Текст книги "Посланник"

Глава 10. И на нашей улице праздник

– Погоди, рас Мэконнын, – сказал я разгневанному папаше, сохраняя спокойствие и достоинство царского посла, – я не собирался наносить тебе обиду, наоборот, я пришел просить руки твой приемной дочери, Мариам. Мы любим друг друга и, разлучив нас, ты разобьёшь ее маленькое нежное сердечко, а после себе этого никогда не простишь. Я не претендую на приданое, поскольку достаточно богат, чтобы купить три таких Харара, а потом снести этот ужасный сарай, который ты называешь дворцом, и на его месте построить для своей любимой действительно сказочный дворец с садами и журчащей водой, чтобы она была счастлива. Для меня нет ничего более важного, чем счастье Мариам, я могу оставить царскую службу сразу же, как выполню поручение моего царя и доставлю по назначению его письмо и подарки. Это я обещал лично человеку, портрет которого ты видел внутри крышки часов, а после этого у меня нет никаких обязательств перед ним.

Рас молчал, уставившись на меня, как на говорящего верблюда, и я продолжал, пока он не крикнул стражу.

– Великий рас, я понимаю, что у твоей страны сейчас тяжелое положение и ты опасаешься удара в спину от соседей с юга и запада, пока войска негуса будут отражать итальянское вторжение. Войны на два фронта Абиссинии не выдержать, поэтому, возможно, ты хочешь выдать Мариам замуж за кого-то из соседей, чтобы предотвратить войну на два фронта. Немцы, которые послали Абу-Салеха перехватить наш караван, рассчитывали, что, если принц Салех захватит Машу в свой гарем[56]56
  Гарем, то есть «харам» – грех, запрет, на самом деле никакого отношения не имеет к помещению, где содержат жен и наложниц, обычно для обозначения этого используют слово «сераль».


[Закрыть], то ты будешь сговорчивее в отношении союза с кочевыми племенами юга. Но я разбил принца Салеха, и теперь он воевать не будет. Остается запад, где самыми сильными врагами могут быть суданские махдисты, но они сами подвергаются давлению англо-египетских войск с севера и через два-три года будут ими разбиты, а потом придет черед Абиссинии, даже если вы сейчас справитесь с итальянцами, а вы можете это сделать с моей помощью. Поэтому Германия и поддерживает мусульман, видя в них противодействие британцам в Африке, так как, если мусульмане ввяжутся в драку с англичанами, зарождающиеся немецкие колонии в восточной и западной Африке будут в безопасности.

Но хочешь ли ты, как любящий отец, отдать Мариам в гарем, где она станет одной из многочисленных жен и наложниц? Она просто там зачахнет и будет являться тебе во сне кошмарным упреком до конца твоих дней. Не лучше ли отдать Мариам единоверцу, который будет любить ее одну, такой, какая она есть, и она будет любить этого человека, ведь мы с Мариам любим друг друга.

А что касается угрозы вторжения мусульман, то Салех – мой кровный брат, а эти узы сильнее родственных, и, если надо, мы вместе можем защитить твою страну от махдистов. Кроме того, махдисты – очень разные, там тоже есть умные люди, которые понимают, что их главный враг – не Абиссиния, а Британия. Поэтому твои границы с юга будут спокойны, стань я твоим зятем, а на махдистов, если они не прислушаются к нашим разумным предложениям, мы управу найдем: я просто хотел, чтобы они с британцами сначала пощипали друг друга. Кроме того, через два-три года, может, на год больше, у Британии начнутся проблемы с бурами на юге Африки из-за богатых золотых месторождений, им будет не до Абиссинии, они могут и Египет не удержать: буры хорошо вооружены и запросто могут сбросить англичан в море, если только будут чуть более организованы. Можно созвать конференцию глав африканских держав (пока только тех, где исповедуют единобожие, то есть христиан и мусульман) и договориться о совместном противодействии колонизации Африки европейцами: по крайней мере, не воевать против друг друга, если какая-то из договаривающихся сторон подвергнется агрессии европейцев, а идеально – оказать помощь этой стороне и сопротивляться совместными усилиями.

