал, что «в лице цели мы имеем содержание, которое известно уже заранее»[300]300
  Гегель Г. В. Соч. В 15 т. Т. 1. С. 248.


[Закрыть]. Цель – это предмет устремлений, то, что является желаемым для субъекта деятельности[301]301
  Философский словарь / Под ред. И. Т. Фролова. М.: Изд-во полит, лит., 1980. С. 407; Ожегов С. И. Словарь русского языка/ Под ред. Н. Ю. Шведовой. 23-е изд., испр. М.: Рус. яз., 1990. С. 870.


[Закрыть]. При определении понятия «задача» используются в основном словари русского языка, в которых она раскрывается как «проблема, требующая исполнения, разрешения, исследования»[302]302
  Ожегов С. И. Словарь русского языка/ Под ред. Н. Ю. Шведовой. 16-е изд., испр. М.: Рус. яз., 1983. С. 870; Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1990. С. 206.


[Закрыть]. Приведенное понимание целей и задач выливается в уголовно-процессуальной литературе в следующие утверждения: задача – это то, что требует исполнения, разрешения, а цель – это то, к чему стремятся, что надо осуществить[303]303
  Побегайло Г. Д. Судебные прения в советском уголовном процессе: Общие положения: Учеб. пособие. М.: ВЮЗИ, 1982. С. 7–8.


[Закрыть].

Указанное соотношение не позволяет увидеть содержательного различия этих понятий. Ведь цель – это не только то, к чему стремятся, но также и то, что требует исполнения, решения или, иными словами, воплощения. Теперь становится понятным, что отождествление в уголовно-процессуальной литературе понятий «цели» и «задачи» своим основанием имеет не наполненность понятия «задачи» свойственным только ему содержанием. Разводить эти понятия по степени конкретности, когда задача– это нечто более конкретное, чем цель, как это предлагают отдельные авторы[304]304
  Элькинд П. С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. С. 46; Володина Л. М. Механизм защиты прав личности в уголовном процессе. С. 48.


[Закрыть], вряд ли правильно, поскольку конкретность формулирования задачи в первую очередь определяется конкретностью стоящей цели.

От цели перейти к результату можно только решая задачу, в ходе ее решения цель объективируется, «обретает не новое одностороннее определение, а лишь свою реализацию»[305]305
  Гегель Г. Философия права. М.: Мысль, 1990. С. 75.


[Закрыть]. Цель присутствует во всем, что ее реализует, она важнейший компонент задачи, но в содержание задачи кроме цели входят и другие элементы, общая совокупность которых позволяет говорить о задаче. Это и условия, и набор регламентируемых действий, ведущих к цели, регламентируется этот набор с учетом средств и способов, пригодных для решения задачи. Таким образом, это не определение понятия «задача», это то содержание, которое соответствует данному понятию. Если раньше содержание понятия «задача» не отличалось от содержания понятия «цель», то в нашем случае у каждого из них появилось свое содержание, а это, в свою очередь, позволяет очень точно встроить каждое из этих понятий в структуру уголовно-процессуальной деятельности.

Именно цель задает в определенной мере сущность деятельности. Важность ее для человека позволила И. П. Павлову говорить о рефлексе цели: «Рефлекс цели имеет огромное жизненное значение, он есть основная форма жизненной энергии каждого из нас. Вся жизнь, все ее улучшения, вся ее культура делается рефлексом цели, делается только людьми, стремящимися к той или другой поставленной цели… Наоборот, жизнь перестает привязывать к себе, как только исчезает цель»[306]306
  Цит. по.: Кандыба Д. В. Психологический гипноз наяву. Теория и техника. Ростов н/Д: Феникс, 1996. С. 67.


[Закрыть]. Цель служит тем мостиком, по которому человек переносит себя из настоящего в будущее, сначала мысленно, а потом в деятельности.

