Текст книги "Орёл в стае не летает"

Исократ

Следующим был Исократ, сочинитель речей и яркая фигура среди афинских политиков Он с радостью согласится приехать в Пеллу. Филиппу докладывали, что, несмотря на свою популярность, в Афинах Исократ чувствует себя не очень уютно и даже боится за свою жизнь. Ведь он чуть ли не единственный из граждан, кто публично осудил решение народного собрания по поводу смертного приговора Сократу. А после тридцать дней соблюдал траур, вызывая гневные возмущения – остриг волосы, носил черные одежды и не посещал пиры. Но для Филиппа главным в поведении Исократа было другое.

Прежде оратор призывал Афины вместе со всеми греческими городами противостоять возвышению Македонии. Когда же македоняне завладели Олинфом и другими афинскими колониями на Халкидском полуострове, разорили Фокиду*, тон речей Исократа изменился. Неожиданно для всех он увидел в действиях молодого македонского царя нечто рациональное для эллинов – возможное объединение независимых греческих городов-полисов в борьбе против Персии, исконного врага Эллады. Исократ предположил, что, если возрождающуюся Македонию принять в эллинский союз, тогда Филипп его реальный лидер. Только он способен объединить эллинов, направить воинственный пыл не на междоусобицы, а на враждебных персов. Филипп получил письмо от Исократа, вызвавшее одновременно улыбку и гордость:

«Если ты настоящий потомок Геракла, сделай всё это, и все будут обязаны тебе величайшей благодарностью: греки – за те благодеяния, которые ты им окажешь, а македоняне – за то, что ты будешь над ними законным государем, а не самодержцем. Весь же остальной род человеческий за то, что ты освободишь эллинов от варварского деспотизма, после чего всех людей осчастливишь эллинской культурой».

Тогда Филипп не ответил Исократу и после ещё молчал, а этот чудак долго ещё выражал в письмах свои чувства к нему, давал советы к объединению с Грецией и в этом смысле всё время призывал к решительным действиям. В одном из таких посланий он опять напомнил о своей идее, предположил, что, если Филипп откажется, из-за междоусобиц греческие города неизбежно постигнет катастрофа. Греция погибнет, прежде от дурных ораторов и демагогов, затем от доносчиков-сикофантов и бродячих элементов. «Филипп, береги свою жизнь, столь необходимую для славы Эллады», – чуть ли не умолял Исократ. А в это же самое время его земляк, оратор Демосфен люто ненавидел македонского царя, призывая граждан греческих городов воевать с Македонией, но под предводительством Афин.

Предельной настойчивостью и необычными для афинянина искренними признаниями в любви Исократ понравился Филиппу. Царь, думая о наставнике, однажды сел за письмо, где изложил своё предложение в отношении Александра. Закончить письмо ему что-то помешало, а потом он и вовсе одумался. Появились сомнения. Во-первых, отец у Исократа, оказывается, был мастеровым человеком, ремесленником – изготовителем флейт. Само по себе занятие не постыдное, но, увы, пригодное разве что рабу или вольноотпущеннику! Чему может научить царского наследника выходец из простого народа? К тому же Исократ чрезмерно увлекается сочинением воззваний к народам и царям – не только к Филиппу, не понимая, почему отмахиваются от его настырных поучений. Думается, Исократ слишком чистоплотен, думая о политике, он учит не только красноречию молодых людей, стремящихся занять важные посты в государственном управлении, но ещё добродетели, иначе – морали в политике. Насмешил! Разве политика совместима с добродетелью и моралью?

Пусть Исократ продолжает восхищать красноречием афинян и, основное, призывает греков не воевать с Македонией, верить в дружбу с Филиппом. А золотых монет для честного оратора, как и прочим друзьям царя в Афинах, жалеть он не будет.

