Текст книги "Вой"

Идти «в собрание» вызвалась вся комната. «Все – так все!» – авторитетно заявил Васильевич. Худолицый, скуластый, с маленькими, всегда прищуренными черными глазами на серовато-ржавом морщинистом лице, со шрамом на правой части лба и левой щеке (видимо, добытым в один прием), он любил повторять: «Я с Васильевского острова, с завода «Металлист», – и это как бы подчеркивало его уникальность и авторитет. Но кто желал, мог считать его авторитетным по другой причине – из-за пяти судимостей и двадцатилетнего лагерного стажа. После освобождения ему было запрещено проживать не только в родном Питере, но еще в пятидесяти городах страны, и он, устроившись на работу и получив койко-место в вольном общежитии, осел в Невинногорске, где отбывал последнюю «химию».

– Один за всех, все за одного! – повторил он неувядающий девиз мужского общества.

Гриша, по глазам которого было видно, что он предпочел бы идти в собрание вдвоем с Сергеем, покорно согласился.

Так же общим мнением было решено, что перед столь серьезным мероприятием нужно привести себя в «нормальное» состояние – то есть хорошо выпить, да и «на всякий случай» взять с собой. Что и было сделано.

В маршрутном переполненном автобусе, который вез их в конец города, Сергей сразу заметил кучку молодых девушек, сидевших напротив друг дружки на задних сидениях, одна из которых везла в чехле гитару, – и среди них выделил светлоглазую блондинку, самую симпатичную. Не мог ее не выделить, потому что она была именно из того типа женщин, о которых он почти все знал и которые наверняка хотели бы знать все о нем. Что сразу же подтвердилось – девушка тоже его заметила, дав понять это задержавшимся на нем взглядом. Больше не поднимала глаз, но Сергей знал, что еще раз, как минимум один раз, посмотрит на него, чем скажет все, а до того будет чувствовать его взгляд и думать о нем. Девушка была привлекательна еще и своей скромностью – лицо без краски, и сидела тихо, смирно, изредка перебрасываясь словами с подругами, которые вели себя так же.

– Это они, – шепнул Гриша, прислонившись почти к самому уху Сергея. Они ехали стоя.

– Что?.. – не понял тот, занятый своей игрой со светлоглазой девушкой.

– Это они, – прикрываясь рукой, повторил Гриша. – Девушки едут туда же.

– С гитарой? – удивился Сергей. Гриша малозаметно, но многозначительно кивнул.

– А эта, блондинка, что, тоже оттуда? – решил удостовериться Сергей. Гриша таким же медлительным кивком даже не головы, а глаз, ответил утвердительно.

– Дело становится интересным, – прошептал Сергей, и Гриша снова принял к сведению сказанное еле видимым, но красноречивым движением головы.

«Вот дела… – подумал Сергей. – Может оказаться, что я не зря туда еду…»

– Как ты считаешь, она натуральная блондинка? – поинтересовался для верности.

Гриша вновь, еще более однозначным жестом, рассеял все сомнения.

Большой одноэтажный дом, который, как рассказал Гриша, был куплен общиной баптистов, состоял, в основном, из одной большой комнаты-зала, куда набилось человек сто. На трибуне мужчина средних лет, в костюме и галстуке, сдержанно, но с чувством жестикулируя руками, читал проповедь. Примерно половина слушателей сидела на стульях, остальные, преимущественно молодежь, стояли. Это и было собрание, куда, оказывается, мог прийти любой желающий.