Отказ законодателя от формулирования целей уголовно-процессуальной деятельности ставит под сомнение возможность реализации в каждом случае расследования и рассмотрения уголовных дел того назначения, которое необходимо и желательно для общества. Уголовно-процессуальное законодательство задает определенные рамки деятельности для органов и лиц, вовлеченных в сферу уголовного судопроизводства. Эти рамки не должны устанавливаться спонтанно, их формирование должно быть подчинено целям, учитывающим интересы входящих во взаимодействие, таким образом формируется определенный масштаб поведения, применительно к которому только и возможно оценивать успешность или неуспешность того или иного рода действий. Четко прописанная цель позволяет субъекту деятельности вести работу планомерно, каждый раз соотнося результат с тем, что необходимо выполнить, и в этом аспекте цель является тем, что обуславливает движение деятельности, задает ее границы и служит критерием оценки эффективности деятельности. Цель является промежуточным звеном между назначением и деятельностью. Учитывая важность для деятельности определения целей ее, необходимо за законодателя проделать его работу и предложить те цели, реализация которых будет соответствовать назначению уголовного судопроизводства.

В предшествующий период развития науки уголовного процесса авторы, занимающиеся рассматриваемой проблематикой, видели цель уголовного процесса или в истине, или находили ее содержание при анализе ст. 2 УПК РСФСР, которая называлась «Задачи уголовного судопроизводства» и состояла из двух частей. Заниматься поиском цели им приходилось в силу той причины, что и в УПК РСФСР не было статьи, где бы говорилось о цели уголовно-процессуальной деятельности. Возможно, то, что было наработано тогда, пригодно и сейчас для формирования целей уголовно-процессуальной деятельности.

В уголовно-процессуальной литературе очень много исследователей утверждают, что целью уголовного процесса или уголовно-процессуального доказывания является достижение истины[307]307
  Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. Основные положения науки советского уголовного процесса. М.: Наука, 1968. С. 40; Курылев С. В. Основы теории доказывания в советском правосудии. Минск: БГУ, 1969. С. 24–38; Фаткуллин Ф. Н. Общие проблемы процессуального доказывания. 2-е изд., доп. Казань: Казан. гос. ун-т, 1976. С. 16–25; Строгович М. С., Алексеева Л. Б., Ларин А. М. Советский уголовно-процессуальный закон и проблемы его эффективности. М.: Наука, 1979. С. 226; Алексеев Н. С., Даев В. Г., Кокорев Л. Д. Очерк развития науки советского уголовного процесса / Науч. ред. Н. С. Алексеев. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1980. С. 46; Басков В. И. Истина в уголовном судопроизводстве// Вестн. Моск. унта. Сер. 11. Право. 1995. № 3. С. 38; Оспанов С. Д. Соотношение целей и задач уголовного судопроизводства// Совершенствование государственной политики противодействия правонарушающему поведению. Омск: Академия МВД России, 2002. С. 110, и др. Однако следует заметить, что как раньше, так и теперь были и есть авторы, ставящие под сомнение правильность выдвижения в качестве цели истины (см., например: Тадевосян В. С. К вопросу об установлении материальной истины в советском уголовном процессе// Советское государство и право. 1948. № 6. С. 66; Вопросы судопроизводства и судоустройства в новом законодательстве Союза ССР / Под ред. С. А. Голунского. М.: Госюриздат, 1959. С. 122). Но предлагаемое взамен вряд ли может удовлетворить нужды правоприменительной деятельности. Так, Е. Б. Мизулина предлагает в качестве специфической цели – недостижение неистины (Мизулина Е. Б. О модели уголовного процесса // Правоведение. 1989. № 5. С. 50), а В. В. Никитаев, отказываясь говорить об объективной истине, вместо нее предлагает рассматривать процессуальную (Никитаев В. В. Проблемные ситуации уголовного процесса и юридическое мышление // Состязательное правосудие: труды научно-практических лабораторий. М., 1996).


[Закрыть]. Она выступает одновременно целью и процесса, и уголовно-процессуального доказывания в силу того, что «доказывание – центральный стержневой процесс всей уголовно-процессуальной деятельности, неотъемлемое свойство всего уголовного процесса. Поэтому цель доказывания не может в то же время не быть и целью уголовного процесса»[308]308
  Элькинд П. С. Цели и средства их достижения в советском уголовно-процессуальном праве. Л.: Изд-во ЛГУ, 1976. С. 33.


[Закрыть].

