Текст книги "Маленькие друзья больших людей. Истории из жизни кремлевского ветеринара"

Обработанная цитратом натрия каучуковая система пропускала через себя кровь, нисколько не затормаживая ее движение. За тромбоз в системе также можно было не опасаться. Через прозрачные стенки трубочек нам было хорошо видно, как теплая живительная жидкость насыщала не успевшее остыть тело Айны. Кровь текла с хорошей скоростью. Я слушал сердце Айны, чувствуя, как оно с каждой секундой переливания набирает силу сокращений. Моим желанием было только одно: чтобы донор подольше полежал вот так спокойно. Дружок – огромная сильная овчарка, кобель, который мог нас всех, как щенят, раскидать по операционной, – видимо, чувствуя всю ответственность, возложенную на него за жизнь Айны, продолжал спокойно расставаться со своей кровью. Он не просто лежал рядом с Айной, но еще время от времени умудрялся полизать ей мордочку.

Донор творил свое чудо. Слизистые оболочки ротовой полости у Айны вскоре порозовели. Дыхание стало ровным и более глубоким. Мерцательная аритмия сердца полностью исчезла. Пульс из нитевидного, слабого наполнения, превратился в четкий, тугой и напряженный тяж…

Сопение Дружка вдруг переросло в тяжелое частое дыхание, и он в испуге стал таращить на меня глаза. Я это расценил как сигнал наступившего дискомфортного состояния у терпеливого животного.

– Стоп! Переливание крови закончено. А то и до обескровливания Дружка недалеко! – воскликнул я.

Слизистые оболочки у донора заметно посветлели. Глаза ввалились в глазницы, а холодное черное зеркальце носа, или мочка, стало сухим и приобрело нездоровый матовый оттенок. Когда я из кровеносного сосуда Дружка извлек толстенную иглу Дюфо, имеющую широкий просвет, то из-за значительно понизившегося кровяного давления кровь даже не показалась наружу, как это бывает при обычных внутривенных инъекциях. Тем не менее я наложил тугую стерильную бинтовую повязку на область кровеносного сосуда.

С Айной же все получилось наоборот. Мне пришлось даже просить Дмитрия Алексеевича, чтобы помимо наложенной тугой повязки он некоторое время надавливал пальцем на то место вены, где ранее находилась игла. От повысившегося кровяного давления на бинте сразу же появилось пятнышко от просочившейся алой крови.

«Только бы собаки не вздумали резко подняться на ноги», – подумалось мне. От резкой смены положения тела у собак могло возникнуть головокружение, и они могли просто-напросто плюхнуться на кафельный пол. Получить перелом шейки тазобедренного сустава было сейчас ни к чему. Однако, к моему удивлению, обе собаки продолжали спокойно лежать на одеяле и даже не думали вставать.

Через некоторое время Дмитрий Алексеевич поинтересовался, может ли он уже не сжимать перевязку. Получив разрешение, он тяжело вздохнул и склонился над Айной. Она лизнула его в щеку. А он в ответ принялся целовать в мордашку… Нет! Не свою Айну, а Дружка-донора…

Было уже четыре часа утра. Вроде бы пока все шло нормально. Став на некоторое время суеверным, я опасался произносить слово «хорошо», словно этим мог сглазить наступившее улучшение состояния Айны.

– Самое время всем попить сладкого, хорошо заваренного чая. Особенно ослабевшему Дружку, – произнес я и попросил санитара вскипятить чайник.

А сам отправился за премией для Дружка – тем самым, оставленным для себя, бутербродом с голландским сыром. Донор его заслужил, а я мог вполне обойтись сладкими сухариками с изюмом.

После того как Дружок был накормлен и напоен теплым сладким чаем, он заметно повеселел. Бодрее себя чувствовала и Айна. Две собаки, породнившиеся кровью, похожие между собой чепрачным окрасом и красивыми головами, выглядели как брат с сестрой. Они лежали в дреме друг подле друга на одеяле и, казалось, покидать его не собирались. Ровное и спокойное дыхание на фоне нормальной сердечной деятельности у обеих собак позволяло мне сделать однозначный вывод о том, что все страшное уже позади.

