Текст книги "Орёл в стае не летает"

Змей в постели

Что означает для замужней эллинки вести супружеский дом? Во-первых, ей следует организовывать закупку продуктов и приготовление питания для всех членов семьи, для слуг и рабов. Ежедневно задавать прислуге работу – в доме и в имении. Лечить больных – как членов семьи, так и рабов, и прислугу, заботиться обо всех, кто называет её хозяйкой, не допускать от наличия больных убытка в доме. Но главное предназначение замужней женщины – быть преданной мужу, ублажать его прихоти, рожать детей, лучше сыновей, растить их и воспитывать. При этом жена знает, она чувствует, что муж воспринимает её лишь в качестве дополнения к домашнему уюту, как необходимый одушевлённый придаток, без которого нет семьи, составляющей вместе с другими подобными семьями единое суверенное государство. В этом смысле женщина являлась ценной и всё равно обычной вещью, неотделимой частью материальной составляющей супружеского дома, мебели и кухонной утвари.

Отдыхать жене было некогда: подруг заводить ей не разрешалось, а если приходилось посещать родственниц, её сопровождали слуги мужа или сам муж. Единственным развлечением для замужних женщин оставалось редкое посещение храма в особые для женщин дни или участие в религиозных шествиях во время городских праздников. С разрешения супруга женщина могла посещать театр в сопровождении доверенных лиц, когда там ставились трагедии; на комедии, где актёры вели себя непристойно, приходили только проститутки и гетеры.

* * *

Слава Гере, хранительнице семейного благополучия, в своём супружестве Олимпиада имела немало преимуществ перед другими замужними женщинами. Прежде всего, она была царицей и матерью наследника престола, а значит, пользовалась долей уважения и почитания не только дворцовой челяди, но и части населения Македонии. Используя это обстоятельство, Олимпиада занималась воспитанием маленького Александра, как считала нужным. По этой причине отец, который часто проведывал их в гинекее, выражал недовольство, говорил, что мать своими нежностями, слишком оберегая его от всяких напастей, уже испортила сына.

– Ты делаешь из Александра девчонку! – кричал он на неё. – Мягкотелость ни к чему будущему воину, защитнику отечества, моему наследнику!

Олимпиада как могла возражала мужу, успокаивала его, обещая быть строже к сыну. Но втайне радовалась тому, что в трудных ситуациях Александр обращался к ней. Именно это не нравилось Филиппу. Он всё реже приходил к сыну, заодно забывал посещать жену, а когда желал видеть Александра, посылал слугу. После дворцовых пирушек Филипп чаще отсыпался у одной из своих наложниц, но Олимпиада особенно не расстраивалась, осознавая своё место в жизни македонского царя, надеялась, что охлаждение мужа скоро пройдёт…

В тот вечер, изрядно нагрузившись вином в застолье с военачальниками, царь вспомнил, что давно не посещал супругу. Нетвердой походкой направился в гинекей, в конце коридора подошёл к спальне. Он с удивлением обнаружил, что дверь лишь прикрыта, а оттуда через щель пробивается полоска света. Филипп с любопытством заглянул вовнутрь и сначала, кроме спящей супруги, ничего странного не заметил. Олимпиада спала, разметавшись обнажённым телом на постели. Неожиданно царь увидел рядом с ней… змея! Он тоже спал, и она его… обнимала! То, что это был змей чудовищного размера, Филипп не сомневался, хорошо просматривались необычные гениталии…

Ужас сковал тело царя, он не мог шевельнуться, словно окаменел…

А змей, видимо, ощутив присутствие вблизи человека, шевельнулся и воспрянул от сна, затем медленно повернул голову в сторону двери. Царь почувствовал на себе жуткий леденящий взгляд. Хвост змея дернулся, пасть широко открылась, и оттуда угрожающе высунулся раздвоенный ярко-красный язык… В ночной тишине раздалось длительное сипение…

Филипп вмиг протрезвел. Сделав невероятное усилие, совладал с онемевшим телом, отпрянул от двери и бросился бежать. Размахивая руками и мыча нечто нечленораздельное, бежал полутёмными коридорами спящего дворца, пугая воинов дворцовой охраны. Они во всяком виде встречали царя, но такое происходило впервые. Это точно! Оправившись от изумления, стража приняла его необычное поведение за последствия прошедшей весёлой пирушки.

