Текст книги "Чудо хождения по водам"

18

Как странно, как неуютно ему спалось! Спал – и просыпался с чувством, словно не спал. Лежал, проснувшийся, в ночной зашторенной мгле под гундосое пение кондиционера, и такая свежесть была во всем теле – казалось, уже не заснуть. Казалось, что не заснуть – и вновь просыпался, а значит, спал. И то ли что-то снилось, то ли вовсе не было никаких снов. Бывает ли так – чтобы снилась черная пустота? Вот так: полная темь перед глазами, и это – не отсутствие сновидения, а собственно сам сон?

День известил о своем явлении звонком в дверь. Тем самым – словно протрепетали полные свежей утренней росы лепестки розы; если бы В. спал, сон его не был бы нарушен, и он бы не проснулся. Но он в очередной раз проснулся, и звонок был им услышан.

Вчера этот звонок означал появление кудлатой с дочерью, и первая мысль, когда он вскочил с постели, была о них. Но на пороге стоял прокаленный солнцем отечества до африканского кофейного глянца таджик, которому кудлатая передала полиэтиленовый пакет с тенниской В.

– Доброе утро! Как спали? – с улыбкой несказанной радости произнес он на едва внятном русском, протягивая В. плечики с его постиранной и отутюженной тенниской. Он был в том же похожем на спецовку серо-голубом костюме, что вчера, и так жизнерадостно-бодр, что казалось, у него, как у какого-то андроида, и нет никакой человеческой потребности в сне, так он со вчерашнего дня и прободрствовал всю ночь, не прилегши ни на минуту.

В. поблагодарил таджика, принял плечики, попрощался – тот все стоял, сияя улыбкой, не смея двинуться с места, пока дверь полностью не закроется.

В ванной на столике около умывальника лежало несколько одноразовых бритв, из массивного толстостенного стакана торчали тюбики с кремами для бритья и после бритья, ярко-красно цвел в их компании запакованный в целлофан помазок. Готовясь к встрече, на базе позаботились не только о его желудке.

В. побрился, принял душ и, немного поколебавшись, не отправиться ли завтракать в ресторан, пришел к решению никуда не идти – холодильнику до исчерпания своих запасов было еще далеко. И лишь принявшись за завтрак, он осознал по-настоящему, что непонятно, как выбираться отсюда. «Мерседес» с охранниками, что привез его сюда накануне, должен был приехать сегодня за ним или это отнюдь не разумелось? Он не удосужился задуматься об этом раньше.

Его новый мобильный огласил кухню бессмертным Моцартом раньше, чем В. сумел обдумать свою ситуацию.

Никто, кроме директора по связям, по разумению В., не знал номера этого телефона, и, отвечая, он был уверен, что услышит его голос. Однако же это был не нынешний, это был его прежний начальник. И что существенно – совсем не вчерашний подросток ему звонил, о, совсем не он! Сулла, настоящий Сулла ему звонил, уже не юный даже, а Сулла возмужавший, зрелый – так звучал его голос.

– Едешь сегодня на работу? Или остаешься здесь на уик-энд? – спросил возмужавший Сулла. И это его обращение на ты было совсем не похоже на вчерашнее «ты» захлебывающегося отчаянием подростка. Это было «ты» Суллы, налившегося силой, который осознал свое могущество. Это был Сулла, который подпишет составленные им проскрипции, отнимающие имение и жизнь у самых достойных, с легкостью, с какой избавляются от докучливого комара, пришлепывая его ладонью.

– Собирался поехать, – сказал В.

Ничего не успев добавить к этому, – Сулла возмужавший говорил уже снова:

– Тогда так. Машина за тобой сегодня приехать не может. Меня попросили, если поедешь, захватить тебя с собой. Через полчаса будешь готов?

Откуда был этот новый Сулла, что произошло за ночь?

– Буду готов через полчаса, – ответил он.

– Выходи через полчаса на улицу, подберу тебя, – предписал возмужавший Сулла.