Под истиной в большинстве случаев понимают точное соответствие наших знаний действительности. Именно этот момент подчеркивал М. С. Строгович, когда писал, что «истина состоит в полном и точном соответствии действительности выводов следствия и суда об обстоятельствах рассматриваемого уголовного дела, о виновности или невиновности привлеченных к уголовной ответственности лиц»[309]309
  Строгович М. С. Материальная истина и судебные доказательства в советском уголовном процессе / Отв. ред. Б. С. Никифоров. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 19.


[Закрыть]. Он, как и другие теоретики, давая понимание истины в уголовном процессе, отталкивался от того, какое содержание в нее вкладывалось в марксистско-ленинской философии. Это содержание переносилось в процесс адекватно[310]310
  Не обращалось внимание даже на такие пассажи, как это высказывание: «Истина существует независимо от того, доказана она или нет» (Копнин П. В. Формы мышления и их роль в познании: Автореф. дис… д-ра филос. наук. М., 1955). Получается, что истина, что действительность – одно и то же. Истина объективизируется, хотя не перестает быть связанной с человеческими знаниями. Если согласиться с этим, то природа не только существует по определенным закономерностям, но сама же их и обнаруживает. Но все не так. Закономерности обнаруживает не она, а тот, кто ее изучает. Значит, истина не может существовать вне человека, и если истина относится к характеристике знаний – она должна быть доказана. Такое понимание характера истины понемногу находит свое место в уголовно-процессуальной литературе. У А. В. Гриненко находим: «Истина сама по себе, являясь продуктом умственной деятельности, не может быть объективной, как не может быть объективным любое отражение предмета взамен самого предмета». См.: Гриненко А. В. Система принципов и цель производства по уголовному делу // Правоведение. 2000. № 6. С. 185.


[Закрыть]. За примером далеко ходить не надо, достаточно обратиться к тексту фундаментальной работы по теории доказательств. Вот что мы здесь находим: «Под объективной истиной марксистская философия понимает такое содержание человеческих знаний, которое правильно отражает объективную действительность и не зависит от субъекта, не зависит ни от человека, ни от человечества»[311]311
  Теория доказательств в советском уголовном процессе / Р. С. Белкин, А. И. Винберг, А. Я. Дорохов и др.; ред. кол.: Н. В. Жогин (отв. ред.) и др. 2-е изд., испр. и доп. М.:Юрид. лит., 1973. С. 45.


[Закрыть]. После прочтения возникает вопрос, а от кого же тогда зависит это знание, как может человеческое знание не зависеть от него, что, оно дается ему в готовом виде кем-то потусторонним?

Можно ли применительно к знаниям, которые мы обозначаем как истинные, говорить о том, что они точно соответствуют действительности? Любому исследованию присуща неустранимая зависимость от субъекта, его личности, индивидуального опыта и многого другого. Вот как об этом в свое время писал М. Монтень: «Восприятие сторонних предметов зависит от нашего усмотрения… Ведь, если бы мы воспринимали вещи, не изменяя их, если бы человек способен был устанавливать истину своими собственными средствами, то, поскольку эти средства присущи всем людям, истина переходила бы из рук в руки, от одного к другому… тот факт, что нет ни одного положения, которое не оспаривали бы или которое нельзя было бы оспаривать, как нельзя лучше доказывает, что наш природный разум познает веши недостаточно ясно…»[312]312
  Монтень М. Опыты: В 3 кн. Кн. 2. М.: Голос, 1991. С. 357–358.


[Закрыть]

Приведенная характеристика не утратила свое значение и в наше время: окружающий мир не стал проще, а, наоборот, усложнился, да и природа человека не изменилась. Точное соответствие наших знаний действительности в каждый конкретный момент невозможно, жизнь динамична, ничто не остается неизменным. Говоря о точном соответствии наших знаний действительности, мы пытаемся остановить ее развитие, но это не в нашей власти. В лучшем случае мы констатируем то, что было, а не то, что уже есть. Но даже применительно к прошлому, каким бы оно ни казалось нам простым, если мы ответственны, мы не можем утверждать, что наши знания точно соответствуют действительности, поскольку это означает подмену действительности нашими представлениями о ней.

Любое локальное явление связано многими связями и отношениями с другими[313]313
  «Даже самые малые предметы имеют бесчисленное множество отношений. Ограниченный человеческий ум их не может понять, так как охотно полагает, будто отношения, которых он не замечает, вовсе не существуют». См.: Таранов П. С. Мудрость трех тысячелетий. М.: ACT, 1997. С. 641.