Только в кабинете к Филиппу вернулось прежнее состояние тела и души. Он постепенно успокоился и стал припоминать пересуды близких людей о царице. На память пришло, что вместе с приданым невеста привезла из Эпира три большие корзины со змеями, своими любимицами. Царь не спал до утра, вздыхал и стонал. Наутро призвал жреца, обладавшего даром предвидения, и потребовал рассуждений о том, что царь увидел в спальне супруги. Жрец долго соображал, как лучше ответить царю, потому что знал истину.

– Царь, я готов тебе сказать правду, но ложь будет для тебя спасительней.

– Не тяни, жрец, говори правду, с чем придётся жить мне дальше.

– Хорошо, если ты настаиваешь, я скажу. Но ничему не удивляйся, – произнёс жрец. – Ты увидел то, чего тебе не следовало видеть – с Олимпиадой спал Зевс, она его избранница. Ни одному смертному неведомо, почему боги избирают смертных женщин. Но тебе не нужно думать об этом и тем более порицать жену свою. Такова воля Зевса. Поэтому мой совет – забудь обо всём, что видел.

Филипп остался наедине с мрачными мыслями. Что делать дальше, как вести себя с женой? Если Олимпиада – возлюбленная Зевса, возможно, Александр зачат не от его, Филиппа, семени? Царь вспомнил день, когда он поднял родившегося малыша к небу, откуда из туч вдруг выглянуло солнце. Это ли не знак Зевса?

Ответа на свои вопросы Филипп не нашёл, но с этого дня отстранился от общения с супругой, чем немало удивил Олимпиаду, да и придворных. По отношению к Александру в нём боролись противоположные чувства – при всех царь продолжал называть его своим сыном и наследником, но лишний раз обнять его уже не стремился, что тоже вызывало недоумение Александра. И всё же удивительное дело, по прошествии некоторого времени из памяти Филиппа постепенно исчезли детали той ночи, словно кто-то специально стёр их, вытравил из сознания. Остались лишь смутные ощущения чего-то загадочного, необычного, что иногда прорывалось наружу, словно из дурного сна через тёмную завесу забвения…

* * *

Олимпиада так и не догадалась об истинных причинах охлаждения к ней мужа, но если бы ей пришлось объясниться перед ним, она нашла бы оправдание. В двенадцать лет на священном острове Самофракий после таинства обряда её посвятили в жрицы Диониса, она стала вакханкой. В культе бога помимо символов в виде плюща и виноградной лозы существовали обряды с участием змей. Царь Неоптолем разрешил дочери приобрести несколько молодых питонов, которые оказались потом в дворцовом гинекее, в Пелле. Филиппа предупредили о странном увлечении невесты, но тогда он пожал плечами, приняв странное увлечение за женскую причуду.

Питоны с тех пор заметно подросли в длину и прибавили весу, что неудивительно – хозяйка кормила змей живыми петухами и кроликами. Когда царица устраивала в саду вакхические обряды, питоны в них участвовали. Но прежде она устраняла их агрессивность, окуривая благовониями и напоив настоями особых трав. В прохладную погоду, особенно осенью или зимой, питоны становились малоподвижными, скучными. Тогда хозяйка оберегала их от чрезмерного охлаждения, иной раз, согревая собственным телом. При этом она как служительница культа Диониса не чувствовала страха!

Вот какие подробности не знал Филипп, да, наверно, и не желал знать.

ФИЛА. За пять лет до Олимпиады Филипп имел три официальных брака, и все неудачные. Вернувшись из Фив, где провёл в качестве политического заложника шесть лет, по поручению царя Пердикки, старшего брата Филиппа, в девятнадцать лет стал наместником горной области Эги. Здесь обустраивал дороги, возводил приграничные крепости и, не желая себе забвения вдали от столичной жизни, присматривал невесту, желательно из родовитой семьи. Это оказалось непростым делом, так как младший брат царя не представлял большого интереса для древнейших македонских родов. И всё-таки он женился на Филе, дочери элимиотского князя Дерды, которая потом скоропостижно умерла.