Боковым зрением Сергей ловил на себе осторожные взгляды постоянных посетителей дома, прежде всего старушек. Но их, в отличие от церквей, здесь было немного, а большинство – среднее поколение, были юноши, девушки, и дети, которые вели себя не по-детски спокойно. «Здесь очень внимательно присматриваются к новым людям», – инструктировал Гриша перед тем, как зайти в дом. Особенно, акцентировал, присматриваются к молодым мужчинам, потому что нередко здесь появляются городские ребята лишь для того, чтобы найти себе жену, – девушка из секты, выйдя замуж, будет всегда верной мужу. Такие парни, уже были случаи, входят в доверие, становятся так называемыми «приближенными», то есть почти членами секты, добиваются своего и – исчезают, потому что о боге и мысли никогда в голове не имели…

Со своей стороны Сергей тоже глазами знакомился с присутствующими. Ничего особенного в них не было – обыкновенные люди, жадно слушающие выступающего, как слушают на какой-то творческой встрече известного артиста. Его внимание привлекла еще одна девушка лет двадцати, полненькая, коротко постриженная шатенка, стоявшая неподалеку с закрытыми глазами; ее полнокровные губы что-то шептали, сжатые ладони она держала на груди. «Ничего… – отметил Сергей. – Что она здесь делает?..»

Вдруг увидел знакомое лицо: точно – крановщик козлового крана, который складировал готовые бетонные изделия, вывозимые из их цеха. Сергей вспомнил, как когда-то этот крановщик («козловщик» – тогда назвал его Сергей) просто вывел его из себя: отказывался работать, потому что Грохов, цепляя панели под краном, якобы не желал выполнять какие-то правила техники безопасности. Сергей тогда сильно возмущался, кричал, ругался матом, угрожал… Больше всего злило, что машинист крана хранил олимпийское спокойствие – не только не отвечал такой же руганью, а даже рядовое, «рабочее» грубое слово не прозвучало. И ничего нельзя было сделать – Сергей, разъяренный, махнув рукой, так и ушел: пусть бригадир разбирается… Сейчас машинист, упитанный мужчина среднего возраста, с блаженным лицом сидел на стуле, держа на коленях девочку лет четырех. «Так вот в чем дело! – догадался Сергей. – Вот по какой причине он был спокоен, – им же нельзя ни пить, ни курить, ни ругаться. Ни… расстраиваться от земных, суетных дел? О, так это мне нравится…»

В углу комнаты взглядом нашел и ту девушку, с которой взглядом же познакомился в автобусе. Заметить ее было нетрудно, – ее золотистые волосы светлым облачком озаряли половину зала. Здесь ее лицо, освещенное светом большой люстры, было еще красивее. «Она что, действительно верит в бога? – смятенно думал Грохов. – Неужели?.. Да, точно, сто процентов…» И вдруг его пронзила грешная мысль: а что, если и впрямь поискать здесь жену? Да что искать – вот она стоит, молодая и красивая, скромная и… святая. В сравнении с ним, и правда, святая. Неужели такой и будет, чистой и непорочной? Всегда?..

Если бы он сейчас был трезв, то устыдил бы себя за эту мысль. И не от самого желания, точнее – пока лишь намека на желание, стало бы стыдно, а оттого, что повторяет тех ребят, которые приходили сюда с низменной мирской целью, что не оригинален, что подумал так, как думали другие, о чем и подозревали настороженные собравшиеся тут прихожане.

Сергей посмотрел на своих друзей. Гриша стоял с закрытыми глазами, поднеся руки к груди, точно как та шатенка, только губы двигались меньше, хотя тоже что-то шептали. Вот открыл глаза, потому что покачнулся, сделал быстрый небольшой шаг в сторону, обрел устойчивость и снова сомкнул веки. Жора переминался с ноги на ногу, и ни руки, ни губы, ни глаза его не желали впитывать благодать этого дома, он все время вертел головой, будто ища кого-то. Встретившись взглядом с Сергеем, стал делать знаки, мигая одним глазом, указывая на дверь, а рукой слегка похлопывая по животу, – там, под пиджаком, была бутылка. Сергей жестом попросил подождать. Васильевич нешироко, плавно шатался взад-вперед, глаза то открывались, то закрывались, этого почти не было видно, поскольку сильно щурился, и вроде что-то нюхал – при наклоне слегка, по-собачьи, вытягивая вперед лицо и втягивая носом благодатный воздух.

