Электронная библиотека » Анатолий Косоговский » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 8 августа 2017, 00:00


Автор книги: Анатолий Косоговский


Жанр: Современные детективы, Детективы


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Бла-го-да-рю, – выпустив изо рта порцию дыма, по слогам произнесла посетительница.

Между тем, заказав обед, водитель Сережа вдруг выпрямился и громко ударил ладонью об ладонь.

– Вот черт! Бумажник-то я в кабине забыл! – с досадой выкрикнул он и резко направился к двери, на ходу успокоив барменшу: – Я сейчас, девушка!

Барменша молча кивнула и направилась к двери в соседнюю комнату, где находилась небольшая кухонька.

Фрол все еще молча смотрел на Ирину, курившую, откинувшись на стуле. Совсем девчонка, лет семнадцати-восемнадцати. Все они одинаковые в таком возрасте – хотят выглядеть взрослее. А что курит – нехорошо. Ей же детей рожать. Да выкармливать. Да подымать. Да по жизни вести. Э-э-эх!

За окном послышался звук мотора. Фрол повернул голову на звук. Из выхлопной трубы фургона вылетел сноп черного дыма, сам фургон дрогнул и начал медленно трогаться, выворачивая от кафе на дорогу.

– Эй! – вскочив на ноги и глядя в окно, вдруг закричала Ирина. – Эй, стоять!

Она бросила окурок в пепельницу не туша, мгновенно рванула к двери, выскочила на улицу и остановилась, размахивая руками и что-то крича в сторону удаляющегося автомобиля. Пройдя по инерции несколько шагов вперед, девушка вдруг в сердцах бросила на землю свою белую сумочку, остановилась и уставилась вдаль, прикрыв сверху рукой глаза. Однако ее надежды оказались напрасными – дальнобойщик, только что сбежавший от девушки, вовсе не думал возвращаться.

Семья, обедавшая в кафе, закончила трапезу: расплатившись с барменшей, взрослые и дети расселись по своим местам в «Мерседесе» и, объехав, казалось, даже не обратившую на машину никакого внимания девушку, двинулись в том же направлении, что и сбежавший дальнобойщик.

Ирина постояла на одном месте еще какое-то время, затем повернулась, подобрала брошенную сумочку, отряхнула ее рукой и снова направилась к кафе. Через окно Фрол Устинович видел, что девушка очень расстроена. Нет, она не плакала, она шла, гневно шевеля губами, то и дело оглядываясь на дорогу.

– Вот урод! – были первые ее слова, когда она снова появилась внутри кафе. – Ну, козлина! Ну, тварь!

Она прошла к тому же столику, за которым сидела еще несколько минут назад. Бросив на соседний стул сумочку, она села рядом, опершись локтями о край стола, и уставилась на барную стойку, безмолвно шевеля губами. Барменша вышла из кухоньки и остановилась, не решаясь сразу обратиться к Ирине. Она переставила с места на место несколько фужеров, при этом громко звеня ими, и наконец из-за стойки бара все-таки прозвучал вполне закономерный вопрос:

– Девушка, заказ в силе?

– Я ничего не заказывала! – крикнула в ответ Ирина. – Заказывал тот козел, догоните его и спросите!

– Понятно, – безо всяких эмоций и возражений произнесла барменша и, открыв книгу, скрылась за стойкой, словно кукла за ширмой в кукольном театре.

Разговор был окончен. В кафе наступила тишина, изредка прерываемая скрипением стульев. Все молчали. Фрол Устинович переводил взгляд то на окно, то на барменшу, то на Ирину, закурившую очередную сигарету, нервно и часто сбивавшую в блюдце пепел.

Наконец у входа в кафе послышались громкие голоса, а еще через мгновение сюда ввалилась троица местных забулдыг: трактористы Сидор и Мыкола, каждому из которых, небось, уже и за полтинник перевалило, да нигде не работавший Максим, бывший на пару десятков лет помоложе приятелей. Однако это обстоятельство никак не помешало им составить спитый коллектив единомышленников.

– О, и Устиныч тут как тут! – насмешливо выкрикнул Сидор, обращаясь к старику и одновременно теребя карманы брюк, видимо, выискивая там деньги. – Как дела, Устиныч?