Однако Дружка необходимо было возвратить на место в карантинное помещение. Глядя на спящего и ослабевшего донора, я произнес:

– Дружок, поспи вместе с Айной еще немного, а потом, поближе к восьми часам, отведу тебя в вольер.

– Нет, нет! Анатолий Евгеньевич, Дружка не надо никуда уводить. Пусть останется с Айной, – вступился за него Дмитрий Алексеевич.

– Как же не надо? Семь рублей эта собака стоит… Из моей нищенской зарплаты деньги вычтут… – вмешался в наш разговор санитар.

Дмитрий Алексеевич ему ничего не ответил. Только так взглянул, что тот, враз обмякнув и осознав, что невежественно нарушил субординацию, вышел из операционной, тихо прикрыв за собой дверь.

Тут только и до меня дошли твердые нотки голоса с явным оттенком металла. Дмитрий Алексеевич обрел, по-видимому, свое прежнее состояние. С его лица исчезли растерянность и безысходность.

Он отмыл руки от запекшейся крови, умыл лицо и наконец снял испачканную кровью кепи, и вот передо мной предстал седовласый вальяжный мужчина лет пятидесяти…

Теперь можно было и нам спокойно попить чаю. Накрыв операционный стол чистой клеенкой, мы с Дмитрием Алексеевичем, под ровный ритм дыхания спящих собак, принялись за чаепитие с сухариками. Едва допив чай, хозяин овчарки, вспомнив про ожидавшее его такси, извинился и направился к шоферу, чтобы с ним расплатиться. Вскоре послышался шум отъезжающей машины. Затем он из соседнего кабинета позвонил жене и рассказал, как прошло переливание крови Айне, потом позвонил еще куда-то. Просил прислать к восьми часам на улицу Юннатов микроавтобус.

Пока хозяин собаки разговаривал по телефону, я провел еще раз обследование Айны. Сердечно-сосудистая система собаки вела себя сносно, а вот температура тела оказалась высокой – сорок градусов по Цельсию. Я на всякий случай повторно ввел собаке раствор димедрола, чтобы свести к минимуму возможность развития аллергической реакции.

Наблюдая в окно, как к въездным воротам подкатил уазик начальника ветеринарной станции, в чьем непосредственном подчинении находилась наша «скорая» и «карантин», я порекомендовал Дмитрию Алексеевичу выяснить у него возможность выкупа Дружка и попытаться узнать его историю. Дмитрий Алексеевич тут же отправился на переговоры и через пятнадцать минут возвратился в сопровождении начальника станции. Я сразу обратил внимание на поведение обоих. Ночной визитер держался уверенно и спокойно. Он шел впереди, а начальник с подобострастной услужливостью открывал ему дверь.

– Анатолий Евгеньевич! За нами приехали. Вы позволите забрать Айну домой? – обратился ко мне ее хозяин, подчеркнуто уважительным тоном.

– Да, Дмитрий Алексеевич. Можете ее забрать. Только в машину собаку надо будет внести на одеяле, причем аккуратно. Все-таки микроавтобус имеет высокие ступеньки. Любые прыжки и резкие движения Айне противопоказаны. Несмотря на наложенные прочные швы, дней десять лучше не рисковать.

После получения от меня инструкции по уходу за собакой и разрешения на отъезд Дмитрий Алексеевич вышел и тут же вернулся в сопровождении прапорщика и майора. Темно-синий околышек фуражек, петлички и такого же цвета кант брюк военной формы показывали, что они относились к войскам КГБ СССР. Военнослужащие дружно подняли одеяло с Айной и понесли ее на выход к микроавтобусу, который стоял вплотную к дверям. За ними, пыхтя, шел начальник станции и вел Дружка на коротком поводке.