Так что же ты хочешь, рас, – сделать Мариам несчастной и погубить ее, отдав в гарем какому-нибудь князьку, или приобрести сильных друзей и союзников прямо здесь и сейчас? Поэтому я еще раз прошу у тебя руки Мариам и клянусь, что буду любить ее, пока не остановится мое сердце.

Сказав это, я замолчал и посмотрел расу в глаза. Так мы простояли минуту, потом Мэконнын сказал:

– Я услышал тебя, рас Александр, и должен подумать. Твои слова необычны для столь молодого человека, но они были сказаны от души. Ты не солгал – ты действительно любишь мою дочь, но я еще не понимаю, хорошо это или плохо. Я позову тебя через день и объявлю свою волю.

После того, как рас дал понять, что аудиенция окончена и меня позовут послезавтра, вышел из кабинета и мы покинули дворец. Я понимал, что пошел ва-банк: я в какой-то мере оскорбил раса, назвав сараем его дворец и обвинив в бедности, отказавшись от приданого, на что, мол, мне эта мелочь, что ты, рас, можешь дать, раз живешь в этом сарае. Наоборот, я превознес свое богатство, мол, три таких Харара куплю, а «потом продам, но уже дороже». С другой стороны, я ему правду сказал, дворец ужасный (надо бы все же найти альбом и хотя бы показать фотографии), сказал правду про угрозу с юга и запада, и тем, что Машей он от этих угроз не откупится, наоборот, покажет свою слабость, раз дочерью поступиться может. Льстецов и лизоблюдов у него хватает – вон толпа «бояр» в фетровых шляпах на что? А человек, не побоявшийся сказать правду, может заслужить уважение, тем более что предлагает путь, как все уладить и не на месяц, а на годы вперед.

Весь следующий день провел, как сидя на иголках: мне было трудно сосредоточиться, пытался заняться хозяйственными делами, но все валилось из рук.

Ко мне подошел Лаврентьев и попросился уехать к Менелику, так как он все равно здесь ничего не делает, а мог бы принести пользу. Почему бы нет, подумал я, ведь в реальной истории Лаврентьев практически с нуля создал абиссинскую армию и придумал стратегию «заманивания» итальянцев в глубь материка, по типу Отечественной войны 1812 года, что принесло успех: итальянцы оторвались от базы в Эритрее, начали испытывать проблемы с боеприпасами, водой и продовольствием, а затем были разбиты Менеликом по частям. Зачем лишать будущего героя заслуженных лавров, пусть едет, организовывает, обучает и руководит войсками. Менелик специально для него введет титул графа, и уедет есаул домой графом Абиссинским. Правда, там в конце какая-то темная история с ранением, но Андрей Андреевич подробностей не помнит, слава богу, что хоть представляет общий ход истории, а хронология уже кувырком пошла.

– Конечно, Михаил Степанович, поезжайте, возьмите пару лошадей, оружие, – сказал я есаулу, – сотни талеров вам на дорогу хватит? И прошу вас, поаккуратнее, не лезьте на рожон и больше в плен не попадайте, а то принцев не хватит вас выменивать обратно.

– Спасибо за все, Александр Павлович, и, самое главное, за свободу, – ответил обрадованный Лаврентьев и, получив деньги, пошел к казакам за лошадьми.

Лаврентьев ушел собираться в дорогу, а я остался «думу думати».

Стоило СЦ спасти несколько тысяч жизней, да появиться ТНТ (известия о нем давно уже достигли иностранных ушей и глаз), как все зашевелились. Как, у России появились новые средства ведения войны?! Она сможет вернуть своими лекарствами и прогрессивными методами лечения больше раненых в строй, новые ручные бомбы дадут пехоте преимущества как в атаке, так и в обороне?! Надо срочно делать что-то свое – и вот началось брожение и шевеление в головах штабных стратегов в Берлине, Лондоне и Париже. Я уже не говорю о том, что выстрелы «максима» и грохот ручных гранат в здешней пустыне привели местные племена в состояние между трепетом и шоком, а местные сагибы[57]57
  Сагиб – господин, синоним белого человека в колониях.


