Текст книги "Посланник"

– Да и про вас говорили, мол, вы, Александр Павлович, с местной девицей во грехе живете…

«Ага, песня про Стеньку Разина и княжну: ”За спиной он слышит ропот: нас на бабу променял…”».

– И вместо того, чтобы дать приказ казакам изрубить шашками ту старую обезьяну, что вам, извиняюсь, ваше высокородие, жопу показала, вы этих «облизьян» с миром отпустили. Мол, слабый у нас начальник, завел в Африку, будь она неладна, и бросает теперь.

Да вот, припомнился мне этот неприятный разговор, а что поделать, правда это про Африку-то, непривычна она для русского крестьянина. Что-то будет в лагере Штакельберга через три-четыре недели, когда, надеюсь, помощь придет? Не побегут ли до этого мои охотнички просить француза Христом-богом отправить их «в Расею»? Вот скандал-то будет, когда они в Питере или Одессе выгрузятся с иностранного парохода, тощие и оборванные, и что они наплетут газетчикам-борзописцам про меня? А, семь бед – один ответ.

Спросил Нечипоренко, сколько выпито воды за переход. Он ответил, что казачьи лошади пьют немного, про мулов и говорить не приходится, а вот «артиллеристки» – те пьют так, как будто Волга-матушка рядом и их на водопой пригнали, но все же – есть чем и вечером напоить, и на утро останется. Вот жара уменьшится, повечеряем, лошадям корму зададим, караулы выставим и сами спать завалимся. Я сказал, что все правильно, завтра выйти надо, как сегодня, чтобы к полудню все были уже в тени, темнеет в пустыне рано, в семь пополудни уже темень, так что выспаться время будет, а полчетвертого подъем, чтобы через час-полтора уже выступить в поход – светать начнет и то, что под ногами будет, уже видно. В шесть над горизонтом уже будет солнце и через пару часов начнется жара, больше трех часов по ней лошади не выдержат.

Подъесаул согласился с раскладом, и я спросил его, есть ли у кого из офицеров компас. Оказалось, что есть у сотника Стрельцова, я попросил, чтобы составлялись хотя бы кроки какие-нибудь, хоть схему, куда идем, с указанием север-юг. Нечипоренко спросил меня, а разве другой караван не пойдет этой дорогой, там же и топограф, и Букин – офицер Штаба. Ответил, что нет, здесь каждый караванщик ведет своей дорогой, и как нас ведет проводник, одному Аллаху известно, это собственный маршрут Хакима, он его считает более безопасным, поэтому, может, лучше дать компас в арьергард, хорунжему Бякову, чтобы проводник не видел, что мы его маршрут на схему наносим.

Пошел в шатер к Маше, как ни странно, там было прохладней, чем под тентом, Маша была в чем-то шелковом и полупрозрачном, шелк лежал на ковре, я даже не решился прилечь на белоснежную простыню. Она взяла большой медный таз с водой, принесенный слугами, и стала обтирать меня губкой, что-то приговаривая, потом насухо вытерла полотенцем и натерла какими-то приятными благовониями на травах, вроде мяты, но все же не мята, мне ли ее не знать. Потом она стала кормить меня виноградом и поить каким-то приятным напитком из лимонов, вроде лимонада, но не сладкого, а с той же травкой вроде мяты.

Мне были приятны прикосновения ее нежных пальчиков. Вот, наверно, так себя чувствуют храбрые мусульманские воины, попав в рай с гуриями. Потом мы ласкали друг друга, а после, устав от любви, забылись сном, прервавшись на то, чтобы поесть мяса и фруктов, а затем опять заснули. Проснулся я около трех пополуночи, осторожно оделся, чтобы не будить Машу, и вышел из шатра. Тут же за спиной возникла темная тень и сверкнули глаза Хакима.