Не услышав в ответ ни звука, он повернулся к собутыльникам, протянув руку в сторону Миколы, побрякивавшего мелочью:

– Бросай в общий котел!

Пересчитав собранные деньги, Сидор облокотился о стойку бара и позвал барменшу:

– Надя, сообрази-ка нам бутылочку. Может, и на чего-нибудь укусить хватит.

Та поднялась без особого удовольствия, отложив в сторону книжку, и брезгливо взяла протянутые ей деньги.

– На бутылку набирается, а на закуску – разве что по конфете, – ответила она, достав из-под барной стойки бутылку водки и положив рядом три ириски.

– Пойдет! – радостно произнес Максим и, взяв со стойки бутылку и три чистых стакана, направился к столику.

Сидор и Микола последовали за ним.

Выпив залпом содержимое стаканов, мужики зашуршали конфетными обертками. Сидор, тут же почувствовав приплыв эмоций, снова решил зацепить Фрола.

– Устиныч, – обратился он к старику, – ты чего утром корову на тот край вел? Продал, что ли?

Фрол молчал.

– Чего молчишь, дед? – не отставал Сидор.

– А он, видно, за корову выставляться не хочет, – резко подскочив на месте и звонко хлопнув ладонью об ладонь, предположил Мыкола.

Максим заливисто захохотал. Сидор никак не отреагировал на предположение собутыльника, по-прежнему глядя на Фрола.

– Что ж теперь без коровы-то делать будешь? – не унимался он. – Хоть какое-то занятие было. А теперь получается – никаких тебе забот.

Старик продолжал молчать, словно обращались вовсе не к нему. Даже мускул не дрогнул на его лице.

– Так что, Фрол, будем твоей Бэре легкой жизни у новых хозяев желать, или как? – теперь обратившись по имени, попытался еще раз раскрутить старика Мыкола, но, увидев ничего не выражающие глаза за столиком в углу кафешки, сплюнул и махнул рукой:

– А-а-а! Что с тебя возьмешь!

Пошумев еще немного, мужики скрылись за дверью кафе. Мгновение спустя после их ухода Ирина крикнула барменше «О, классная музыка! Сделай-ка погромче» и тут же подсела за столик Фрола.

– Дедуля, а ты что вправду корову продал? Правду эти трое говорили?

Фрол молча перевел взгляд на окно.

– Понимаешь, дедуля, я нездешняя, – начала шепотом объяснять девушка, положив свою руку на руку старика и через слово оглядываясь на барную стойку, за которой находилась барменша Надя. – Понимаешь?

Старик посмотрел на Ирину. Та, пользуясь тем, что Фрол обратил на нее внимание, снова зашептала:

– Нет, дедуля, ты не думай, я не прошу, я в смысле заработать. Я, знаешь, я что хочешь умею. Не веришь?

Брови Фрола как-то странно приподнялись, изобразив удивление.

– Не веришь? А вот пойдем – такое покажу.

Она схватила Фрола за руку, таща его за собой к выходу. Старик не сопротивлялся. Он лишь высвободил руку, молча встал и, не оглядываясь, пошел к двери. Выйдя на улицу, Фрол было остановился, но тут же в спину ему врезалась выскочившая следом Ирина.

– Ой, дедуля, извини, – еле слышно и как-то по-приятельски произнесла она и снова взяла Фрола за руку. – Ну что, пойдем.

Не дожидаясь ответа, она повела старика за кафе, к опутанной диким сухим виноградником беседке. Фрол шел за ней, не совсем понимая, чего от него хотят, находясь в каком-то окутавшем его сознание тумане. Он посматривал то на уложенную плиткой дорожку, то на спину Ирины, шедшей впереди и без умолку что-то чирикавшей.

– Короче, две сотни за просмотр, – уже уверенно и твердо произнесла девушка, когда они вошли в беседку. – Согласен, дедуля?

Не дожидаясь ответа, в одно мгновение она одновременно сбросила с плеч блузку и курточку, обнажив молодую упругую грудь. Улыбаясь и кокетливо глядя на старика, она провела рукой по своим прелестям.

Лицо Фрола от неожиданности вытянулось. Он отступил назад, словно чего-то испугавшись. Такая реакция старика лишь взбодрила девушку.

