Текст книги "Непогрешимая Россия"

Что же касается промышленности, то «частная инициатива капиталистического типа всё же существует в тех областях, в которых бессильны коллективно управляемые предприятия, и в тех случаях, где организаторский гений высокой техники побеждает драконовское обложение». «Мы даже не стремимся её прикончить, ибо считали необходимым сохранить для кооператоров некоторую угрозу постоянной конкуренции и тем спасти их от технического застоя».

Именно такое удачное сочетание спасло Китай от печальной судьбы Советского Союза, когда Дэн Сяопин дал установку: неважно, какого цвета кошка, важно, чтобы она ловила мышей.

Д. Веннер так оценивает его деятельность: «При Дэн Сяопине, после потрясения, вызванного крахом СССР, и следуя примеру Японии, а ещё больше Сингапура, Китай, то есть его иерархи, сделал выбор и решил идти своим путем. Он заимствовал у американского Запада рецепты либеральной экономики, но сохранил авторитарную политическую систему, а в духовном плане вернулся к истокам, к конфуцианству»[179]179
  Venner, D. Le choc de 1’Histoire. – P. 100.


[Закрыть].

Надо, однако, оговорить, что, несмотря на все успехи Китая, его включённость в мировую капиталистическую систему таит в себе и угрозы. Западные державы, ободренные успехом разложения СССР в эпоху горбачёвшины, хотели с хода проделать тот же фокус и в Китае, и только решительные действия Дэн Сяопина пресекли опасную тенденцию. Теперь Китай опять прощупывают на устойчивость, нажимая на такую важную точку его экономики, как Гонконг, где беснуется точно такая же безмозглая прозападная молодежь, как в Киеве в феврале 2014 года и в Москве в августе 1991 года. Возможно, именно этой угрозой вызван отказ Китая от введённого Дэн Сяопином принципа ротации руководителей страны. Когда этот принцип был введён, я порадовался за Китай. Культ императора в Китае был возведён на такую высоту, как нигде, и вот китайцы поняли опасность единоличной власти раньше, чем русские. Но вообще-то принцип обязательной ротации тоже опасен. Ленин, когда создался Советский Союз, борясь с мифическим «великорусским шовинизмом», настаивал на том, чтобы союзный ЦИК попеременно возглавляли представители всех союзных республик. Хорошо, что Советы тогда уже не были главным звеном управления. Хуже обстояло дело с Югославией: по завещанию Тито там стали таким же образом меняться и руководители партии, и в результате Тито развалил ту страну, которую воссоздал в 1945 году.

Но меня настораживает радость Д. Веннера в связи с возвратом Китая к истокам конфуцианства. Конфуцианство было идеологией застоя, как в Китае, так и в Японии при сёгунате Токугава. В сочетании с единоличной властью, если эта единая личность окажется не совсем правильной, оно может снова привезти Китай к застою, если не компенсировать его революционной религией даосизма.

Но вернемся к утопии Чаянова. Как говорит его герой, Минин, «самому духу наших идеологов

были чужды идеи какой-либо монополии в области социального творчества. Не являясь сторонниками монистического понимания, мышления и действия, наши вожди в большей своей части имели сознание, способное вместить плюралистическое миропредставление, а потому считали жизнь тогда оправдавшей себя, когда она могла полностью проявить все возможности, все задатки, в ней заключающиеся».

И Кремнёв с изумлением видит в Москве 1984 года колонну, на вершине которой стоят, взявшись за руки, три бронзовых гиганта – Ленин, Керенский и Милюков. Ему объясняют: «Для нас в исторической перспективе они сотоварищи по одной революционной работе… Теперешний москвич не очень-то помнит, какая между ними было разница».

А на барельефе с этого момента наркомы Рыков и Середа соседствовали с членами Временного правительства Коноваловым, Прокоповичем и Масловым.

В реальной России никогда не было такого плюрализма. И после революции она пошла «исконными российскими путями» «расшибания морды всякому иначе мыслящему». И в 1991 году озверевшие «демократы» разбили мемориальную доску Герцена. А я хотел бы видеть такой же монумент, как у Чаянова, только на вершине его я поставил бы Ленина, Герцена и Бакунина. Но никогда не будет в России такого момента, революционный архетип у нас рецессивен, зато противоестественные монстры у нас рождаются. Прохановская газета «Завтра» однажды поместила на одной странице портреты Фрунзе и Колчака, одного из полководцев «белого стада горилл» (С. Есенин).