[Закрыть] – военные советники – уже бомбардируют свои штабы донесениями о горе трупов в ущелье. И это сделала какая-то горстка русских, не понеся при этом потерь?! Так что еще до расстрела «дервишей»-махдистов[58]58
  Дервиш – бродячий монах, почему-то так англичане называли всех махдистов подряд.


[Закрыть] при Омдурмане не дошло, а строки «У нас есть пулемет ”максим” – у них ”максима” нет» стали реальностью. Повозка истории свернула с накатанной дорожки и понеслась куда-то в сторону, пугая и давя «бабочек Брэдбери»[59]59
  Из классики фантастики. «И грянул гром» Рэя Брэдбери: раздавленная в прошлом неудачливым охотником на динозавра бабочка привела к кардинальным изменениям, и путешественники во времени вернулись вовсе не в ту страну, откуда убыли в прошлое – к власти пришел президент-фашист.


[Закрыть] десятками.

Что-то принесет мне следующий день? Совсем забыл с этой суетой – надо купить Маше красивое кольцо: вдруг все сладится, и я официально назову ее здесь своей невестой в присутствии отчима и его «бояр»? А не сладится, подарю какой-нибудь красивой абиссинке на Рождество и поеду, как Лаврентьев, на войну – это развлечение для мужчин без женщин, а свинцовые пилюли очень помогают от боли в сердце: вот пуля пролетела – и ага, ты на небесах…

Отсыпал в мешок трофейных талеров (не подотчетные же денежки!) и поехал узнать, где тут ювелиры обитают. С собой взял верного Артамонова. Оказалось, тут целый квартал одних ювелиров. Попросил Артамонова подержать лошадку и зашел в одну лавочку, потом в другую, наконец, зашел к еврею, говорившему по-французски, вернее он так думал, что по-французски, но понять можно было.

Да и вообще, кому еще быть классным ювелиром, как не еврею, хотя здесь были и армяне, и греки, и какие-то арабы, национальности которых я не понял, так как они говорили либо по-арабски, либо на местном диалекте – смешанные амхарский, оромо и галласский, хотя армянский и греческий я тоже не понимал. Так что выбор был во многом потому, что я не только глазел на выставленные вещи, но смог объяснить, что мне нужно. А нужно было мне тоненькое, изящное кольцо на среднюю фалангу моего мизинца с крупным и чистым бриллиантом.

Еврей, сообщивший, что его зовут Исаак, понимающе кивнул и показал мне несколько колец. Мне они не понравились – кольца очень толстые, на что Исаак ответил, что здесь такая мода – золота должно быть много! Тогда я стал выбирать камень, переделать металл можно, а вот камень – он навсегда. Никакого увеличительного стекла, чтобы посмотреть включения и мутности внутри, конечно, не было, поэтому я больше оценивал по игре света.

– Месье Исаак, вот этот камень мне нравится, таки вы говорите за то, що это бриллиант? – вспомнил одесскую торговлю и ухватки интенданта Титова на Привозе, передав если не точный смысл по-французски, то хотя бы интонацию.

Исаак подтвердил, что самый настоящий и чистой воды бриллиант (еще бы сказал: «Ай вэй, щоб я так жил, шо это брульянт!»). Когда я узнал цену, то понял, что хитрый ювелир задрал ее раза в три, но быстро согласился сбросить наполовину, что само по себе было подозрительно.

– Друг мой, – обратился я к Исааку, – а ты уверен, что это бриллиант? – еще раз вопросительно глянул я на ювелира. – Вот я сейчас стеклышко часов им попробую поцарапать, и не дай бог, если у меня это не получится. Завтра я встречусь с расом и скажу ему, что мастер Исаак надувает клиентов.

– Не надо ничего пробовать, господин, дайте я взгляну еще раз! Да, вы правы, камень с дефектом и может развалиться при надавливании. Я сейчас принесу другие.