После того как две собаки оказались в микроавтобусе, Дмит-рий Алексеевич со словами благодарности обнял меня, сказав, что сегодня вечером в двадцать ноль-ноль заедет машина, которая доставит меня к ним.

Ну и угораздило тебя, Баранов, на такую собаку нарваться… – сказал мне начальник, когда мы остались одни.

– Да не волнуйтесь, собака жить будет. С ней уже все нормально, – простодушно ответил я. – Кстати, вы не знаете, как оказался на карантине этот кобель? – не вводя начальника в детали ночного донорства, поинтересовался я.

– А черт его знает… Я дал этой «шишке» телефон старшего этого отдела… Да… Ну и дела… Теперь буду все время думать, вдруг комиссию из горкома партии он нашлет с проверкой. Если собака околеет, то точно придут проверяющие. А если к тому же захотят придраться, зацепку в моей работе обязательно найдут… Одним словом, хана мне будет, – для большей наглядности он ребром ладони рубанул себя по горлу.

Предстояла сдача дежурства, а в девять часов меня ждал Институт вирусологии с современнейшим оборудованием, где проходила моя работа над диссертацией, посвященной актуальнейшей проблеме как для сельского хозяйства, так и здравоохранения – лейкозу крупного рогатого скота, то есть буренок.

* * *

В двадцать ноль-ноль сверкающая вороненым блеском «Волга» с мигалкой на крыше и красной фарой, спрятавшейся под решеткой радиатора, и номерным государственным знаком 00–01, заключенным в хромированную металлическую рамку, стояла у подъезда моего дома. Прапорщик, который утром приезжал с майором за Айной, любезно открыл мне дверцу машины, приглашая занять место.

Бархатные сидения, глухие черные шелковые шторы на окнах – все это говорило о важном государственном положении, которое занимал хозяин Айны.

Время от времени наша «Волга» подавала звуковую сирену, но не обычную, а какой-то особый крякающий сигнал, от которого впереди идущие машины панически покидали крайний левый ряд, суетливо ныряя в правые.

– Вот такую бы машину нам на скорую ветеринарную помощь. Все бы нам уступали дорогу, – мечтательно вырвалось у меня.

На это прапорщик мне ничего не ответил, только довольно улыбнулся.

И тут только до моего сознания стала доходить причина нервозного поведения начальника ветеринарной станции, мгновенная передача Дружка Дмитрию Алексеевичу и многое, многое другое…

Вот и высотный дом сталинской эпохи. «Волга» плавно остановилась у центрального подъезда. Водитель-прапорщик опять вежливо открыл мне дверцу машины, сказав, что проводит меня. Двенадцатый этаж… Массивная дубовая дверь уже приоткрыта. Едва мы подошли к ней, как она распахнулась, а в проеме появилось улыбающееся лицо Дмитрия Алексеевича. Он приветливо поздоровался, крепко пожав мне руку. В джинсах и клетчатой спортивной рубашке с коротким рукавом он выглядел совсем по-домашнему, совершенно не производя впечатление крупного государственного деятеля.

– Для вас, Анатолий Евгеньевич, сегодня куплены домашние тапочки, можете переобуться. Вы ведь на ногах всю ночь напролет и весь день… Ноги пусть отдохнут. Тем более вы теперь в нашем доме будете частым и желанным гостем.

Едва я успел надеть тапки, как из кухни вместе с ароматным запахом яблочного пирога появилась супруга Дмитрия Алексеевича – очаровательная блондинка с добрым лицом.

– Извините, Анатолий Евгеньевич, что сразу вас не встретила. Был самый ответственный момент – вынимала пирог из духовки, – красиво улыбаясь, произнесла она.

– Валентина Александровна – моя жена и мама Айны, вы с ней, разговаривали сегодня ночью по телефону, – веселым тоном произнес Дмитрий Алексеевич. И, спохватившись, поправился: – Айны и теперь – Дружка.

– Очень приятно. Но у вас, как мне известно, еще имеются и детишки, – в том же шутливом тоне отвечал я.

