Текст книги "Продрогшие созвездия"

VI

И грянул гром с тяжёлой силой злобной,

Внезапно, днём весенним, поутру.

Я этот день запомнил так подробно,

Что с памятью о нём, видать, умру.

О, те шаги, заглядыванья в щели,

Те голоса пустые, взгляды те,

И всё взаправду, вьявь, на самом деле,

Не сон лихой, не строчка на листе!

__

Потом Литейный, зданье, что могилой

Назвать бы правильнее, кабинет,

Откуда не выходят, а на нет

Как будто сходят.

И со мной так было.

Лязг ружей. Конвоиры. Лязг ключей.

Бетонный пол. Железной койки вздроги.

О, стих мой милый – вздох души моей,

Мечты мои – и вот теперь итоги.

И ты – бетонный тот же меришь пол

Пустынными шагами, той же дрожью

Дрожит железо койки.

Он пришёл,

Наш общий час – о том и слово Божье

Нам предрекало притчей о зерне,

И о разбойниках, и об Иуде,

О том и строки пели, и во сне

Не зря метались взрывы, стоны, люди…

Припомнить ли ту лобную скамью,

Змею клевет, скользнувшую меж нами…

Тогда-то мы испили – письменами

Предсказанную чашу нам сию.

Ещё и встречи были, и слова,

И даже строки снова, как бывало,

Но каждый понимал, что миновало

То роковое, чем душа жива.

VII

В машине, в клетке той железной

Трясло, мотало нас двоих,

Как бы и впрямь, и вьявь над бездной.

И вдруг ты прочитал свой стих.

В нём город звонко и знакомо

Маячил и сводил с ума,

Сугробов белые изломы

Лепила медленно зима,

__

И сквозь окошко благодарно

Тебе светили купола

За тяжкий жребий твой мытарный

И светлых строк колокола.

И ты умолк, и всё, что било,

И разобщало нас, и жгло,

Перед строкой крутою силой

Во мрак беспамятный ушло.

И только золото собора

И зимний город вдалеке

Печальным отсветом укора

Мерцали мне в твоей строке.

VIII

Последняя встреча. Нары.

Параша в углу. Скамья.

Сумрак суровой кары.

В последний раз ты и я.

Как пронесу сквозь годы

Тот взгляд и тот разговор,

Потолка злые своды.

Двери, глазок в упор.

Прощай. Между нами были

Поэзия, сны души,

Тюрьмы жестокие были,

Допросов карандаши.

Прощай. Сгорело, как хворост,

Счастье, черна беда.

Неизреченная горесть

Нам теперь навсегда.

1974

Красноярский край, пос. Курагино

«Что случилось, что же случилось…»

Что случилось, что же случилось —

С телом впрямь душа разлучилась

В ту проклятую ночь, когда

Била в колокола беда,

И железно койка скрипела,

И краснела лампа, дрожа,

А душа покинула тело —

Не увидели сторожа.

И ключи в замках громыхали,

И гудели шаги вокруг.

Чьи-то шёпоты то вздыхали,

То опять пропадали вдруг…

1974

«То украинскую мову…»

То украинскую мову,

То прибалтов слышу речь —

Тайную ищу основу,

Смысл пытаюсь подстеречь,

Слов не ведая, внимаю,

Лишь догадкой вслед бегу.

(Как бы музыка немая,

Что постигнуть не могу).

Но гляжу на эти лица,

Ярых рук ловлю разлёт,

В складке губ судьба таится,

И прищур рассказ ведёт.

От осколка шрам на шее

И в глазнице голой – тьма —

Эту речь я разумею,

Здесь творила жизнь сама.

День за днём сильнее чую

Суть её, крутой исток —

Азбуку её лихую

Нынче знаю назубок…

1970,

Мордовия

«В умывальной враз на бетон…»

В умывальной враз на бетон

Тяжко рухнул и умер он —

В сырость, грязь, окурки, плевки.

Ржавой лампы ржавая дрожь

Мрачно замершие зрачки

Осветила – страх, невтерпёж…

Как бы в них отразились вдруг

Десятилетья – за годом год

Те ж заборы, вышки вокруг,

Лай собачий ночь напролёт.

То в столовку с ложкой в руке,

То обратно шагал в барак,

И дымил махрой в уголке —

Что ни день – вот так, только так.