Оставив меня под присмотром подмастерья, Исаак удалился в свои закрома, неся коробку, где были огранённые и не вставленные в изделия бриллианты. Выбрав крупный и чистый камень, чуть меньше того огранённого горного хрусталя, что мне пытались втюхать, я сказал, что этот камень меня устраивает (все же я его попробовал, царапнув стёклышко своего брегета). Исаак пытался было ныть, что это более качественный камень и поэтому стоит больше, хотя и чуть меньше размером, но пришлось снова пугнуть его расом.

Я нарисовал рисунок кольца и сказал, что оно мне нужно сейчас, золота тут в четыре раза меньше, чем в тех толстых кольцах, что он изготавливает, поэтому разница в весе – это и есть плата за скорость, – то есть беру кольцо по согласованной три минуты назад цене. После этого на моих глазах мастер изготовил из толстой золотой проволоки овал и кольцо, в овале закрепил с помощью микрокреплений (как бы сказали в моем веке) камень и показал мне. Меня все устроило, но для усиления жёсткости соединения кольца с овалом я попросил припаять четыре маленьких золотых шарика там, где соединяются две детали. Полюбовавшись игрой камня (Исаак сказал, что сам гранит алмазы, что редко кто здесь делает), я отсчитал деньги. Заметив, что в мешке еще много чего осталось, Исаак спросил, не нужны ли мне бриллиантовые запонки к сорочке. А вообще-то нужны!

Пока я что-то выбирал, смотря на игру камня, Исаак спросил, что, как он догадался, я из русской миссии, и ходят слухи, что русским помог справиться с кочевниками какой-то рас Искендер, и видел ли я его. А если видел, то каков он?

Ответил, что видел близко, вот как сейчас Исаака. Приехал на огромной лошади, чуть ли не на носороге, воин-богатырь с черной бородой и начал кидать кочевников налево-направо (далее по тексту – былина об Илье Муромце), пока всех не перебил, а принца Салеха ранил и взял в плен, дядю же с племянником просто лбами столкнул – и дух из них вон.

– Как, дядя Салеха погиб? – услышав, что дядя мертвее мертвого, Исаак вознес благодарственную молитву. – Не было злее врага для иудеев и христиан, чем дядя Салеха, а ведь он должен был править после смерти старого шейха, которому уже мало дней осталось до того, чтобы встретиться с гуриями.

Увидев, что я выбрал запонки с красивыми крупными бриллиантами, Исаак назвал цену, но денег у меня не хватило, и я уже собирался уходить, как ювелир сказал:

– А, забирайте их за те талеры, что у вас есть, рас Искендер, – улыбнулся старый еврей. – Неужели вы подумали, что старый Исаак поверит в детскую сказку?

Я спросил, раз все знают о появлении кочевников и махдистов возле границ, кто мне расскажет историю этого конфликта? Исаак ответил, что в синагоге есть старый мудрый ребе[60]60
  Раввин.


[Закрыть], и можно пойти к нему, после чего, отпустив подмастерье и закрыв лавку на всевозможные засовы, Исаак сопроводил меня до синагоги.

Из слов раввина выяснилось, что история эта очень давняя, но что касается ближних обид, то все началось с принца (лиджа) Каса Хайлу, имевшего небольшую, но спаянную армию. Каса Хайлу сместил правившего Абиссинией раса Али, крестившегося мусульманина, и объявил себя императором Теодорисом II (известным у нас как Феодор II[61]61
  Все же правильнее – Теодорис, поскольку легендарного или мифического короля крестоносцев, в честь которого взял себе имя лидж, звали Теодорис, а не Феодор – это позднейшие измышления доморощенных православных богословов, «за уши» притягивавших монофизитскую религию абиссинцев к православию.