Я спросил, все ли в порядке и как несут службу мои люди. Он ответил, что они – настоящие воины, и я могу на них полагаться. Я прошел три десятка метров и был окликнут часовым. Ответил и после того, как он меня узнал, подошёл и спросил, все ли в порядке. Он сказал, что да, только шакалы уж очень гнусно воют и тявкают, а пальнуть нельзя, хотя – вон один сидит, совсем близко, только и ждет, чего бы стянуть съестного, но сколько я ни пялился в темноту, никого не увидел. Пошел к тенту, где богатырски храпели казаки, подложил под спину тюк сена и стал смотреть на звездное небо. Был молодой месяц, уже не тот, что называют мусульманским в виде тонкого полумесяца, похожего на восточную саблю, но еще и не второй четверти лунного цикла, то есть к выходу из пустыни будет почти полнолуние.

На второй день похода я понял, что имел в виду Хаким под «трудным участком»: плоская галька сначала сменилась серым, потом черным песком, а потом стали попадаться приличные булыжники черного как смоль цвета. Возница пытался как-то объезжать их, но не всегда удачно. С утра я переоделся в разработанную мной форму охотников и не пожалел, ботинки были в самый раз, чтобы не оступиться на камнях, а парусиновые туфли уже были бы разодраны в клочья, иногда камни имели острые сколы, которые блестели на солнце. Не разбираясь в минералах, я сунул небольшой такой камушек в сумку, спрошу потом у рудознатцев, что это такое. Хуже всего было, что камни разогрелись на солнце (они же черные) и жар шел не только сверху, но и снизу. Солнце начало печь уже с восьми утра, несмотря на то, что на брички поставили импровизированные тенты на распорках и каркасе из реек. Казаки ехали в белых платках – назатыльниках на фуражках, и никто уже лихо не заламывал фуражку на затылок, демонстрируя лихой чуб, все старались максимально укрыть лица от палящего солнца. Мне казалось, что на камнях уже можно жарить не только яичницу, но и мясо. Кстати, барана вчера освежевали и зажарили на углях, так вот какое мясо мы вчера ели с Машей, но я так утомился, что не почувствовал вкуса, да и Маша едва попробовала кусочек, зато лимонной воды мы выпили целых два серебряных кувшина с затейливой цветочной чеканкой и вместимостью литра по два с половиной, не меньше. То и дело приходилось вылезать из брички и с помощью казаков переталкивать ее через препятствие, а в двух местах нам пришлось выпрячь лошадей и просто на руках перенести бричку с пулеметом. От таких упражнений сердце у меня было готово выпрыгнуть из груди, а Артамонова я просто не допускал до них.

Видел квадратные глаза Машиного конвоя, мол, генерал работает со всеми вместе, а слуга стоит и ничего не делает, но потом они привыкли к этим особенностям русского менталитета. Естественно, плелись мы медленнее медленного, и вот уже полдень, а колодца все нет. Наконец, через полчаса дорога пошла довольно круто вниз, и в распадке я увидел каменное ограждение колодца и даже каменный желоб, куда выливали воду поить животных. А вдруг колодец пустой. Нет, слышу крик Стрельцова: «Есть вода, привал!» Подъехали и мы. Хаким показал, где можно ставить палатки, но рекомендовал пройти по месту и перевернуть камни, только не руками, могут быть скорпионы. По месту своего лагеря он два раза прогнал верблюдов, говорят, пустынные твари не любят их запах, а я думаю, что они уходят от сотрясения земли под копытами дромадера.

Одни стали разбивать лагерь, другие – доставать воду из очень глубокого колодца. Наконец лошадям дали половину полуденной порции воды и отвели в тень, люди тоже в изнеможении растянулись под полотняным потолком палатки. Так все лежали час, и я вместе с ними, потом стали отпиваться поспевшим чаем. Вода имела несколько солоноватый привкус, но пить ее было можно, лошади и мулы тоже пили с удовольствием. Так как мы находились на дне котловины, то было принято решение выставить секрет[42]42
  Часть боевого охранения, выставленная в стороне от основных сил с целью своевременного обнаружения противника.


[Закрыть] наверху из двух казаков и менять его каждые два часа до захода солнца, а ночью – через четыре. Поскольку в таком случае простых казаков не хватит, то добавить и двух офицеров, не будут ходить в караул только Нечипоренко и я. Внизу караульная служба будет идти как обычно. Посмотрел, достаточен ли наклон ствола «максима» для того, чтобы добить до бровки котловины – хватает, стены котловины пологие и возвышение не превысит тридцати градусов по вертикали.