– Ну как, дедуля? – игриво произнесла Ирина и протянула к Фролу руку.

Старик попятился назад.

– За-ра-бо-тать, – вдруг по слогам протянул он слово, сказанное девушкой еще там, в кафе, и внимательно посмотрел ей в глаза.

Сейчас это был уже не тот Фрол, который несколько минут назад безмолвно сидел за столиком в углу кафешки. Это был человек, который вдруг начал осознавать суть происходящего. И это происходящее шокировало его.

Перемену в поведении Фрола увидела и Ирина. Она вдруг ощутила нелепость своего поступка, ее обжег стыд. Девушка быстро накинула на плечи блузку и курточку, на ходу застегивая непослушными руками маленькие кнопки.

– Дедуля, ты что? – робко произнесла она, снизу вверх посмотрев на Фрола.

– Дочка…

Фрол прошептал это слово так, словно перед ним действительно стояла его дочь. Дочь, а не распутная девуля, просто по годам годившаяся ему не то что в дочки, а во внучки. Нет, в этом слове не звучала укоризна или презрение. В нем было что-то другое, более глубокое. Какая-то странная смесь жалости, растерянности, сожаления, сочувствия. Туман в голове у Фрола растворился, он ясно мыслил и понимал происходящее, казавшееся ему страшным и жестоким. Старик смотрел на Ирину, намереваясь что-то сказать. Было видно, как тщательно он подбирал слова и как мучился от того, что эти слова не сразу приходили в голову.

– Дочка, неужели это называется заработать? – наконец выдавил из себя Фрол.

– Каждый зарабатывает как может, – почувствовав в словах старика укор, выпалила в ответ Ирина.

Чувствовалось, что эту фразу ей приходится повторять не так уж и редко, настолько уверенно и даже привычно для ее слуха она прозвучала. Вместе с тем она вдруг почувствовала неловкость, ощущение чего-то нехорошего, неприятного, отвратительного, начинавшего теребить и мучить ее изнутри. Ее уверенность и развязность рассеялись в одно мгновение. Она отвела в сторону глаза, обиженно буркнув «Не хотите – не платите» и впервые заменив фамильярное «ты» на «Вы».

Они молча стояли друг против друга: восьмидесятитрехлетний больной старик и юная начинающая жить девочка. Вокруг не было ни души, и только звук проезжавших невдалеке автомобилей напоминал о том, что жизнь все же идет своим чередом. Жизнь с ее правдами, грехами, кознями, обидами, предательством, болезнями.

Первым из оцепенения вышел Фрол. Он вдруг поспешно сунул руку в карман и, захватив несколько лежавших в нем купюр, протянул их Ирине:

– Слушай, дочка, возьми!

– Нет, нет, что Вы, – запротестовала Ирина, отступив назад, и хаотично замахала руками.

– Возьми! Возьми! – теперь уже более настойчиво произнес старик, крепко схватил руку девушки, насильно вложил в ладонь деньги и крепко сжал ее пальцы.

– Я не… Я не могу.

– Можешь! – твердо и решительно произнес Фрол.

Он крепко обхватил рукой пальцы Ирины с зажатыми в ладони деньгами:

– Бери… И ни о чем не думай.

– Но… но почему? – тихо произнесла Ирина. – Я же… Я же просто… мразь…

Она вдруг зарыдала.

– Пойми, дочка, – быстро заговорил старик, намереваясь успокоить девушку, – как бы это правильно сказать… Ни ты, ни я, мы сейчас живем не в своем мире. В чужом. Нет, правильнее, чуждом. Чуждом нам мире. Не в том, что остальные… Наш с тобою мир… Нет, это не мир… Это мирок. Такой… Ничтожный… Мелкий… Он не такой, он неправильный…, – Фрол на секунду задумался, внимательно посмотрел на девушку – понимает ли она вообще то, что он хочет сказать, – не тот, который нам хотел дать Бог, даря жизнь. Понимаешь?

От досады Фрол Устинович присел на лавку и обхватил голову руками. Ирина стояла рядом, растерянная, не знающая, как поступить. Наконец старик снова поднял голову. Он был сосредоточен, его глаза излучали уверенность.