[Закрыть]). При расе Али к мусульманам в Абиссинии относились очень терпимо, и мусульмане, и иудеи, и христиане пользовались равными правами, лишь бы налоги платили. А вот Теодорис сразу повел политику нетерпимости, особенно к египетским мусульманам, видя в них основную угрозу Абиссинии. Он обратился к европейским державам с просьбой о помощи в новом крестовом походе против мусульман и иудеев, но обращение осталось без ответа (новый негус и имя Теодорис себе взял по имени легендарного древнего короля крестоносцев). Зато султан Египта Мохаммед Али (нет, не родственник боксера) сразу начал движение своих войск на юг. В ответ Теодорис Второй призвал всех своих подданных креститься или покинуть страну, исключение составляли только наемные войска, и запретил в стране миссионерскую деятельность (обиженный отсутствием ответа от британской королевы Виктории, к которой обратился с пламенным посланием). Королева Виктория вместо ответа послала войска, и, проиграв сражение англичанам, Теодорис застрелился (из английского же пистоля, подарка королевы).

Пришедший ему на смену наиболее сильный в то время рас был из северной Абиссинии, из провинции Тигринья. Он и взошел на престол под именем Йоханныса IV. До этого практически вся знать была из племени амхара, центральной абиссинской провинции Шоа и прилегающих к ней земель, а вот Йоханныс IV стал активно сажать на ключевые посты уроженцев Тигриньи, своих земляков. В начале своего правления новый негус (а именно он и был настоящим отцом Маши) проводил толерантную к мусульманам политику, даже взял в жены мусульманскую девушку Халиму (которая, конечно, была крещена перед свадьбой), они жили в любви, и после смерти жены в 1871 году негус поклялся больше не жениться.

Что касается войны с мусульманами, то ее маховик был запущен Теодорисом, и остановить его уже было невозможно: новый египетский султан Измаил в 1875 году предпринял поход в Эритрею. Произошло несколько крупных битв с переменным успехом для каждой из сторон, а потом началась война на истощение, в результате которой обе стороны подорвали свои ресурсы, что для Египта закончилось установлением там власти англичан. А Йоханныс IV стал ярым гонителем мусульман, принудительно крестившим их и запрещавшим отправлять религиозные обряды. Мечети по всей стране были разрушены и начался массовый исход мусульман в Судан. В Судане же набирало силу сопротивление египтянам под руководством Махди, и Йоханныс IV своими экстремистскими выходками лишь помог раздуть пламя священного джихада, поставив ему новых сторонников. Произошло несколько битв с преемником Махди шейхом Абдаллой, в результате одной из них Йоханныс IV был убит.

При сменившем Йоханныса IV Менелике II было заключено перемирие с Абдаллой, обе стороны больше не вторгались на территорию друг друга, а негус опять установил терпимое отношение к иноверцам.

Но вот совсем недавно в стане махдистов нашелся имам, который стал толковать указание Пророка «…оставьте эфиопов в покое, покуда они нас оставляют в покое» несколько своеобразно. Дословно это звучало так: «Пророк повелел исламской нации, что первоначально и что предпочтительно… Потому Он сказал: ”Оставьте эфиопов в покое, покуда они оставляют вас в покое”. Иными словами, дозволено нам оставить эфиопов в покое в то время, когда нам удобно и уместно воевать с другими. Смысл этого хадиса, стало быть, в том, что он дозволяет нам отсрочить войну против эфиопов. Отсюда следует, что если возможна отсрочка войны, дозволяется и начать ее…»[62]62
  Цитирую по книге Х. Эрлиха «Эфиопия: христианство, ислам, иудаизм».


[Закрыть]

– Итак, – сказал старый ребе, – теперь дозволено не оставлять эфиопов в покое, то есть грядет время войны, чужеземец.

Я поблагодарил раввина за подробный рассказ, из которого мне стал более понятен расклад сил с точки зрения религиозных войн, которые тем и опасны, что могут вестись десятилетиями, пока не обескровят обе стороны настолько, что найдется третья сила, которая придет и заберет все: так и случилось во время войны абиссинцев с египтянами, когда пришли британцы и без особого труда подчинили себе ослабевший Египет. Так может случиться и здесь, когда в центре континента вспыхнет война между христианской Абиссинией и ее мусульманским окружением, тем более что внутри царства Менелика существует своя «пятая колонна» в виде ассимилированных мусульман.