Впрочем, не будем уподобляться белым, которые чернят всех красных, и не будем чернить всех белых; будем различать Деникина, который в 1941 году просил у Сталина хотя бы дивизию, чтобы воевать против немцев, и Краснова, который в том же году пришёл вместе с немцами воевать против России. Деникин достоин захоронения на московском кладбище, а Краснов и Власов только виселицы и были достойны.

В Китае, как и у нас, тоже есть два архетипа, северный и южный, консервативный и революционный, но отношения между ними имеют, разумеется, свою расовую специфику. Считается, что в Китае три религии, одна пришлая (буддизм) и две китайские – конфуцианство и даосизм. Но «конфуцианство… по причине отсутствия в нём какой-либо своей “конфуцианской” теологии, никак нельзя считать религией»[180]180
  Мартынов, А. С. Государство и религии на Дальнем Востоке // Буддизм и государство на Дальнем Востоке. – М.: Наука, 1987. – С. 18.


[Закрыть], поэтому его часто называют не религией, а «идеологией». Остаётся один даосизм.

Северный и Южный Китай это два разных мира. Диалекты китайского языка образуют две группы, северную и южную. Они сильно расходятся между собой, но иероглифы все китайцы принимают одинаково, хотя и читают по-разному. Причина этих различий понятна: Южный Китай имеет сильную примесь иной, не монголоидной расы. Раньше её путали с австралоидной, теперь выделяют, как особую.

Пестрый этнический состав влияет и на фонетику, и на психический склад. «В наибольшей степени отличались друг от друга культуры севера и юга Китая. Если для севера, давшего начало конфуцианству, характерно внимание к этической проблематике и ритуалу, рассудочное стремление к рациональному переосмыслению архаических основ цивилизации, то на юге… господствовала стихия мифологического мышления, процветала экстатичность шаманских культов». Даосизм созрел в лоне Южной традиции[181]181
  Торчинов, Е.А. Даосизм. «Дао-Дэ Цзин». – С. 12.


[Закрыть].

«Китайская государственность зародилась в Северном Китае, южные китайцы склонны к мятежам»[182]182
  Гюнтер, Ганс Ф. К. Избранные работы по расологии. 2-е изд. – М.: Белые альвы, 2005. – С. 263.


[Закрыть], – немецкие расологи явно не одобряли этих южан. И не случайно теоретиком III Рейха больше нравился Конфуций, чем Лао-Цзы, а Мао Цзэдун, наоборот, развернул однажды специальную кампанию критики Конфуция. Но вожди III Рейха были большей частью католиками, а А. Розенбергу, который определял протестантизм в его лютеранской форме как восстание германского духа против католической общечеловечности, наоборот, должны были нравиться установки даосов, похожие на лютеранские. Чжуан Цзы был чужд «коллективистского фанатизма конфуцианства с его условностями и иерархическими ограничениями. «Я и Дао, я наедине с вечностью и вечным» – вот главный мотив Чжуан Цзы. И эта замена конфуцианского «мы» даосским «я» очень показательна»[183]183
  Торчинов, Е.А.Указ. соч. – С. 100.


[Закрыть].

Именно на базе учения Лао-Цзы возник, как уже говорилось, «Коммунистический Манифест» II века, трактат «Тайпин Цзин» («Канон Великого равновесия»), который лег в основу идеологии восстания «Желтых повязок». И движение, взявшее в середине XIX века под свой контроль весь Южный Китай, тоже носило название тайпинов. Именно в даосских провинциях Хунань и Цзянси вспыхнуло в 1927 году крестьянское восстание, с которого началась Великая Китайская революция, победившая в 1949 году. Именно так возник Центральный Советский район, откуда был родом и там начинал свою революционную деятельность Мао Цзэдун.

Религии Китая, прежде чем пришли к мирному сосуществованию, пикировались между собой. Даосы, претендуя на первенство, придумали даже легенду, будто спавшую в пещере мать Будды оплодотворил Лао-Цзы. Чингисхан благоволил даосам, и они начали прижимать буддистов, но в 1255 году они проиграли диспут с буддистами по вопросу о подлинности «Канона о том, как Лао-Цзы просвещал варваров», утверждавшего, что истинным родоначальником буддизма является пришедший в Индию Лао-Цзы. Буддисты без особого труда доказали что этот текст – даосская подделка. После того, как даосы проиграли в 1281 году новый диспут, император Хубилай приказал сжечь все даосские тексты, кроме «Дао дэ Цзина». Монголы дискриминировали южных китайцев[184]184
  Указ. соч. – С. 81.