После того, как убедился, что все устроены, зашел к Маше. Она тоже устала, бедная, и лежала под шелковым покрывалом. Сказал, что тоже устал, и поэтому пойду к своему отряду, тем более что у нас все офицеры сегодня несут службу – пришлось выставить дополнительную охрану сверху, и людей не хватает. Маша ответила, что все понимает и отпускает меня, потому что служба – это мой долг и обязанность перед моим государем. Еще она заметила, что я удивил ее людей тем, что сам работал и толкал коляску, а старого воина-слугу освободил от этого. Гвардейцы разделились пополам, одни тебя осуждают за то, что ты, как простолюдин, тащил коляску, что неуместно генералу и князю (Маша меня так им отрекомендовала, тем более что по прибытии в Джибути все меня видели при полном параде, и никто не усомнился, что я в больших чинах). Другим, наоборот, понравилось, что я пожалел старого воина. Из телохранителей Саид и Хаким ничего не сказали, Саид, понятно, почему, а Хаким малоразговорчивый и отвечает только, когда его спрашивают, а вот Мохамад сказал, что ты добрый и справедливый и таких, как ты, господ еще поискать надо.

– А ты, – спросил я Машу, – что ты сама думаешь об этом? Надо ли было мне стоять в стороне, а мой денщик, который мне в отцы годится, тащил бы коляску, ведь он и так вчера был еле живой.

Маша ответила, что она, как и Мохамад, считает, что я умный, справедливый и добрый, но в то же время храбрый и сильный. Я поцеловал ее, пожелал хорошо отдохнуть и набраться сил и пошел к своему отряду. Перед заходом солнца раздался какой-то гул, вроде того как где-то рядом слышно море. Нечипоренко сказал, что это поет пустыня – камни остывают, издавая разные звуки. Звуки эти продолжались около часа, а потом наступила абсолютная тишина, не было слышно никакого зверья – ни шакалов, ни гиен, похоже, здесь вообще никто не живет.

Я поделился своими мыслями с Нечипоренко, и он рассказал, что видел остатки древних стен и каменную кладку, завтра с утра он может мне ее показать. Похоже, что здесь был древний город, но потом люди бросили его, несмотря на то, что здесь есть вода, то ли все погибли на войне, то ли еще что. Вообще, место дурное, он бы ни за что не встал здесь на ночлег, не будь колодца. Тем не менее ночь прошла спокойно, я даже хорошо выспался на ящиках с подарками: казаки постелили мне чью-то бурку и в голову положили полтюка сена. Спал не раздеваясь, только снял ботинки и утром вытряхнул их, прежде чем надеть – вдруг внутрь заползла какая-нибудь сколопендра. В три, как обычно, мы начали собираться: напоили коней и мулов, бурдюки наполнили еще с вечера, осталось их только приторочить.

Стали подниматься из котловины, казаки шли, ведя коней в поводу. Брички тоже пришлось толкать и помогать лошадкам вытаскивать их наверх. Действительно, прошли вдоль старых стен, которым, судя по всему, не одна сотня лет. После того как выбрались из котловины, дорога через некоторое время пошла под уклон, черные камни стали сменяться проплешинами обычного песка, и скоро мы поехали по обычному песчаному пустынному грунту. Часа через два стали появляться чахлые кустики. Бричка катила со скоростью десять-двенадцать верст в час, и к восьми утра, когда начало припекать, мы уже прошли прилично. Так и шли, и шли себе, и за час до полудня Хаким остановил колонну и велел разбивать лагерь.

Место было довольно интересное: вместо плоской пустыни стали появляться каменистые гряды, взгорочки и прочие разнообразности ландшафта. Скоро лошадей напоили, лагерь разбили и сели пить чай. Машин шатер стоял рядом, и я навестил свою любимую, сегодня она не была уставшей, щебетала как птичка на четырех языках, смешно выговаривая русские слова. Часа в два ночи я проснулся и вышел наружу. Тут же возник рядом Хаким, убедившись, что это я, он вдруг стал прислушиваться и, приложив палец к губам, мол, тихо, исчез в темноте. Послышалась какая-то возня шагах в пяти от шатра, и через некоторое время Хаким приволок сомаля, у которого вместо кляпа торчала изо рта его же набедренная тряпица черного цвета.