Но когда В. сел в его «ауди» и улицезрел своего бывшего начальника, он обнаружил, что получил по телефону лишь слабое представление о том, что являл собой вчерашний подросток. Презрительно-холодная властность была теперь оттиснута суровой печатью на лице его бывшего начальника, лежала отчетливым тавро на его осанке – как он сидел за рулем, какими движениями правил. Весь его облик был одним сгустком безжалостной властной энергии – ежесекундной готовности попирать, сокрушать, уничтожать. Глубокой синевы тени обметали ему глаза, словно он всю ночь до изнеможения занимался тяжелым физическим трудом.

– Что с тобой случилось? – не удержался, спросил В. Язык просил «вы», но какое тут «вы», когда к тебе – «ты»?

Сулла возмужавший так резко вдавил педаль газа, будто всаживая шпоры в бока лошади, что респектабельно-покладистая «ауди», казалось, прыгнула вперед, вжав их в спинки сидений. Он глянул на В. Ликование победы пламенело в его взгляде.

– Двенадцать раз! – воскликнул он. – Всю ночь! Спал, может быть, часа два. Двенадцать раз, и подряд, подряд!

– Что двенадцать? Что подряд? – не поверил себе, правильно ли понял его, В.

– Что. То! – отозвался возмужавший Сулла. – О чем вчера говорили? «Будь уверен» – и на тебе! Она уже не может, а я еще и еще. Еще и еще!

Сулла возмужавший и в самом деле говорил о своей мужской силе! Вот с чем были связаны изменения в его облике, вот откуда были синяки под глазами. И что же, неужели причиной тому явилась их вчерашняя встреча?

– Видишь, все нормально, – пробормотал В., не зная, как еще откликнуться на сообщение бывшего начальника.

Но возмужавшему Сулле было мало такого отклика. Ликование победы рвалось из него раскупоренным шампанским.

– Тут одна есть, в обслуге работает, не первой свежести, но такая… формы, стать, глазами как брызнет! – переметывая взгляд с дороги на В. и обратно, продолжил он свои откровения. – Ты, наверно, мать ее видел, управляющей здесь, прическа у той клоками, не спутаешь ни с кем. В общем, выхожу вчера вечером из ресторана, и дочка эта, коза такая, бежит на меня. Как брызнула блядскими этими своими – у меня колом! А я ее и не касался! Всегда на нее облизывался, и она вроде всегда на меня стреляла… И двенадцать раз, двенадцать раз, всю ночь!

– Неужели считал? – по-прежнему не зная, как отвечать на это победное ликование, бросил В.

– Считал, – подтвердил возмужавший Сулла. – Моя тебе признательность. Невыразимо тебе благодарен. Но только… – Он правил машиной, будто вел легионы в наступление, а сейчас как дал им отмашку приготовиться к последнему решительному приказу. – Но только никому ничего! Никому ничего, я требую. Ни слова. Все между нами.

– Между нами, – согласно кивнул В.

До раскрашенных в цвета шлагбаума ворот посреди леса домчались во мгновение ока. А после ворот скорость, что развил возмужавший Сулла, стала уже чуть ли не сверхзвуковой, ему пришлось сосредоточиться на дороге, он замолчал, и В., получивший возможность отдыха, с облегчением откинулся на подголовник, закрыл глаза. Мучителен был для него разговор, что шел у них.

И еще саднила, не отпускала мысль: если все происшедшее не случайность, если это и в самом деле связано с ним, В., то случайно ли бывшему начальнику попалась на пути дочь кудлатой? Если не случайно, то, получается, нынешней ночью она понесла от возмужавшего Суллы?

Но кто ему мог дать ответ на этот вопрос? В. открыл глаза и, отрывая голову от подголовника, спросил:

– Ты предохранялся? – Хотя и знал, что ему ответит его бывший начальник.

Возмужавший Сулла, несмотря на сверхзвуковую скорость, стрельнул на В. взглядом:

– Еще чего! Удовольствие себе портить?