Тем временем человек на трибуне – главный пресвитер, как потом узнал Сергей, закончил проповедь. Его брови были жалостливо изогнуты, глаза влажные, устремленные ввысь, – в конце своего выступления он проникновенно рассказывал о каком-то случае божественного исцеления. После него на трибуну вышла пожилая женщина, и тоже вдохновенно, хотя и без слез, поведала, как божественная сила и вера в Христа спасла от неизлечимой смертельной болезни ее знакомую, и та родила детей, живет в здравии и счастье и каждый день благодарит господа.

Потом в углу зала, возле трибуны, началось движение, стало просторно, люди отодвинулись, – там было возвышение, на сцену вышли три парня и три девушки и спели под гитару песню во славу всевышнего. Сергей очень хотел бы видеть среди них белокурую незнакомку, тогда бы еще лучше ее разглядел. Впрочем, с другой стороны, ее отсутствие на сцене можно было истолковать как дополнительный плюс – не пела из скромности…

Затем мужской голос из задних рядов стал громко объявлять приветствия от сестер и братьев из Архангельска, Алма-Аты, других городов страны, и даже из Канады. И уже в самом конце собрания по рукам пошло какое-то сито, выяснилось, в него собирались пожертвования. Бросали, кто сколько мог. «Может, это и есть настоящий смысл собрания – собирание…» – опять грешным образом подумал Грохов. Когда сито подплыло к нему, уже было наполовину заполнено, виднелись даже «десятки». Сначала Сергей подумал, что не стоит юродствовать: раз не верит в бога, нечего и давать на нужды верующих, лицемером никогда не был. Все-таки рубль бросил, ведь скрягой тоже никогда не был. Гриша положил трешку, Васильевич тоже рубль, Жора сделал вид, что неожиданной процедуры вовсе не заметил. («Это сколько ж туда бутылок набросали! – говорил с воодушевлением потом. – Бутылок сто, не меньше!»).

Когда собрание закончилось, все вышли во двор, расходиться не торопились, – группировались кучками, делились новостями, обсуждали житье, как нормальные люди, похожие на жителей маленького городка, вроде Дыбова, встретившихся в выходной день на рынке. Жора схватил Сергея за руку, предлагая немедленно отойти в тенистый уголок двора, под дерево, и «раздавить», наконец, бутылку. «Можете пока без меня, – кинул Сергей и добавил: – Нам с Гришей оставьте на потом!». Был озабочен другим: попросил Гришу сейчас же – ненавязчиво, культурно – познакомить его с той светловолосой девушкой.

– Ведь ты знаешь, как ее зовут? – с уверенностью спросил.

– Знаю, – признался Гриша. – Лариса.

– Почему сразу не сказал?

Гриша замялся, потом опять откровенно высказал, что думал.

– Я знал, что ты ее заметишь, будешь знакомиться… Только я не этого хотел…

– А чего же ты хотел? – удивился Сергей.

– Чтобы ты с людьми поговорил, присмотрелся…

– Ну, так я и присмотрелся, – улыбнулся Сергей. – Вот с ней и поговорю. Ты же сам сказал, с людьми, а она что – не человек?

Пока искал ее глазами, подошел крановщик, пожал руку Грише как доброму знакомому и с такой же приветливой улыбкой протянул руку Сергею.

– Сева.

Сергей, ответив на рукопожатие, почувствовал, каким глупцом был, когда орал на него, и ему захотелось извиниться. Тем более, показалось, Сева был рад ему даже больше, чем Грише.

– Да, я вас помню… Когда-то был случай…

– Не надо вспоминать, – дружелюбно прервал его Сева. – Мы все нормальные, хорошие люди.

Сергей не мог не поверить в искренность Севы. Оказалось, у него пятеро детей, он доволен жизнью, счастлив, – сам, его родители, его жена и, по его утверждению, дети, – все верят в бога, регулярно посещают собрания.

– Ну, как Вам у нас?

Сергей двинулся было искать Ларису, вдруг снова повернулся лицом к новому знакомому.