Руки у сомаля были неестественно вывернуты, похоже ассасин просто сломал их, и теперь они висели по бокам тела как тряпки. Сомаль с ужасом смотрел на ассасина и, когда он о чем-то его спросил, часто-часто закивал головой, с чем-то соглашаясь. Потом Хаким вытащил кинжал и повел сомаля куда-то в сторону. Минут десять его не было, а потом телохранитель пришел, но один, он был чем-то озабочен. На мой вопрос, что случилось, ассасин ответил, что дело плохо – нас выследили и завтра нападут. Это был лазутчик, который должен был вернуться до рассвета, так что к этому времени мы должны быть готовы отразить нападение. Я сказал, что подниму офицеров и мы устроим совет, но Хаким сказал, что через час он сам придет, и тогда мы поговорим, ему надо подумать, что делать дальше. Еще я спросил, почему лазутчик так сразу все рассказал, нет ли в этом подвоха, может, они уже готовы напасть прямо сейчас. Ассасин ответил, что пообещал сомалю легкую смерть, если он скажет правду, и он сказал ее.

– Хаким, а много ли врагов, чем они вооружены и что хотят?

Ассасин ответил, что сомаль говорил про тысячу воинов, из которых половина на верблюдах – это пустынная кавалерия и удар ее страшен. Вооружены воины луками, стрелами и копьями, для ближнего боя у них есть кинжалы и сабли, кавалерия использует копья и забрасывает врага дротиками. Огнестрельное оружие у каждого десятого, это Хаким знает из прошлого опыта войн с кочевыми племенами. Судя по всему, их интересует даже не мой караван и не мои деньги и оружие (хотя от такого трофея они тоже не откажутся), а Маша, поскольку союз диких кочевых племен в постоянной войне с расом Харара, и, захватив Машу, они будут диктовать ему свою волю.

Повернуть назад и уйти не получится, они нас догонят. Телохранитель сказал, что Маша не даст ему ее увезти и бросить меня на растерзание разбойникам, он знает ее упрямый характер с детства, а после того как она несколько лет провела в Европе, он боится, что она и раса Мэконнына слушать не станет, совсем испортили девчонку фэренги[43]43
  Фэренг, или фаранг – иностранец, чаще француз или итальянец, а в Абиссинии того времени слово имело часто презрительно-уничижительное значение. Англичан называли инглезами, а русских – московами.


[Закрыть]. Еще я спросил, что для того, чтобы подумать, как вести бой, перед военным советом я должен знать про дальнобойность ружей и луков. Ассасин ответил, что хороший лук бьет на двести – двести пятьдесят шагов, лучшие ружья сомалей – тоже на такое же расстояние, но чаще – вдвое меньше. Также, чтобы ассасин понял, с кем он будет говорить, я рассказал, что казаки – это не мои слуги, а слуги русского царя, мне они подчиняются, потому что я посланец царя и чин мой старше. Среди них тоже есть офицеры, мой чин примерно равен генералу, а чин старшего из казаков на два ранга ниже моего, другие офицеры – это сотники, хотя сейчас у них под началом не сотня, а меньше казаков. Казаки – профессиональные воины и вольные люди, поэтому у них есть свои традиции, например, они берут трофеи и, если в бою участвует еще кто-то, то трофеи делятся пропорционально участию. То есть, если ваши воины будут драться вдесятером, а казаков будет сорок человек, то трофеев казаки получат в четыре раза больше.

– Рас Искендер, ты говоришь так, как будто уже победил и делишь трофеи…

– А я и собираюсь дать сражение и победить, осталось только найти место, где мы можем выгодно для себя и невыгодно для врага принять бой. Отступать или откупаться мы не можем – я должен доставить послание от своего государя негусу Менелику и передать ему подарки и оружие. Казаки будут драться вместе со мной, а вы вольны выбрать свой путь, если уверены, что спасете дочь раса Мэконнына. Если вы уйдете, то нарисуйте карту, как дойти до территории, где нас встретят абиссинцы.