[Закрыть].

Алан Уоттс писал о буддийской школе Дзен (кит. Чань): «Исторически Дзен можно рассматривать как порождение долгих традиций индийской и китайской культур, хотя в нём гораздо больше китайского, чем индийского… По своему происхождению Дзен в такой же мере даосская, как и буддийская школа». «Сходство между даосизмом и буддизмом было столь большим, чтобы возникли домыслы, не были ли контакты между этими двумя религиями более древними, чем предполагали». Однако крупнейший японский специалист по дзен-буддизму Д. Т. Судзуки называл эту школу китайской революцией против индийского буддизма[185]185
  Watts, Alan W. The Way of Zen. – Pp. 23, 103.


[Закрыть].

Но это неверно. Характерную для школы дзен идею мгновенного прозрения мы встречаем уже в текстах индийской махаяны, таких как «Ланкава-тартасутра» и «Ваджрачхедика». А накануне войны в Японии пропагандировалась идея «триады буддийских стран» (Япония, Китай, Индия), хотя Индия, пережив долгий период господства буддизма, отказалась от буддизма и вытолкнула его в Китай. Теперь же противопоставлять Китай Индии, имея в перспективе союз трёх великих земледельческих цивилизаций, о котором мечтал И. Федоров, просто вредно, – они и так чуть не передрались в 1962 году, их надо мирить. А мне эти три страны представляются как образы трех реальностей.

Сколько бы не говорили о «Святой Руси», К. Леонтьев скептически относился к проповеди Достоевского о «народе-богоносце», говорил, что этот народ может превратиться в народ-богоборец, да ещё быстрее всякого другого. Так оно и случилось. И период, когда в нашей стране господствовала коммунистическая идеология, был кульминацией истории России, временем её поистине мирового влияния, какого ей никогда не обеспечивал «свет православия». Какой там свет! Сегодня православные страны, Румыния и Болгария, Грузия и Украина – враги России, на Украине несколько православных церквей дерутся между собой…

Вернувшись к традиции, точнее, к одной из своих традиций, к православно-монархической, Россия отказалась от своей мировой миссии, и снова попала в цикл, из которого могла выйти, а цикл этот близится к концу, до него осталось совсем недалеко.

Коммунистическая идеология была одномерной, материалистической, она знала только одну реальность. «Мы здесь, на земле устроили жизнь. На зависть небу и раю», – сулил Гейне. В немецком оригинале «Мы хотим уже здесь, на Земле, устроить Царствие Небесное». Но мечта о возврате Золотого века, о возвращении в потерянный Рай, не сбылась. Когда действуют только законы «мира сего», она и не может сбыться.

Индия, в противоположность этому, живёт стремлением уйти из этого мира. В этой стране возникла первая мировая религия, но в ней, как и в индуизме, от которого она отпочковалась, целью была «мокша», освобождение, соскакивание с колеса перерождений, сансары, уход в нирвану. В Индии нашел своё отражение монадический мир.

А третий мир, мир архетипов, коллективного бессознательного, лучше всех познал даосизм, национальная религия Китая.

«Дао-Путь рождает, но не обладает, действует, но не предумышляет, благими качествами и свойствами обладает, к ним не привязывась никогда» («Дао дэ Цзин» («ДДЦ»), 28). «Всё сущее, опираясь на него, рождается, но Дао им не обладает. Благие качества и свойства свои оно не выставляет напоказ для прославления, оно питает, пестует всё сущее, но не становится над сущим властелином» («ДДЦ», 34).

Дистанция огромного размера разделяет Дао и библейского Бога. Дао не выставляет напоказ свои благие качества для прославления, Яхве же всё время требует славословий, а при их отсутствии даже занимается саморекламой. У Дао нет «рабов божьих», она ни над кем не становится властелином.