– А малышей мы специально, как вы рекомендовали, закрыли в детской комнате, чтобы они Айночку не мучили приставаниями, – дружно ответили супруги.

Действительно, где-то в глубине квартиры раздавалось тоненькое разноголосое тявканье.

– Я с ними позже познакомлюсь, а сейчас осмотрю Айну и Дружка, – сообщил я владельцам план своих действий, надевая халат.

Дмитрий Алексеевич подвел меня к одной из дверей и открыл ее. Моему взору предстала уникальная картина: в комнате, метров двадцати пяти, на огромном ковре лежали две крупные, одинакового окраса собаки-овчарки. Одна из них с перевязанным животом – это была Айна, другая – конечно же, донор по кличке Дружок.

Обе собаки тут же дружно поднялись. Дружок – стремительно, Айна – чуть помедленнее. Так же дружно, интенсивно виляя хвостами, собаки направились мне навстречу, как к своему давнему знакомому.

Измерение температуры тела, определение пульса и работы сердца у Айны показало, что все идет нормально. Собака медленно шла на поправку. У донора тоже все было хорошо. А как могло быть иначе?! Валентина Александровна за день Дружку скормила два килограмма парной говядины, причем одной только мякоти. Айне тоже вдоволь досталось свежего мяса, правда, на килограмм поменьше. Одним словом, собаки съели весь домашний запас мяса.

Потом прошел осмотр потомства, после которого владельцы получили строгую рекомендацию: щенят держать еще пять дней, то есть до месячного возраста, и в срочном порядке всех раздать. Айна их кормить грудью вообще не должна. Тем более что щенки уже могли самостоятельно есть из мисочек мелко нарезанное мясо, творог, кашу, а также лакать коровье молоко. Только таким образом можно было прервать у суки лактацию. Особенно вызывало опасение то, что щенки острыми когтями могли повредить на животе Айны швы. При таком условии рана должна была зарасти за девять-десять дней.

К тому же потенциальные владельцы щенят никак не могли дождаться того счастливого момента, когда они смогут, наконец, разобрать толстопузиков по своим домам.

Мой визит одним осмотром животных, конечно же, не закончился. Гостеприимные владельцы в честь спасения Айны устроили званый ужин.

Застолье было обильным, но по-домашнему вкусным и легким. Дмитрий Алексеевич предложил первый тост за профессионалов, горячо любящих своих пациентов.

– За вас, Анатолий Евгеньевич, – уточнила Валентина Александровна с большой благодарностью в голосе.

Чокнувшись миниатюрными хрустальными рюмочками, мы дружно их опустошили. Потом был тост за хозяина дома, который, не растерявшись, смог туго перевязать зияющую кровавую рану собаки подручным материалом, то есть своим длинным шарфом, поверх которого наложил еще свитер. Выпили и за хозяйку дома, которая поддержала в трудную минуту Дмитрия Алексеевича в вопросе переливания крови Айночке. И которая, пока его не было дома, занималась готовкой разносолов к ужину.

Когда же я предложил тост за Айну, Дмитрий Алексеевич тут же запротестовал, сказав, что он, в принципе, поддерживает его полностью, но выпить сможет после того, как выпьет за здоровье ее спасителя – Дружка. Мы с Валентиной Александровной дружно с ним согласились. Не забыли выпить и за здоровье щенят, которым в восемь недель я обещал сделать прививки против чумы.

– Если вы, Анатолий Евгеньевич, напишете название вакцины, то через месяц препарат мне доставят из Федеративной Республики Германии или Франции. Пройдемте в мой кабинет…

– Конечно, импортная поливалентная вакцина намного качественнее и надежнее нашей, отечественной, – я написал в блокноте названия французского и немецкого вакцинных препаратов.

Осматривая с любопытством обстановку кабинета, я непроизвольно остановил взгляд на черно-белой фотографии, висевшей на стене справа от письменного стола. На ней были изображены генсек Леонид Ильич Брежнев, по обе стороны которого стояли всем известный пожилой маршал и Дмитрий Алексеевич – в парадной генеральской форме.