Вышел из синагоги, где, привлекая всеобщее внимание, уже заждался Артамонов с лошадками, и мы поехали в наш гарнизон. В гарнизоне меня встретил слоняющийся по двору оберст Шлоссер. Ему было запрещено выходить за ворота, о чем знали все казаки и уже пресекли две такие попытки, поэтому полковнику было сказано, что при третьей попытке он будет посажен под замок, и больше Шлоссер не рисковал. Прыгнуть сверху ему возраст не позволял, да и на крыше всегда дежурил дозор у пулемета. А еще у него не было денег, ну, сбежит он, а куда пойдет… Так что остается оберсту дышать воздухом, хорошо питаться и дожидаться официального освобождения.

Утром, вместе с Нечипоренко, при параде, я был у раса во дворце. Сначала меня пригласили в кабинет, и рас начал с государственных дел. Спросил, что я имел в виду, когда говорил о совместном противодействии колонизации Африки европейцами?

Видимо, подумал я, настало время поговорить об Организации Африканского Единства и создать ее на восемьдесят лет раньше, тем более что и моем времени Эфиопия играла в создании ОАЕ ведущую роль, а в Аддис-Абебе была ее штаб-квартира.

– Рас Мэконнын, ты видишь, что европейцы стремятся поработить Африку, а африканские народы вместо того, чтобы, объединившись, выступить против колонизаторов, занимаются выяснением обид и межнациональными войнами. Особенно опасными являются войны на религиозной основе, которые могут вестись десятилетиями и приведут к ослаблению противоборствующих сторон, а затем легкому порабощению их европейцами. Не пришло ли время стать выше этих обид и распрей, тем более что твое правление в Хараре является примером того, как люди разных наций и религий могут жить вместе и радоваться жизни. Если сейчас активизировались сторонники Махди в Судане и стараются в союзе с кочевниками напасть на Абиссинию, когда она будет воевать с Италией, то самое время сесть за стол переговоров и сказать, что такое положение дел выгодно только колонизаторам.

– Рас Александр, ты говоришь разумные вещи, я сам много думал над этим, но собирался заняться объединением племен чуть позже. Ты прав, больше медлить нельзя, но я не думаю, что кочевники согласятся поехать в Харар, – они боятся городов и видят в них ловушку.

Я ответил, что можно встретиться где-то недалеко, ближе к границе, чтобы никто не чувствовал, что его заманили в глубь вражеской территории. Я возьму с собой пулеметы, а при условии заранее оговоренной небольшой охраны с каждой стороны (не более сотни вооруженных людей), это нам даст преимущество в случае, если нас попытаются захватить: для того чтобы перестрелять сотню всадников, мне хватит двух лент с патронами и двух минут времени. Рас согласился, поблагодарив за предложение помощи в переговорах и сказал, что немедленно разошлет гонцов к заинтересованным сторонам. После этого рас сказал, что с государственными делами закончено, можно перейти к семейным.

– Рас Александр, я не возражаю против того, что ты назовешь Мариам своей невестой, но окончательное решение остается за негусом, так как она – принцесса императорской крови: ее отцом был негус Йоханныс Четвертый, а, когда она осталась сиротой, я взял девочку в свою семью и дал ей хорошее воспитание и образование, но никогда не забывал, что она не просто уойзэрит[63]63
  Княжна.


[Закрыть], но и возможная наследница престола, в настоящий момент третья в очереди. Сейчас мы пройдем в тронный зал, и ты сможешь официально попросить ее руки. Не удивляйся, я отвечу тебе точно так.

– Рас Мэконнын, но я увижу Мариам сегодня? – сердце у меня сделало паузу.

– Да, Александр, но видеться наедине ты с ней не сможешь, пока не получишь благословение от негуса Менелика Второго.