ЕВРИДИКА. Со вторым браком он не спешил, поскольку уже находился в Пелле по причине того, что Пердикка погиб в Иллирии во время похода. Царский престол внезапно осиротел, после чего начался затяжной период безвластия, во время которого активизировалась борьба претендентов. Филипп был достаточно молод, чтобы его не принимали всерьёз на эту роль, он не обзавелся ещё надёжными друзьями, способными составить дворцовый заговор. Но Филиппу удалось убедить Войсковое собрание назначить его опекуном малолетнего сына Пердикки и законного наследника престола. А вот с этой ролью Филипп управился хорошо!

За короткое время успел показать себя активным организатором и политиком. На свои средства набрал отряд из молодых авантюристов, с ними вторгся в Иллирию и разгромил войско царя Бардила, который погиб. Разграбив иллирийские поселения, македоняне во главе с Филиппом вернулись домой, приведя за собой большой обоз с богатой добычей – ценностями и рабами. В обозе находилась дочь Бардила, Аудата, на которой Филипп вскоре женился, заполучив желанный титул царя Иллирии. Свадьбу сыграли по обычаям македонян и иллирийцев, гуляли весело три дня, после чего Аудата взяла греческое имя Евридика. В положенный срок она родила дочь Кинану, но сама прожила недолго. Умерла в тот же год.

Взматерев, накопив достаточный опыт в управлении Македонией, Филипп решил, что ему пора занять македонский престол. Сговорился с военной элитой, сделал богатые подарки командирам, имеющим влияние в Войсковом собрании, не забыл вниманием и жрецов, от кого зависели божественные знаки и предсказания. И случилось так, было им задумано: малолетний Аминта, законный наследник престола, был отстранён, «за недееспособность», а его двадцатипятилетний опекун стал царём. Взамен Филипп обещал народу возрождение могущества Македонии через войны с внешними врагами и непременных побед над ними.

НИКЕСИПОЛИДА. После покорения Иллирии взоры Филиппа обратились на соседнюю Фессалию, самую живописную и плодородную часть Греции. Вернувшись из одного из походов, молодой царь привёз пленницу, черноволосую красавицу Никесиполиду. Поселил во дворце и, не скрывая своего увлечения, сделал палаккой, наложницей. Открыто жил с Никесиполидой и в то же время поручил друзьям искать ему официальную жену из царского рода. Незадолго до прибытия Аристотеля в Пеллу у Никесиполиды родилась дочь Фессалоника, названная отцом в честь покорения Фессалии (Фессалия – Ника, богиня победы).

ФИЛЛИНА. Чтобы окончательно завоевать Фессалию, македонскому царю понадобились бы годы непрерывных походов и сражений. Но представился удобный случай, не требующий больших жертв. В фессалийских городах началось противостояние между сторонниками единоличной тиранической власти и крупными аристократическими семействами. Чтобы разрешить вопросы власти в свою пользу, представители каждой из партий обратились к Филиппу за военной помощью. Граждане города Ларисса призвали македонского царя изгнать неугодного им тирана Сима, на что Филипп немедленно откликнулся. Пришёл с войском, изгнал неугодного фессалийцам Сима, но в Лариссе оставил свой военный гарнизон, позволивший македонскому царю взять под свой контроль всю Фессалию.

В Лариссе Филипп познакомился с гетерой Филинной, женщиной необыкновенной красоты. Неожиданно для себя царь всерьёз влюбился, уговорил её поехать с ним в Пеллу, где, увлечённый страстью и вопреки пересудам, царь объявил о своём браке с ней.

Филинна умерла в послеродовой горячке, подарив ему сына Арридея. Царь два месяца топил горе в вине, отвлекался в разгульных пирушках, не отказываясь от связей с трибадами – доступными жрицами любви. Пробовал общение с мальчиками, хотя они его в дальнейшем не привлекали. Устав от пирушек и грубых мужских забав, Филипп отправился в очередной раз на войну, поручив советникам подыскивать невесту, непременно из царской семьи и чтоб с древнейшей родословной, способной родить наследника престола.