Дао-Путь и Благая Сила-Дэ «никому не отдают велений», они «рождают, но не обладают; вершат, но преднамеренно не замышляют своих свершений; взращивают всё, но не господствуют над ним» («ДДЦ», 51). Никакого божественного Провидения в даосизме нет. Этим трем мирам противостоят Антимиры в образах суннитского ислама и кальвинистских США, за которыми послушно плетётся Европа, сломленная после Второй мировой войны. Ударная сила этого «Запада» – ислам, который угрожает России на Северном Кавказе и в Поволжье, Индии – в Кашмире, а Китаю – в Синьцзяне. Не случайно этот «Запад» и исламисты так стараются раздуть «цветную революцию» в Киргизии – очень удобный плацдарм для поддержки сепаратистского движения мусульман-уйгуров. Но решающая «война миров» ещё впереди.

А. Блок, комментируя свой цикл стихотворений «На поле Куликовом», писал в предисловии к «Собранию стихотворений»: «Куликовская битва принадлежит, по убеждению автора, к символическим событиям русской истории. Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их ещё впереди»[186]186
  А. Блок, А. Белый. Диалог поэтов… – С. 627.


[Закрыть]. А в этой битве на стороне Мамая воевали и генуэзские лучники – блок НАТО уже тогда поддерживал исламистов в их борьбе против России.

Блок уже в начале века предвидел то «столкновение цивилизаций», о котором в конце века возвестил С. Хантингтон.

Чем кончится решающая битва?

В теологии друзов, шиитской секты, есть предсказание об уничтожении в будущем общих хищных архетипов. Что США это хищный архетип, пишет теперь и центральный орган ЦК КПК «Жэньминь-жибао», переводя полемику на генетический уровень. «В отличие от США Китай не имеет гена гегемонизма, не отступает от пути мирного развития… А американцы, наоборот… на протяжении своего 240-летнего существования не воевали всего 16 лет, чем заслуживают звание “самой воинственной страны в истории”»[187]187
  См.: Аргументы недели. – 2019. – 1 августа.


[Закрыть]. Но китайские войска ещё во II веке доходили до Каспия… «Армия, более многочисленная, чем звёзды на небе, под водительством пяти посланцев свыше, придёт с Востока, из Китая. Зверь, который выйдет из земли, и силы зла будут разбиты в Мекке и Иерусалиме и эти два города будут навсегда уничтожены»[188]188
  Bouron, CapitainN. Les Druzes. – Р. 279.


[Закрыть].

За «пять посланцев» можно принять пять звёзд на флаге КНР, красном флаге, который сохранил цвет флага, поднятого в Петрограде в октябре 1917 года.

Но с какой стати друзы пророчествуют о Китае? «Стать» эта скрыта под многими настроениями, докопаться до неё – работа очень долгая и трудная, но сделать это всё-таки можно.

Цитаделью шиизма сегодня является Иран и, не зная истории, можно подумать, что шиизм был «реакцией иранского духа против арабизма», но он стал государственной религией Ирана лишь в XVI веке, после воцарения азербайджанской династии Сефевидов[189]189
  Петрушевский, И. П. Ислам в Иране в VII–XV веках (курс лекций). – Издательство Ленинградского университета, 1966. – С. 373.


[Закрыть], но основателем шиитской религиозной доктрины был Абдаллах ибн Саба, иудей из Йемена, который и сегодня остается цитаделью шиизма, – мы видим, как йеменские шииты героически противостоят полчищам мракобесных суннитских монархий, – и догматика шиизма произошла скорее от иудеев, чем от иранцев. Учение о «возвращении» пророков впервые появилось в библейском иудаизме[190]190
  Указ. соч. – С. 39, 41.


[Закрыть].

Культ шиитов сложился вокруг халифа Али (656–661), зятя Мохаммеда. Сам термин «шиизм» происходит от слов «шиа Али», – «шиа» это партия, фракция, так что шииты это «фракционеры». Проводя сравнение с историей КПСС, их можно назвать «троцкистами ислама», а наши сунниты это замшевые коммунисты, священным писанием которых остаётся «Краткий курс истории ВКП(б)» со всеми содержащимися в нём оценками.

В VII веке шииты потерпели поражение? Но они взяли реванш в X веке, когда некий Убайдаллах в 910 году провозгласил себя халифом в Тунисе, положив начало династии Фатимидов, выдававших себя за потомков Пророка. В 969 году они овладели Египтом. Вот от Египта мы и будем плясать.

В развитии своей циклической теории я добавлял, что европейские циклы можно продлить ещё на 2000 лет в прошлое, добавив к ним месопотамский цикл с теми же пятью основными элементами: вместо Афин мы будем иметь Лагаш, вместо Спарты – Умму, вместо Македонии – Аккад, вместо Рима – Вавилон, а вместо Персии – Элам.