Так мы и разошлись, договорившись встретиться через час.

Глава 7. «У нас есть пулемет ”максим”, у них ”максима” нет…»

 
Все будет так, как мы хотим,
На случай всяких бед:
У нас есть пулемет «максим»,
У них «максима» нет.
 
 
Whatever happens, we have got,
The Maxim Gun, and they have not.
Whatever happens, we have got,
The Maxim Gun, and they have not.
 

H. Bellok «Thе modern traveler», 1898

Разбудил Нечипоренко и рассказал ему о лазутчике и предстоящем бое. Он поднял Стрельцова и Бякова, и мы принялись обсуждать детали перед приходом Хакима. Приняли решение вступить в бой – я объяснил, что будет около пятисот всадников на верблюдах плюс столько же пехоты. Решили распаковать третий пулемет с лентами, иначе отбиться будет трудно. Пулемет поставим на колесном станке, если все будет удачно, упакуем его обратно. Гранаты тоже раздадим всем казакам. Пока обсуждали детали, пришел Хаким, сели за импровизированный стол из ящиков, зажгли свечу и попросили рассказать, что ему известно о местности впереди.

Хаким ответил, что впереди, верстах в пяти от колодца, будет что-то вроде неглубокого ущелья или распадка между двумя холмами с довольно крутыми откосами: одна сторона там покрыта зарослями колючей акации и вряд ли доступна как для нас, так и для противника, а на другой будет засада из стрелков, которые сверху обрушат на нас град стрел и пуль, может, и камни крупные сбросят, хотя вряд ли, это затруднит удар боевых верблюдов на уставших и раненых уцелевших путешественников. Бежать обратно в сухую пустыню и выдержать практически двухдневный сухой переход до вчерашнего колодца никто из нас не сможет, поэтому мы сдадимся, так думают сомали. Раньше они нас не атакуют – впереди довольно плоская местность и нападающие будут заметны издалека, мы можем приготовиться к атаке и нанести им приличный урон. Про пулеметы они скорее всего, не знают, но и ружейный огонь скорострельных винтовок еще издалека нанесет атакующим потери и дух их будет подорван, а сомали, как все разбойники, предпочитают иметь дело со слабым противником, не оказывающим сопротивления.

Ассасин начертил на листе бумаги предполагаемое поле боя и нанес приблизительные размеры. Выходило, что лучше всего дождаться, когда верблюжья кавалерия пройдет самое узкое место распадка и начнет растягиваться во фронт, но не закончит перестроение. Вот тогда, метров с двухсот, ее и встретят пулеметы. Задние ряды, увидев, что скосили передних, попробуют уйти, и тут спрятанный третий пулемет откроет фланговый огонь. Было бы хорошо убрать пехоту врага сверху и закидать гранатами узкий проход, но для этого придется себя демаскировать.

– Кроме того, – спросил я Хакима, – есть ли возможность противнику пройти боевыми верблюдами сверху ущелья и нанести нам удар с фланга или тыла. Если мы скосим первую атаку верблюдов, могут ли оставшиеся пройти поверху гряды? Могут ли наши лошади и повозки пройти по той же гряде сверху?

Хаким на эти вопросы ответил так, что верх гряды мало проходим из-за больших камней, там трудно пройти не только лошади, но и верблюду. Поэтому он считает, что сомали дождутся, что мы зайдем в распадок.

Нечипоренко предложил авангарду зайти в ущелье и с началом обстрела имитировать бегство, но я отговорил его от этого, потому что в таком случае не избежать потерь среди казаков, кроме того, я не допускаю, чтобы хоть один из ящиков с подарками и деньгами попал в руки сомалей. Предложил следующее: мы остановимся перед входом в ущелье шагах в трехстах, как будто что-то заподозрив и решив отступить. Брички с пулеметами подъедут в голову колонны и развернутся лошадьми в обратном направлении, как будто собираясь ехать назад, так мы повернем пулемёты для обстрела кавалерии. Два пулемета будут работать рядом в десяти саженях друг от друга, а третий пулемет мы в это время сгрузим с брички, и подойдет расчет (вызвался стрелять Бяков и с собой вторым номером возьмет казака посмекалистее, кто-то поможет им отнести ленты). Остальные казаки спешатся, как будто на совет, но будут готовы залечь в цепь слева и справа от пулеметов.