Он женился в чётвёртый раз, на Миртале, дочери эпирского царя Неоптолема, сменившей имя на Олимпиаду.

МЕДА. Когда Александру исполнилось десять лет, в дворцовом «гареме» Филиппа появилась совсем юная фракиянка Меда. Дочь правителя Южной Фракии Кофелая досталась ему в качестве подарка, как знак покорности фракийцев Македонии. Но Филипп женился на Меде при наличии официальной жены Олимпиады исключительно из государственных соображений. Подчёркивая особое отношение к союзу с фракийскими царями. Македонские законы позволяли царям совершать подобные браки. Единственно, что радовало Олимпиаду, детей от Меды у Филиппа не было.

Шептались при дворе, что у царя был ещё сын Каран от темнокожей рабыни, но спросить мужа, так ли это и где мальчик содержится, Олимпиада не решалась. Но укоряла мужа при каждом удобном случае.

– Супруг мой, ты можешь сказать, зачем нашему сыну Александру ты наделал столько братьев и сестер? – однажды спросила она мужа.

Филипп отшутился:

– Я сам не понимаю до сих пор, откуда у меня взялось столько детей. Но понимаю твоё беспокойство: ведь сколько детей у отца – столько проблем у его наследников. Но ничего поделать с собой не могу – я люблю воевать, люблю женщин, а они за мою любовь плодят мне детей.

Филипп громко рассмеялся и добавил:

– Царь Аминта, мой отец, имел шесть сыновей от двух браков, понимая, что только этим он гарантировал престолонаследие в пределах одной своей семьи. Так поступаю и я. Передай своему сыну Александру, чтобы он имел в виду, что помимо него есть вполне соискатели на царствование. Захочет сам стать царём, пусть рассчитывает только на себя, а не на закон престолонаследия, как сделал я в своё время.

Понимая, что Филиппу небезразлична судьба своих побочных детей, Олимпиада освоила иную тактику. Она открыто проявляла заботу обо всех прежних его женах, наложницах и сожительницах, о детях мужа от них. Особенно жалела больного Арридея, с лица которого не сходила добрейшая улыбка. Поначалу лекари надеялись на улучшение его болезненного состояния, и даже царица дала ему приготовленное ею снадобье. Но пасынок окончательно стал маргитом, дурачком.

Глава 10. Детство Александра

Малыш

Эллины использовали две системы воспитания детей: спартанскую и афинскую. В Афинах с первых часов жизни наблюдали за здоровьем младенца, не позволяли умереть, а для спартанцев важно было, чтобы больной ребёнок не остался жить. Новорождённого показывали отцу, чтобы, во-первых, он признал его за своё дитя, затем акестрис, повитуха, выносила его из дому и оставляла на воздухе как есть, обнажённого – в летнюю жару или на холоде в зиму. Слабый ребёнок не выживал, но родные огорчалась несильно. Спартанские женщины обмывали младенцев холодной водой, излишне тепло не пеленали. Во всех семьях ребёнка рано отнимали от груди, не ведая, что лишают его полезных для здоровья качеств, заложенных в материнском молоке. Но было принято нанимать кормилиц из сельской местности.

Если младенец рождался с явными физическими отклонениями, отец приносил его к старейшинам, и те уже принимали решение, как с ним поступить. Чаще всего оставляли умирать на скале Тайгет, откуда в обычные дни сбрасывали беглых рабов и приговорённых к смерти убийц. На всё воля богов!

* * *

Малышу Александру нашли кормилицу из ближайшего селения, крепкую телом, чистоплотную молодую женщину. Молока хватало – она недавно родила. Кормление проходило под присмотром заботливой няни Ланики из старинного, но обедневшего княжеского рода. Для Александра Ланика стала второй матерью, научила его говорить на родном языке македонян, освоил койнэ – несложный язык общения греков. Няня иногда приводила с собой сводного малолетнего брата Клита, с которым Александр быстро сдружился и души в нём не чаял.

Олимпиада неистово любила первенца, близко никого к нему не подпускала, кроме Ланики и кормилицы, успевая ревновать обоих. Молодая мать придирчиво следила за кормлением, как няня бережёт его во время прогулок, какую колыбельную поёт на ночь, чтобы малышу не приснилась Эмпуса с ослиными ногами, пожирающая детей. Боялась сглазу, если кто неосмотрительно восторгался Александром; тогда царица незаметно плевала в его сторону, приговаривая:

– Дурные уста, дурной язык, дурная губа!