– Мне уже, как ни пытайся, никогда не попасть туда, в тот, прежний… настоящий мир. Передо мной стена, понимаешь? Огромная страшная стена… Она становилась все выше и выше. Каждый день. Каждый год. Мне ее ни разрушить, ни перелезть, ни обойти. Я так устал!

Ирина присела рядом с Фролом, снова сжавшим ее руку в своих руках. Она молча недоуменно смотрела на вдруг изменившегося, встрепенувшегося, словно после продолжительного гипноза, старика.

– А ты можешь… Ты должна… У тебя еще все впереди, – энергично продолжал Фрол. – Глупенькая, да у тебя ж целая жизнь впереди… Понимаешь? И стена твоя – не стена вовсе! Стеночка. Плетень. Тьфу – и нет его! Понимаешь?

Девушка не сводила глаз с Фрола Устиновича и послушно, словно школьница перед учителем, кивала головой, все чаще смахивая не перестающие выступать на ее глазах слезы. Она попыталась обнять Фрола, но тот остановил ее, протянув вперед худую жилистую руку.

– Бери, бери! – твердо произнес он. – И не нужно ничего обещать.

Сказав это, старик резко выпрямился и направился к выходу из беседки. Пройдя несколько метров, он остановился, повернулся, еще раз окинул взглядом девушку с ног до головы и повторил:

– Стеночка.

Фрол вернулся в кафе. Сегодня – сам не понимая почему – он нарушил свое правило. Подошел к барной стойке и попросил у Надежды налить рюмку водки. Он и не пил ее, лишь поднес к губам и сразу поставил на стол.

Ирина больше в кафе не появилась. Да и Фрол больше не выглядывал в окно, намеренно от него отворачиваясь, будто боялся спугнуть полет начинающей свою новую жизнь хрупкой бабочки, которой ему в этот момент представлялась девушка.

Когда Гуря подсел к старику, тот уже находился далеко от кафешной суеты. Седые, несколько взъерошенные волосы. Печальные, подернутые густой сеткой морщин глаза. Немигающий взгляд. Казалось, еще более удлинившийся острый нос. Он снова возвратился в свой мир, за свою стену, которая сегодня еще больше выросла, еще больше отделила его от реального мира.

– Ну что, дедуля, пора заканчивать.

Гуря нередко провожал Фрола Устиновича домой. Не потому, что тот в этом очень уж нуждался. Нет. Просто жили они по соседству. И знал Гуря Фрола Устиновича с самого детства. И хорошо помнил его рассказы. И очень любил их тогда слушать. И было в них что-то такое, чего Гуря не очень-то понимал, но подсознательно чувствовал: уж очень отличались они от тех, которые можно было услышать по радио, по телевизору. В газетах прочитать. И тех, которыми пичкали школьников выступающие перед ними ветераны войны. И общались они как соседи. И по хозяйству деду Фролу Гуря не раз помогал. И между впрочем, не за деньги, а просто так. По-доброму. По-соседски.

Приведя Фрола домой и уложив его на кровать, Гуря отыскал на чердаке дома завернутое в старую фуфайку охотничье ружье. Конечно же, он прекрасно знал, где оно лежит. Он прекрасно знал, что находится это ружье у Шапорды без разрешения. Как, впрочем, и у многих односельчан. Жить среди лесов и не быть охотником – для местных жителей это, конечно же, нонсенс. Каждый мужчина в селе имел грешок и время от времени браконьерничал. Благо, зайца, косули, тетерева в этих краях достаточно. Да и грешок ли? В своем лесу охотились. В том, где отцы и деды охотились. Так что здешние охотники с определением «браконьеры» по отношению к ним вряд ли согласились бы.

Фрол, пожалуй, уже пару десятков лет не брал ружье в руки. Даже и не вспоминал. А может, и вовсе забыл о его существовании. Потому Гуря и не чувствовал особых угрызений совести, вынося «трофей» из соседского дома и аккуратно прикрывая за собой входную дверь.

«На кой оно тебе, дедуля? – вроде как оправдываясь и перед Фролом Устиновичем, и перед собой, мысленно произнес он. – Все равно лежит без толку. А мне вот вполне может и пригодиться».