Двадцать казаков на лошадях поднимутся наверх и попробуют выбить пеших сомалей с верха распадка. Хорошо, если они поедут как бы узнать дорогу, спешатся и сначала без шума вырежут передовых разбойников, а потом, с началом боя, им можно будет уже действовать вовсю, не таясь, и покидать вволю гранат на головы всадников и по пешим отыграться. Только лучше действовать из-за камней и головы не подставлять. Когда два пулемета навалят гряду из тел, то кавалерия может попытаться поддержать свою пехоту, уйдя на фланг и напав на казаков с тыла, вот тогда-то и вступит третий пулемет огнем с фланга и прикроет действующих сверху распадка. Есть вариант, что казакам вообще придется отойти к третьему пулемету и организовать вокруг него свой очаг обороны, но это – если пешие начнут слишком сильно давить, тогда надо выманивать их на открытое место под пулемет. Тогда и два фронтальных пулемета могут перекрестным огнем с третьим расчетом отбить всю охоту куда-либо наступать. В тылу у нас будут повернутые как бы для обратного пути вьючные лошади и мулы, а арьергард, оставив одного-двух человек в тыловом дозоре, присоединится к основным силам.

План показался выполнимым, и мы лишь обсудили детали. Договорились о сигналах – будем подавать их флажками и гелиографом[44]44
  Гелиограф – зеркальце полированного металла со шторками, позволяет передавать сигналы на расстояние с помощью «солнечного зайчика».


[Закрыть], который оказался у Стрельцова («продвинутый» казак: и компас у него есть, и гелиограф, как выяснилось, Николаевское кавалерийское училище закончил). Осталось только неизвестным, как будет действовать конвой дочери раса Мэконнына. Хаким ответил, что, зная характер госпожи, она не захочет покинуть раса Искендера, но, чтобы не подвергать ее опасности, он с телохранителями останется в тылу, когда караван встанет и будет наблюдать за событиями. Если же русских сомнут, то он попытается увезти госпожу и спрятаться, оторвавшись от погони, в чем ему помогут гвардейцы – их дело умереть, если надо, но задержать погоню. Они попытаются достичь оставленного колодца и уйти другим путем. Я понял, что Хаким нам никогда не расскажет свой план отступления, а будет увозить Машу в другом, известном лишь ему, направлении. Поэтому его люди не будут участвовать в бою, а будут готовы уйти, но он верит в способности раса Искендера выиграть сражение (и на том спасибо, дорогой бывший наемный убийца).

Пока обсуждали планы, подошло время собираться. Казаки уже поставили третий пулемет на станок и загрузили его в тыловую бричку, которая подъедет вперед как бы на совещание вместе с Бяковым и его вторым номером. В кожух залили воду. Я проверил наличие воды в кожухах всех пулеметов, пришлось долить – часть воды испарилась из-за жары. Велел закрыть кожухи тряпкой и смачивать ее водой во время пути, чтобы вода не нагрелась из-за жары, и иметь в бричке неполный бурдюк для долива воды в кожух, показал, как откручивается пробка для слива и сказал, чтобы не ошпарились, когда оттуда пойдет кипяток. Проверил, знают ли пулеметчики второй брички, где находятся запасные ленты и как их заправить в пулемет, выходило, что знают, не забыли. Сказал, чтобы вторые номера, подающие ленту, делали это аккуратно, не допуская перекосов, иначе пулемет заклинит в самый неподходящий момент, и показал, что делать в случае заклинивания.