Циклами других стран я не занимался, но с государствами Двуречья соперничал Египет, живший по каким-то гораздо более длительным, чем наши, циклам. Сегодня на мировую арену выходит Китай со своими циклами, и в наше время играет на ней такую же роль, какую играл Египет до его завоевания персами.

В X веке Египет снова сделали центром мировой империи шииты. В XX веке Китай сделали мировой державой коммунисты. Империя Фатимидов была реваншизмом Египта за угнетение его в прошлом иноциклическими державами, Китайская революция – реваншем за угнетение Китая европейскими державами. Первое из этих событий было предвестником второго.

Самым знаменитым из халифов Фатимидской династии был Хаким (996-1021). Прославился он тем, что беспощадно боролся с коррупцией, освободил своих рабов, регулировал цены на зерно и открыл публичную библиотеку, а также гонениями на христиан.

Именно Хакима провозгласили воплощением Бога друзы, секта, названная по имени её основателя, бухарца Дарази, и тем самым вышли за рамки ислама, который считает учение о таком воплощении (хулуль) ересью. Именно поэтому И. П. Петрушевский считает их веру «самостоятельной эклектической религией»[191]191
  Петрушевский, И.П. – Указ. соч. – С. 303.


[Закрыть].

Матерью Хакима была русская пленница голубоглазая блондинка[192]192
  Беляев, Е.А. Мусульманское сектантство. – М., 1957. – С. 64.


[Закрыть]. И с ней мы уже вступаем в область чудес.

Все знают о явлении Божией Матери в Фатиме в августе 1917 года, т. е. накануне нашей Октябрьской революции. Явилась она в Португалии, а говорила о России. Почему? Потому что важным было название места – Фатима. Оно указывало на династию Фатимидов.

Второе явление имело место на коптской церкви в местечке Зейтуна в Египте в апреле 1968 года. Имя «Зейтуна» («олова») означала рабыню[193]193
  Меи, А. Мусульманский Ренессанс. – С. 235.


[Закрыть]. Русская мать Хакима была рабыней фатимидского халифа Азиза. Смысл сигнала – я рабыня, а мой сын – халиф Египта. Реальным Египтом тогда ещё правил Насер, а с символическим Египтом нового цикла, Китаем, СССР находился на грани войны.

У Хакима была русская мать; духовной матерью Мао Цзэдуна была ленинская Россия, поэтому в 1917 году был дан символический сигнал о «начале династии Фатимидов». Обожатели Хакима образовали лишь секту, обожание Мао Цзэдуна в Китае в 1968 году приобрело общенациональные масштабы. Это было время так называемой «культурной революции», с помощью которой Мао Цзэдун хотел предотвратить превращение правящей бюрократии в новый эксплуататорский класс, против чего предостерегал Троцкий, и повел борьбу против тех, кто «находится у власти, но идёт по капиталистическому пути».

Явление в Фатиме произошло накануне Октябрьской революции, явления в Зейтуне – накануне студенческих бунтов во Франции в мае 1968 года, которым задавали тон и шли вместе троцкисты (новые шииты) и маоисты (новые друзы), «еретики», отошедшие от «марксизма-ленинизма», каким его понимали руководители нашей страны в те годы, когда начинался брежневский застой.

Россия застоялась, сгнила и рухнула; Китай сохранил динамику, потому что не погасил свет зажжённого Лениным маяка.

Христиане, конечно, по-своему истолковали чудесные явления в Фатиме и Зейтуне, но не им они предназначались, А те, кто их правильно поймёт, поймут также, почему именно из Китая придёт армия под водительством пяти посланцев свыше и уничтожит Мекку и Иерусалим. Я не знаю, кем посылались эти сигналы, но явно не «темными силами».

«Красного оккультизма», к сведению Кургиняна, быть не может по определению. «Оккультное» это темное, черному естественно быть темным. А красное может быть только ясным.

12 июля – 2 августа 2019 года, Москва

Об Иннокентии Анненском

Иннокентий Анненский назвал сборники своих критических статей «Книгами отражений» и сам объяснил, почему, в предисловии к первому из них: «Критик стоит обыкновенно вне произведения: он его разбирает и оценивает. Он не только вне его, но где-то над ним. Я же писал здесь только о том, что мной владело, за чем я следовал, чему я отдавался, что я хотел сберечь в себе, сделав собой»[194]194
  Анненский, Иннокентий. Избранное. – М.: Правда, 1987. – С. 176.