– Слушай, Сева, давай на «ты», давай? Я хотел кого-то спросить, из ваших, один вопросик есть, интересный…

– Спрашивай, пожалуйста. Если я не отвечу, мы пресвитера пригласим.

– Подожди, – Сергей понизил голос. – Именно о нем и речь. Скажи, ты веришь ему?

– Конечно, верю.

– Нет, я не в том смысле, не в идейном. Вот вы собираете пожертвования. Как эти деньги расходуются, вы контролируете?

– Нет. Мы верим тем людям, которые их расходуют.

– Куда деньги идут, меня не интересует, ваше дело. Но община, то есть рядовые прихожане, как ты, можете потребовать отчет у пресвитера?

– Зачем? – удивился Сева.

– Смотри… Я изучал вашего главного проповедника на трибуне, несомненно, умный мужик. И превосходный актер, если может напустить на глаза слезы. И я голову на отсечение даю, что он ворует. Половину ваших денег кладет в карман…

– Нас это не интересует, – спокойно ошарашил Сергея Сева. – Мы ему верим.

– Погоди, как не интересует? Он вор! Я по глазам вижу!..

Сергей почувствовал, что Гриша легонько тянет его за руку. К ним подходили люди, Гриша, видимо, давно заметил, как некоторые прислушиваются к разговору.

– Серый, надо сменить тему, – шепнул.

– Да почему? Я физиономист, я людей насквозь вижу. Пресвитер – вор, я говорю… – распаляясь, доказывал Сергей, и это явно слышали сектанты. – Стой, сейчас выясним, – опять обратился к Севе: – В собрание на машине приехал, разве нет?

– Да, – улыбаясь, вроде потешаясь над этим праведным обличением, ответил Сева.

– А кто он по профессии?

– Инженер.

– Ну вот! – триумфально выкрикнул Сергей.

Гриша продолжал несильно, но настойчиво тянуть его в сторонку, и тут ему помогли друзья.

– Серж, давай! Пошли! – обдал его свежими винными парами Жора. Сергей осмотрелся, – собрание все еще не расходилось, хотя на улице заметно темнело.

– Ладно, пошли. Быстрее, – теперь уже он потащил Гришу.

Вдвоем осушили бутылку из горла, Жоре и Васильевичу оставили на дне, для приличия – те уже свое употребили.

– Так, теперь быстро покурим. Быстро! – тоном приказа, доставая сигареты, объявил Сергей.

– Покурим и пойдем отсюда?.. – робко предложил Гриша.

– Куда пойдем? – громко возразил Сергей. – Смотри, где народ. Народ здесь, а мы пойдем? Нет, мы всегда будем с народом.

Гриша начал уговаривать:

– Серый, давай уйдем отсюда. Потом придем, в следующий раз…

– Тихо! – оборвал его Сергей. Воздел руки к небу и замер с дымящей сигаретой в губах.

Гриша открыл рот, хотел вернуться к своим доводам, не успел.

– Ты слышал, один писатель сказал: красота спасет мир?

– Ну, – буркнул Гриша.

– А я говорю: вино спасет мир!

– Точно! Правильно, Сержик! – воскликнул Жора.

– Гениально! – отозвался Васильевич. – Ну, Серега! Эх, парень!.. – И бросился обниматься.

– Я не знаю, как – весь мир, а вот эту ситуацию, Гриша, вино точно спасет, – заявил Сергей.

Он вдруг животом ощутил, после выпитого, как добреет, прощает пресвитеру «воровство», а маленьким людям – их чудовищное неведение, слепую доверчивость и непростительную простоту…

– Вперед, мужики, – бросил компании и двинулся на поиски Ларисы.