[Закрыть]. Человек, обращаясь к познанию его, исходя из своих целей, обращает внимание на определенные связи и отношения, причем выбор их зависит не только от целей человека, но и от того набора инструментальных средств, которыми он обладает, прежде всего речь идет о понятиях, которые, в свою очередь, определяют цели человека.

Человек воспринимает мир через понятия, которые сформированы его окружением, члены этого окружения, в свою очередь, получили их от своего. И каждое понятие является результатом множества взаимодействий между людьми, заинтересованными в освоении того или иного участка действительности. При столкновении на нем, если каждый из них будет отстаивать истинность своего понятия, это будет похоже на разговор слепого с глухим. Никто из нас не владеет совершенным понятием, поэтому никто не имеет права претендовать на истину как точное соответствие знаний действительности. Совершенным понятие не может быть в силу того, что между любым понятием и той действительностью, которую отражает это понятие, всегда есть зазор. Именно это частичное несоответствие и побуждает к работе по уточнению понятия. Результат этой работы, с одной стороны, снимает несоответствие, которое было предметом работы, с другой – обнаруживает новое. Как неисчерпаема действительность, так и бесконечна работа по уточнению содержания понятия. Наглядный тому пример – проблема истины в философии. Философы уже не одно тысячелетие бьются над ней, и по тем результатам, которых они достигли, можно судить, что проблема будет существовать столько времени, сколько отпущено человечеству.

Возможно, именно отсутствие позитивных результатов вызвало глубокий скептицизм у ряда современных философов, которые считают, что вопрос истины относится к числу «метафизических» проблем, которые современная философия давно уже рассматривает как устаревшие и принципиально неразрешимые[314]314
  Большаков Н. В., Грехнев В. С., Добрынина В. И. Основы философских знаний: Учеб. пособие. М.: О-во «Знание», 1994. С. 175.


[Закрыть], а в процессуальной литературе этот скептицизм трансформировался в призыв «отбросить сформировавшуюся в прошлые годы фразеологию, которая никакой пользы не приносит»[315]315
  Кореневский Ю. В. Актуальные проблемы доказывания в уголовном процессе // Государство и право. 1999. № 2. С. 59.


[Закрыть]. Отбросить можно. Что предложить вместо отброшенного? Здравый смысл, как считают некоторые[316]316
  Мельник В. Здравый смысл – основа интеллектуального потенциала суда присяжных// Российская юстиция. 1995. № 6. С. 4–5.


[Закрыть].

Невозможность обосновать тезис о том, что истина является целью познания (доказывания), порождает очень интересные следствия. Так, например, А. Ф. Лубин, вероятно, с целью сохранения психического здоровья, не призывает сразу отбросить «сформировавшуюся в прошлые годы фразеологию», а предлагает плавно дрейфовать от одной истины к другой. Чтобы узнать, к чему это должно привести, приведем цитату из работы данного автора. Он пишет: «Теоретические и практические представления должны дрейфовать от абсолютной и объективной истины к истине относительной и субъективной, далее вообще – к прагматическому умолчанию цели доказывания или к тому, что называется здравым смыслом»[317]317
  Лубин А. Ф. О цели доказывания в уголовном судопроизводстве// Пятьдесят лет кафедре уголовного процесса УрГЮА(СЮИ): Материалы Междунар. науч. – практ. конф., г. Екатеринбург, 27–28 янв. 2005 г.: В 2 ч. Екатеринбург, 2005. Ч. 2. С. 28.


[Закрыть]. Результат дрейфа – прагматическое умолчание цели. Вероятно, по мнению автора, в умолчании цели и есть здравый смысл, но мы его в этом не видим. Умалчивание цели – не решение проблемы, за подобным всегда вопрос – что умалчивается, какая цель. А ведь она есть и потому, что что-то умалчивается, и потому, что без цели человеческая деятельность невозможна.