О свободе грезил сквозь сон

Да подсчитывал, знай, годки —

В умывальной враз на бетон

Тяжко рухнул – в сырость, в плевки.

Лгали сны – пропал ни за грош,

Кончить срок в земле суждено.

Ржавой лампы ржавая дрожь.

В неподвижных зрачках темно.

1971,

Мордовия

«Господи, Господи, Боже мой…»

Господи, Господи, Боже мой,

Некому строк прочесть,

Поведать о песне сложенной,

Подать звонкую весть.

Шепчу про себя и пестую,

Сам-друг брожу себе с ней,

Незнаемой и безвестною,

Родимою и моей.

1971,

Мордовия

«Осень зимняя. Утро ночное…»

Осень зимняя. Утро ночное.

Ярый ветер и дрожь фонарей.

Злые сны обернулись судьбою —

Что отчаянней их и верней!

Затеряться бы, спрятаться снова

В этих снах, с головой в них пропасть,

Чтоб ни слова из них, ни полслова

Не сбылось. Никакая напасть.

1970, Мордовия

«Как ты снишься отчаянно, Стрельна…»

Как ты снишься отчаянно, Стрельна!

Точно ранишь меня огнестрельно —

То шумящим с разбега заливом,

Плачем чайки и ветра порывом,

То кабиной на пляже безлюдном,

То вдруг псом вороватым, приблудным,

То простором и шорохом парка,

Маятою вороньего карка,

Одиноким вдали пешеходом,

Торопящим строку небосводом…

1971,

Мордовия

«Осень, осень шумит в ушах…»

Осень, осень шумит в ушах,

По земле, знай, травушку стелет,

Лихо листьями каруселит.

Шорох, шелесты что ни шаг…

Прилетали уже скворцы

Напоследок, сорока машет,

Точно тростью, хвостом и пляшет,

Шлёт поклоны во все концы.

Небо сумрачное кругом,

Пахнет сыростью, гарью тянет

И печалью знакомой ранит

Об утраченном враз, о том…

Знаю горесть эту и страх…

А ветра всё злей пробирают

До костей, и листья сгорают…

Осень, осень шумит в ушах…

1970,

Мордовия

«Сновиденья мои ночные…»

Сновиденья мои ночные,

Душу ранящие до дна,

Словно снова вижу Россию

Из столыпинского окна.

Словно снова голые нары,

Горечь пайки да злость ментов,

Да вагона вздроги, удары,

Паровоза утробный зов.

А России разбег короткий,

Деревушки и деревца

Сквозь решётки да сквозь решётки,

Ни начала и ни конца.

1978

«Кончается, кончается, кончается…»

Кончается, кончается, кончается

Последний год из тех шести годов,

А как вначале было не отчаяться,

Когда проклятый скрежетал засов?

И койка всё безвыходнее вздрагивала,

И всё привычнее был звяк ключей,

И всё верней воронка та затягивала,

В которой сам не свой да и ничей.

Кончается, да только память хваткая

То мукой отзовётся, то виной,

То милою погибшею тетрадкою,

То с другом пересылкою ночной.

Кончается, да только сон обрывистый

Присвистнет надзирательским свистком,

Или несём парашу и не вынести,

И что-то там ещё, ещё потом…

1975

«Где корки хлеба да объедки…»

Где корки хлеба да объедки

Баланды в бочках, что ни день,

Не молкнет птичья дребедень —

Как в развесёлой оперетке,

Танцуют, скачут, говорят,

Посвистывают, напевают,

То вразнобой, то все подряд,

То ссоры, драки затевают,

Безостановочно клюют,

Взлетают и опять садятся.

А, может, о цене рядятся?

Знай, покупают, продают?

На этой ярмарке народ

Всё тот же – воробьи, сороки,

Чей хвост трубой, а руки в боки.

Синицы пляшут взад-вперёд,

Ворона, мелкий люд спугнув,

Усядется, кусок послаще

И пожирнее схватит в клюв,

И, глядь, мелькает где-то в чаще…

И так все дни, и месяца,

И годы – тот же свист и говор,

Едва плеснёт отбросы повар,

И нету этому конца…

1973,

Мордовия

Лене

Вышла замуж за тюрьму

Да за лагерные вышки —

Будешь знать не понаслышке —

Что, и как, и почему.