* * *

В списке претендентов на роль наставника был ещё Спевсипп, ученик Платона. Филипп, по молодости, пересылал философу несколько своих сочинений, с просьбой оценить. Тогда и состоялось заочное знакомство. Не так давно царь написал ему, пригласил погостить, чтобы познакомиться поближе, но Спевсипп вежливо отказался, сославшись на занятость в Академии. Взамен себя неожиданно предложил своего ученика Евфрая. Как позже выяснилось, хотел от него избавиться. Филипп радушно принял гостя, но скоро заметил, что молодой человек более преуспел в интригах, нежели в философии. Евфрай быстро освоился при дворе, вначале втёрся в доверие к постаревшему царскому советнику Хабрию, потом потихоньку отодвинул его от Филиппа. То же самое попытался повторить с Антипатром, занять место первого советника, но царь остановил его. Убедившись, что Евфрай не подходит на роль учителя, Филипп продолжил поиск.

Аристотель

Первоначально об Аристотеле царь узнал случайно от Евфрая, когда тот в обычной своей манере сплетничал об учениках Платона. Из всего потока не всегда достойных сведений об Аристотеле Филипп узнал главное, что это самый неглупый из преподавателей Академии. Но у него масса отвратительных физических качеств и непокладистый характер.

– Что касается Аристотеля, – говорил царю Евфрай, – не скрою, его любят слушатели Академии, есть такие, кто превозносят его выше самого Платона. Но лично меня поражает его самоуверенность. Откуда он знает, чем заняты рыбы и как они спят, как и где проводят время? А чего стоят утверждения, будто моллюски-трубачи, да и вообще все панцирные не знают спаривания и что багрянки и трубачи – долгожители? Откуда ему знать, что самый продолжительный акт совокупления из всех живых существ у гадюки или что от вшей порождаются гниды и что есть червь, который превращается в гусеницу, а она сворачивается в кокон, из кокона же выходит бабочка?

Царь видел, как мясистое лицо Евфрая при этом взмокло, когда он это говорил. Глаза философа, казалось, извергали пламя ненависти, искреннего негодования.

– Вот ещё пример. Аристотель пишет, что люди хуже пчел, потому что пчелы соблюдают равенство, не меняют привычек и, никем не обучаемые, всегда копят добро. Но откуда он это взял, я спрашиваю? Он что, к ним в улей залезал и подсмотрел, что люди хуже и полны самомнением, как пчёлы мёдом? А в трактате «О долгожительстве» пишет, что видел муху, прожившую шесть или семь лет. С чего он так решил? Совы и ночные вороны, говорит, не могут видеть днем, они вылетают на охоту в темноте, но не на всю ночь, а с вечера, и глаза у них неодинаковые – у одних серые, у других чёрные, у третьих голубые. В то же время, заявляет он, что у людей глаза бывают самые разные, и от этого зависит характер человека. Еще он знает, как происходит спаривание у мягкокожих, панцирных, хрящевых и насекомых, у дельфина и у некоторых рыб. В одном из трудов написал, что существуют животные, имеющие руки, как у человека, но не люди, только кажущиеся быть таковыми, – это обезьяны. И есть животные, имеющие суставы, – это человек, осел, бык; другие их лишены – змеи, устрицы, прочие моллюски. Всё, царь, я устал перечислять измышления сына лекаря из Стагир.

– Он сын лекаря?

– Наверное. Я слышал, что после смерти отца Аристотель промотал наследство, служил наёмником, а затем, не добившись успеха, занялся торговлей снадобьями. Но и там ничем не отличился, отчего родственники прогнали его. Так он оказался в Афинах и пришёл к Платону. Тот записал его в свои ученики, а когда Аристотель, будучи не без способностей, развил в себе склонность к умозрению, стал оскорблять учителя недоверием к его учению. Тем и стал известен среди философов.

– Выходит, Аристотель – в Афинах известная личность? – задумчиво произнёс Филипп.