Глава 4


Гаврик, держа за самый краешек «примину», уже начинающую обжигать пальцы, беспрестанно втягивая и тут же выпуская дым, весь ссутулившийся, со взъерошенными волосами и поблескивающими глазами, рассказывает почти детективную историю о том, как вчера из клетки в «живом уголке», что в кабинете биологии, ежика «свистнул» и в поле за школой выпустил.

Вообще-то, он Витя, Витя Гаврилюк. А «Гаврик» – вроде как прозвище; их, пожалуй, большая часть класса имеет. Тут уж как ни крутись, а никуда от этого не денешься: как однажды приклеилось, так потом на все школьные годы и осталось. Да что там школьные годы, некоторым, наверно, приходиться всю свою жизнь с обретенным в школе прозвищем, словно с клеймом, прожить.

Кстати, интересная штука – эти самые школьные прозвища. Видно, в ученых кругах подобным вопросом просто заняться некому, или никто не хочет, а то, без сомнений, можно было бы целую диссертацию без особого труда написать. Хотя, возможно, кто-то именно так и сделал. Ведь всегда втайне поражаешься, чего только буйная детская фантазия не рождает. В основном, конечно, это производные от фамилий, как, например, у Гаврика. А между тем, сколько разных, порой до невозможности неординарных и настолько же, на первый взгляд, непонятных словообразований можно в школе услышать. Куда там Кузнецам, Соколам, Синицам, Никам, Кисам, если где-нибудь в школьном коридоре вдруг слышится неожиданное и ласкающее слух: Ламбада. Или Лапуха. Или Чика. Или Нюнец. Это вам уже не просто какая-нибудь поднадоевшая школьная классика, это невероятная смесь классицизма, авангардизма, романтизма, сюрреализма, черт знает, чего еще, словно дорогие ароматные духи, замешанная на тонких и оригинальных детских восприятиях и чувствах.

Так вот Гаврик. Витя – пацан еще тот. Все запретные плоды, какие можно вообразить в детском и юношеском возрасте, он, по-видимому, испытал первым из всех девятиклассников. Первым где-то в классе четвертом начал прятаться с найденными «бычками» за школьным сараем. Первым тогда же притащил и за мелочь показывал желающим выменянные у кого-то игральные карты с оголенными красавицами. Первым «остограмился» примерно в седьмом во время проводов соседа в армию. Первым начал «зайцем» проскальзывать по вечерам на танцплощадку, куда, естественно, таких сопляков, как он и его ровесники, еще не пускали, чтобы потом рассказывать, как какой-то «фраер» во время танца зажимал Вальку, молоденькую географичку, и все время что-то нашептывал ей на ухо. В общем, подытоживал Гаврик, снимал.

Он вырос без отца. Рассказывали, что Витькин отец был классным мужиком. И человеком, и учителем физкультуры в школе. Он рано умер. Что-то с сердцем. Сам Гаврик довольно смутно помнил своего отца. Мать же его после смерти мужа нигде официально не работала, просто выращивала тюльпаны и возила их продавать в Киев. Тогда многие в райцентре на нее смотрели искоса, а за спиной часто звучало, в общем-то, обидное и гневное, как приговор, слово «спекулянтка».

Вот потому и получалось, что, ввиду частого отсутствия матери дома, рос Витя, как трава в поле. Да и внешность его с растрепанными, никогда толком не причесанными волосами и постоянно бегающими глазками ярчайшим образом иллюстрировала эту самую траву на этом самом поле, выдавая в нем не очень-то поднадзорного паренька, такого себе мелкого хулиганишку, впрочем, довольно-таки безобидного. Что же касается учебы, то «двоек» в дневнике у него было не намного меньше, чем васильков на том поле, в которое он выпустил сворованного из «живого уголка» ежика.

Втайне замыслив отомстить биологичке Сове, Софье Викторовне, высокой, несколько полноватой, лет сорока пяти женщине с крашеными в темно-бордовый цвет короткими волосами и неизменными очками в тонкой изящной оправе на переносице, за полученный накануне уже третий по счету «кол» в четверти, да еще и постыдное выдворение с урока, Гаврик, конечно же, из своих мерзопакостных соображений, а для «лопухов» – под предлогом подарить свободу бедному животному, после уроков влез в кабинет биологии через окно, в котором предварительно открыл шпингалеты. Он уже хотел было вытащить колючего пленника из клетки, как услышал звук открывающейся двери – Сова что-то забыла в кабинете и неожиданно вернулась.