И в бессоннице глухой,

В одинокой злой постели

Ты представишь и метели,

И бараки, и конвой.

Век двадцатый – на мороз

Марш с киркой, поэт гонимый!

Годы «строгого режима»:

Слово против – дуло в нос.

Но не бойся – то и честь,

И положено поэту

Вынести судьбину эту,

Коль в строке бессмертье есть.

Только жаль мне слёз твоих

И невыносимой боли

От разлучной той недоли,

От того, что жребий лих.

1970,

Тюрьма КГБ, Литейный, 4

Сон

Море злое, белый прибой,

Ярый грохот, дальний раскат,

На песке мы одни с тобой,

Я во сне и тому-то рад.

Пена жадная с лёту бьёт,

Как пустынно, дико вокруг!

Хоть бы чайки плач и полёт

Иль бездомного пса испуг…

Никого. Мы одни с тобой.

Мы прижались плечом к плечу.

Море злое, белый прибой…

Я иной судьбы не хочу.

1971,

Мордовия

«Обними меня крепче…»

Обними меня крепче.

Приди

В мои сны.

Ты сумеешь ли это?

Снится мне у тебя на груди

Сон про город и холод рассвета.

Слышу голос знакомый без слов,

Вижу взгляд роковой и наивный.

Ты пришла, ты услышала зов,

Мы с тобой и во сне неразрывны.

1973

«Душа устала. Сникли строки…»

Душа устала. Сникли строки,

Тоска не сгинет ни на час,

И снова женские упрёки

Казнят – уже в который раз.

От их жестокости упрямой

Не уберечься всё равно,

Когда судьбой и кровью самой

Неотделимы вы давно.

И вновь глаза заглянут в очи,

И шёпот скажет обо всём,

И заблестят глухие ночи

Златым Зевесовым дождём.

1973

«Только видеть тебя…»

Только видеть тебя,

держать твою руку в своей,

И пусть носит метро,

пусть автобусы скачут,

И маячит прощальное золото

дальних церквей,

Дни и ночи маячит.

Только видеть тебя,

держать твою руку в руке

И иссохшимся ртом

хватать воздух внезапный и шалый.

Это было

и светит ещё на листке —

Только видеть тебя —

о, Господи Боже, так мало…

1977

Переговорный пункт

То Петропавловск на Камчатке,

То Брянск, то Киев, то Москва —

О, как пронзительны и кратки

Все торопливые слова!

Но в той кабине полутёмной,

К мембране жадно прислонясь,

Страны невиданно огромной

Невидимую чуешь связь.

Сквозь выкрики телефонистки,

Сквозь семафоры, шпалы, дым —

Родимый, дальний голос близкий

Здесь, въявь, наедине с твоим.

1975

«В Сибири татарским прозваньем…»

В Сибири татарским прозваньем

То речка звенит, то сельцо,

Раскосым лихим зазываньем

Пахнёт, как пожаром в лицо.

Ударит о берег Тубою,

Тобратом на горы взбежит,

Тайгою, как древней ордою,

В ночи загудит, задрожит.

1974, Курагино

«Река встаёт и громоздится…»

Река встаёт и громоздится,

Белея медленно кругом,

И лишь у берега дымится

Вода и лезет напролом.

К ней по истоптанному спуску

Идут, сбегают второпях,

И веет стариною русской

От коромысла на плечах.

Виденье призрачной эпохи,

Что разве в сердце и жива,

И вёдра тихие, как вздохи,

Качаются едва-едва…

1973,

Курагино

«Деревеньки мои, деревушки…»

Деревеньки мои, деревушки —

Коромысла весёлого дужки,

А уж вёдрам и шатко, и зыбко,

В каждом солнце играет, как рыбка.

Деревушки мои, деревеньки,

На завалинке старушки-стареньки,

А над рекой то березник, то ельник,

А на плоту Иван Гладких да брательник…

1975

«Дрожью бьющие туманы…»

Дрожью бьющие туманы,

Шатких листьев вороха,

И хозяйка утром рано

Зарубила петуха.

После куры кровь клевали,

Клочья пуха и пера,

Осень отливала сталью

Брошенного топора.

1974,

Курагино

«Задравши хвост, телёнок скачет…»

Задравши хвост, телёнок скачет,

Трава на солнце вновь блестит,

И с курами петух толмачит,

И лёд по речке шелестит.