Имя Аристотеля неожиданно всплыло у него, когда получил письмо правителя Троады* Гермия. Троада, где основное население состояло из греческих переселенцев древних корней, находилась под протекторатом Персии, поэтому Гермий мечтал о самостоятельности, которую обещал царь Македонии. Для успешной войны с персами Филипп подыскивал удобный плацдарм, откуда можно выдвинуться к владениям персидских царей. А Троада по своему географическому положению идеально подходила для создания опорного пункта македонских войск. Между правителями завязалась тайная переписка, где они называли друг друга друзьями. В одном из писем Гермий написал: «Ты ищешь наставника сыну. Возьми Аристотеля Стагирита, не пожалеешь. Он лучший ученик Платона, он его очень ценил. Аристотель сейчас у меня, с моего разрешения занимается реформированием государственного устройства Троады. Женат на моей племяннице, есть дочь».

Это письмо Филипп получил больше года назад. Переписка внезапно оборвалась, а потом в Пеллу пришла дурная весть. По доносу Гермия заподозрили в измене персидскому царю и предали мученической смерти. Аристотель спешно покинул Троаду и поселился на Лесбосе. Но самое удивительное для Филиппа оказалось то, что память вернула ему картины детства! Он вспомнил, что лекарем у царя Аминты, его отца, долгое время служил Никомах, а у него был сын… Аристотель. Возрастом они были почти ровесниками – сын лекаря немного старше, – поэтому они общались в совместных детских играх. После смерти царя Аминты македонский престол занял Пердикка, старший брат Филиппа, он отправил его, двенадцатилетнего подростка, заложником в Фивы на шесть лет. Никомах с семьёй вернулся в Стагиры, откуда уже после его смерти Аристотель перебрался в Афины ради учёбы в Академии Платона.

После небольших раздумий у Филиппа не оставалось сомнений: философ и преподаватель самого престижного учебного заведения, обладавший обширными научными знаниями, как никто другой подходил Александру в роли наставника царского наследника. А всякие прочие обстоятельства, вроде того, что Аристотель приверженец демократических прав и свобод граждан, не так важно. В чём был убеждён царь Филипп так это то, что Аристотель, опытный в общении с юношами из аристократических семей, окажется способным вытравить из Александра, на сегодняшний момент, дерзкого мальчишки, его природное варварское начало, сделать эллином.

Царь был уверен, что Аристотель согласится хотя бы потому, что остался без покровительства Гермия. На Лесбосе у друга Феофраста пребывать долго тоже проблематично. Возвращаться в Афины – некуда, в Академии его не ждут, да и желания у Аристотеля, видимо, не было. Родного дома у Аристотеля нет в Стагирах. Получается, ему прямая дорога в Пеллу, где Филипп окажет ему должное уважение, назначит хорошее содержание. Семнадцать талантов на год – не шутка, где ещё такое вознаграждение он получит! Пусть греки знают, как богат македонский царь и как щедр он ради наук для сына…

Филипп любит Александра, он напоминает его самого в таком же возрасте. Как брыкливому жеребёнку, ему необходимо срочно подобрать надёжную узду. Как раз этим займётся Аристотель, отвлекая Александра непосильной учёбой от всяческих проявлений необузданного характера. Рядом с мудрым наставником, каким представляется Аристотель, от мальчика уйдёт излишняя подростковая чувствительность и возбудимость, позволяющая ему совершать поступки, многие из которых граничат с безрассудством. Взвесив ещё раз свой выбор на весах сомнений, Филипп вынул из тубы свёрток тонкого египетского папируса, чтобы лично написать Аристотелю письмо.

Глава 3. Посольство

Царевич Александр

Отослав гонца с письмом к Аристотелю, Филипп неожиданно вспомнил, как Александр, когда ему было семь лет, принимал персидское посольство…

В тот год Филипп решил, что пора заняться Олинфом, богатым греческим поселением на юге Халкидики. За три столетия существования на фракийской земле Олинф превратился в важный центр Халкидского союза греческих городов. Приобретение важного в географическом отношении, выгодного в экономическом смысле города означало для Македонии в этом регионе осуществление стратегического контроля над морскими и сухопутными торговыми путями могущественных Афин. Оставалось только решить, в каком виде может произойти присоединение Олинфа – войной или мирным договором.