Мы с Нечипоренко немного постояли перед тронным залом, потом двери его открылись, и я увидел, что сегодня зал полон придворных в праздничных шамах (я как-то привык к тому, что они босиком и в серых фетровых шляпах). На троне восседал рас Мэконнын в золотой шаме и чем-то похожем на золотую митру. Сопровождаемый идущим чуть сзади Нечипоренко, я, держа треуголку на сгибе руки, приблизился к трону, поклонился расу и громко, так, чтобы все слышали, попросил руки его дочери Мариам, поклявшись любить ее до самой смерти.

После этого рас спустился с возвышения и взял руку неизвестно откуда появившейся Маши (потом я припомнил, что в зале, с противоположной окнам стороны, было несколько дверей). Я достал кольцо и, встав на колено, поцеловал ее пальчики и надел на безымянный палец правой руки бриллиантовое колечко: несмотря на то, что в зале было тускловатое освещение, камень отчетливо блеснул гранями. Пока, поднявшись с колена, я размышлял, могу ли я поцеловать невесту, Маша сама кинулась мне на шею. Стоявший рядом рас легонько похлопал нас по плечам: мол, хватит целоваться, люди смотрят, неудобно, но Маша, отцепившись от меня, теперь обняла за шею отчима, чуть было не уронив его золотую шапку (тиару – вспомнил, как называется эта штука, читал в свое время про одесского ювелира, по заказу авантюристов подделавшего тиару скифского царя Сайтаферна[64]64
  Одесский ювелир Израиль Рухомовский в 1896 году по заказу авантюристов братьев Гохман сделал по мотивам скифских золотых украшений красивую тиару, якобы принадлежавшую скифскому царю Сайтаферну. В Лувре денег, чтобы купить такую «редкость», не хватило, и французский парламент специальным распоряжением выделил 200 тысяч франков. Тиару купили и с большой помпой выставили в Париже, пока русский эксперт профессор Веселовский не доказал, что это – подделка. Нашли и свидетелей, которые видели, как старый Изя делал эту тиару, но французы все не верили, до тех пор, пока Рухомовский в Париже не сделал на их глазах часть этой тиары. После этого ее тихонько изъяли из зала древностей и переместили в отдел декоративно-прикладного искусства.


[Закрыть], которую они потом ловко впарили Лувру за сумасшедшие деньги. Так вот, головной убор будущего тестя и был точь-в-точь такой тиарой).

Потом рас хлопнул в ладоши, дав понять, что представление окончено, и нас пригласили пройти через боковые двери в соседний зал поменьше, где на длинном столе были разложены княжеские закуски. Нас с Машей посадили по разные стороны от Мэконнына, рядом со мной с другой стороны сел Нечипоренко, а с Машиной – женщина в скромной одежде и платке, как я понял, жена раса. Стол был постным: фрукты и местные крендельки, но все же стояли серебряные кубки и кувшины с местным пивом. Нам же с Машей, расу и ее мачехе было налито шампанское.

Рас что-то произнес по-амхарски. Я разобрал в его речи наши имена, и гости выпили, а потом принялись есть. Нечипоренко выпил свой кубок сразу до дна и жестом попросил слугу, чтобы тот наполнил кубок снова. Я забеспокоился, как бы казак не захмелел от местной браги, но вскоре мачеха увела Машу, которая бросила на меня жалобный взгляд, мол, уводят в царские покои, прощай, любимый, а потом все же улыбнулась и помахала рукой, и прием закончился.

Посидели недолго, рас спросил, почему мне не понравился его дворец, я честно объяснил, что индус-архитектор не видел дворцов «царя Москова», да и во Франции тоже не был, иначе не стал бы городить такое безобразие. Сказал, что среди подарков негусу есть альбом с фотографиями и цветными литографиями Петербурга и Москвы и, если бы я знал, что расу потребуется достойный образец для его дворца, непременно бы заказал еще один, а так, каждый килограмм груза был взят по необходимости и второго альбома у меня нет. Рас попросил хотя бы глянуть на фотографии в альбоме, и я обещал его принести.