* * *

За сладким пирогом Дмитрий Алексеевич рассказал нам историю Дружка, которая стала ему уже известна. Судьба этой собаки, как выяснил его помощник, потратив на это весь сегодняшний день, оказалась сложной.

– Что интересно, собаку действительно зовут Дружок, – начал свое повествование генерал, постепенно входя в роль профессионального рассказчика. – Отловлен был ровно десять дней назад в лесопарке Покровское-Стрешнево, что за Соколом.

Как мы выяснили, Дружок принадлежал семье полковника КГБ Симакова, находившегося уже несколько лет в отставке, ныне покойного. Когда я услышал знакомую фамилию, то сразу вспомнил этого боевого офицера. Заслуженный был человек… Так вот, Дружок со щенячьего возраста жил в его семье. С сыном полковника он ходил на площадку и прошел полный курс дрессировки. Потом сын внезапно женился и переехал к жене вместе с собакой. Вскоре у них родился ребенок. Ближе к полуторалетнему возрасту выяснилось, что у малышки на шерсть животных сильнейшая аллергия. Педиатры рекомендовали молодым родителям срочно изолировать собаку от ребенка. А как в городской квартире можно ребенка изолировать от собаки? Чтобы не общались – можно, но воздух-то от аллергенов не очистишь! Вот по этой причине Дружка вынужденно вернули в родительский дом. Тем более что собаке жилось там очень хорошо. Через полгода скоропостижно умирает супруга полковника, а еще через год у самого Симакова случается очередной сердечный приступ. Положили его в наш ведомственный госпиталь на Пехотной улице. Симаков просил сына приводить к нему Дружка. Конечно же, не в больничную палату, а в госпитальный сад. Главный врач был не против подобных свиданий. В начале болезни Симаков любовался Дружком из окна, а когда ему разрешили выходить на улицу, то подолгу сидел с ним в обнимку на садовой скамейке. Сын привозил собаку отцу каждый день. Дружок в своем хозяине – военном волевом человеке – души не чаял. Однако коварная болезнь сердца оказалась сильнее любви собаки. В один из дней, буквально перед самым приездом сына и Дружка, у Симакова произошел третий инфаркт, который и оборвал жизнь пожилого человека. Но сын этого еще не знал. Во второй половине дня он с гостинцем – корзиночкой сладкой спелой клубники, которая была посажена на даче еще отцом, пошел к нему в палату, оставив, как обычно, собаку у скамейки, где у нее проходили свидания с хозяином… Вернувшись через некоторое время к скамейке, Симаков-младший Дружка не обнаружил. Как ни звал он собаку, она так и не появилась. Молодой хозяин посчитал, что собака учуяла смерть любимого человека и убежала куда глаза глядят. И, будучи потрясенным внезапной кончиной отца и не совладав с нервами, он залился горькими слезами, сел в машину и уехал домой.

Дружок действительно каким-то своим звериным, только ему известным чутьем понял, что его вожак умер. То ли по знакомому запаху человеческого тела, витавшему в воздухе, то ли еще по каким-то, нам совершенно не известным сигналам Дружок помчался по асфальтовой дорожке, по которой не так давно санитары провезли на каталке остывшее тело Симакова к зданию госпитального морга.

Собака подходила к дверям морга, втягивала воздух и скребла их лапой… Затем отходила и снова делала попытку их отворить, но тщетно.

Дружок, конечно же, слышал, как его кликал молодой хозяин. Но знал, что если отзовется на его команды, покинет убежище и вернется к нему, то все – с вожаком навсегда наступит разлука. А так, запах родного человека, несмотря на то что у дверей этого одноэтажного здания он обрывался, по-прежнему щекотал его ноздри, оставляя надежду на встречу…

Шло время, однако никакого движения у морга не наблюдалось. Прочные двери кирпичного строения никто не открывал и не закрывал. Но животные, как нам известно, терпеливы и умеют ждать.