Сначала Филипп убедил олинфян в том, что Македония ищет союзника, чтобы сообща противостоять проискам Афин. Олинфяне, которых это устраивало, поверили и заключили с ним договор о дружбе и военной помощи, скреплённый клятвами именем Зевса. Но олинфяне не догадывались, что македонский царь слово своё держал, если это ему было выгодно. А подобные мирные договора служили ему отсрочкой, временем для подготовки к очередному этапу непрерывной череды войн с врагами Македонии. И на этот раз Филипп легко заключил с Олинфом нужный для него договор, чтобы, выжидая удобный случай, не соблюдать его. Вероломство являлось частью сложного характера царя Филиппа!

Таких «дружественных» договоров у македонского царя было немало. Ему удалось убедить Фивы, непримиримого врага Афин в борьбе за раздел сфер влияния в Греции, заключить с Македонией военный союз. И хотя фивяне не воспринимали Македонию всерьёз как добросовестного союзника, в противостоянии с Афинами этот шаг усилил позиции Филиппа. Пользуясь таким мощным прикрытием, как Фивы, царь привёл македонское войско на Пелопоннес, где одержал несколько блистательных побед над фокидянами, занял Фессалию. Отсюда он намеревался пройти в Центральную Грецию, в Аттику, откуда было удобно угрожать Афинам. Оставалось преодолеть Фермопилы, узкую щель в непроходимых горах – две колесницы не разминутся. Место, знаменитое тем, что полсотни лет назад здесь произошла самая драматичная битва спартанцев царя Леонида с персидской армией.

Филипп давно стремился попасть в Фермопилы ещё по одной причине. Это была земля его предков. В роду македонских царей сохранилась легенда, что в давние времена на Пелопоннесе правил царь Аргос. По его имени страна называется Арголида, отсюда отправились в поисках новых земель трое братьев из рода Аргоса: Гаван, Аероп и Пердикка. Нашли они своё царство на севере Греции в горных областях, позднее ставшие частями Македонии.

С Фермопилами связано имя главного греческого героя – Геракла, древнего предка царя Аргоса, а значит, царя Филиппа. Здесь, у подножья Эты, из стволов священного белого тополя был сложен погребальный костёр, на котором умирающий от коварного яда Геракл приказал возложить своё тело. После того как поленья прогорели, из скалы забили горячие источники: по этому природному обстоятельству ущелье назвали «Горячие Ворота» («Термо Пил», или Фермопилы).

Афиняне разгадали маневр Филиппа. Они успели перекрыть «Горячие Ворота» небольшим отрядом, и этого оказалось достаточно. Не желая тратить время на невыгодное для себя сражение, сберегая силы, Филипп повернул войско и скорым маршем отправился… к Олинфу. Он на ходу поменял планы и вместо встречи с афинским войском решил захватить «дружественный» македонянам город, оставшийся по его вине без поддержки прежнего союзника, афинян. Соблазн приобрести беззащитный город почти даром был велик. Узнав о маневрах Филиппа не в их пользу, олинфяне срочно отослали в Афины депутацию, которая унизительно просила снисхождение к ним и военную помощь.

В этой ситуации, когда воевать Македонии с Афинами было нежелательно, Филипп замер в ожидании…

* * *

Перед выходом войска Филипп послал слугу за сыном сказать на прощание строгое отеческое слово. Сияющего Александра привёл воспитатель Леонид. Отец раскрыл сыну объятия, чувствуя грудью родное тепло, оттаивающее заскорузлую от тяжких забот душу. Пощекотал ребёнка бородой, вызывая счастливый смех. Такие встречи стали событием для семилетнего ребёнка.