[Закрыть].

Автор предисловия к названному сборнику произведений Анненского, И. Подольская, толкует слова «сделать собою» как умение перевоплощаться; ей представляется, что «Анненский входит в литературный материал, как актер – в образ; он “перевоплощается”, то есть осваивает чужое как своё, пережитое с выстраданное»[195]195
  Указ. соч. – с. 12.


[Закрыть]. Такое толкование кажется мне неверным. Актерство было противно природе Анненского.

Лучше понял Анненского В. Цыбин, тоже поэт, автор предисловия к другому сборнику сочинений Анненского «Стихотворения и переводы»[196]196
  Анненский, Иннокентий. Стихотворения и переводы. – М.: Современник, 1981. – С. 6.


[Закрыть]. Говоря не о критических статьях Анненского, а о его переводах Еврипида, В. Цыбин пишет: «Принцип его перевода – по созвучности. Он переводит не слова, а идеи, в образах его привлекает отсвет миража. В героях Еврипида – в Эдипе, Ионе, Оресте – он искал соответствия своему духовному двойнику». Он не перевоплощался в них, а искал в них отражения своего собственного Я. И когда я ищу такие отражения, больше всего совпадений я нахожу именно в личности И. Анненского.

Мне запомнился один афоризм, автором которого, если не ошибаюсь, был Жюль Ренар: «У каждого великого человека есть ученики; из них биографию учителя обычно пишет Иуда». Очень прочувственные воспоминания об И. Анненском оставил издатель С. К. Маковский, сын художника К. Е. Маковского, знаменитого не только своими картинами, но и зарисовками, которые он сделал во время процесса и казни «первомартовцев». Но именно С. Маковского Анна Ахматова обвиняла в том, что он способствовал смерти Анненского. Она основывалась на двух последних письмах И. Анненского к С. Маковскому (от 22 сентября 1909 года и 12 ноября того же года), в которых речь шла о том, что С. Маковский, вопреки обещанию, отложил публикацию в «Аполлоне» цикла стихотворений поэта, хотя они были уже сверстаны и даже набраны во втором номере журнала. Решение своё С. Маковский объяснил тем, что «вторую книжку предназначают в редакции отдать “молодым”»… Понимая несерьезность такой отписки, И. Анненский спрашивал в том же письме: «Если это так, то стоит ли вообще печатать мои стихотворения?» Ахматова полагала, что этот инцидент явился «последней трагедией Анненского»[197]197
  Серебряный век. Мемуары. – М.: Известия, 1990. – С. 113.


[Закрыть].

И.Анненский скоропостижно скончался от разрыва сердца 30 ноября (13 декабря) 1909 года, в подъезде Царскосельского (ныне Витебского) Вокзала в Петербурге. А С. Маковский потом воздыхал: «Мы плохо ценим и бережем наших “больших людей”, – как часто уходят они почти незаметно, и только позже, когда их нет уже, спохватившись, мы сплетаем венки на траурных годовщинах»[198]198
  Там же. – С. 114.


[Закрыть].

Читая эти строки, я думал о моей собственной судьбе, в них отраженной, хотя далеко не уверен, что, когда меня не станет, кто-то будет «сплетать венки», – скорее, всё написанное мной просто выбросят, как макулатуру, хотя друг моей юности, Ю. Головатенко, предрекал мне в своих стихах, что меня «будут в веках изучать». Говорил это, правда, не без иронии. Воспринималось, впрочем, так же.

По свидетельству С. Маковского, Анненский «отнекивался всячески от мистицизма, он – иронист!»[199]199
  Там же. – С. 128.


[Закрыть]Об иронии Анненского очень хорошо писал тот же В. Цыбин: «Он отвергает гамлетизм в поэзии. Не отсюда ли истекает его ирония, такая редкая в русской поэзии, забытая нами в пушкинских стихах и в “Демоне” Лермонтова. Ирония его глуха, подземна и печальна. Это скорее горькая усмешка – эхо отзвучавшего смеха». «Эта ирония не низшего уровня – передразнивая, а от нравственного бесстрашия перед жизнью, от бесстрашия мысли… В ней нет ничего смешного – просто меняется ракурс обозрения». «В его иронии нет гримасы, нет маскировки, дух его произносит сам над собой приговор. Это не перекаленная в отчуждении гнева ирония Гейне, в ней нет жестокой жестокости… Ирония освобождает явления от мнимостей, и мы видим их в их подлинных масштабах»[200]200
  Анненский, Иннокентий. Стихотворения и переводы. – С. 12.


