Текст книги "Стояло раннее погожее утро…"

– Завтра поедем на рыбалку.

На следующее утро, когда солнце только показалось над горизонтом, Алексей и Олег отплыли на лодке от берега и, опустив груз, принялись ловить рыбу. Утренний клев был неплохим, даже Олег смог поймать несколько крупных окуней. Затем клев пошел на убыль, но плыть домой не хотелось. Приятно было сидеть в лодке, покачиваясь на волнах, чувствуя, как пригревает солнце, смотреть на освобождающийся от снега берег.

Куда бежит этот дядя? – спросил Олег отца, показывая на человека в черной робе, бегущего вдоль берега.

– Наверное, за свободой, – подумав, ответил отец. Прошло с полчаса.

– А куда бегут эти дяди? – спросил Олег, показывая на бегущих по берегу солдат с овчарками.

– Наверное, за отпуском, – ответил Алексей, сматывая удочки.

Затем они поплыли проверить поставленные утром жерлицы. Попались две килограммовые щуки. Улов для начала сезона хороший. Солнце уже опускалось к горизонту, и Алексей сказал, что пора возвращаться домой. Причалив к берегу и выгрузив снасти, Алексей привязал лодку к забитому в берег железному лому.

Домой шли мимо больницы. Возле нее стояла телега, на которой лежал мертвый человек в черной окровавленной робе.

– Ну вот, солдаты и заработали себе отпуск, – сказал Алексей и, нахмурившись, пошел дальше.

Олег впервые увидел, и так близко, ЗАСТРЕЛЯНОГО человека. Ему стало страшно, и он поспешил за отцом.

* * *

Михаил выполнил свое обещание и после той холодной зимы, когда родился Олег, поставил молодым большой теплый дом. Петр и Алексей помогали ему. Свалили в лесу достаточное количество деревьев, распилили по размеру, обрубили сучья, ошкурили и привезли все бревна на большую поляну. Затем протесывали вдоль канавки, выбирали углы, стараясь работать топором так же умело и ловко, как это делал Михаил. Так бревнышко за бревнышком сложили большой сруб. Когда он был готов, написали на каждом бревне краской букву стены и цифру ряда. Затем сруб разобрали и привезли в поселок и поставили его на деревянные колоды. Эти колоды стояли наполовину врытые в землю. Затем обшили их с обеих сторон досками и засыпали туда землю. Внутри дома получилось просторное подполье для хранения продуктов, а снаружи – завалинка, на которой можно было сидеть как на лавочке. «Летом на завалинках сидят бабки в валенках», – так припевали о себе бабушки, греясь на солнце. Крышу покрыли досками. Это было лучше, чем крыть, как раньше – дранкой. Да и доски стали доступны после того, как недалеко от электростанции сделали лесопильню. Она работала круглые сутки, обеспечивая лагпункт досками, брусом, штакетником.

В новом доме было светло, тихо, тепло и уютно. Стоял он на высоком фундаменте, и поэтому крыльцо почти не заметало снегом.

* * *

Прошло несколько лет. В начале весны, когда снег еще сверкал на солнце своей белизной и не хотел таять, а яркое солнце уже хорошо пригревало, родители Олега принесли в дом большой сверток, из которого был слышен детский плач.

– Вот, – сказала Аня Олегу, – мы тебе сестренку купили.

– А что она так громко плачет? – спросил Олег.

– Да вот, – улыбнулась Аня – всех тихих разобрали, а нам вот такая голосистая досталась.

Олег с интересом смотрел, как его сестрицу укладывают в деревянную кроватку, искусно выполненную местным столяром. Сестренка часто плакала и успокаивалась, когда ее брали на руки. Олегу стали меньше уделять внимания, а он был рад этому. Целыми днями мотался со сверстниками по поселку, появляясь дома только для того, чтобы поесть, и снова убегал на улицу. Набегавшись, он крепко спал, и ночной плач сестренки его не будил.