Не отпуская отца, Александр тронул его лицо, заглядывая в уставшие после ночной трапезы глаза, спросил:

– Ты уходишь на войну?

– Ухожу.

– С кем будешь воевать?

– С Олинфом, мой мальчик.

– Когда победишь Олинф, ты больше не пойдёшь на войну?

– Пойду и буду воевать с Византием* или Мегарами*.

– А когда их победишь, останешься дома?

– Нет, дома сидеть не придётся. Будет война с Афинами.

– А когда победишь Афины, войны больше не будет?

– О, Александр, для Македонии враги никогда не переведутся. Одолеешь одного, нужно воевать с другим. Даже друзья станут врагами, как только заметят нашу слабость. Если мы хотим, чтобы Македония была сильной, нужно всё время воевать и побеждать врагов.

– А кто самый большой враг для Македонии? – не успокаивался Александр.

Отец не сразу нашёлся, подумал, прежде чем ответить:

– Сын мой, я вижу, ты становишься взрослым, если задаёшь такие вопросы. Меня радует, что у меня подрастает помощник. На твой вопросу ответ такой: для македонян и греков самый большой враг – Персия. Персы во все времена покушались на наши земли, приходили, чтобы делать эллинов рабами. Кто не соглашался, тех убивали, города разоряли и разрушали. В недавнем прошлом все греческие города приняли условия персидских царей, отказались только Афины и Спарта. Глаза Александра округлились, он сжал кулаки.

– Что было дальше, отец?

– А дальше в Грецию пришла персидская армия, настолько большая, что после неё земля не давала урожаев три года. Персы захватили Афины, осквернили греческие святыни. Собравшись с силами, афиняне разбили персов у Марафона, потопили их корабли у Саламина. Персы ушли, но с тех пор не могут смириться со своим поражением. Вот почему, пока существует Персия, есть угроза для всей Эллады, частью которой является наша маленькая, но сильная Македония.

Александр доверчиво прижался к отцовскому плечу, не желая его отпускать. Внезапно глаза мальчика загорелись, голос зазвенел:

– Отец, если ты не победишь Персию, это сделаю я, когда вырасту.

Филипп потрепал широкой ладонью сына по голове и мягко отстранился.

– Тебе пора!

Потом замешкался, видно, что-то придумал. Скрывая улыбку в усах, сказал Александру:

– Воспитатель жалуется, что ты не слушаешь его. Вот что, Александр, договариваемся мы с тобой так: я буду хорошо воевать, а ты – хорошо себя вести. На время моего отсутствия будешь здесь главным, но при условии – слушать учителей, воспитателя Леонида и моего советника Антипатра.

От осознания важного решения Александр сдвинул светлые брови и сжал губы, глаза округлились. С серьёзным выражением лица он произнёс, словно клятву:

– Отец, ты не волнуйся! Я тебя не подведу!

Филипп поцеловал Александра в лоб и подтолкнул к выходу, где его ожидал Леонид.

Персы в пелле

Через три дня в Пелле неожиданно объявились чужеземные гости, пять посланников персидского царя. Они сильно удивились, когда узнали, что царя нет на месте. Ведь он извещён месяц назад особым гонцом из Персии. Советник Антипатр, встречавший персов, развёл руками – ничего не знаю, ничего не слышал, догадываясь, что Филипп не зря уклонился от нежелательной встречи. Чего хорошего ожидать македонянам от Персии?

В гинекей – на женскую половину дворца, где Александр находился с матерью, новость принесла няня Ланика:

– Ой, сколько важных персов я сейчас видела! У всех одежды роскошные, разноцветные, расшитые золотом. Оружие блестит – глаза слепит, а драгоценностей на каждом столько, сколько женщина не наденет. Будто не люди, а павлины! – Она рассмеялась. – И кони у них тоже все в дорогих накидках!