Она стояла среди тех девушек, с которыми ехала, и тех ребят, которые пели на сцене. Сергей втиснулся в их общество, – обводя молодых людей взглядом, обратился ко всем:

– Извините меня, пожалуйста, великодушно. Я не могу молчать, я не могу больше сдерживать те светлые чувства, которые вы во мне пробудили и которые переполняют меня. – Теперь смотрел на одну Ларису. – Я сегодня открыл для себя новый мир. Нет, не веры, а красоты. Ваша вера мне не понятна, зато ваша красота меня сразила. – И картинно склонил голову перед нею. Потом быстро взял ее руку, галантно прикоснулся к ней губами, выпрямился и стал смотреть на нее осветленно открытым взглядом, пока она не опустила глаза.

– Вас зовут Лариса?

– Да, – подняла голову. – А вы откуда знаете? – прозвучал ее чистый, как плеск дорогого марочного вина, голосок.

– Оттуда, – показал пальцем в небо. – Вы такая красивая, что у меня просто сердце разрывается.

– Почему же? – вскинула девушка ровненькие некрашеные брови.

– Потому, Лариса, что красота ваша не только пленительна, а она сама в плену.

– Как это?..

– Вот мы с Гришей недавно сделали открытие, что красота спасет мир. Так ведь, Гриша?

Гриша кивнул, довольный.

– Как же красота спасет мир, если она здесь, в заточении? Ваша красота, Лариса, в ограниченном мирке, а не мире. Как же она спасет мир, если она туда не выходит, если она там не показывается?

– Почему же? Куда же я должна выходить? Где этот мир?

– Как – куда? Как – где? Да… По вас Голливуд давно плачет!..

«Что я ляпнул?..» – тут же подумал, испугавшись, что эти слова обидят ее, но она улыбнулась, ей понравилось.

– А почему наша вера вам непонятна? – вдруг до неправдоподобия серьезно спросила. «О, так она к философии клонит? Ну что ж, давай…» – подумал Сергей.

– Вот ваш пресвитер сегодня интересные вещи рассказывал… Я хотел бы с ним поговорить. У меня есть вопрос. Вопросы! – Начал осматриваться. Гриша нежно, по-девичьи взял его под руку и молитвенно, с надеждой посмотрел розово сияющими под фонарем глазами.

– Да нет, не тот вопрос, – успокоил его Сергей. – Да, пресвитер старался внушить вам, и, наверное, ему удалось, что вера в бога может исцелить. Я могу допустить, что в каком-то случае, в одном из тысячи, самовнушение может вылечить неизлечимую болезнь. Но при чем тут бог?

– Так ведь именно вера в бога спасает нас. Подобные случаи на самом деле были, люди исцелялись, значит, их вера сильна, – напевным тоном аргументировала Лариса.

– Подождите, секундочку. Значит, люди верят, и вера их спасает. Так? Так. Я спрашиваю: при чем тут бог? Мало ли во что люди могут верить! Верят в судьбу, верят в любовь, верят в деньги, верят в свои бицепсы, верят в своего начальника, верят в черта… Сильно будешь верить в дьявола – дьявол будет спасать. При чем тут бог, а?

Лицо одной из подруг Ларисы, высокой, рыжеволосой, с веснушками, от огорчения почти страдальчески искривилось.

– Бог при всем, – убежденно, тоном школьницы, уверенной в своем знании предмета, промолвила Лариса. – Бог везде… И все, что с нами происходит, происходит по его воле…

– Я понимаю, ни один волосок с нашей головы не упадет без его воли. Гриша, дерни меня за волосы, и посмотрим. – Рыжая саркастически улыбнулась, покачала головой, как бы говоря: «Посмотрите, какой умник нашелся!»

– Вопрос не в том, – продолжал Сергей. – Над всеми нами, над каждой особью человеческого рода, и не только человеческого, – его всевышняя воля. Я не верю в него, а он все равно мной управляет, меня контролирует, меня ведет. Так? Так. И вот, допустим, я поверил в него. Сильно поверил и начал просить: «Господи, дай мне то-то и то-то, поверни меня туда-то…» И бог услышит мои мольбы? Ответьте, пожалуйста, услышит?

– Да. Конечно, – безыскусно ответила собеседница. – Если сильно в него верите, он вас услышит.