[Закрыть]. Ирония, напомним, была характерной чертой немецкого романтизма.

С. Маковский относил Анненского к числу «неузнанных при жизни». Не знаю, буду ли я «узнан» после смерти, не могу и здесь обойтись без иронии, но контуры моей судьбы можно описать в тех же словах: «В области литературной он работал, можно сказать, в безвестности и лишь перед самой смертью обратил на себя внимание, примкнув к кружку молодых поэтов, зачинателей журнала, обязанного главным образом ему, Анненскому, первыми своими удачами»[201]201
  Серебряный век. – С. 114.


[Закрыть]. С. Маковский имел в виду свой «Аполлон». Моими «Аполлонами» были журналы последнего десятилетия прошлого и первого десятилетия нашего века – «Атака», «Наследие предков», «Атеней».

И опять, о ком это, об Анненском или обо мне? «Принадлежа к двум поколениям, к старшему возрастом и бытовыми навыками, к младшему – духовной просвещенностью, Анненский как бы совмещал в себе итоги русской культуры, пропитавшейся в начале двадцатого века тревогой противоречивых дерзаний и неутомимой мечтательности». Он был выразителем «целой эпохи, мятущейся эпохи нашей на рубеже двух миров – старой интеллигентской России, доказывавшей своё последнее слово с Чеховым, и новой, родившейся в конце века, – той России, которая началась, зараженная сумеречным Западом, «декадентским» в девяностые годы, пережила затем бесчисленные “измы” европейских мод и погибла в бреду революционного всесожженья»[202]202
  Там же. – С. 115.


[Закрыть]. «Всесожженье» – русский перевод греческого слова «Холокост». Нам TV внушают, что был один Холокост, в эпоху III Рейха, но, оказывается, ещё раньше был и другой – в России.

Однако, Анненский «едва примкнув к молодежи, начал опять ощущать себя одиноким». «Слишком долго стоял он особняком в писательском мире, слишком самобытно сложился его вкус, слишком по-своему думал он обо всём, чего ни коснись, и слишком далек был от злободневной условности, чтобы стать “властителем дум” даже в сравнительно тесном кружке»[203]203
  Там же. – С. 136, 137.


[Закрыть]. Это опять обо мне.

Анненский думал «слишком по-своему». В чём же конкретно заключалось своеобразие его мысли?

Говоря о влиянии Ницше на Анненского, С. Маковский пишет: «Анненский, кажется, единственный писатель, поверивший ему до конца»[204]204
  Там же. – С. 133.


[Закрыть]. Он именно «поверил» скорее, чем понял. На меня лично Ницше оказал большее влияние, чем какой-либо другой мыслитель, и я льщу себя надеждой, может быть, и иллюзорной, что понял его лучше, чем кто-либо другой, хотя, если бы в данном из «иных миров», в которые Ницше не верил, мне представилась возможность пообщаться с ним, я не решился бы вступить в разговор, боясь услышать не то, чего хотел бы.

В «Первой» книге отражений» Анненский писал в связи с переизданием в 1886 году работы Ницше «Происхождение трагедии из духа музыки»: «Романтик Ницше возводил ребячью сказку в высшие сферы духовной жизни»[205]205
  Анненский, Иннокентий. Избранное. – С. 253.


[Закрыть]. За «романтика» Ницше обиделся бы на Анненского, считая что «под всяким романтизмом копошится и хрюкает мстительный инстинкт «Руссо», но так Ницше писал позже, а «Происхождение трагедии» – первая его работа. А «ребячья сказка» – всего лишь пример иронии Анненского, он сам жил образами этой сказки и заговорил о себе: «Ведь я старый прислужник Диониса, насмешливый сатир (Он ставил ударение на «а». —А.И.), моя муза – менада» [206]206
  Серебряный век. – С. 128.


[Закрыть].