– А если у нее как раз дни, когда беременеют?

– Ее дело, – не отрываясь теперь от дороги, ответствовал возмужавший Сулла. – Она не возражала, так мне что же об этом думать.

– А если вдруг все же ребенок? – В. не мог так вот просто отцепиться от него.

– Ну, так уж сразу! – Пренебрежительность прозвучала в голосе возмужавшего Суллы. – Еще и доказать надо, от кого. А тебе что до этого? – Вот тут он повернул голову к В., ожидая его ответа, и мчащуюся по пустынной гудронке тяжелым снарядом машину тотчас повело в кювет.

– Смотри на дорогу! – крикнул В.

Возмужавший Сулла лихорадочно вернулся в прежнее положение, автоматически придавив тормоз, их бросило на ремнях вперед, и они оба немного не пробурили макушками лобовое стекло.

– Вот сейчас бы ни мне, ни тебе не было бы ни до чего дела, – сказал В.

– Не ссы! – выправляя машину, с кипящим азартом, как ведя легионы на приступ неприятельской крепости, возопил возмужавший Сулла. – Ништяк! Нам с тобой теперь ничего не страшно! Море по колено и горы по пояс!

«Горы по пояс» – такое В. слышал впервые.

«Фольксваген» В. мирно стоял около заводоуправления, там, где В. вчера его и оставил.

Возмужавший Сулла взлетел по крыльцу впереди В. и, уходя от него в отрыв, с верхней ступени бросил через плечо:

– Звони вечером, если буду нужен. Подвезу.

Мимо дежурного на вахте В. хотелось прошмыгнуть невидимым призраком, и странное дело – получилось: дежурный не обратил на него никакого внимания, словно В. отвел ему глаза.

Или отвел? Может быть, он мог, пожелав, и такое?

Директор по связям был уже в кабинете. Сидел за своим столом с заткнутым за ворот белоснежным жабо салфетки, с вилкой, с ножом в руках, повизгивал ими о фарфор тарелки перед собой, и запах, что растекался по кабинету, с непреложностью свидетельствовал о чем-то мясном, жареном и жирном.

– А? Каково? Видишь? – не отвечая на приветствие В., крикнул директор по связям. Воздел руку с вилкой, на которой приготовленным к жертвоприношению агнцем сидел отрезанный кусок мяса, и потряс ею. – Уписываю за обе щеки!

– Приятного аппетита, – пожелал В.

– Не понимаешь ничего?! – иерихонской трубой взревел директор по связям. – Сахар у меня нормальный! Без инсулина! Трескаю свинину, как молодой, и без инсулина!

– И что? – В. не понимал, что это значит.

– У меня сахар нормальный без всякого инсулина! Не кололся, а нормальный! Понятно теперь? – Счастливая улыбка, взбурлив, затопила лицо директора по связям полноводной бурной рекой. Он сорвал с себя салфетку, швырнул на стол, схватился за колеса, покатил, энергично работая руками, навстречу В. – Дай я тебя расцелую! Не могу, киплю весь! Без инсулина! Как молодой!

Директор по связям, не тормозя, накатил на В., поймать его за плечи пришлось В., для чего вынужден был наклониться, и директор по связям схватил В. в объятия, притянул к себе и мощно, взасос поцеловал в губы. Отвел от себя – и снова притянул, снова поцеловал.

– Да что вы… это уж слишком… и вообще… – прикладывая силу, чтобы вырваться из его рук, заприговаривал В. – Я же просто… это совпадение. Вы напрасно так, это безрассудно, вам следует быть осторожным с едой.

– А ты на что рядом? – громогласно вопросил директор по связям. – Если что – подстрахуешь! Подстрахуешь?

– Если вы верите, – сказал В. – Я конечно.