И лодку сталкивая в воду,

Свой наготове шест держа,

Рыбак кричит мне про погоду,

Про льдины, что плывут, кружа.

1973,

Курагино

«Сегодня утром лист пошёл…»

Сегодня утром лист пошёл —

По всей тайге, куда ни глянешь,

Слетает осени в подол

Медь, золото, багрец, багрянец.

И речка ловит на ходу

И гонит вдаль напропалую

Свою добычу золотую

У всех деревьев на виду.

И под ногами впрямь горит

Земля медлительно и пышно,

И каждый шелест говорит

Так явственно, что всюду слышно.

1974,

Курагино

«Я сослан к вам, леса притихшие…»

Я сослан к вам, леса притихшие

И шелестящая река,

К вам, дальние луга, постигшие

Коровий звон и рёв быка.

К вам, горы, полукругом брошенные

И убегающие вниз,

Да к вам, избушки перекошенные,

Что у забора собрались.

Брожу по берегу отлогому,

По долгим улицам села,

В глаза святому лику строгому

Гляжу сквозь сумерки стекла.

А небо тёмное разостлано

В ночи, в пыланьи звёздных стай,

И звёзды те же, словно сосланы

Со мною вместе в этот край.

1973,

Курагино

«Перестал ходить паром…»

Перестал ходить паром,

Обивает снег пороги,

Баба тыкву на пороге

Рубит длинным топором.

Сыплет семечки на печь,

Разгораются уголья,

Пересыпанная солью

Русская играет речь.

А за окнами бело,

В белом крыши и заборы

И далёкие просторы,

Где вчера ещё мело.

1973,

Курагино

«По Тубе пошла шуга…»

По Тубе пошла шуга,

По судьбе пошла туга,

И парому не пройти,

И до дому нет пути,

Уплывает хмурый лёд,

Убывает птичий лёт,

И снега кругом, снега.

По Тубе пошла шуга…

1974,

Курагино

«Маетный запах бензина…»

Маетный запах бензина.

Окрик вороний скрипуч,

В снежных заплатах равнина

Никнет под тяжестью туч.

Бродят столбы, как слепые,

Крепко держа провода,

Глушь деревенской России.

Будто в былые года.

Даже трусит, знай, лошадка,

Машет возница кнутом,

Пляшут избушки вприсядку,

Тесно толпятся гуртом.

Словно бы не бывало

Бурь, разметавших страну,

И не она погибала,

Перемогая войну.

В том-то, видать, вековая

Правда, судьбы её суть —

Не погибать, погибая,

С давних путей не свернуть.

Только столбов вереница.

Запах бензина вокруг —

Нынешних дней небылица,

Нового времени дух…

1978

«И что нам Блок, когда б не строки…»

И что нам Блок, когда б не строки?

Шут, неврастеник, манекен,

Семейные дурные склоки,

Слепая жажда перемен.

И этот голос монотонный,

И безысходные глаза,

Когда бы на страну с разгону

Вдруг не обрушилась гроза,

Когда бы не сбылись все сроки

Его пророчеств на Руси —

На что нам Блок? И что нам в Блоке?

От бед своих Господь спаси…

1978

«Приснился вождь былых времён…»

Приснился вождь былых времён,

Таинственно и странно было.

Я точно знал, что умер он,

И помнил, где его могила.

– Вы живы? Что произошло?

В газете я читал заметку…

– Газета, знаете ль, трепло, —

Ответил он с усмешкой едкой.

– Но памятник могильный, но

Тот скульптор, с ним едва не драка…

Он удивился, – Вот смешно.

Тот самый! Надо же, однако…

И вдруг растаял, вдруг исчез,

Как будто и в помине не был,

Как призрак или, может, бес,

России роковая небыль.

А я остался наяву

Читать в газетах некрологи,

На ус наматывать молву

И сны разгадывать в итоге.

1978

«Про зиму: «Вновь снегами дарит»…»

Про зиму: «Вновь снегами дарит»,

Про осень: «Рыжая лиса

Метёт хвостом, ушами шарит,

С того и шелестят леса».

Как небо, поле, время года,

Бурлящей речки быстрота —

Так сокровенна и чиста

Родная речь в устах народа.