Александр играл с Караном, внучатым племянником Ланики, в «кружочек»: ударом своей серебряной монеты нужно было перевернуть другую монету, – кто отберёт больше у противника. Услышав, о чём говорит няня, он бросил монеты на пол; глаза его округлились, выражая неподдельное любопытство. Царевич подошёл к Ланике и решительно заявил:

– Я хочу увидеть персов.

Олимпиада легонько приобняла сына и с улыбкой принялась успокаивать:

– Александр, милый, персы приехали к твоему отцу по важному делу. Им нужен только царь.

– Отца нет в Пелле. – Александр взъерошился, будто драчливый воробышек, в голосе зазвучало упрямство. – Он сказал мне, чтобы я был царём, пока он отсутствует. Пусть персы мне скажут, чего хотят!

Олимпиада впервые услышала от сына такие «взрослые» слова, причём сказанные вполне серьёзно. Она переглянулась с Ланикой. Няня всплеснула руками и незаметно вышла, поспешив к Антипатру. В Македонии все знали, что только он является самым главным человеком после Филиппа. Царица Олимпиада как мать наследника имела влияние во дворце, но, по македонским законам, к политике отношения не имела.

Тем временем персидское посольство разместили по жилым помещениям во дворце. Нашлось место слугам, коням и обозным животным. Хейрисофосу пришлось похлопотать, чтобы приезжие были довольные, выслушивал просьбы, обещал исполнение и прислушивался, о чём говорят между собой – с их языком он познакомился в молодости, когда занимался перепродажей коней. Бывал он и в Персии. Оказалось, послы находились в растерянности, не знали, как поступить – царя-то не было! Ожидать? Неизвестно, сколько на это уйдёт дней. Возвращаться домой – могут не поверить, что так получилось.

В разгар сомнений у персов неожиданно появился Элний. Он представился секретарём Филиппа.

– Уважаемые гости, – с загадочным видом произнёс он, – вы знаете, что у нашего царя есть сын Александр. Ему семь лет. Царь любит сына, объявил его наследником.

Элний замялся, подбирая слова, и произнёс:

– Так вот, царевич пожелал познакомиться с вами, хочет расспросить о вашей прекрасной стране. Он мальчик любознательный, ему всё интересно.

Теперь Элний заговорил увереннее:

– Если вы не возражаете, Александр примет вас завтра. Но мы просим не принимать всерьёз его детский каприз, если хотите, посчитайте игрой. Обещаю, ваше участие не останется без благодарности со стороны царя Филиппа.

Персы понимали, что такой «приём» не решит их проблему, с чем они прибыли в Пеллу, но после колебаний согласились. Им показалось забавным подыграть сыну македонского царя в затее. Будет о чём рассказывать по возвращении в Персию.

В назначенное время массивные дубовые двери мегарона* распахнулись, и в просторный зал, где царь Филипп обычно принимал официальные делегации, вошли пятеро персидских посланников – один за другим, согласно дипломатическому рангу: бронзовые лица, мелко завитые бороды, красные от хны, расшитые золотом яркие кафтаны с широкими складками на рукавах. Одежду дополняли узорчатые пояса с затейливыми застёжками. Под кафтанами надеты цветные шёлковые рубахи, расширенные книзу и украшенные вышивкой, тесьмой или кантом. Рубахи отдельно подпоясаны широкими шарфами. У всех на ногах невысокие кожаные сапоги с вышивками.

Предводитель посольства выделялся одеждой, изобиловавшей драгоценностями, на груди вышитое золотом изображение сокола. На голове митра в виде усечённого конуса с плоским верхом, расшитая золотыми пластинками с драгоценными камнями. Из-под митры свисали длинные, мелко завитые рыжие волосы парика. Выглядел он излишне полноватым, округлое лицо с плоским носом и прищуренными глазами казалось сонным; маленькие ушки, мясистая в складках шея и накладная рыжая борода дополняли живописный портрет главного перса.