Но, если Анненский действительно «поверил» Ницше, почему же он вошел в эту «сказку» через творчество Еврипида, которого Ницше всячески поносил на десятках страниц «Происхождения трагедий»? Согласно его концепции, греческий миф умирал, дионисийская трагедия была попыткой возродить его, а «нечестивый Еврипид» вознамерился «ещё раз поработить этого умирающего» и он погиб в его грубых руках. Греческая трагедия покончила самоубийством, и Еврипид был выразителем её предсмертных мук. Вина Еврипида, по Ницше, заключалась в том, что он перенес на сцену обыкновенных людей. Он угождал публике, и в то же время, «ни один греческий художник не обращался так дерзко и высокомерно с публикой, как именно Еврипид в течение своей долгой жизни». Еврипид сознавал себя «гораздо выше толпы, но не выше двух своих зрителей». «Один из двух зрителей – сам Еврипид, Еврипид как мыслитель, а не как поэт». Вторым же зрителем был Сократ, который не понимал трагедии и презирал её[207]207
  Ницше, Ф. Происхождение трагедии ⁄⁄ Ницше, Ф. Собрание сочинений. – М.: изд. М. В. Клюкина, 1903. – Т. 8. – С. 79–82, 85–86, 93.


[Закрыть].

Правда, оговаривает Ницше, Еврипид на склоне дней своих пришел к выводу, что бог Дионис слишком могуч, и изгнать его невозможно. Осуждение самых мудрых людей не может ниспровергнуть этих древних народных традиций, этого вечно живучего культа Диониса. Еврипид героически в течение всей своей долгой жизни противился Дионису, чтобы на «слоне лет кончить своё жизненное поприще прославлением врага. Но он отрекся от своей тенденции, когда она уже успела победить[208]208
  Ницше, Ф. Указ. соч. – С. 88–89.


[Закрыть].

Итак, Ницше признавал только позднего Еврипида, тогда как Анненский принимал его целиком и даже говорил о себе, что войдет в историю русской литературы только как переводчик Еврипида, подобно Гнедичу, переводчику Гомера.

Кстати, В. Б. Авдеев, издатель серии «Библиотека расовой мысли», твердит обо мне на всех углах, что я «только переводчик». Ну, пусть думает так, раз ему это нравится. Но я не знаю ни одного автора, произведения которого мне хотелось бы перевести целиком, который был бы для меня тем, чем Еврипид был для Анненского. Тот же Ницше был моим главным философом в прошлом веке, а в веке нынешним я выше ставлю Людвига Клагеса.

Но вернемся к Еврипиду, к этапам его жизни и творчества. Биографы описывает его как созерцателя, человека мрачного характера, нелюдимого женоненавистника. В общественной жизни он никакого участия не принимал, и его произведения редко пользовались успехом. Только три раза он получил первую награду при жизни и два раза после смерти. На Сицилии он был более популярен, чем в Афинах. Но в IV веке до нашей эры он начал оттеснять Эсхила и Софокла, а в эпоху эллинизма его трагедии буквально царили в греческом театре.

Годы жизни Еврипида – 484–406 гг. до н. э. За два года до смерти, когда обстановка в Афинах, где опять победила «демократия», стала для него невыносимой, Еврипид принял приглашение Македонского царя Архелая и переселился в Македонию. Там, под впечатлением местных обрядов культа Диониса он и написал своих знаменитых «Вакханок»[209]209
  Радциг, С. И. История древнегреческой литературы. – М.: Высшая школа, 1982. – С. 246–247, 272–273.


[Закрыть].

Ницше обвинял Еврипида в убийстве греческого мифа, который якобы пыталась возродить дионисийская трагедия. Но на самом деле имела место не попытка возрождение этого мифа, а его подмена.

Ницше писал: «Греческая трагедия в её древнейшим виде имела своим содержанием исключительно страдания Диониса»[210]210
  Ницше, Ф. Происхождение трагедии. – С. 76.


[Закрыть]. Но страдающий Дионис это уже не подлинный Дионис, а результат смешения фракийского культа Диониса с критским культом Загрея, да еще орфики подлили своего яда. Но, как верно отмечал А. Даниэлу, «в текстах, относящихся к дионисийским мистериям, нет никаких ссылок ни на орфизм, ни на жертвоприношение молодого бога Загрея, растерзанного титанами. Орфизм был своего рода реформацией внутри дионисизма… Было бы ошибкой считать его представителем первоначального дионисизма». Дионис орфиков это «Дионис, приспособленный к иной традиции, отклоняющийся во многих аспектах от основных принципов, связанных с культом древнего Диониса. Дионисийские круги в действительности относились к орфическому движению враждебно»[211]211
  Danielou, Alain. Shiva et Dionysos. – Fayard, 1979. – P. 282–283.


[Закрыть].