Еще не стемнело, когда к дверям морга подъехала санитарная машина и два человека с предосторожностями стали выгружать из нее большие корзины, где находились стеклянные емкости с прозрачной жидкостью. Потом один из них подложил под настежь распахнутую дверь чурбак, чтобы дверная пружина ее не закрывала. Для находчивой и интеллектуально развитой собаки никакого труда не составило, оставаясь незамеченной, юркнуть в помещение морга и на время затаиться в одной из комнат патолого-анатомического подразделения. Конечно же, собака инстинктивно выбрала ту комнату, где запах формалина был не такой сильный и не разъедал до слез глаза и нос.

Помещение, в котором затаился Дружок, оказалось кабинетом заведующего моргом. Начальник, отработав последний день, ушел в очередной отпуск. Завхоз, который вместе с санитаром разгружал формалин и спирт-ректификат, увидев, что дверь кабинета заведующего приоткрыта, а в ней торчит ключ, недолго думая прикрыл плотно дверь, а ключ в замке повернул…

В своем заточении Дружок находился трое суток. Просидел бы еще больше, но завхозу потребовались какие-то документы, которые находились в кабинете заведующего. Ничего не подозревая, он открыл дверь и…

От неожиданной встречи с огромной, грозного вида собакой, неизвестно когда и каким образом оказавшейся в режимном подразделении, тем более в кабинете заведующего, завхоз чуть не скончался от разрыва сердца.

Дружок, вырвавшись из кабинета, в растерянности не сообразил, куда бежать. Хитрый завхоз быстро понял, в чем дело, и распахнул дверь одного из служебных помещений. Дружок бросился туда и оказался в небольшой пустой комнате, ставшей для него ловушкой. Но зато в этой комнате была открытая форточка и можно было дышать свежим воздухом.

Надо сказать, что завхозу собака очень понравилась. Он, бывший военнослужащий пограничных войск, давно мечтал обзавестись такой чепрачной овчаркой. Но вот какая была незадача: чтобы вырастить и хорошо воспитать собаку с самого щенячьего возраста, требовалось много свободного времени. А завхоз все дни – с утра до позднего вечера – проводил на работе. Вот он и мечтал когда-нибудь обзавестись уже подросшей молодой собакой.

Через какое-то время завхоз, оправившись от шока, раздобыл в госпитальном пищеблоке мясную котлету и решил наладить с собакой контакт. Распахнув на всякий случай входную дверь морга и держа жареную котлету в вытянутой руке, он смело направился в комнату, где сидела собака. Но тут же от удара в грудь мощным телом овчарки был опрокинут на пол. Пес даже не обратил внимания на вкусный запах принесенного человеком угощения.

…Дружок неподвижно лежал в кустах в надежде увидеть своего хозяина, а завхоз, находясь поодаль, кидал ему кусочки котлеты, думая, что таким образом приманит пса. Но все попытки приручить эту красивую собаку оказались тщетными. Так продолжалось несколько дней. Около Дружка уже образовывались залежи вкусных продуктов, но овчарку они совсем не интересовали. Дружок только лакал дождевую воду, скопившуюся в углублении асфальтовой дорожки.

Буквально перед следующей субботой у завхоза родилась идея отловить собаку и все выходные дни посвятить ее приручению – авось привыкнет и полюбит его. От светлой мысли до воплощения у доброго человека был один шаг. Он позвонил своему бывшему сослуживцу, который работал в зоопарке, и обо всем договорился. У того, как он знал, имелось неслыханное по советским временам специальное ружье, стреляющее шприцом со снотворным средством.

Но Дружок еще утром, почувствовав что-то недоброе, в срочном порядке покинул территорию госпиталя. Он отправился в лесопарк Покровское-Стрешнево, который примыкал к госпиталю, чтобы залечь там до вечера, а потом снова вернуться в свою засаду и ждать…

Гуляющие без поводков хозяйские собаки, почуяв сородича, начинали беспричинно брехать, привлекая внимание людей. На эти вопли Дружок не реагировал. Не придал значение и какому-то незначительному уколу, похожему на тот слабенький, который им был уже забыт с тех далеких времен, когда ветеринарный врач делал ему прививку против чумы и бешенства.