Послы увидели наследника македонского царя. Белокурого светлоглазого мальчика в красном гиматии* поверх белого хитона. Он едва дотягивался ногами до скамейки, подставленной у основания трона, сидел в напряжённой позе, выпрямив спину – так, он представлял себе, сидят цари, принимающие важных гостей. Раньше ему представлялся случай находиться в зале приёмов рядом с отцом, поэтому он старался не показывать волнение, хотя розовеющие пятна на бледных щеках всё же выдавали его.

Вдоль стен толпились царские придворные, кто оказался «под рукой» у Антипатра – он приказал всем быть на необычном «спектакле». Хотя члены посольства старательно прятали ухмылки, подбадривая друг друга взглядами для участия в царской забаве, у них сложилось впечатление, будто сейчас и впрямь начнётся официальный приём.

Персы вежливо раскланялись в сторону царевича, почти до полу; главный посол по-гречески произнёс заготовленное приветствие, в то время как Александр, кому всё это было предназначено, разглядывал его с искренним детским любопытством.

Выслушав яркую, цветастую речь, не привычную для македонского слуха, царевич ответил, стараясь придать лицу важное выражение, а голосу – необходимую твёрдость:

– Царь Филипп не может принять, его нет в Македонии. В его отсутствие я готов выслушать вас.

Главный перс был готов ко всяким неожиданностям, но, услышав речь определённо не ребёнка, откровенно растерялся. У него даже взмокли ладони и спина. Пробормотав по-своему что-то неразборчивое, он лихорадочно соображал, как выпутаться из необычной ситуации. Главное для него было продолжать «игру в царя» с малышом и при этом не наговорить глупостей, которые могут быть двояко расценены той или иной стороной. Чтобы успокоиться, он погладил рукой свою бороду и, важно выставив верхнюю губу, со значением произнёс:

– Александр, достойный сын достойного царя Филиппа! Дело, с которым мы явились в Пеллу, очень важное как для персов, так и для македонян. Я обязан вручить послание моего царя Артаксеркса в руки царю Филиппу и, если можно будет, привезти ответное письмо. Твоего отца нет, поэтому я не могу исполнить поручение своего царя.

– Уважаемый посол! – последовал ответ царевича. – Ты можешь передать послание царю Филиппу, но, когда это произойдёт, никто не знает. Лучше будет, если послание получит его советник. – Царевич указал на Антипатра. – А он уже будет решать, как всем поступать дальше. Возможно, и царь вернётся.

Слова семилетнего мальчика повергли в изумление всех, кто присутствовал при разговоре, персов и придворных. Посол растерянно повернул голову в сторону Антипатра, тот незаметно кивнул головой.

– Хорошо, Александр, сын царя Филиппа, – решительно заявил перс, – мы поступим, как ты предлагаешь.

Присутствующие в мегароне облегчённо вздохнули, всем показалось разумным такое решение. И посол был рад возможности хотя бы таким образом разрешить своё непростое дело. Он с подчёркнутым достоинством раскланялся перед троном, отступил назад и подал знак помощнику. Тот подал небольшой сундучок красного дерева, откуда перс извлёк свиток с большой красной печатью на шнуре, передал Антипатру.

Подумав, что приём заканчивается, посол дал знак остальным членам своей делегации и начал откланиваться; за ним остальные персы, и все медленно попятились к двери. Среди возникшей тишины раздался звонкий детский голос:

– Постойте, я вас не отпускаю!

Слова царевича прозвучали так, если бы участники «приёма» услышали гром среди солнечного дня! Лица персов и царских придворных отразили неприкрытые растерянность и удивление. Александр, повернувшись к Антипатру, стоявшему за спиной с непроницаемым лицом, сказал:

– Я хочу знать всё о Персии.

Персы вопросительно посмотрели на советника, не предполагая, чем всё-таки завершится их встреча. Но Антипатр, опытнейший придворный Филиппа, тоже не знал, как поступить дальше. И вдруг посол догадался, как продолжить игру и при этом не потерять лицо. Он вернулся на место перед троном и сотворил на лице приятную улыбку.