– Я здесь специально сижу: тебя жду, – как отвечая на непроизнесенный вопрос В., пробурлил директор по связям. – Чтобы похвалиться перед тобой! Чтобы поблагодарить! Вот поблагодарил. – Он взялся за поручни колес и принялся разворачиваться. – Пойду доем. Не против?

– Не против, естественно, – ответил В.

– А ты и не имеешь права быть против. – Из гремящей бурными перекатами шумной реки лицо директора по связям сделалось суровым омшелым камнем. – Я твой начальник. Как я сказал, так и должно быть.

– Какое-то новое задание? – В. уже начал привыкать к манере директора по связям приступать к любому делу с иносказания.

– Новое! – директор по связям хохотнул и покатил на свое место. Докатился, взял со стола брошенную салфетку, принялся прилаживать ее обратно к себе на грудь. Приладил и разомкнул суровые каменные уста вновь: – С главным бухгалтером знаком?

– Знаю главного бухгалтера. – Перед внутренним взором В. тотчас предстал мясистый писклявый человек в костюме, стоившем целое состояние.

– Вот, звякни ему, – распорядился директор по связям. – Там у него сегодня налоговая шебуршать будет, бумажки перебирать. Спроси, когда подойти. Посиди там. Просто посиди, вот как на переговорах вчера. Грешков-то у кого нет. Не надо же нам, чтобы нас, как за причинное место, за грешки наши взяли? Совсем не надо. Да ведь?

– Разумеется, – вынужден был ответить В.

– Ну вот. Давай, – благословил директор по связям. И, подняв с тарелки вилку с насаженным на нее жертвенным агнцем, отправил того в рот.

19

Часа два В. просидел в бухгалтерии, бессмысленно пялясь в монитор чужого компьютера на чужом столе и поглядывая на обосновавшихся за чужими компьютерами налоговиков, только в отличие от него шурующих в открывающихся им страницах документации с полной осмысленностью. Сидел, пялился и полагал, сидеть ему так и сидеть, может быть, и до конца дня, а то и не только сегодня. Однако эластично замассировавший ляжку виброзвонком новый его телефон разразился голосом барби-секретарши, и та передала ему просьбу директора по связям срочно вернуться на рабочее место. Срочно вернуться, повторял про себя В., с удовольствием выбираясь из-за стола и направляясь к выходу из бухгалтерии. Что бы это значило? Странно.

На межмаршевой площадке лестницы в компании все того же сотрудника своего сектора, с которым В. видел его здесь и раньше, стоял, курил коллега. Проскользнуть мимо него невидимым, как мимо дежурного на вахте, не удалось. Коллега узрел его и, выставив руку с сигаретой подобием шлагбаума, незамедлительно заступил дорогу.

– Привет-привет! – произнес он. – Значит, решил по целительству ударить? Белым халатом закамуфлироваться? Поможет, думаешь, камуфляж?

Следовало, наверно, молча отвести шлагбаум его руки и двигаться дальше, но память о том, как приходил к нему за помощью, пусть обрести ее и не удалось, была сильнее неприязни. В. остановился.

– Да ты сам-то веришь в эту ахинею с инопланетянами? – спросил он.

– А что же мне, верить, что ты Христос? – не убирая руки, вопросил коллега.

– А я разве это утверждал?

– Вот-вот, Христос, тот тоже все околичностями говорил, и про себя в том числе, до сих пор эту шараду разгадывают.

– Хочешь сказать, он был инопланетянином? – Совсем не саркастично у В. это вышло, как хотелось, а тяжело, мрачно, почти с надрывом.

Коллега согнул шлагбаум в локте, сунул сигарету в рот, споро затянулся, и снова рука его превратилась в шлагбаум.

– Мне до него дела нет. Он когда был? Тю-ю! Две тыщи лет назад. А ты – вот! Тебе сотрудничество предлагают, благополучную жизнь – лови шанс. Одумался? Принимаешь предложение?