– Сижу, боюсь пошевелиться, – продолжал тем временем Гаврик. – Слышу, Сова шкаф открыла, берет что-то. Потом мимо меня прошла, к попугаям. Главное, стоит, насвистывает им, нашептывает – сю-сю-сю, ля-ля-ля. Постояла, посмотрела. Чувствую, – голос Гаврика зазвучал таинственно, – на парту, под которой я сижу, всей своей массой налегла. Ну, думаю, крышка – сейчас заметит. Глаза поднять боюсь, дыхание сперло. Правда, недолго возле меня стояла – через пару секунд где-то, слышу, пошлепала к двери.

Гаврик, хоть и бодрился, но, заканчивая свой рассказ, с явным облегчением вздохнул и сглотнул слюну, видимо, еще раз пережив то тревожное состояние, которое ощутил, прячась в кабинете от учительницы биологии. Он небрежно отбросил окурок и несколько напряженно улыбнулся.

– Небось, в штаны наделал, пока под Совой напрягался, – сплюнув, съязвил его одноклассник Ленька Бессонов и засмеялся.

– Да не то, чтобы сдрейфил, – не среагировал на язвительность Леньки Гаврик. – Просто, такое чувство, будто вора на горячем застукали.

– Так ты и есть вор, – безапелляционно заметил стоявший рядом, но не куривший Алексей Кобзарь.

– Причем тут вор, – огрызнулся Витя. – Не хер животных мучить. Тоже мне «Дети, нужно пополнять «живой уголок»!», – передразнил он Сову.

Все засмеялись. Витькин рассказ и особенно последняя реплика развеселила стоявших кружком ребят: они загалдели, отбрасывая по этому поводу шуточки и перебивая друг друга. Однако Алексея история, поведанная Гавриком, почему-то лишь раззадорила. Он стоял здесь, в компании одноклассников, как всегда, только из чувства коллективизма. Несолидно все-таки отрываться от общества.

Леша вообще, хотя и был круглым отличником и довольно исполнительным, ответственным, в полном смысле этого слова успешным учеником, нос никогда не задирал и от компании пацанов, независимо от их статуса в классе и школе, старался не отрываться, чем заслужил вполне уважительное к себе отношение со стороны самой разношерстной публики. Существенно подкреплялось такое его положение и тем, что почти каждое утро в классе начиналось массовым списыванием из тетрадей Кобзаря заданий и упражнений, которые часть ребят, не особо отличавшихся серьезным рвением к учебе, естественно, не делали. Мог он и безо всякого гонора и кокетства написать за полагавшиеся для этого два урока литературы сразу несколько сочинений: для себя и, понятное дело, нескольких оболтусов. В первую очередь, Леньки Бессонова, которого не то что откровенно побаивался, но, скажем так, немного опасался, стараясь не вступать с ним в какие бы то ни было конфликты.

Однако способности Кобзаря не ограничивались лишь легкостью в овладении разными науками. Его рост и умение мыслить, быстро принимать решения стали настоящей находкой для учителя физкультуры Павла Анатольевича, с класса седьмого все настойчивее привлекавшего Лешу в баскетбольную секцию. И нужно сказать, не зря. Парень и здесь целиком и полностью оправдал все возложенные на него надежды: начиная с десятого класса, он уже систематически играл за взрослую баскетбольную сборную района, где, скажем прямо, задних не пас.

И вообще Алексей иллюстрировал как раз тот уникальный случай, когда становятся отличником не потому, что папа и мама – глубокоуважаемые местными жителями, в том числе и школьными учителями, врачи. Абсолютно нет. Это тот случай, когда все, довольно-таки разносторонние, школьные предметы даются одинаково легко и непринужденно, а склад ума и родительские гены помогают полученные на уроках знания легко переварить, отбросить «шелуху», а необходимое аккуратненько разложить в нужных отсеках головного мозга.