1974,

Курагино

А.И.Солженицыну

Услышишь русское словцо

Былой еще закваски,

И словно бы пахнёт в лицо

Дыханьем давней сказки.

Там лес дремучий до небес,

Изба на курьих лапах.

И вой: «Кого попутал бес.

Людской я слышу запах!»

Но воин славное копьё

Вознёс над силой адской:

«Молчи, проклятый! Не твоё!

Зазря зубами клацкай.

Над вашей злобой верх возьму,

Осилю все зароки,

Не век, видать, вам править тьму,

Уже подходят сроки».

А злоба тоже не слаба,

Палит огнём и ядом.

И смотрит страшная изба

Кровавым мутным взглядом.

Но не сдаётся богатырь.

Сражается отважно,

За ним России даль и ширь.

А с ней ему не страшно.

1976

«Далёкие тасую страны…»

Далёкие тасую страны,

Как фокусник колоду карт,

Смешав британские туманы

И монте-карловский азарт.

И перекинув мост Риальто

В Канберру или Веллингтон,

Я этим небывалым сальто

Ничуть в душе не удивлён.

Качусь, как перекати-поле —

Кто подберёт, куда прибьёт…

Резон ли перекатной голи

Загадывать что наперёд?

Чужая речь, чужие лица,

Чужой истории черты,

Былое чудится и снится,

Строкой ложится на листы.

Зато строке препоны нету,

И нет над нею топора,

Она летит по белу свету,

Куда несут её ветра.

И уши слушают чужие,

Как в горести глухонемой

Безумно сетует Россия,

Тоскуя по себе самой.

1978

«О, родные письмена…»

О, родные письмена!

Стройный лёт строки скрижальной.

Кто я вам? И чья вина?

Дай ответ, мой предок дальний.

В злом египетском плену,

На реках ли вавилонских,

В жалобах низкопоклонских

Мне искать твою вину?

Иль в повстанце древнем том,

Что за родину и веру

Встал стеной легионеру?

В пепле храма ли святом?

Или брошенного в ночь

Униженья и изгнанья

Осудить за все страданья?

В ступе злобы истолочь?

…А таинственную вязь

Не пойму без перевода…

Голос моего народа…

Где она – меж нами связь?

Но летят в лицо опять

Поношенья и угрозы…

Та же кровь и те же слёзы,

Та ж стезя – за пядью пядь…

1970,

Мордовия

Овидий

Все униженья выпиты до донышка,

Бушуй, ополоумев, понт Эвксинский,

Прочь уноси несчастное судёнышко

От роскоши, красы и славы римской!

Прочь уноси мой голос опозоренный,

Солёную латынь поэм гонимых —

Сияет в ней зовущий и лазоревый

Взор молодости, взор подруг любимых.

И в миг один всё стало дальним, прожитым,

Пугающим, из памяти нейдущим,

О, моря гром – с моим ты слился ропотом,

Как прошлое моё с моим грядущим!

О, грохочи, не умолкай – мне чудится —

Всё повторяешь тех поэм раскаты,

И значит, ничего не позабудется

В игре времён – ни строки, ни утраты…

1974

«Туман над заливом. Набрякли веки…»

Туман над заливом. Набрякли веки.

Чайки и лодки. Пляж. Деревца.

И всё бесконечно, и всё навеки,

И ни начала и ни конца.

Необратимость. Неразрешимость.

Спрятанность солнца. Призрачность дня.

Вечность как вечная необходимость.

Вечность, что в двух шагах от меня.

1978

«Год замешательства…»

46-й год до н. э. в древнем Риме назвали «годом замешательства», ибо в нём было 445 дней.

Год замешательства.

Календаря обломки.

Как жить без времени?

Кто предки, кто потомки?

Где настоящее и будущее где?

Былое чудится кругами на воде…

Слепого неба страх.

Закаты и восходы,

Смятенье звёзд, луны.

Беспамятство природы.

Меж тем на улицах звон,

топот беготни

И крики ярые:

«Отдай нам наши дни!»

Но время кончилось в тот год,

во тьме пропало,

И не вернуть,

и ни конца, и ни начала.

1971,

Мордовия, лагерь

«А когда вспоминается детство…»

А когда вспоминается детство —

Под Уфою бараки в снегу —

Никуда от печали не деться,

И хотел бы – вовек не смогу.