Стрелять сегодня придется много, поэтому вскрыли ящики с разгрузками и боеприпасами: набили подсумки патронами и гранатами полностью, ящики с боеприпасами велел держать поближе. Всем, кто еще не получил, раздал финские ножи, не забыл и про себя. Вроде все экипированы полностью и к бою готовы. Вроде все, лагерь сняли, скотинку напоили и дали овса, в бурдюках даже что-то осталось, то ли лошади привыкли к жаре и переходу, то ли им передалось волнение людей. Машин лагерь тоже сняли, подошел к ней, она уже знала о предстоящем бое, крепко меня обняла и поцеловала, попросив беречь себя и не лезть в пекло, на что я ответил, что я там уже был и больше не хочу.

С задержкой почти на час тронулись в путь. Как и говорил Хаким, дорога стала полегче. Появилась какая-то растительность и вроде даже было не так жарко, хотя солнце уже светило вовсю. Ехали себе, ехали и, наконец, приехали: впереди показались горы не горы, а большие холмы, и один из них имел слева крутой склон, поросший зарослями колючей акации, второй холм рядом был более пологим, с обилием камней и тоже с редкими кустиками акации, но между которыми, при желании, можно было пройти, дальше склон повышался и где-то вверху, еще на сто-двести метров выше переходил в плато с отвесной стеной, обращенной в нашу сторону. То есть хочешь не хочешь, а если намерен идти вперед – то дорога только между холмами, где, скорее всего, нас и ждут. Хаким поднял руку, и колонна остановилась в трехстах шагах от входа в распадок.

Посмотрел назад: бричка с унтерами-артиллеристами и Бяков с двумя казаками верхами отделились от арьергарда и двинулись в голову колонны, когда они поравнялись с нами справа, я сказал вознице принять влево и двигаться в голову колонны к офицерам и Хакиму. Увидел, что охранение начало карабкаться на меньший склон, маскируясь за камнями. Подъехали к голове колонны и развернулись рылами пулеметов в сторону выхода из распадка, откуда ожидали врага, я велел Артамонову занять место второго номера, лента была уже заряжена. Увидел, что Бяков выгрузил пулемет, на который была накинута рогожа, и занял позицию сбоку, расположившись сверху с фланга на полдороге к распадку. Оставшиеся казаки арьергарда стали разворачивать вьючный караван, как бы для обратного пути. Казаки авангарда и охраны груза спешились, но рассыпаться в цепь не спешили.

Но вот впереди послышался приближающийся шум, над распадком поднялось облако пыли. Я крикнул второму пулемету, что пока я не начну, вперёд меня огня не открывать, вот когда я начну стрелять, тогда можно, прицел брать чуть выше роста человека, верблюд – он высокий.

Взял ручки пулемета, повел стволом туда-сюда и изготовился к стрельбе. Вот уже различимы всадники в горле ущелья, но они еще далеко, метрах в четырехстах. Казаки рассыпались в цепь и тоже приготовились к стрельбе. Услышал, что сверху начали стрелять и довольно близко к самому узкому месту распадка. Отлично! Вот всадники вынеслись из распадка, верблюды несутся прямо на нас, высоко выкидывая ноги, верховые изготовили копья и дротики, крича кто «Й-й-ух-ху», кто «Аллах акбар!». Пора! Надавил на гашетку, и пулемет выплюнул смерть, провел стволом влево-вправо, увидел, как валятся передние ряды всадников, задние перелетают через них. Мечущиеся верблюды сбрасывали всадников и бежали назад, чтобы спрятаться от ужасных свинцовых пчел, жалящих их со всех сторон. Животные и люди кричали, но два пулемета грохотали так, что заглушали крики ужаса и боли. Рядом хлопали частые ружейные выстрелы, добивая вставших с земли людей.

Снял палец с гашетки, лента кончилась, и вместе с Артамоновым мы заправили другую, еще раньше это сделали унтера из второго пулеметного расчета – он стрелял не переставая, а я все же сделал пару пауз, выискивая цели. Впереди громоздился завал из тел, метались сбросившие всадников верблюды, и тут внутри ущелья раздались выстрелы и взрывы гранат, довольно густо, часть гранат полетела вниз на головы уцелевших всадников, они опять рванулись вперед, пытаясь обойти завал тел и расправиться с теми, кто сверху кидал на них дьявольские снаряды.