Конечно, порою он мог пойти на поводу у своих более ушлых одноклассников-шалопаев, но только если результат в той или иной степени просчитывался и не ударял по его же собственному имиджу. Оно и понятно. Одно дело учиться с шалопаями и разгильдяями в одном классе, а другое – жить рядом, что означает общаться, проводить время вне школы. Причем жить по совершенно другим, прямо противоположным школьным, законам, которые к тому же частенько перестают быть законами и смахивают на обыкновенное беззаконие.

А иначе нельзя. Не получается иначе. У улицы свои законы, и их тоже нужно уважать. И все же явно сомнительных мероприятий, замышлявшихся время от времени все теми же его шаловливыми школьными друзьями под предводительством Бессонова, Лешка старался избегать, всегда умея найти повод, помогающий как-то незаметно и, главное, вовремя уйти в сторону, не запятнав себя чем-нибудь неправильным, так сказать, бьющим по заслуженному авторитету. Возможно, поэтому дымить за мастерской, несмотря на то, что круг школьных курильщиков после каникул вырос почти вдвое, он так и не стал, и, что немаловажно, даже не проявил к этому пагубному занятию ни малейшего интереса, хотя на самих перекурах, считая их вполне нормальной процедурой, присутствовал почти регулярно.

Именно такие явные противоречия в характере Кобзаря и послужили причиной того, что Гаврикина безобидная шалость с ежиком была воспринята им абсолютно без должного чувства юмора. А потому, еще больше ссутулившись и глубже засунув руки в карманы брюк, он резюмировал:

– У тебя, Гаврик, детство в жопе играет.

– Ч-е-г-о-о-о? – протянул Витька, явно не ожидавший на фоне всеобщей поддержки услышать в свой адрес подобное оскорбление.

– Детство, говорю, у тебя в жопе играет, – беспристрастно повторил Алексей.

Наступила пауза – время, ушедшее на ожидание того, каковым же окажется продолжение начавшейся перебранки. Гаврик подбирал необходимые слова.

– А тебя… тебя вообще не спрашивают, – не найдя ничего, более достойного, бросил он. – Понял, да?

– Как раз меня и спрашивали, – сохраняя полное спокойствие, парировал Лешка.

Это обстоятельство еще больше разозлило Витю.

– А я говорю, не твоего ума дело, – сверкнул он глазами. – Стой и дуй в сопилку!

– Я и так стою.

– И заглохни, а то по шнобелю получишь!

– Серьезно?

Именно последние слова Алексея сыграли роковую роль. Скорее, подчинившись какому-то сиюминутному азарту, но уж никак не из уверенности в себе (Лешка-то все-таки был на полголовы выше да и физически посильнее одноклассника), Гаврик в доли секунды резко махнул рукой – его кулак, как в центре мишени, отпечатался на носу Кобзаря, лицо которого сразу побелело. Ничего себе! Явно не ожидавший от Гаврика столь решительных действий, Алексей даже руки из карманов не успел вытащить. И лишь когда из его носа потекла тонкая струйка крови, он еще больше ссутулился, согнулся, закрыл руками нос и присел на корточки.

Гаврик и сам, видать, не ожидал от себя такой прыти, потому что сразу после удара отскочил, приняв несуразную, в его понимании, боксерскую стойку, но, видя, что ответного удара именно сейчас не последует, тревожно начал оглядываться по сторонам, на стоящих рядом ребят, ощупывать кулак, в общем, выказывать чувство беспокойства.

В это время уборщица, обходившая территорию школы, где-то поодаль начала сотрясать воздух видавшим виды бронзовым звонком, в силу своего возраста, наверно, сзывавший на уроки еще мам и пап нынешних школьников. Нужно было бежать на урок, но пацаны, ошарашенные как ударом Витьки, так и кровью Кобзаря, просто остолбенели. Они застыли, раскрыв рты, поочередно поглядывая то на Гаврика с его бегающими туда-сюда глазками, то на присевшего на корточки с опущенной головой Алексея.

Напряжение снял Ленька Бессонов, выступивший в середину круга, который образовали девятиклассники и другие присоединившиеся к их компании ребята, и почему-то радостно, как-то даже задорно выкрикнувший:

– Э-э-э, так дело не пойдет! Леха, если ты это так просто оставишь, ты мне не друг! Клянусь! Как хочешь, но я тебя вообще мужиком считать перестану!