– Позволь, – В. тронул загораживающую ему путь руку коллеги. Тот, выжидательно глядя на В., не шелохнулся, и В. шагнул на его руку, повел в сторону. Сопротивление коллеги было чисто декоративным, и особого усилия, чтобы сломить его, прилагать не пришлось.

– Смотри не пожалей! – крикнул коллега В. уже в спину. – Не будет тебе спокойной жизни. Бандюки голову не оторвут – разоблачим как врага земной цивилизации. Инопланетянам у нас тут не место. В зоопарк за решетку посадим. С табличкой на клетке. И детей смотреть на тебя водить станут, пальцем показывать!

Как если бы он вляпался со всего маха во что-то скользкое, липкое, заплесневелое – такое было чувство у В. Со всего маха, и руками, и лицом, и на губах – вкус этой осклизло-засплесневелой гадости.

Отряхиваясь от нее подобно собаке, вылезшей из воды на берег, В. и вошел в приемную директора по связям. Барби-секретарша при его появлении вскочила со своего места, словно собираясь броситься к нему, но осеклась и, не издав ни звука, однако не отрывая от В. как бы встрепанного взгляда, опустилась обратно.

– Что? – приостанавливаясь, спросил В.

Ничего, – нет, ровным счетом, все так же молча – птичьим движением – подергала головой барби-секретарша. Встрепанный ее взгляд раскосматился, казалось, еще больше.

А ничего – так нечего так на меня смотреть, отозвался про себя В., открывая дверь в кабинет директора по связям и ступая в него. Ступил – и в тот же миг ему стало ясно, что выражал собой взгляд барби-секретарши. По кабинету с так хорошо уже знакомой В. бесцеремонной хозяйскостью прохаживались те двое из трехбуквенной аббревиатуры, что заявлялись к нему домой среди ночи после разъезда гостей – пасмурно-суровый младенческолицый и сизощекий со сжимающимися в нитку губами и шильчато-колющими глазами. Истинный же хозяин кабинета в его глуби за своим столом производил впечатление чужеродной личности, неизвестно как и на каком основании попавшей сюда. Казалось, он здесь только из милости. Такое читалось во всей его позе.

– А вот и ты! – воскликнул директор по связям (совсем не с той громогласностью, что можно было бы ожидать), руки его заходили над колесами двумя мощными шатунами, и коляска пронеслась расстояние до двери со скоростью гоночного болида. – Нормально там? – вопросил он, останавливаясь возле В. Но не стал дожидаться его ответа. – Прервись, прервись, ничего! Побудут там без тебя. Побеседуй вот тут. Вы, знаю, знакомы. – Снова взметнул руки подобно шатунам, вильнул, огибая В., и направил себя в дверной проем, предоставляя кабинет в полное пользование своих хозяйствующих гостей.

– Ай-я-я-я-ай! – только за директором по связям закрылась дверь, укоризненно закачал головой младенческолицый. Пасмурно-суровое его лицо выразило горчайшее и ужас до чего непритворное сожаление. – Как же так? Жена разыскивает, волнуется, убивается, с ума, можно сказать, сходит, а он от нее бегает! Разве так можно?

– Что вам до моей жены? – угрюмо проговорил В. Он, как остановился, войдя, так все и стоял на том же месте.

– Что нам до вашей жены? – младенческолицый хотел изумиться, но на ходу передумал и вылепил на лице мину глубочайшего огорчения. – Как же иначе? Мы… ответственны за нее. Как и за вас. За вас обоих. Что это вообще такое: вам угрожают, а вы – будто мы к вам и не приходили, не обращаетесь к нам. А мы вам для чего телефоны свои оставляли? Чтобы в трудный час, в трудную минуту… не она должна нам была звонить, а вы! Что за легкомыслие, безответственность перед самим собой!

– Давайте рассказывайте, – подал издали голос сизощекий. Отодвинул от стола для совещаний стул, сел и указал на стул напротив себя: – Садитесь. Кто на вас наезжал? Что за люди? Что хотели?