Завывала пурга-завируха,

В репродуктор ревела война,

И преследовала голодуха

Год за годом, с утра до темна.

И ни сказки забавной и звонкой,

Ни игрушек – весёлой гурьбой —

Жизнь пугала чужой похоронкой,

Заводской задыхалась трубой.

Пахло холодом и керосинкой,

Уходил коридор в никуда,

И в усталой руке материнской

Всё тепло умещалось тогда.

1977

«Отталкивая пятками медуз…»

Отталкивая пятками медуз

И на волне вздымаясь то и дело,

Вверяю морю ощутимый груз

Земного человеческого тела.

А над собою вижу небосвод

И в этот миг ему вверяю душу,

И медленный прилив меня несёт

Туда, откуда я пришёл – на сушу.

На призрачную твердь земной коры,

Где каждый шаг весомей с каждым годом,

Где все живём, не ведая поры

Разлуки с морем и с небесным сводом.

1976

«О чём бормочешь, парк старинный Стрельнинский…»

О чём бормочешь, парк старинный Стрельнинский,

И чем сегодня встретишь ты меня?

Деревья одиноки, как отшельники,

Скрипят и стонут, ветви вниз клоня.

Залив застыл. Припорошило трещины

Тяжёлого приземистого льда,

У берега ещё следами меченый,

Белея, он уходит в никуда.

А в парке занесло траву усталую

От холодов и оттепелей враз,

И только слышно перебранку шалую

Ворон, схлестнувшихся в который раз.

И пни торчат, и голый куст качается,

И палых листьев куча на виду,

И ни душа живая не встречается,

Покуда по дорожкам я бреду.

1975

«В конце глухого ноября…»

В конце глухого ноября

Запуталась в траве пороша,

И ветер, холодом бодря,

А то вдруг воробья взъероша,

Гудел, замётывал следы,

Застывшие, канавки, лужи,

Выл в трубах обещаньем стужи —

Наградой за свои труды.

В лесу все выходы-ходы

Снежок маскировал умело,

Лишь старой памятью силён

Тропинкой лиственною, белой

Шуршал мой шаг… Со всех сторон

Пни в изморози да седые

Болотца льдистые – ногой

Чуть ступишь, слышен хруст. Пустые

Черны деревья. Тишь. Покой.

А мне ноябрьской строкой

Поэзия стучится в двери,

И я, ещё себе чужой,

В былые весь уйдя потери,

Боюсь поверить ей, но верю

И снова чувствую судьбой…

Вороний окрик вдалеке,

Пустынный гул аэродромный.

Кругом оживший мир огромный.

О, как вместить его в строке!

«В этом веке я так же случаен…»

В этом веке я так же случаен,

Как в египетских «тёмных веках»,

Бедный житель стандартных окраин —

Вся судьба на тетрадных листках.

А кругом – злая схватка империй,

Подавленье души и ума,

И народ, потерявший критерий,

Позабывший, где свет и где тьма.

Ну да что ж?

Тёмный ельник разлапист,

Сыпет осень свою желтизну,

Как тропинка, уводит анапест

В даль, таинственность и глубину.

1979

«В тот первый час, в тот первый день…»

В тот первый час, в тот первый день

Металась улиц дребедень,

И чудилось мне не на шутку,

Что снится вновь знакомый сон,

А въявь – забор со всех сторон,

И скоро прокричат побудку.

И не могу понять с тех пор —

То впрямь собор или забор?

То всадник ли, гремящий славой,

Иль тёмной вышки страх ночной?

То дрожь трамвая над Невой

Иль злая дрожь колючки ржавой?

1975

«Фонтаны замерли до лета…»

Фонтаны замерли до лета

В холодной глубине земли,

И как старинная монета,

Сверкают статуи вдали.

Без плеска струй осиротела

Их бронза в зябкой тишине,

И грозное Самсона тело,

И злобный лев – всё как во сне.

Зато пугливо белка скачет,

Свистят синицы на лету,

Берёза лист последний прячет,

А он всем виден за версту.

1978

«Мой город осени сродни…»

Мой город осени сродни:

Все эти шпили, купола

И листьев жёлтые огни —

Их не одна ль рука зажгла?

И не один ли гул стоит

Среди соборных тех колонн,

Над крутизной кариатид,

В сплетениях древесных крон?

1976