– Вот! – провозгласил Сергей. – Вот здесь-то и уловка! Вот на этом и ловит религия людей уже много веков. Но – гнилая уловка, пустышка, которую людям, как детям, пытаются всунуть в рот попы, чтобы они не вопили, не роптали, не задавали вопросов. Потому что получается… получается…

Грохов на миг потерял нить мысли, посмотрев вокруг, – впереди, по бокам, даже сзади теснились люди, внимательно слушая спор. А Жора и Васильевич, стоявшие возле него с двух сторон, то и дело бросавшие не очень дружелюбные взгляды на прихожан, напоминали телохранителей, не подпускающих толпу впритык к телу своего хозяина. Гриша стоял напротив, возле Ларисы, глубоко внимая обеим сторонам.

– Получается вот что. Жизнь человеческая состоит из радостей и неприятностей, удовольствий и страданий, счастья и боли. И как только я начинаю верить в бога, я все радости жизни приписываю ему, я ведь прошу его, молюсь, и он дает мне то, что я прошу. А страдания – тоже хитро объясняют, якобы он посылает их для того, чтобы проверить, насколько сильна моя вера. Так, да? Выходит, если я верю, то все мои успехи в жизни – не мои заслуги, а его! Моя задача единственная: сильно верить и побольше молиться. И все будет класс, тогда он все даст. А что такое «все»? Это то, что все имеют одинаково, как верующий, так и неверующий, просто каждый по-разному воспринимает. Если я верю, то за все хорошее благодарю бога, – за свое здоровье, за пищу, за кров, за деньги, которые я в поте лица зарабатываю, так? Я мозолями зарабатываю деньги, а по-вашему – бог мне дает их, и я должен его благодарить! Вот до какого абсурда вы дошли!

Сергей торжествующе обвел взглядом толпу, вслед за ним – Жора и Васильевич.

– Все имеют одинаково, но не все попадут в царствие небесное, – прозвучал вдруг знакомый мужской голос, и люди стали расступаться, пропуская в круг главного пресвитера.

Сергей был готов к этой встрече, потому что уже сделал умственную разминку (ему припомнились многочасовые, даже всенощные беседы-споры с Витей Лужиным).

– О, вы скажите еще, что я попаду в ад, а вы попадете в рай, – бросил язвительно.

– Зачем же так упрощать, – мирно заметил пресвитер. – Мы исповедуем Иисуса Христа и его заповеди, заповеди добра, любви, что же здесь плохого?

– Да плохого ничего, просто эта сказочка, о царствии небесном, уже давно не убедительна. Здесь и спорить нечего. Вы мне скажите другое… Например, у меня болит зуб. Что я должен делать – идти к врачу или молиться богу, чтобы избавил меня от боли?

– А это зависит от вашего уровня сознания…

– Сознания? По-моему, сознание и религия – вещи несовместимые. Религия сужает сознание.

– Вы ошибаетесь, высшее сознание – и есть вера в бога, приближение к нему…

– Подождите, секунду. Это уже догма, а не доказательные вещи. Вы мне ответьте на такой вопрос: раньше, на протяжении многих веков, Земля была центром Вселенной. На кострах сжигали тех, кто не соглашался, верно? А почему? Потому что именно здесь господь сотворил жизнь и поселил человека. Так? Именно здесь, на этой планете – результат его деяний, его промысел. И вот прошло время, и религия признала, что Земля вовсе не является центром мира, теперь все знают – есть миллиарды планет и солнц, а Земля – всего лишь песчинка во Вселенной. Так как же теперь? Почему бог сотворил жизнь именно здесь? Почему выбрал песчинку, а не расселил людей и тварей по всей Вселенной, если он всемогущ и вездесущ? И почему лгала веками церковь? Почему убивала тех, кто искал истину, нарушая, жестоко попирая те же ваши заповеди любви и добра, ведь они и тогда были?..