А в самом деле, как странно, думалось В., пока шел до указанного места, почему ему не пришло в голову обратиться к ним? Даже не представлял себе это как вариант!

– А жена вам разве не рассказала? – спросил он, опустившись на стул.

Младенческолицый между тем проследовал за ним и, с грохотом двинув весь ряд стульев, сел рядом.

– Жена рассказала, – отозвался он, как огрызнулся. – Но нам желательно услышать вас. Из первых, так сказать, уст. Прежде чем прийти к какому-то заключению.

– И прежде чем реально что-то предпринимать, – позволил себе снова подать голос сизощекий.

А что же, а что же, прозвучало в В., пусть они. При их-то возможностях.

– Сегодня у меня крайний срок, – сказал он. – Такое мне выставлено условие. Я должен найти по фотографии человека…

И снова, уже в который раз, стало оживать в его памяти двухдневной давности происшествие, и снова он сидел, наслаждаясь тесным объятием воды, в ванной, снова, обмотавшись полотенцем, шаркал к двери на требовательный звонок, снова демонстрировал своим незваным гостям, как он сейчас ступит в воду, – и она вместо того, чтобы принять в себя, оттолкнет ногу, словно прозрачный твердый кристалл. А и другое, о чем не стал рассказывать своим нежеланным знакомцам из трехбуквенной аббревиатуры, оживало, расцветало попутно в памяти яркими ядовитыми цветами: поход к гуру в его свежеотремонтированный особняк, поход в подвал к коллеге, где тот обретался в качестве уфолога…

– Вот, собственно, все, – завершил он свой корявый рассказ, тотчас принимаясь гасить в себе разбуженные воспоминания. Хотелось немедля загнать их в сознании так глубоко, чтобы от них остались торчать наружу одни макушки. Вот как его собеседники выглядят в форме, когда надевают ее, принялся он усиленно представлять их в этой самой форме – как ни неуместно то было. К лицу ли она им? Надо полагать, сизощекому, с его нитяными губами, скорее всего, к лицу, а младенческолицему – едва ли. Едва ли младенческолицему, едва ли. Все равно как натянуть фуражку на радужно раскрашенный детский мяч.

– И что это за человек, которого они просили вас найти? – с неожиданной живостью задал вопрос сизощекий.

– Понятия не имею, – снимая с сизощекого его форму с двумя большими звездочками на погонах и вновь облекая в гражданское, ответил В.

– А где фотография? Фотографию дайте посмотреть! – с хищностью коршуна на зазевавшегося суслика, не давая опомниться, налетел на В. младенческолицый.

Не очень приятно было почувствовать себя этим сусликом. В. внутренне поежился.

– Нет фотографии. – Он зачем-то развел руками. Словно этим жестом можно было придать своим словам убедительности.

– Куда же она делась? – Сизощекий всем видом выказал В. свое неверие ни его жестам, ни тем паче словам.

Пришлось объясняться. Сизощекий смотрел на В. с таким выражением лица, как если бы В. был нашкодившим учеником, приведенным на выволочку к директору школу, а он тем самым директором, видящим шкоду насквозь и прозревающим любую ложь, которой шкода еще лишь собирается разразиться.

– Но никуда же она не могла деться, – уронил сизощекий этим суровым прозорливым директором, когда нашкодивший ученик завершил свои объяснения. – Раз вы не видели ее после того, как держали в руках, значит, она где-то в квартире.

– Надо ехать ее искать! – тут как тут объявился со своим пониманием вещей младенческолицый.

– Надо ехать, – подтвердил сизощекий.

Странное дело, они проявляли больший интерес к фотографии, к тому, кто там изображен на ней, чем к той двоице, что заявлялась к нему.

Не хотелось, о, как не хотелось В., чтобы по его квартире шаталась эта парочка. Но вместе с тем – пусть порыщут. Может быть, у них собачий нюх, и обнаружат фотографию по запаху? Ко всему тому он все равно собирался сегодня заехать в квартиру, невозможно жить с одной сменной тенниской, надо напихать в чемодан каких-то вещей, а при соглядатаях делать это или без них – все едино.