Она была уверена, что сглаза нужно бояться, так как находились люди, вредившие своим дурным взглядом здоровью детей.

Александр рос активным мальчиком. Все, кто видел его, говорили, что он красивый. Но цвет глаз имел немного странный: один – голубой, другой – тёмно-карий, хотя в этом виделся какой-то небесный знак. С младенчества голос у Александра проявился тоже необычный – высокий и резкий, сильный. А когда он спал, с лица не сходила кроткая улыбка, и от неё будто сияние исходило; на щеках проступал нежный румянец, очаровывающий всех. Кожа его удивительно приятно пахла без всяких благовоний. В самом детстве волосы малыша были светлые, позже потемнели, превратились в тёмно-русые, и это тоже был признак некой божественности. И вообще люди говорили, что в его присутствии они ощущали себя необычно приятно, легко.

С малых лет Александр виделся с отцом нечасто, основное время находился в обществе матери. В сфере её любви ему становилось покойно и уютно, к сердечному состоянию добавлялись ласки любящей няни, отчего ребёнка несильно тянуло к строгому во всех отношениях отцу. К тому же Филипп не занимался с ним играми, больше требовал исполнительности и покорности. В долгие зимние вечера под завораживающий стрёкот невидимых сверчков мать рассказывала сыну захватывающие истории из жизни своих предков. Один из них, Ахилл, герой Троянской войны, глубоко запал в душу Александра. Он любил хвастаться своим родством с Ахиллом перед сверстниками, грезил его подвигами, мечтал быть похожим на него. Но когда Александр говорил отцу о нём, с удивлением замечал, как его лицо кривилось в недовольной гримасе. В ответ царь произносил гордую речь о родословной по мужской линии, где легендарным предком был Геракл, вдохновенно рассказывая о его героических деяниях. Но влияние матери в противостоянии царственных родословных для Александра оказалось сильнее, отчего Ахилл оставался для него культовым героем.

Подрастая, Александр обнаружил в себе проявление иных чувств к отцу. Мальчику нравилось сидеть на его могучих плечах, когда он появлялся в гинекее, испытывал огромную радость от ощущения сильных рук, которые высоко подбрасывали его, слушать истории отца о его походах и сражениях. В такие моменты сын всецело принадлежал отцу, не вспоминая о матери, забывал её наставления, как себя вести в присутствии отца. Он обожал отца, мечтал о том времени, когда вырастет и станет похожим на него. В такие дни Александр долго ещё ощущал завораживающе крепкий отцовский запах, вспоминал раскатистый смех и, к большому неудовольствию матери, говорил о подвигах Геракла…

Пора учебная

В обычных греческих семьях родители не ограничивали малышей до семи лет в играх и забавах. Под присмотром матери, няни или прислуги им разрешалось безнаказанно шалить, и тогда детки с упоением возились в грязи и песочке, скакали верхом на палочке. Нередко в игрушечную тележку запрягали козу или свинку и катались по очереди, пугая скотный двор радостными возгласами. Дети обожали возиться с дворовыми собаками, которые несильно возражали, когда их пытались приспособить под «боевых коней». Маленький царевич с удовольствием принимал участие во всех забавах своих товарищей, выбранных ему матерью.

Приучение детей к знаниям начиналось с семи лет с той лишь разницей, что мальчика забирал под надзор отец, а девочка до замужества оставалась при матери, перенимая навыки ведения домашнего хозяйства и семейных отношений. Редко кого из девочек обучали наукам, за исключением детей из царских или княжеских семей. Но если уделом людей с низким происхождением было занятие ручным трудом, для мальчиков из благородных семей интеллектуальное воспитание являлось обязательным, значительным, а хорошее домашнее образование – престижным качеством свободнорожденного эллина.