Полная релаксация мышц всего тела и вслед за этим наступивший глубокий сон… Очнулся пес примерно часов через шесть в неизвестном доме. Кругом чужой запах и лицо того самого человека, который, как он хорошо помнил, не раз пытался приманить его котлетой и колбасой. И этот запах чужого дома перебивал другой, аппетитный и хорошо знакомый, исходящий из большой эмалированной миски…

В иной ситуации Дружок всего за одну минуту бы опустошил эту посудину, полную вкусным и ароматным сырым мясом. Но это было бы возможным только при одном условии – корм должен был дать ему хозяин или члены его семьи.

И чтобы не искушать пустой желудок, он, отойдя подальше от миски, с глубоким вздохом улегся в прихожей. Не разрешил он незнакомцу и погладить себя. Видя протянутую к нему руку, пес недовольно щерился, но при этом не делал никаких попыток укусить человека.

Завхоз, немного разбирающийся в зоопсихологии, понял, что эту взрослую собаку с уже сформировавшейся психикой приручить не удастся. Поэтому в воскресенье вечером позвонил другу и попросил его в понедельник утром захватить ружье со снотворным и заехать за собакой.

Но усыплять собаку не пришлось. При виде приехавшего незнакомца с приспособлением, похожим на ружье, от которого не исходил запах пороха, Дружок слегка повилял хвостом, показывая человеку свое дружелюбие. Он позволил бывшему пограничнику не только взять себя за поводок, но и надеть намордник, который тот предусмотрительно захватил. Потом без лишних проволочек запрыгнул в пикап и растянулся на резиновом коврике с таким довольным выражением мордочки, словно возвращался в родной дом с долгой каторги. Так как завхозу не было известно, что это за собака и каким образом она появилась на территории госпиталя, то ее решено было отправить на улицу Юннатов – туда, куда со всей Москвы свозили отловленных на улицах города собак.

– Вот так и оказался наш Дружок на «живодерне» и едва не попал в виварий, – с грустной интонацией в голосе закончил рассказ о Дружке Дмитрий Алексеевич.

Видя, что у жены от переживаний за собаку накатились слезы, он предложил тост за то, чтобы мытарства животных были недолгими и заканчивались всегда хорошо. Действительно, у Дружка складывалось все благоприятно. Своей кровью и добротой он спас жизнь хозяйской собаке, которую в этом доме очень любили, и часть этой любви по праву досталась ему.

По завершении ужина мне как врачу и персонажу этой истории на память от лица спасенной мной Айны была подарена венская бронзовая миниатюра в виде собаки, отказаться от которой, по причине слабости к подобной мелкой пластике, я не мог.

…Каждодневные перевязки и инъекции антибиотиков делали свое дело. Айна быстро поправлялась. Все щенки разъехались по своим владельцам.

Еще через месяц всем щенкам были сделаны прививки против чумы и других особо распространенных среди собак инфекционных болезней. Так как препарат был изготовлен в ФРГ, а доставлен в Москву в специальном контейнере, в котором все время транспортировки поддерживалась необходимая температура – плюс четыре градуса Цельсия, то никаких побочных действий от вакцинации возникнуть не могло. К тому же все карапузы перед введением вакцины подверглись моему тщательному осмотру. Конечно же, без умиления на этих маленьких очаровательных овчарят, разных как по характеру, так и по окрасу, смотреть было невозможно. Одни из них оказались похожими на Айну, другие же – на папашу. Почему на папашу – об этом говорил их чисто черный окрас.

После того как щенки с их владельцами разъехались по домам, Валентина Александровна раскрыла мне тайну замужества Айны. С ее слов, произнесенных с горечью, Айна без любви не хотела отдаваться незнакомому ей черному и совсем несимпатичному кобелю-чемпиону. Однако клубная дама – специалист по разведению и вязке – сделала свое «черное» дело. Потом она успокаивала Валентину Александровну, заверяя ее, что щенки родятся того и другого окраса, то есть чепрачного и чисто черного. В то время в Московском клубе служебного собаководства было веяние на разведение восточноевропейских овчарок черной масти.