– Что ж, поехали, – согласился он. – Прямо сейчас?

– Не через век же, – осклабясь, выдал младенческолицый. Должно быть, ему помнилось это родом шутки.

В приемной у края стола барби-секретарши покорным кроликом сидел директор по связям и с тихой кротостью пил капучино из высокой толстостенной фаянсовой чашки, всей грубостью своего облика откровенно контрастировавшей с аристократичностью тех чашек, в которых подавался ему кофе в кабинет. Бедный! Ему некуда было деться, оставивши кабинет, и он вынужден был убивать время в подножии трона своей подчиненной. Да-да, конечно, о чем разговор, понимающе откликнулся директор по связям на объяснения В., что должен сейчас отъехать с представителями трехбуквенной аббревиатуры по делам.

Не без замирания сердца открывал В. квартиру. Вдруг эта двоица из аббревиатуры в сговоре с женой, специально вытащили его сюда, и ему сейчас предстоит встреча, но нет: квартира встретила тишиной. Да и сизощекий с младенческолицым повели себя так, что мысль о возможном сговоре с женой тотчас отпала: едва вошли, тут же брызнули в разные стороны, стремительно обежали квартиру – и в самом деле напомнив собак-ищеек – и сошлись уже в комнате, где сидели с В. при прошлом их посещении квартиры.

– Давайте-давайте, припоминайте, когда вы держали в последний раз фотографию перед глазами, – стоя посреди комнаты с руками в карманах брюк, потребовал от В. сизощекий. – В комнате здесь? В прихожей? В ванной? Что делали при этом?

– Что при этом делал? – переспросил В. Смысл заданного вопроса не дошел до него. Он был оглушен. Он чувствовал себя пришедшим на пепелище. Это был его дом – и все это уже не было его домом. Следы поспешного бегства жены – разбросанная одежда, вываленная на стол многоцветной грудой косметика, извлеченные из потаенных мест и брошенные на полу багажные сумки, полиэтиленовые пакеты разных размеров и мастей – как свидетельство их прежней, счастливой жизни – сообщали о том, что она все же вняла его увещеванию и оставила квартиру.

– Ну? Когда, вам помнится, вы в последний раз видели фотографию? Где это было? – потормошил В. младенческолицый. – Где? Вспоминайте! Они ушли, вы дверь закрыли, и куда вы потом?

Ярко и отчетливо, словно некое голографическое изображение предстало перед глазами, В. увидел, как он, закрыв дверь за участковым с бородачом, направляется обратно в ванную, ступает в воду – и погружается в нее, и фотографии в руках у него уже нет, а только что еще была, точно была, в прихожей он ее не оставил.

– И куда же она могла исчезнуть? – нетерпеливо перехватил инициативу допроса сизощекий.

– Вы в ванной до того что делали? – бойко развил его вопрос младенческолицый. – Читали, говорите? Гоголя, да? И где у вас этот Гоголь был?

– В Гоголя своего вы фотографию положили, – совершил умозаключение сизощекий. Выдернул руки из карманов и провел указательным пальцем по верхней губе с одной стороны от носа, с другой – словно разгладил несуществующие усы. – Где ваш Гоголь?

– Давайте сюда Гоголя! – не без восторга произнес младенческолицый. И от переизбытка чувств звучно хлопнул рукой об руку. После чего продемонстрировал знание классика: – А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!

Если не восторг, то нечто подобное изумленному восхищению испытывал и В. Теперь он ясно видел, как сунул полученную фотографию в томик Гоголя, полез с этим томиком в воду, обдав его еще веером брызг, и больше не раскрывал, а после поставил на место в книжном шкафу, где, надо думать, тот и стоял по сию пору. Сизощекий с младенческолицым были настоящие ищейки!