Сейчас Алексею было точно не до его попранного мужского достоинства: кровь продолжала течь, нос из белого стал красным, переносица болела. Продолжая сидеть на корточках, он как-то неуверенно поднял голову, ища глазами Леньку. С ним-то Кобзарю отношений уж точно портить не хотелось. Вытирая поданным кем-то из ребят платком нос, он буркнул невнятно «Ладно, еще поговорим» и отвернулся.

Однако Бессонову этих слов оказалось вполне достаточно: еще больше развеселившись, он резво подхватил:

– Вот это правильно! Я бы таких вещей никогда и никому не простил! Мы же мужики! Короче, после уроков в «колизее». Я секундант Лехи. А ты, – притянул он сконфузившегося Гаврика за грудки, – только попробуй куда-нибудь смойся после шестого урока. Будешь иметь дело со мной! Я понятно изъясняюсь?

В принципе, все было понятно. В данном случае из уст Бессонова звучали слова вовсе не о попранных чести и мужском достоинстве Алексея. Просто Леньке захотелось зрелищ, и он решил во что бы то ни стало насытить нахлынувшую страсть. И в общем-то, никто из ребят, ставших свидетелями ссоры Лешки и Вити, даже не сомневался, что именно так и будет.

Среднего роста, шустрый, подвижный и дерзкий, Ленька Бессонов не только для своих ровесников в райцентре, но и для старших ребят был не просто Ленькой, а Ленькой-Бесом. Именно Ленькой-Бесом. На первых порах, в классе шестом, когда его семья лишь переехала в райцентр откуда-то из Белоруссии, в разговорах его сверстников еще можно было услышать вопрос «Какой еще Ленька?», на что следовало уточнение «Ну, Ленька, Бес. Знаешь?». Через каких-нибудь пару месяцев после его появления в городке это уточнение уже вызывало одобрительное кивание головами: «А Ленька-Бес! Ну как же, как же. Знаем!». А еще спустя какое-то время иначе как Ленькой-Бесом его уже никто не называл.

И это приложение «Бес» стало, скорее всего, даже не следствием созвучности с его фамилией, а именно отражением его противоречивого характера и несколько искаженного восприятия окружающего мира. Казалось, это и был тот самый персонаж из народных поверий, на время отбросивший шерсть, рожки, крылья, хвост и перевоплотившийся в обыкновенного человека. В Бессонове и вправду было нечто бесовское: кипело постоянное желание подчинить себе кого-то, лишить его силы, толкнуть на грехи и пороки. Он умело пользовался чьими-нибудь промахами, порою не гнушался достичь своей цели обманом, а иногда без зазрения совести мог выступить этаким подстрекателем к каким-нибудь гадким делишкам, из которых сам, как правило, выходил без особых последствий. «Вот бесенок», – порою в детстве могла охарактеризовать его собственная мать, не придавая, впрочем, этим словам какого-то глубокого смысла.

В силу своей чертовской изворотливости, Ленька-Бес в несколько минут становился душой любой, конечно же, не самой интеллектуальной, компании, довольно легко завоевывал успех у определенного типа девчонок, хорошо дрался и водил знакомства с такими же сорвиголовами из других школ. Поэтому знакомство, расположение, а еще лучше дружба с Бессоновым внушали одноклассникам уверенность при любых обстоятельствах: с ним-то уж точно никто не приклеится на танцах по банальной причине «дай закурить», а наоборот в «корешах» будут решительные, смелые, отчаянные ребята, многим из которых, что говорится, море по колено.

Скорее всего, и Лешка именно по этой же причине не стал перечить своему однокласснику, хотя всегда являл собой образец непротивления злу насилием. А уж Гаврик, тот прекрасно понимал, что сразу же после уроков ему от жизни ничего хорошего ждать не придется. Тем более, что Бессонов занял сторону Кобзаря и начатое дело все равно доведет до конца: чувство превосходства и особое положение Леньки-Беса в определенных кругах с каждым днем все больше укрепляли в нем дух победителя, а порой и вершителя чужих судьбишек. Тем более, что он уже поставил в этом вопросе все точки над «і», безапелляционно заявив:


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации