Текст книги "История американской культуры"

Глава вторая
Нация пуритан

Шекспир в «Двенадцатой ночи» выводит образ пуританина Мальволио, про которого другие персонажи говорят, что его святость препятствует наличию в мире пирогов и хмельного пива. Примерно в такой логике рассуждала Англия Кромвеля, которая с увеличивающейся настойчивостью посылала своих представителей в Северную Америку, вытесняя оттуда голландцев, шведов, испанцев и французов: чем больше окажется в колониях британских ревнителей морали, непригодных в английском обществе, тем больше прибылей получит метрополия. Этические нормы пуритан были жестоко высмеяны и каленым железом выжжены в Европе, однако за океаном их носители оказались беззаветными «отцами-пилигримами». И, в конечном счете, хотя пуритане и ушли с дороги европейского культурного развития, они сохранили за собой положение основателей американской культурной традиции.

Долгое время правление пуритан в Америке изображали как некое варварство, их идеологию – как глухой религиозный дурман, а исторические подробности мало кого интересовали. Неизвестность в значительной мере развеял исследователь Шоулз, выпустивший в 1962 году капитальное исследование пуританской культуры. Пожалуй, эта массивная книга под малообещающим названием «Пуритане и музыка» служит лучшим исследованием влияния реформаторов англиканской церкви на американскую культуру. Шоулз рассмотрел все аспекты культурной жизни формирующегося американского общества: музыка, поэзия, отношение к жизни, интеллектуальное осмысление бытия – все это находило здравое обоснование в новом церковном учении, которое (как и в немецком лютеранстве) декларировало необходимость освобождения от прежних религиозных стереотипов.

Пуритан представляли себе по-разному, но обязательно они выглядели либо чересчур мрачными, либо слишком смешными. Так, например, строил образ пуританина замечательный советский артист Н. А. Светловидов (1889–1970), исполнявший роль Мальволио.

Э. Хикс. Уильям Пени легализует право на владение индейскими землями. Нач. XIX в.

Шоулз убедительно доказывает, что нарочитая суровость законов штата Коннектикут – скорее легенда, чем историческая истина. В реальности подобного кодекса никогда не существовало. Пуританская культура была построена на иных, гораздо более привлекательных основаниях: суверенность, законность, странное сочетание покорности и мятежности духа, уважение к науке, восхищение природой, приверженность истине, склонность к умеренным удовольствиям, уважение к разуму, справедливости, милосердие как норма жизни… Все эти черты при детальном исследовании мы обнаруживаем в мировоззрении пуритан, высадившихся в Массачусетсе и Коннектикуте. Безусловно, в нем присутствовали и отрицательные начала, особо отмеченные сторонниками англиканской церкви, но далеко не только они одни.

Культурная жизнь пуритан не пропадала за мрачным религиозным рвением. Напротив, они были готовы к идеологической и религиозной битве и с яростью и страстью вели ее – об этом свидетельствуют тысячи памфлетов и расширенных проповедей, публиковавшихся в североамериканских колониях Англии. Во многих отношениях это складывающееся мировоззрение было проявлением едва ли не лучших черт западного разума.

Интересно, что лучшие представители западной культуры именно в Америке реально и практически встретились с пониманием неразрешимости жизненного конфликта. И дело не в людском невежестве или извращенности, а в том, что по природе своей человеческие желания и надежды порождают противоречивые идеи, которые нельзя привести к общему знаменателю некой умозрительной всеобъемлющей системы миропонимания или единообразия.

Уже говорилось, что известным хронистом Новой Англии был Уильям Бредфорд. Он происходил из семьи английского фермера и уже в ранние годы связал свою судьбу с гонимой церковью пуритан. В вынужденной эмиграции на континент, в Голландию, и в последующем переселении пуританской общины в Новый Свет Бредфорд, видимо, играл значительную роль. Он стал вторым губернатором Нового Плимута и занимал этот пост в течение тридцати лет. «История плимутского поселения» Бредфорда охватывает период от 1620 года, когда корабль «Мэйфлауэр» доставил поселенцев к долгожданным берегам, до 1646 года.

Книга послужила важным источником для более поздних историографов. Форма и стиль повествования предельно лаконичны. Возвышенные настроения автора, его покорность воле Провидения вылились в суровый рассказ, звучащий большим контрастом пышным описаниям Джона Смита, Скупыми словами повествует Бредфорд о поисках места высадки, о выборе побережья залива, открывшегося за мысом Код, о первых днях нового поселения. Ему вполне хватает красок для передачи трагического пафоса первой зимовки, Он пишет, как умирали люди – иногда по двое, по трое в день, как из ста с лишним человек осталось в живых меньше пятидесяти. Болезни и голод держали общину в крайнем напряжении: мужество первых поселенцев подлинно и не нуждается в приукрашивании. Рассказывает Бредфорд и о встрече с индейцами, вдохнувшей надежду в отчаявшихся обитателей Нового Плимута. Говорит о первых шагах здешнего сельского хозяйства и замечает, что в неурожайные годы колонисты научились заниматься морским промыслом.

Уильям Бредфорд

Бредфорд знакомит читателя со многими сторонами жизни в колонии. Он обсуждает вопрос о новом пасторе, делится впечатлениями о поездках в глубь континента, осуждает торговлю оружием с индейцами, обнаруживает на удивление терпимое отношение к «еретику» Роджеру Уильямсу, изгнанному из колонии за свои религиозные убеждения.

Негодованием полны строки Бредфорда (столь бесстрастно, безропотно писавшего о гибели половины общины в первую страшную зиму), когда он говорит о неистребимой суетности человеческого разума. Как проницательный наблюдатель, он видел опасности, которые таит будущее. Глава плимутского поселения напоминал тем, кто уклонялся от исполнения заветов отцов и отказывался от безусловного подчинения, о пуританском наследии и грозил карой небесной. Его страшил распад пуританской церкви на враждующие секты, он пытался заострять внимание единоверцев на общем и объединяющем, подавлять попытки сепаратизма.

Третьим известным хронистом раннего периода, как уже говорилось, является Джон Уинтроп. В течение девятнадцати лет этот бывший английский аристократ находился у руля управления колонии и многим способствовал ее росту. Уинтроп имел юридическое образование и являлся последовательным теоретиком пуританства. Ему представилась возможность претворить свои теории в жизнь в качестве губернатора Массачусетса. Его дневник этого периода получил сокращенное название «История Новой Англии с 1630 по 1649 год».

Джон Уинтроп

Записки Уинтропа – менее связное и цельное повествование, чем хроника Бредфорда; по общему мнению, они уступают первым также и в литературном отношении. В оправдание несовершенств рассказов Уинтропа ссылаются на его повседневную занятость, исключавшую возможность детальной обработки материала и настойчивого чисто литературного труда. Впрочем, ежедневные записки, носящие характер отчета, имеют и некоторые достоинства. Перед читателем встает картина тягот первых лет существования колонии, он знакомится с конкретной деятельностью группы пуритан, организовавших массовую миграцию своих единоверцев в Новый Свет. Первым жителям берегов залива Массачусетс пришлось победить голод, холод, болезни, ностальгию и внутренние раздоры. Стоило колонии подняться на ноги, как начался ропот, направленный против главенствующих лиц.

Уинтроп фиксирует и значительные, и мелкие, попавшие в поле его зрения эпизоды. Как губернатор он был занят большим кругом вопросов, ему приходилось интересоваться всеми сторонами жизни поселения. Он организовал регулярное почтовое сообщение между метрополией и колониями, между южными поселениями Вирджинии и колонистами Массачусетса, завязал отношения с Вест-Индией. В частности, его беспокоили требования поселенцев увеличить плату за свой труд: это неизбежно отозвалось бы ростом цен на колониальные товары, и поэтому Уинтроп установил твердые заработки для представителей разных профессий.

Главной заботой губернатора Массачусетса – прежде всего пуританского лидера – продолжает оставаться борьба за единство единоверцев, Причем в этой борьбе для него хороши, кажется, все средства. Скажем, Уинтроп оправдывал гонения на квакеров и другие секты тем, что они подрывали это единство, а бедствия вирджинцев подавал как Божье наказание за изгнание пуританских проповедников.

Хроники Бредфорда и Уинтропа имеют общие черты: с одной стороны, это желание убедить читателя в исключительности миссии их церкви в «земле обетованной», с другой – стремление оградить общину от раскола рассказом об общих тяготах, общем наследии. Такая линия главенствовала в созданной пуританами историографии со времен «отцов-пилигримов» до конца XVII века.

Автором первой печатной истории Массачусетса был Эдвард Джонсон – соратник начинаний Уинтропа, но личность менее значительная, Его «Чудотворное Провидение Сионского Спасителя в Новой Англии» вышло в свет анонимно в Лондоне в 1654 году. Эта хроника значительно уступает предыдущим. Свои фанатические религиозные воззвания автор обращал к критикам «евангельского порядка по слову Божию» в Новой Англии и к диссидентам типа Анны Хатчинсон, первой женщины-проповедника в Новой Англии и, по сути, провозвестницы феминизма. Частые риторические отступления делают чтение хроники Джонсона трудным. Не занимая ответственного поста, подобно Уинтропу или Бредфорду, писатель не сумел увидеть и показать панораму общего развития колонии.

Во второй половине XVII века повышенный интерес к становлению американской культуры проявил основанный здесь в 1636 году Гарвардский колледж, а затем и университет. Уильям Хабберд, выпускник Гарварда, написал историю Новой Англии. Но его книга не удовлетворила пуританских ортодоксов. Натуралистическое толкование многих моментов, отказ изобразить Новую Англию «землей обетованной», сквозящее между строк нежелание видеть в каждом случае непосредственное вмешательство Провидения лишили Хабберда поддержки пуританской олигархии. Хотя он получил свой гонорар (книга писалась по заказу), его труд увидел свет лишь много лет спустя.

Задачу отстаивать «истинное учение», пользуясь примером североамериканских колоний, взял на себя один из столпов теократии – Инкриз Мазер, когда-то бывший в числе первых выпускников Гарварда. В свое время он находился в рядах армии Кромвеля, а по возвращении в Массачусетс занял место президента Гарвардского университета. Как воплощение пуританской учености он преподнес общине свою точку зрения в сочинении под названием «Краткое описание положения Новой Англии от основания этой колонии до настоящего времени». Этот опус имел форму письма английскому другу Мазер останавливал внимание на том, что переселенцы появились в «пустыне» Новой Англии по зову своей религии и благодаря ее поддержке подчинили себе индейцев и природу. Памфлет – а именно такой характер носит небольшой по объему труд Мазера, – кроме паствы, адресуется и лондонскому правительству Инкриз Мазер отмечал, что успехи сыновей истинной церкви в Америке приносят немалый доход королевской казне.

Не удовлетворенный предшествовавшими хрониками, Мазер призывал к созданию «первой подлинной истории Новой Англии». Эту задачу взялся выполнить его сын – преподобный Коттон Мазер.

Инкриз Мазер

Выходец из Бостона, Коттон Мазер был человеком необычайной учености и энергии. Именно его восприимчивость к жгучим проблемам современности привела к победе поселенцев над эпидемией оспы, к установлению регулярных отношений с индейскими племенами. Он воспитал в поселенцах Новой Англии чувство исторической полноценности, ощущение собственного участия в глобальном цивилизационном процессе наравне с британской прародиной, заглушил убогий провинциализм и восславил возможности разума. Ко времени его смерти (1728), верные его заветам, жители американских колоний утвердились в понимании собственной причастности к общецивилизационному развитию Запада.

В 1702 году из-под пера Мазера-младшего вышло сочинение «Духовная история Новой Англии», изданная в Лондоне. Мазер начинал книгу библейскими пророчествами о заселении американских земель. Свои взгляды автор изложил в предисловии, в котором подчеркивал, что во всех исторических сочинениях первое место следует отдавать истории церкви, а не светских институций. Религиозное рвение Коттона Мазера достигло апогея в главе «О чудесах невидимого мира», где этот университетский эрудит выступал с оправданием печально знаменитой массовой «охоты на ведьм» в Салеме.

Средневековый фанатизм проступает и в главе «О божьих войнах», Здесь Мазер клеймит всех отступников, призывает кару небесную на новые религиозные секты, оправдывает гонения на еретиков и безжалостное истребление индейцев. Подлинное уныние вызывает у Мазера безразличное отношение современников к борьбе за чистоту нравов и торжество истинной веры. В заключительных абзацах своей громоздкой истории он находил главную опасность не где-нибудь, а в размягченных сердцах сограждан, которые готовы смириться с неизбежным в таком случае вырождением. Надеясь на Бога, Который Один знает, что будет в итоге со страной, Мазер тем не менее не удерживается от меланхолии.

В книгу «Духовная история Новой Англии» включены биографии проповедников, описаны войны с индейцами, в ней приведены все очевидные для автора свидетельства «вышнего вмешательства». Повествование ведется в неизменно наставительном тоне. Труд Коттона Мазера был последней попыткой удержать расходящееся по побережью пуританское население общими догматами и памятью о деяниях отцов. С этой целью автор использует любые аргументы – как земные, так и «небесные». В некотором смысле это был последний бой ортодоксального пуританского священства за унитарную Новую Англию.

Коттон Мазер

Вместе с тем стоит особо подчеркнуть, что И. Мазер и К. Мазер вошли в историю как организаторы «охоты на ведьм» в Салеме в 1682 году. По обвинению в колдовстве (закон, позволяющий применять против ведьм смертную казнь, был принят в Массачусетсе в 1641 году и явился, таким образом, американской версией законодательных актов католической Инквизиции) были повешены девятнадцать человек, а восьмидесятилетний старец – забит камнями. Около сотни подозреваемых в колдовстве (среди них и дети) были брошены в тюрьму. Надо сказать, что Коттон Мазер издал особый труд, посвященный распознаванию ведьм и способам борьбы с ними.

В 1701 году Инкриз Мазер – живое воплощение пуританизма в его крайней, фанатической форме – был вынужден оставить пост президента университета. Это событие знаменует начало конца пуританской теократии в Новой Англии. Продолжатель дела отца, К. Мазер был одним из последних представителей религиозной элиты, которая без малейшего сомнения ссылалась на перст Божий в объяснении любого факта истории Америки.

XVIII век предложил свою версию толкования прошлого, свою концепцию формирования американской культуры. Наряду с традиционными историографами – священниками, во всем видящими волю Провидения и осуществление «божественного промысла», – теперь за перо взялись представители новых сил, рождающихся в колониях: плантаторы, адвокаты и другие представители светских профессий.

Так, например, дневник Сэмюэла Сьюолла, написание которого относят к 1673–1729 годам, отразил происшедшие в Америке изменения. Видно, что суровые проповеди, постоянно встречающиеся на страницах Бредфорда и Уинтропа, оказываются уже неуместными, «несовремеными». Практичность и деловитость Сьюолла, главного судьи Массачусетса, явились показателями новых веяний. Достаточно сказать, что Сьюолл единственный из трибунала признал несправедливость салемского приговора, а в качестве судьи всегда выступал за возможно более гуманное отношение к индейцам и неграм.

Оптимальным подходом к рассмотрению картины культурного развития американских колоний до завоевания независимости является выделение трех отчетливо обозначившихся регионов – пуританской Новой Англии, принадлежавшего лендлордам Юга и торговых срединных колоний. В каждой их этих областей культурное развитие имело, безусловно, ярко выраженную специфику.

Поселенцев в Новой Англии изначально было немного, но уже первые сто человек образовали плотно спаянную коммуну. Они были своего рода воском в руках своих религиозных лидеров. Однако нельзя забывать, что именно пуритане принесли на новый континент культурную доктрину равенства для всех.

В первые годы после прибытия новопоселенцев на «Мэйфлауэре» в Америку (1620) и учреждения праздничного Дня Благодарения в честь благополучного исхода путешествия пуритане еще не порывали связей с единоверцами, оставшимися в Англии. Люди, идеи и страсти путешествовали по океану в обе стороны. В этом смысле американская Новая Англия еще практически ничем не отличалась от Старой Англии.

Явлением огромной важности для формирования американской культуры явилась роль пуританизма как первого радикального движения, с самого начала возобладавшего в северных американских колониях. И поразительно то, что свое американское «приключение» первопоселенцы начали с подписания специфического «социального контракта», основанного главным образом на церковных установлениях. Поколение Кромвеля проявило себя на новых территориях с той же жесткостью, если не жестокостью, с которой оно в самой Англии отвергало «легкомысленный» блеск предшествующей елизаветинской эпохи – времени британского Ренессанса. По субботним и праздничным дням никто не смел и пальцем пошевелить, чтобы сделать какую-нибудь полезную работу – вся община дружно слушала Библию. В семнадцатом веке никто не посмел бы открыть поблизости от Бостона театр. Пьянство и адюльтер приравнивались к смертным грехам.

Послабления наступили после 1691 года, когда в Америку хлынули преследуемые в Европе пресвитериане и гугеноты. Постепенно – к восемнадцатому веку – волна католиков, шотландцев и ирландцев, ослабила «дисциплину субботы», открыла возможности, например, для продажи рома. В основной законодательной хартии появилась статья, согласно которой наличие собственности, а не принадлежность к пуританской церкви стало условием получения права голоса, а значит, и гражданства.

Обладающие завидной родословной и материальным достатком южные семьи жили в абсолютно иной атмосфере. Радостное восприятие жизни, неукротимое стремление не отстать от моды, подражание лондонцам в стиле жизни и мировоззрении делали крупные родовые гнезда лендлордов очагами европейской культуры, в основном светско-гуманистической и, во всяком случае, далекой от религиозного фанатизма, Здесь процветала охота на лис, танцы, питейные соревнования, скачки, петушиные бои, азартные игры. Различие двух регионов молодой Америки объяснимо. На Юге высокая культура расцветала благодаря дешевому труду рабов, на Севере гигантские усилия ради выживания ставили под сомнение саму возможность легко и без натуги решать все жизненные вопросы.

Третий тип адаптации к колониальным условиям жизни представляют собой срединные колонии, выросшие вокруг Филадельфии и Нью-Йорка. Тон здесь задавали квакеры – английские сектанты, отрицавшие церковные таинства и священство, настаивавшие на возможности союза человека с Богом безо всяких посредников, говорившие о необходимости нравственной чистоты, ненавидевшие войны, стремившиеся деятельно помогать ближнему. Квакеры создали эталон простой и мудрой жизни, в которой нравственное совершенствование ценилось выше, чем осознание собственной греховности, как на Севере. Веление внутреннего света, горящего, по мнению квакеров, в каждом человеке, значило для них больше, чем суровые ограничения. В каждодневной жизни квакеры избегали танцев и шумных увеселений, но не осуждали их у своих южных соседей или в собственных растущих городах. Идеалом квакеров также было равенство; но в своем спокойном и человечном обращении к Богу они не походили ни на истовых пуритан Новой Англии, ни на поглощенных модными идеями вирджинцев. Проповедуемое ими уважение к инакомыслящим много значило для становления американской культуры и цивилизации.

Квакерская столица Филадельфия стала центром религиозной терпимости и благоразумия. Здесь была создана первая в Америке библиотека, первый юридический журнал, первая медицинская школа и госпиталь. На всей обширной территории североамериканских колоний Филадельфия явилась научным центром, в котором изучались естественная история, астрономия, математика, физика. И бежавший из Новой Англии Бенджамин Франклин недаром избрал в качестве места своего проживания «город братской любви» – Филадельфию. Тогда-то она и стала культурной и духовной столицей североамериканского мира.

Бенджамин Франклин

К началу восемнадцатого века жизнь колоний была колоритным смешением высокого и низкого, высокоумного и примитивного – к такому мнению приходили путешественники, навещавшие заокеанские владения Британии. На полках библиотек южных плантаторов стояли редкие французские книги. Элегантность царила на званых филадельфийских обедах. В Бостоне смело рассуждали о мировых проблемах. В то же время фермеры, пионеры осваиваемых глубин континента, существовали едва ли не в первобытных условиях, и задача выжить исключала даже намеки на культурную рафинированность, характерную для усадеб патрициев атлантического побережья.

Как уже говорилось, образцом высокой культуры служила Англия – имеется в виду прежде всего Англия XVII века, эпохи буржуазной революции, свергнувшей короля, но лишь утвердившей власть Бога. А это означало, что первой отвлеченной дисциплиной в школах и нарождавшихся колледжах была теология.

Британия дала Америке отправную точку культурного развития – в аспектах социального устройства, политической организации, основных культурных устремлений. Но местные обстоятельства сразу же начали оказывать свое мощное воздействие, модифицируя и изменяя первоначальные установки. Разумеется, основой идейного развития колоний долгое время служило богословие. Священники еще вели свою паству, выступали судьями, являлись авторами книг, учителями школ и колледжей, интерпретаторами главных проблем североамериканской жизни и основными авторами законов. На полках старых библиотек стояло внушительное число трактатов о первородном грехе и наказании грешников.

Однако постепенно, в дальнейшем, теологическая продукция в значительной степени утрачивала влияние на культурную жизнь Америки. Некоторые религиозные авторы начали говорить о самом бренном мире, и эта линия имела несомненное продолжение в книгах об индейцах, о предотвращении кораблекрушений, о ведении боевых действий. И хотя американская литература, философия, общественная мысль приобретали все более ярко выраженный светский характер, все же исторически сложилось так, что у основания ее стояли священники.