Представим результаты реализации данной рекомендации. Каждый субъект уголовно-процессуальной деятельности умалчивает свою цель. Пока он работает один, это вряд ли скажется на результатах, но уголовно-процессуальная деятельность стадийна, результаты, полученные на одном этапе, подлежат оценке на другом иными субъектами. При умолчании каждым своей цели совокупная процессуальная деятельность станет невозможной или же движение дела каждый раз будет определяться должностным рангом того, кто в данный момент определяет судьбу дела: понимание целей прокурором будет более правильно, чем то, что будет думать о них следователь, цели судьи будут превалировать над целями прокурора. Любому и каждому понятно, что это недопустимая ситуация. Когда речь идет о деятельности, результат которой – плод приложения усилий нескольких субъектов, он может быть получен только тогда, когда перед всеми субъектами стоит одна цель, правильно понимаемая и реализуемая. Сказанное в полной мере относится и к деятельности субъектов уголовного процесса. Следовательно, умолчание – не решение проблемы.

Сам по себе здравый смысл не может быть решением проблемы. Апеллирование к нему не лучше рассмотренного предложения. Целью здравый смысл быть не может, как критерий оценки деятельности он не определен, и эта неопределенность может дать и дает непредсказуемый результат, что не раз демонстрировали присяжные своими решениями[318]318
  По данным отдельных авторов, вероятность ошибок в суде присяжных очень высока, что подтверждается и мнением практических работников. Проведенный О. В. Петровой опрос свидетельствует о том, что 65,2 % опрошенных судей, прокуроров и адвокатов склоняются к такому выводу. См.: Петрова О. В. Объективная истина и гарантии ее установления в уголовном процессе: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Воронеж, 2000. С. 18.


[Закрыть].

Мы не являемся сторонниками отказа от использования понятия «цель». Задача в том, чтобы наполнить это понятие значимым для уголовно-процессуальной деятельности содержанием. С этих позиций посмотрим, что является общим в понимании истины как цели.

При всех расхождениях в определении истины общим является выделение оценочного момента применительно к тем знаниям, которые доступны человеку. Наглядно это представлено суждениями Гоббса и Гегеля. Томас Гоббс считал истину свойством «наших суждений о вещах, а ни в коем случае не тем, что принадлежит самим объектам»[319]319
  История философии в кратком изложении/ Пер. с чеш. И. И. Богута. М.: Мысль, 1991. С. 382.


[Закрыть]. Согласно Гегелю, «надо отказаться от распространенной трактовки истины как точного соответствия нашего представления предмету, – в высшем и философском смысле, напротив, истина в своем абстрактном выражении вообще означает согласие некоторого содержания с самим собой»[320]320
  Цит. по.: Кузнецов В. Н. Немецкая классическая философия второй половины XVIII – начала XIX века: Учеб. пособие. М.: Высш. ж., 1989. С. 204.


[Закрыть]. В приведенном выше определении из книги «Теория доказательств в советском уголовном процессе» упор также делается на характеристике знания.

Оценочный момент наиболее ярко проступает в работах авторов, которые пытаются конкретизировать содержание истины исходя из специфики уголовно-правовой деятельности. В содержание истины в уголовном процессе они предлагают включить, кроме рассматриваемого, политическую и юридическую оценку[321]321
  См.: Пашкевич П. Ф. Объективная истина в уголовном судопроизводстве. М.: Госюриздат, 1961. С. 18.


[Закрыть].

Есть авторы, которые по-другому решают вопрос о соотношении полученных знаний и истины. Так, например, О. В. Левченко рассматривает истину как свойство знания[322]322
  Левченко О. В. Уголовно-процессуальное доказывание (сущность, средства доказывания, предмет и пределы): Автореф. дис…. д-ра юрид. наук. Ижевск, 2001. С. 17.


[Закрыть]. Отличие этой точки зрения и приведенных выше в том, что когда говорится об истине как характеристике знаний, то подчеркивается отношение к знаниям извне, их оценке с определенных позиций. Когда же говорится об истине как свойстве знаний, то ее делают частью результата, правда непонятно, какой частью и что из себя представляют остальные, или же отождествляют полностью с результатом, используя как синонимы понятия «истины» и «знания»[323]323
  См., например: Петрова О. В. Объективная истина и гарантии ее установления в уголовном процессе: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Воронеж, 2000. С. 6; Проценко В. П. Генезис антисистемы в праве. Уголовно-процессуальные и нравственные аспекты. Краснодар: Советская Кубань, 2003. С. 181.


[Закрыть]. И это притом, что истину в то же время рассматривают в качестве цели доказывания. Цель и результат – понятия соотносимые, но не аналогичные по содержанию, использование их как таковых не соответствует природе познавательной деятельности. Но подобные нестыковки не останавливают исследователей. Л. М. Васильев, при рассмотрении вопроса об истине в уголовном процессе, понимает ее и как цель доказывания; содержание истины для него – это знания, объективно отражающие реальность; истина и соответствие выводов, т. е. знаний, объективной действительности[324]324
  Васильев Л. М. Практика как критерий истины в уголовном судопроизводстве: Автореф. дис…д-ра юрид. наук. Краснодар, 1997. С. 19.


[Закрыть]. Цель – знание – соответствие знаний действительности. Что это? Три отдельных истины или содержание одной? Объединив в одно все существующие в теории уголовного процесса подходы к пониманию истины как цели уголовно-процессуальной деятельности, автор окончательно запутал решение вопроса.

Итак, получается, если знание точно соответствует действительности – оно истинно, если нет – ложно. Обращает на себя внимание тот факт, что в любом случае речь идет о знании, знании о чем-то. О чем? В этом вопросе как раз и содержится проекция цели, и когда цель реализована, мы получаем знание, которое и можем оценивать с позиций его истинности. Но вряд ли будет смысл в такой оценке для того, кто осуществил акт познания, ведь соответствие им уже реализовано, без этого невозможно получение знания. В действительном акте познания выяснение соответствия – механизм получения достоверного знания[325]325
  О достоверности как результате доказывания см.: Филимонов Б. А. Основы теории доказательств в германском уголовном процессе. М.: Фирма «СПАРК», 1994. С. 36–37, 76.


[Закрыть], реализуется он во время получения знания, а не после того, как оно получено. Достоверным оно будет тогда, когда приложимо к действительности, т. е. найденное должно позволять успешно работать с действительностью, и каждый раз в тех же условиях давать один и тот же или близкий результат. Такое понимание не фиксирует остановки в познании, переносит упор с субъективной ценности наших знаний на объективную и позволяет утверждать, что неправы те, кто считает, что понятие истины совпадает с понятием достоверности[326]326
  См.: Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. Т. 1. С. 326; Белкин Р. С. Собирание, проверка и оценка доказательств. М.: Наука, 1966. С. 59; Алиев Т. Т., Громов Н. А., Зейналова Л. М., Лукичев Н. А. Состязательность и равноправие сторон в уголовном судопроизводстве: Учеб. пособие. М.: Приор-издат, 2003. С. 57.


[Закрыть]. Достоверным является знание, которое подтверждено другими доказательствами. Достоверность «выступает как доказанное, обоснованное знание»[327]327
  Гришина Е. П. Достоверность доказательств и способы ее обеспечения в уголовном процессе: Автореф. дис… канд. юрид. наук. М., 1996. С. 12.


[Закрыть]. Она – доказательственная характеристика знания, а истина, так как ее понимают, – цель доказательственной деятельности.

Может ли знание быть вероятным? Этот вопрос мы ставим только в силу одной причины – считается, что достоверность и вероятность – это парные категории, характеризующие знание. Вероятность – это знание проблематичное, истинность которого не доказана. Знание проблематичное, недоказанное – это знание? Вряд ли такое понимание правомерно. Знание – это то, на что мы можем опереться в повседневной жизни, это то, с помощью чего мы ее организовываем. Ведь мы не называем знанием гипотезу и версию, хотя основной признак у них тот же – проблематичность, они также не доказаны, в основе их лежит определенная вероятность события. Прав был М. С. Строгович, когда писал, что «вероятность… может служить… только указанием того направления, в котором надлежит вести следствие…»[328]328
  Строгович М. С. Указ. соч. С. 328.


[Закрыть]. Так, может быть, стоит отказаться от такого словосочетания, как «вероятное знание», а в каждом случае недоказанности утверждения говорить о гипотезе, в нашем случае версии. Ведь именно работая с версией, мы при правильной организации работы с ней приходим к достоверному знанию, но можем и не прийти, опровергнув ее. Если в этом месте вместо версии мы поставим вероятное знание, то получим странный вывод – вероятное знание может стать достоверным, но может оказаться и ложным, но знание и ложь понятия не совместимые. Там, где есть знание, не место лжи и наоборот.