И тут подал голос третий пулемет, расстреливая дерзнувших выскочить из мешка наружу, а мы помогли ему перекрестным огнем. Вновь образовался завал из верблюжьих и человеческих тел, некоторые раненые верблюды пытались его преодолеть и падали, жалобно крича с переломанными ногами или раненные пулями, сейчас уже трудно было понять.

Казаки достреливали всех шевелящихся всадников. Некоторые из них выбирались из-под верблюдов, бросая оружие, с криками, видимо, молящими о пощаде. Кто-то из залегших казаков привстал и махнул им рукой – идите, мол, в сторону, и в этот момент упал сам, раненный пулей, выпущенной кем-то из спрятавшихся под грудой тел, тогда Бяков скосил одной очередью всех, независимо от того, подняли они руки или нет.

Я увидел, что в ленте остались три патрона, выстрелил туда, где кто-то еще копошился, и Артамонов быстро заменил ленту. Брошенная на кожух тряпка высохла и опять была смочена водой. Наступило затишье.

Сверху, с гряды вернулись дозоры, гоня впереди себя человек двадцать пленных. Казаки поймали десяток метавшихся по полю верблюдов, два из них были ранены, но легко. Я крикнул второму расчету, чтобы проверили воду в пулемете, они тряпку потеряли, водя стволом. По матюгам понял, что кто-то обварился, я же предупреждал. Подождал, пока там сменят воду, потом мы сделали то же самое, вода почти закипела, так что – вовремя. Теперь мы были готовы опять встретить врага, но что-то он не спешил. Нечипоренко послал конную разведку с оружием наготове, по выстрелам понял, что добивают раненых. Разведка прошла сбоку вала и углубилась в ущелье, потом вернулась, ведя в поводу четырех верблюдов, сказали, что в ущелье тоже прилично побитых.

Наши потери составили двух казаков ранеными, одного задело легко, того, что махал рукой – вот ее ему и прострелили навылет, а второго, из дозора, привели под руки с пулей, засевшей в спине. Сейчас он лежал на животе и стонал. Я спросил сидящих рядом товарищей, как его ранило. Они ответили, что уже при отходе, когда возвращались, какой-то гад пальнул из засады. Они увидели клуб дыма из-за камня, двое потащили раненого вниз, а двое обошли засаду и сначала бросили гранату, а потом закололи ножами двух стрелков-сомалей, раненных и контуженных взрывом. Вооружены сомали были старыми кремневыми ружьями.

Разрезал на раненом рубаху – увидел довольно большое отверстие с сочащейся кровью, но похоже, венозной, темной. Попробовал пройти по пулевому каналу сжатыми браншами[45]45
  Бранши – передняя часть пинцета, до площадки под пальцы. Сложенный пинцет заменяет в этом случае пулевой зонд – пуля застряла неглубоко и лишних страданий раненому такая манипуляция не причинит.


[Закрыть] пинцета – он уперся во что-то на глубине двух сантиметров, раненый застонал, то есть ранение не проникающее – пуля застряла в широкой мышце спины, которая у казака была, на его счастье, хорошо развита. Вот этот-то мышечный панцирь и задержал пулю, летящую с небольшой скоростью, будь она винтовочной, убила бы парня, пробив лопатку и разворотив легочные сосуды. Пока просто плотно перевязал и дал глотнуть разведенного спирта. Если примем решение двигаться вперед, то извлекать пулю буду на стоянке.

Подошел к офицерам и подъехавшему к ним Хакиму, они живо обсуждали перипетии боя. Хаким удивлялся эффективности пулеметов и тому, что мы накрошили в капусту кучу врагов, не понеся существенных потерь. Я сказал, что попробую извлечь пулю, судя по всему, она из старого ружья, выпущена издалека и не должна очень глубоко сидеть. Тем временем казаки посредством трех десятков пленных стали расчищать проход для коней и бричек, одномоментно затрофеиваясь, вдруг один из них поскакал в нашу сторону. Неужели увидели противника… нет, тогда бы ретировались под защиту пулеметов все, а так остальные оставались в седлах, подкалывая кончиками шашек тех сомалей, которые, по их мнению, отлынивали от работы.