– Давайте, пожалуйста, разберем каждый ваш вопрос отдельно, не будем спешить. Христос говорил: будут творить злые дела именем моим…

– Подождите, а вы не спешите домой? У вас есть время?

– Я не спешу, у меня есть время, – спокойно заверил пресвитер.

Сергей увидел, что во дворе уже нет отдельных группок людей, нет хаотического движения, а есть один большой, спрессованный круг заинтересованных слушателей, в центре которого он. И люди не разошлись, – неужели им тоже нечего делать дома? Неужели затеянный им спор важнее любых дел?

Собрание закончилось лишь тогда, когда Грохов сам прекратил дискуссию, а помогли ему опять Жора и Васильевич. Расставались и с пресвитером, и с рядовыми членами секты как друзья (совсем незнакомые люди пожимали руку), и, несмотря на отобранное у них время, все приглашали Сергея прийти в следующий раз и приходить всегда.

Последний раз встретившись взглядом с Ларисой, которая уходила с теми же подружками, Сергей пожалел об одном: при таком всеобщем внимании к его персоне уже не мог проводить ее домой – окружающие могли бы по-своему (известно – как) истолковать такой поступок. А Жора с Васильевичем откровенно жалели потерянное время, ведь магазины давно закрылись, и теперь, чтобы добыть «горячительного», нужно было торопиться на железнодорожный вокзал, возле которого находилось их общежитие, – только в вокзальном буфете со всей уверенностью можно было купить выпивку, а он закрывался в одиннадцать. Один Гриша был доволен: Сергей, его друг, молодой парень, которого он привел в собрание, стал его центром, спорил с самим пресвитером, привлек такое внимание… Гриша считал свою великую миссию выполненной, потому вполне заслуживал расслабления и тоже очень хотел успеть в буфет. А сам Сергей – за компанией…

Уже ночью, в общежитии, когда бурно обсуждались итоги этого дня, Сергей, наконец, все понял. Гриша рассказал, что у него мать верующая, возила его из деревни в этот дом еще в ранней юности. Но самое главное объяснил Васильевич:

– Ты что, не понимаешь, почему Гриша тебя туда потащил? – запальчиво говорил. – Ты не понимаешь, почему они готовы были с тобой целую ночь базарить? Я тебе скажу, почему… – Васильевич хитро, ревниво посматривал на Гришу. – Я тебе скажу, почему…

– Так почему же? – снисходительно спросил Сергей, хотя и сам уже догадывался.

– Да потому, – прищурился Васильевич, – что у тебя язык хорошо подвешен. Они знают, что если втянут тебя в секту, то ты втянешь десять, сто человек.

– Васильевич, вы, наверное, правы. Тогда и сито пополнится от этих ста человек, верно?

– Точно, Сержик! – подтвердил его правоту Жора.

– Дело не в сите, – тяжело вздохнул Гриша. – Дело не в деньгах…

– Согласен, – поддержал его Сергей. – Я согласен с тобой, Гриша, дело не в этих паршивых деньгах.

И все согласились. Васильевич потом, даже со слезами на глазах, убеждал ребят, что тоже хочет – очень, искренне хочет – в «это лоно»…

Через неделю Сергей наблюдал, как та примечательная шатенка, которая в прошлый раз, закрыв глаза, так чувственно что-то шептала, покаялась. Процедура была простейшая – девушка вышла вперед, стала на колени, и, обращаясь к господу, призналась, что – грешница и что больше не хочет быть таковой, а хочет всей душой служить ЕМУ. Это и было как бы официальным вступлением в секту.

После собрания Сергей с нею познакомился (оказалось, она уже знала, как его зовут) и спросил, почему это сделала?

– Я жила в том мире, и жила в этом. Этот мне больше нравится, – просто объяснила она.

– Неубедительно. Неубедительно, Маша! – страстно говорил Сергей, почти не скрывая своего сожаления, хотя понимал, что ее покаяние – не его дело.

– Я знаю, что неубедительно. Для вас, а для меня убедительно… – отвечала Маша, как-то странно улыбаясь, будто много лет его знала и теперь прощалась.