– Ну-ка, ну-ка! Дайте-дайте! – хищно потянулись оба к фотографии, когда В., открыв шкаф, извлек нужный том Гоголя, а из него и фотографию. Отобрали ее у В. и жадно впились в изображение.

– Вот ничего себе! – воскликнул потом младенческолицый, отстраняясь и выпуская из рук фотографию.

– Да уж, да уж…. – протянул сизощекий, и пальцы его тоже разжались – как если бы этот листок фотобумаги в один миг сделался неимоверно тяжел, не удержать, – и фотография с сухим легким стуком легла на пол.

– Кто это? – Реакция их на фотографию была такова, что неизбежным образом заинтересовало наконец и В., кто же это изображен на ней.

Вместо ответа, однако, немного погодя получил вопрос он сам. И вопрос этот, не оставляя в том никаких сомнений, свидетельствовал, что вот теперь-то личности тех, кому понадобился человек с фотографии, их озаботили.

– Еще раз: кто к вам приходил? – спросил сизощекий. – Ваш участковый? И второй с ним кто?

– Вот второй-второй. Кто такой? – нажал младенческолицый.

– Откуда ж я знаю? – удивился В.

– Ну, обрисуйте, обрисуйте! – взвился младенческолицый.

Но у сизощекого уже родилось другое решение.

– Какой толк: обрисовывай, не обрисовывай, – осаживающе махнул он рукой на младенческолицего. – Давай срочно участкового в разработку. Дальше увидим. – Шильчатые глаза его вонзились в В. – А вы оставайтесь здесь. Вещички собрать хотели? Вот собирайте. Ждите.

– Чего? – вырвалось у В.

– Чего-нибудь, – ответствовал младенческолицый. – Как мы сейчас вам скажем? Видите, как обстановка меняется. На глазах.

– Что мне здесь сидеть. Я на работу поеду, – сказал В. Ему вспомнилось, как он торчал в бухгалтерии, тупо пялясь в монитор с чужими, непонятными документами. – У меня там… обязанности.

– Да бога ради. Поезжайте. – Сизощекий вынул из него свои шила. – Обязанности надо справлять.

– Работа есть работа, работа есть всегда. Хватило б только пота… – пропел младенческолицый. Он был подкован не только в классике.

Никакого дела не было уже им до В.

Оставшись один, В. вернулся в комнату, где они только что были втроем, поднял с пола фотографию, вгляделся в гладковыбритое, с уплывающим к ушам вторым подбородком, бесцветно-невыразительное лицо изображенного на ней человека, впервые по-настоящему удивившись, что им так интересуются, и вдруг произошло странное, подобное тому, что в студии гуру: сквозь портрет на фотографии проступило другое лицо – его же, но не уплощенное навечно затвором фотоаппарата, а живое, в своем трехмерном объеме, со всей игрой мимических мышц: моргали веки, кривились, принимая в себя слегка потемневший от слюны кончик сигары, губы. Человек курил сигару, расположившись в шезлонге на просторной деревянной террасе, укрытой от солнца черепичным навесом плоской крыши, солнце косой узкой полосой лежало пока лишь на дальнем конце террасы, ему еще долго предстояло добираться до шезлонга. Человек был в холодящем, должно быть, тело золотисто-зеленом шелковом халате, схваченный небрежным узлом пояс распустился, полы халата на могучем животе разошлись, и в проем выглядывал бравый русоволосый лобок с топорщившимся под ним красноклювым воробушком. Нега и счастливая ублаготворенность читались во всей позе человека в шезлонге.

Открывшаяся картина была так отчетлива, так внятна в каждой своей детали, так реальна, что В. овеяло холодком потрясения. Но мало того: непостижимым образом таинственная оптика уменьшила взятый начально план, показав общий вид особняка с тенистой террасой, а там и озеро, на берегу которого, под тремя кучно растущими соснами, стоял особняк, и В. понял, что это за место. Это было то самое озеро, где он сейчас обитал сам. Только другой, противоположный его берег. Тот, который въяве он видел вчера издали.