– О, Александр, сын царя Филиппа! – начал он, вытирая тряпицей обильный пот со лба. – Я буду счастлив, рассказать сыну македонского царя о стране персов. Персидское царство огромно своими размерами: начинается в Египте, а край его в Индии. Не счесть народов, которые нашли покровительство у персидских царей, все благодарны им, с радостью платят дань. Наши цари имеют четыре столицы: проводят зиму в Сузах, лето – в Экбатанах, осенью переезжают в Персеполь, а остальную часть года находятся в Вавилоне. Но жемчужиной в короне персидских царей является Персеполь – чудо-столица с великолепным дворцом, выстроенным царём Дарием двести лет назад.

По довольному лицу перса и торжественности в голосе было заметно, насколько ему приятно сообщать такие сведения юному наследнику царя. От гордости за свою страну посла распирало. Ещё с большим воодушевлением он продолжал:

– Наш царь Артаксеркс сидит на золотом троне, который находится на помосте из чистого золота, а вокруг помоста четыре золотых столба, украшенные драгоценными сапфирами, изумрудами, и на тех столбах натянут пурпурный шитый навес. Царя окружают телохранители, числом тысяча, лучших, отобранных из десяти тысяч «бессмертных» гвардейцев. В своём дворце царь ходит по самым лучшим рукодельным коврам из Сард, на которые никто не смеет ступать, кроме него. За пределами дворца никто пешим его не видит, он передвигается всегда на колеснице или на коне. Когда царь выступает в поход, для него специально набирают воду из протекающей у Суз реки Хоаспа. Эта вода кипятится и разливается по серебряным сосудам, на вкус она необычайно легка и приятна, и с этой-то водой в сосудах сто четырехколёсных повозок, запряжённых мулами, всегда следуют за царем, если он в походе или путешествует.

Александр слушал, что говорит посол, с недетским вниманием, до конца. Потом решительно заявил:

– Ты так хорошо рассказал, уважаемый, что мне захотелось увидеть, как живёт персидский царь. Но сейчас не могу, подожду, когда вырасту и сам стану царём.

Посол подобострастно заулыбался, склонился в поклоне и сказал, облизывая влажные губы:

– О, я уверен, царь Артаксеркс будет рад видеть своим гостем сына царя Филиппа.

Посол опять засобирался, считая, что уже на этот раз ему точно пора уходить. Но Александр опять задержал его:

– Уважаемый, если Персия огромная страна и в ней живёт столько народов, как же ваш царь управляется с ними?

Посольские персы стали перешёптываться, видимо, соображая, кому придётся отвечать. Их предводитель не растерялся:

– Наш царь из своей резиденции управляет страной через наместников областей, их называют сатрапами. Сатрапы собирают налоги и отсылают их в казну. Когда царь объявляет войну врагам Персии, каждый сатрап собирает своё войско и с ним присоединяется к армии царя. Чем больше сатрапий, тем больше армия у царя.

Александр захлопал в ладоши, заёрзал на троне.

– Мне нравится, как придумал с сатрапами ваш царь. Но для чего вам ещё воевать, если у вас и так большая страна?

Посол вдруг осознал, что продолжение разговора принимает нежелательную в дипломатии окраску. Он выразительно посмотрел на Антипатра. Тот охотно вмешался:

– Александр, позволь вмешаться в ваш замечательный разговор. Наши персидские друзья устали, и по законам македонского гостеприимства мы не можем их больше задерживать. Оставим на завтра остальные разговоры. Я уверен, что так поступил бы твой отец.

Неожиданно Александр заупрямился:

– А мне интересно! Я так хочу!

Он капризно топнул ногой по скамейке. Персы смотрели на своего предводителя, а тот раздумывал, как вести себя дальше. Наконец, он натянуто улыбнулся царевичу и произнёс:

– Нет, мы не устали настолько, чтобы прервать нашу приятную беседу с умным собеседником. Я отвечу, мне нетрудно это сделать.