Вот эта не совсем приятная ситуация с изнасилованием Айны легла тяжким грузом на ее хозяйку, которая дала себе слово: никогда больше и ни при каких условиях подобное не повторится. Никаких клубных женихов и никаких принудительных действий по отношению к личности собаки, даже если она безмолвная сука.

– Только взаимная любовь и обоюдные симпатии индивидуумов должны сопровождать этот тонко сконструированный природой механизм размножения, – высказала свое твердое убеждение Валентина Александровна, глядя, как вылизывают друг другу мордочки Айна и Дружок.

При этом глаза женщины светились счастьем. Мне стало понятно, что, поделившись со мной душевными переживаниями, она сняла с души тяжелый камень.

Мы с Дмитрием Алексеевичем с подобной концепцией отношений между животными были полностью согласны. Дружок и Айна со временем могли бы стать хорошей семейной парой и давать отличное потомство. Тем более Симаков-младший, узнав о том, что его Дружок живет в новой семье, где его любят, очень обрадовался. Родословная карта, все выставочные дипломы, а также заработанные Дружком награды он передал новым владельцам.

Я тоже с умилением смотрел на двух разнополых собак, пребывающих в любви и дружбе, и думал, что их дальнейшая жизнь будет проходить уже не по бездушному – клубному, а совершенно другому, чисто человеческому гуманному сценарию.

Через полтора года все так и произошло. У Айны наступила очередная течка и охота. Собак разводить по разным комнатам на время этого периода владельцы не стали. Вязка была согласована с Клубом служебного собаководства, а отдельные кинологические формальности улажены. С моей стороны возражений на вязку также не последовало. Врачебных противопоказаний на зачатие, вынашивание и роды у Айны не было, так как перенесенная и забытая травма живота к каким-либо отрицательным акушерским последствиям привести не могла.

* * *

Ровно через два месяца у Айны начались роды. Кроме меня и Валентины Александровны, в повивальном деле принял самое активное участие Дружок. Он все время неотлучно находился рядом с Айной. Подлизывал отошедшие околоплодные воды, массировал своим нежным и сильным языком ей живот…

Более того, пока Айна рожала очередного щенка, народившимся деткам отец служил теплой грелкой. Когда же роды закончились и в двурогой матке никого и ничего не осталось, щенки перекочевали к животу мамочки. Десять щенят, прильнув к молочным соскам, дружно чмокали, с аппетитом поглощая первые порции молозива, которое должно было их защищать до двухмесячного возраста от разной щенячей хвори и заразы.

Все детки были хороши как на подбор – один к одному. Единственное, что меня смущало, так это то, что у одного кобелька на самом кончике темного хвоста торчало несколько беленьких волосков. Это явление говорило о каком-то генетическом огрехе. Оно носило нежелательный характер для потомка, чьи родители имели богатую родословную. Но это было с одной – зоотехнической – стороны, а с другой – редкие белые волоски, не образующие густую белую кисточку, могли при первой же линьке бесследно исчезнуть. И что мы с Валентиной Александровной отметили: в кобельке, с еще неоткрытыми глазками и ушными раковинами, без труда узнавался его папаша – Дружок. Поэтому на семейном совете чета Семеновых единогласно решила щенка оставить себе. Тем более что вскоре Семеновы в полном составе переехали жить за город – в ближнее Подмосковье.

Щенки на свежем сосновом воздухе под присмотром обоих родителей росли быстро. Постоянное хождение по твердому грунту, а не по паркетному полу, привело к тому, что их походка стала устойчивой, конечности сделались крепкими, а постановка исключала даже намек на размет, или, как его еще называют собаководы, коровину. Айна и Дружок во время прогулок малышей по саду не спускали с них глаз.