Преподавание знаний в основном проводилось в семье ученика, реже – в доме учителя. Почти всегда это был грамотный раб или наёмный вольноотпущенник, из бывших рабов. Он следил за личной гигиеной и поведением ученика, отвечал перед его отцом за успехи в обучении наукам. Учитель имел право наказывать подопечного за провинности, связанные с учебным процессом. Практически он находился при ученике постоянно, являясь педагогом, воспитателем, оказывая значительное влияние на формирование личности воспитанника в меру собственного уровня знаний и преподавательского опыта. Когда мальчик становился подростком, нужда в наставнике отпадала, после чего благодарные родители, как правило, отпускали раба-педагога «на волю». Но уходить далеко от привычного уклада и быта ему не было смысла: бывший раб, теперь вольноотпущенник, получал от хозяев скромное жильё и пропитание в этом же доме, где оставался в качестве приживальщика и помощника хозяина до конца жизни. Но случалось, что на правах свободного человека он продолжал учить детей в других домах или даже открывал собственную школу.

* * *

Когда Александру исполнилось семь лет, за ним в гинекей пришёл слуга отца, чтобы отвести на мужскую половину дома. Теперь сын мог видеться с матерью только в свободное от учёбы время, на каникулах и по праздникам. С этого дня отец определял дальнейшее воспитание сына до возраста эфеба. При достижении восемнадцати лет власть отца над свободами сына прекращалась, когда юноша получал гражданские права, привлекался в городское ополчение, чтобы с оружием в руках защищать отечество.

Важные для Македонии внешние обстоятельства и царские обязанности постоянно требовали от Филиппа находиться вне пределов Пеллы, в результате чего контролировать учебный процесс наследника ему приходилось нечасто. Пользуясь благоприятными обстоятельствами, царица не отказывалась от продолжения усилий влиять на сына, занималась его воспитанием и подбором учителей. Тем более что в девичестве благодаря заботе любящего отца получила хорошее образование: с помощью лучших афинских педагогов усвоила греческие науки, письмо и риторику, поэзию – Гомера, Архилоха и Пиндара, лирику Алкея и Сапфо. В Дионисовых мистериях пела дифирамбы, исполняла обрядовые танцы, играла на кифаре, а придворный жрец поделился с ней искусством разгадывания снов – онейросом, от него познала секреты предвидения событий. Пришло время передать всё, чем владела Олимпиада, взрослеющему Александру.

Воспитателем семилетнего сына она предложила Леонида, её эпирского родственника. Филипп согласился. Она с трудом сдерживает слёзы, вспоминая день, когда Леонид впервые увёл Александра на занятия.

– Прошу тебя, Леонид, не нагружай сильно моего мальчика учёбой. Следи за его здоровьем. – Царица подала плетёную коробочку. – Возьми. Будешь потихоньку давать.

– Что это? – полюбопытствовал Леонид.

– Сладости и печенье, какие любит Александр.

– Царица, прошу, не навязывай мне ничего недозволенного! – для убедительности Леонид отвёл руки за спину. – Царь Филипп запретил баловать Александра! Было сказано: никаких уступок, никаких поблажек!

– Но Александр ещё ребёнок! – царица уже не следила за собой, готова была разрыдаться. – Возьми, умоляю, и пока спрячь, а когда он захочет съесть что-нибудь сладенькое, ты дашь. Скажешь, от мамочки. Всего-то кусочек дашь.

– Прости, царица. Но я не посмею навлекать на себя да, и на тебя, гнев царя. Повсюду его соглядатаи – увидят, доложат Филиппу. Вот уж тогда точно не только мне будет плохо.

Доводы Леонида показались убедительными. Олимпиада, понимая ещё, что не следует унижаться перед прислугой, перестала настаивать. Теперь ей оставалось с тоской представлять себе, как Филипп, отняв у нее сына и его любовь к ней, всецело распоряжается им. Её Александр, родное дитя, заполнявший всегда собой все её дни и ночи, кажется, навсегда ушёл из её жизни. Ушёл, как она успела заметить, едва сдерживая радость.

Когда Леонид ушёл, Олимпиада впервые за годы замужества заплакала – навзрыд, громко, не остерегаясь, что её услышит прислуга. Ланика плакала за перегородкой, тихо и без слёз – от её любящего сердца тоже оторвался кровоточащий кусочек…