Наступил канун Рождества. Вчера казаки устроили баню во дворе дома: натаскали воды, за день она нагрелась и можно было помыться в палатке, которую оборудовали как моечную – с тазами и ведрами. Сделали и парную, для чего сложили пирамиду из камней, обложили ее дровами и раскалили камни, потом аккуратно смели ветками угли и золу с камней, в пирамиду воткнули шест и на него водрузили палатку. Буквально через минуту воздух в ней раскалился настолько, что стали трещать волосы, потом можно было выскочить во двор и броситься в огромный чан с холодной водой, а после похлестать себя распаренными в кипятке можжевеловыми «веничками», ну а дальше – просто помыться, не жалея мыла и воды, в соседней палатке.

Банную процедуру с удивлением наблюдал полковник Шлоссер, даже сунул голову в палатку – парную, чтобы посмотреть, что там делают эти сумасшедшие русские, после чего спокойно прыгают в чан с холодной колодезной водой, но был с возмущением изгнан, так как «немчура жар из бани выпускает». После бани, переодевшись в чистое, с наслаждением пили чай часа три, сидя на плоской крыше старого дворца.

Сегодня разговлялись с наступлением темноты (неделю, что здесь стоим, ели только постное) и появлением первой звезды: «Вот она звезда-то Вифлеемская», указывая на яркий Сириус на черном абиссинском небе, говорили казаки. Я не стал их разубеждать, что Вифлеем находится от нас на севере, а Сириус – на юге, пусть запомнят этот праздник недалеко от святых мест. После решили поехать в главный храм Харара, отстоящий от нас версты на три, купол его хорошо был виден с нашей крыши, и казаков поражало, что купол не золотой, а из обычного железного листа, практически жестяной.

На улицах были толпы народа, все веселились, плясали под барабаны и пели песни.

– Глядите, вашскородь, – сказал один из казаков, – они и хороводы водят, совсем как у нас!

Я посмотрел, но это мне напомнило не хоровод, а боевой мусульманский танец, когда мужчины выстраиваются гуськом и распевая тексты из Корана или просто повторяя речитативом: «Бисмилля, ва илля иль Алла», приплясывая, идут по кругу. Пусть это и мусульманский танец, но я видел, что радуются все: и христиане, и мусульмане, и представители других конфессий, радуются потому, что их соседям и друзьям хорошо и у них сегодня праздник. Я подумал, что, наверно, и христиане здесь празднуют Курбан-Байрам, распевая свои песни и стуча в барабаны (других музыкальных инструментов я не видел и не слышал, или просто их заглушал грохот барабанов).

Наконец, пробиваясь сквозь все более густую толпу, доехали до площади перед храмом. Здесь мы поняли, что дальше даже пешком будет нельзя протиснуться (планировали мы, конечно, остановиться где-то здесь, в проулках и, пока коноводы будут у лошадей, дойти до храма, а потом подменить оставшуюся половину, чтобы сходили они. Но план рухнул: вся площадь была запружена танцующими людьми, развевались их шамы, которые пляшущие держали в руках как флаги, приплясывая в такт барабанам. Постояв и поглазев на действо, мы решили повернуть назад и завтра прийти в храм попроще, тем более что кто-то из казаков видел церковь Святого Георгия рядом с нашим гарнизоном. Доехав до дома, мы опять поднялись на крышу и долго смотрели на город, на улицах которого безостановочно танцевали и пели под ритм барабанов все его жители[65]65
  Описание празднования Рождества в Хараре приводится по книге «Казаки в Абиссинии. Дневник начальника конвоя Российской Императорской миссии в Абиссинии 1896 года», представляющей собой мемуары есаула Петра Николаевича Краснова, будущего белого генерала и атамана Всевеликого Войска Донского. Естественно, описание П. Н. Краснова приводится в авторской обработке, применительно к данному художественному сочинению.


[Закрыть]. Пропев вечернюю молитву, казаки отправились спать. Кому-то из них было интересно сегодняшнее празднование, но большинству не понравилось: «…бесовство какое-то». Я подумал, как-то отнесутся к столь необычным празднествам мои старообрядцы, ценящие дедовское благолепие, думаю, что отрицательно.