Итак, заданная сторонниками понимания истины как цели логика приводит нас к выводу о том, что истина не является целью деятельности, это понятие используется для оценки результатов деятельности. Косвенное подтверждение того, что истина не цель процесса, мы можем встретить и у тех, кто выступает за сохранение этого понятия в процессе. Обозначая моменты, через которые истина становится конкретной, А. В. Гриненко в качестве одного из них указывает на цели. Он пишет: «В процессе познания истины необходимо четко представить себе предмет исследования, очерчивать его границы, выяснять цели, стоящие перед исследованием, определять задачи, которые необходимо разрешить в связи с возникшей необходимостью»[329]329
  Гриненко А. В. Система принципов и цель производства по уголовному делу. С. 187.


[Закрыть].

Особо кардинально поступают с истиной как целью те авторы, которые ратуют за состязательность российского уголовного процесса. Одни из них, рассматривая объективную истину как цель уголовного процесса, в то же время пишут, что она требует «отражать в принимаемых решениях обстоятельства дела такими, какими они установлены в ходе следствия или судебного разбирательства, т. е. речь идет отнюдь не об установлении действительных обстоятельств по делу»[330]330
  Батычко Л. М. Истина в российском судопроизводстве// Ученые записки Института государства и права. Вып. 6. Тюмень: Изд-во Тюмен гос. ун-та, 2003. С. 29.


[Закрыть]. Если речь идет не об установлении действительных обстоятельств по делу, то что в таком случае остается от объективной истины? Ответ на этот вопрос лежит на поверхности – ничего.

Более последовательны в своем отношении к требованию достижения материальной (объективной) истины те исследователи, кто считал и считает, что состязательная форма уголовного процесса не совместима с этой целью, так как последняя есть проявление в процессе публичности. И. В. Михайловский писал, что «задачей всякого, в том числе уголовного суда, должно быть не стремление к отысканию безусловной материальной истины, а стремление к истине юридической»[331]331
  Михайловский И. В. Основные принципы организации уголовного суда. Томск: Паровая типо-литография П. И. Макупгина, 1905. С. 16.


[Закрыть], которую в настоящее время обозначают как процессуальную или формальную. Процессуальная истина соответствует уже «не объективной действительности, а каким-то заранее заданным условиям, правилам, истинность которых постулируется; необходимо соответствие судебного процесса требованиям процессуального закона»[332]332
  Корякин Е. А. К вопросу об истине в уголовном судопроизводстве // Пятьдесят лет кафедре уголовного процесса УрГЮА(СЮИ): Материалы Междунар. науч. – практ. конф., г. Екатеринбург, 27–28 янв. 2005 г.: В 2 ч. Екатеринбург, 2005. Ч. 1. С. 421.


[Закрыть]. Постулируется истинность этих условий и правил на основе договоренности (конвенциальная концепция истины)[333]333
  Корякин Е. А. Проблемы процессуального доказывания в российском уголовном судопроизводстве на основе принципа состязательности: Автореф. дис… канд. юрид. наук. Оренбург, 2002. С. 13.


[Закрыть]. Допустим, договорились и не будем принимать во внимание, что условленное между договорившимися может не устраивать других, кто в этом соглашении не участвовал. Результат договоренности – норма, но о том, что норма это и есть истина, мы вывод сделать не можем, как это следовало бы сделать в рамках конвенциальной концепции. Не практики и ученые принимают нормы, а законодатели, они же договариваются об их содержании. Возможно, на их уровне и применима конвенциальная теория истины, в нашем же случае речь идет о практической деятельности. Неприменимость подобного понимания истины, вероятно, подспудно осознается автором, цитату из которого мы привели. В том, как он понимает истину, находится и следующий момент: «Необходимо соответствие судебного процесса требованиям процессуального закона». В данном случае речь идет о соответствии действия норме, но само соответствие не может быть целью, в результате его устанавливается какая-то цель. Если все действия, произведенные нами при расследовании и судебном рассмотрении уголовных дел, соответствуют требованиям закона – процессуальная истина достигнута.