А на следующем собрании он ее спросил, верят ли ее родители, и узнал, что да, она из верующей семьи. Так приблизился к ответу на вопрос, который больше всего интересовал его в последнее время: может ли Лариса стать – нет, пока не женой, даже не невестой, а просто его девушкой? Сергей все больше понимал, что так может случиться лишь в том случае, если он примет бога и, конечно, чистосердечно, потому что ей ведь не соврешь, а братьям и сестрам – тем более. А он всячески старался вытащить ее за пределы сектантского мирка, то есть предлагал отказаться от веры. И зная, что она тоже из баптистской семьи, все больше сомневался в успехе своих усилий. Несколько раз с нею разговаривал, даже провожал домой без подруг, и понял, что она – прекрасная девушка, чиста сама по себе, а не благодаря богу, и верил, что в любом случае, всегда, независимо от ее философско-религиозных взглядов, останется такой, – той, которую можно любить.

Главное, самое главное! – ему нужно, чтобы она была такой, которая его сделает лучше, его, Серегу, очистит, от грязи мирской… Он понял, что уже давно хотел очищения, а сейчас желает больше всего на свете. И жизнь дает ему шанс. Все сделается легко, нужно просто отдаться ей, жизни, в лице этой девушки. И все. И любить ее. Тем более, что она заслуживает…

Но какова цена такого очищения?

А цена – предательство своих убеждений. И значит – такое невозможно. Потому что предать пришлось бы даже нечто большее, чем убеждения. Ведь никто не учил его атеизму, просто так устроен его ум – думать, анализировать и сомневаться, такова его природа. И ее нужно принести в жертву? Ради чистоты?.. «Нет, не могу, – думал Грохов, пытаясь разобраться в своих приоритетах, и понять, есть ли они у него вообще. – Чего я больше хочу: жить чистой, спокойной жизнью среди братьев и сестер, или найти истину, смысл жизни? Наверное, второе. Да, мыслить и сомневаться – моя природа. А быть в грязи? Разве тоже моя природа? Нет… Значит, я могу сам очиститься? Что же тогда получается? Грязи-то как раз жизнь и научила… Грязь была до меня, как тот убийственный диагноз в школе, и она меня поймала. А теперь ловит религия? Вроде бы для того, чтобы я смог очиститься?.. Ловушки… Везде ловушки. А где же свобода? Свобода души, личности, мыслей и действий?..»

– Ты что, больше никогда туда не пойдешь? – спросил однажды Гриша, после того, как Сергей не появлялся «в собрании» больше двух недель. И добавил: – Все спрашивают… Ты там стал популярным, не меньше, чем пресвитер…

– И Лариса спрашивала?

– И Лариса спрашивала.

– Побожись.

– Ну, зачем ты, Серый?.. Ну пожалуйста: ей-богу…

И он поехал. Последний разговор с ней уже не требовал уединения, хотя был разговор-прощание. Десятки людей слушали их задушевный спор и молча все понимали.

– Жить так жить, любить – так уж влюбляться.

В лунном золоте целуйся и гуляй.

Если ж хочешь мертвым поклоняться,

То живых тем сном не отравляй, -

элегично читал есенинские строчки ей, только ей, не желая замечать наблюдателей и соглядатаев их маленькой драмы.

– Лариса, милая, ты поклоняешься мертвым…

– Нет… Нет… – ласково покачивала она светлокудрой головой, глядя на него чистым, праведным взглядом. – Ты… овца заблудшая…

Сказано это было таким душевным, почти интимным голоском, что Сергей сразу же простил ей специфическое выражение, тем более, мгновенно осознав, что слово «овца» в ее устах – совсем не то, что в устах Васильевича. Понятно стало и другое: ее трогательными словами окончательно была определена та черта, которую ни он, ни она, каждый со своей стороны, никогда не переступят.

– Нет, Лариса. Это ты овца заблудшая, – только и нашелся ответить…