Лесоразработки все дальше уходили от поселка. Для транспортировки леса прислали мощные машины – лесовозы. Подвоз леса лошадьми ушел в прошлое. Началась хлыстовая вывозка. Лесовозы привозили в поселок лес целиком от комля до верхушки, только с обрубленными сучьями. На месте разгрузки лес распиливался по размеру. Деловая древесина сталкивалась в воду, а верхушки использовались для местных нужд: столбы для заборов, дрова, штакетник и многое другое. Чтобы машины могли привозить лес, прорубались просеки, прокладывались дороги. Появились в поселке тракторы-бульдозеры. Они планировали землю под будущую дорогу, а когда самосвалы привозили щебенку, разравнивали ее. Щебенку добывали в карьере, недалеко от поселка. Территория карьера была огорожена колючей проволокой. Наверху стояла сторожевая вышка, а внизу трудились заключенные. Раздетые до пояса, с разнообразными наколками на теле, сумевшие загореть даже под нещедрым на тепло солнцем, они кирками долбили склон, отбивая куски слоистого камня. Эти глыбы на тачках подвозили к большой машине, дробившей их в щебенку. Самосвалы отвозили щебенку на строящуюся дорогу. Но лесовозы не могли передвигаться по бездорожью. Собирать лес по вырубке и свозить его к месту погрузки стали трелевочные тракторы, Т.Т. – так сокращенно называли их жители. Это большие и мощные тракторы на гусеничном ходу, с задним щитом, на который они лебедкой затягивали чокерованный[3]3
  Чокеровка – ручная прицепка деревьев, хлыстов или сортиментов к грузовому канату трелевочного трактора или канатной трелевочной установки с помощью чокеров.


[Закрыть] лес. По бездорожью, как танки, ломая небольшие деревья и оставляя в земле глубокие колеи, они волокли лес к месту погрузки.

В поселок приехало много молодежи – вольнонаемные. Это были в большинстве своем неженатые ребята, работающие на тракторах и лесовозах и получающие хорошую зарплату. Устраивалась механизаторами и местная молодежь.

Петр вернулся домой и стал работать трактористом. Его сразу поставили бригадиром, потому что у него уже был хороший опыт работы. Петр много зарабатывал, и дома в своей комнате он завесил коврами все стены. Он один из первых в поселке купил радиолу и множество пластинок. Приобретал много книг, собрав хорошую библиотеку. Не так вели себя вольнонаемные механизаторы. Получив получку, они ехали в город, заказывали зал в ресторане и там гуляли до закрытия. Затем, закупив выпивку, шли к железнодорожному вокзалу, где был небольшой сквер с множеством скамеек. Летом многие отъезжающие, чтобы не париться в душном зале ожидания, коротали время до прихода своего поезда, сидя в этом сквере. Здесь можно было, не привлекая внимания, продолжать гулянье. Иногда ребята, напоив допьяна какого-нибудь любителя бесплатной выпивки, покупали ему билет до ближайшей станции. Сажали его в поезд, проводив до места и уложив на полку. Выйдя из вагона, не забывали помахать руками, вслед уходящему поезду. Затем возвращались в сквер ждать прихода следующего поезда. Нечаянному пассажиру до следующей остановки поезда можно было спать четыре часа. А вот обратный поезд шел через эту станцию только на следующие сутки. Так что горе-пассажиру было достаточно времени разобраться, что к чему. А ребята тем временем выходили на перрон веселой компанией встречать прибывающий поезд. Когда он останавливался и из вагонов начинали выходить пассажиры, ребята, присмотрев в толпе одинокую женщину, бежали к ней с криком:

– Маня приехала! Наша Маня приехала! – и начинали ее обнимать.

Ошалевшая от неожиданности женщина сначала не могла вымолвить и слова. А ребята, гогоча, говорили:

– Ой! Извините, ошиблись.

И бежали дальше по перрону. И женщина улыбалась, услышав далеко за спиной знакомые голоса, окликающие очередную жертву розыгрыша:

– Маня приехала! Наша Маня приехала.

Следующий поезд, идущий проездом из Москвы, прибывал на станцию глубокой ночью. Ребята с нетерпением ждали его прихода, потому что запасы спиртного были уже на исходе. А в этом поезде был вагон-ресторан, и в нем можно было купить это самое спиртное. Конечно, по космическим ценам, но деньги еще водились. Ребята, прикупив водки, шли пешком до гостиницы, где у них были заказаны места. Собравшись в один номер, они продолжали гулянье. Утром, если еще оставались деньги, они отправлялись по магазинам приобрести себе что-либо из «вещей». Если деньги были на исходе, они покупали еду и выпивку и шли на автобус, который вез их до водохранилища. Там добравшись на катере до поселка и устроив со своими соседями по общежитию веселый ужин, шли отсыпаться. Завтра нужно опять идти на работу, опять зарабатывать деньги.

* * *

Олег подошел к речке. Сейчас она была чистой, неглубокой, с каменистым дном. А весной, когда на склонах гор начинал таять снег, речка становилась глубокой с быстрым бурным течением. В такие дни местная ребятня, и те, кто постарше, и малышня шли из поселка к этой речке. Готовили на берегу большой костер и продвигались выше по течению. Пройдя с километр до поворота, где была небольшая поляна, они делали несколько плотов. Самые отчаянные ребята становились на них и, оттолкнувшись шестами от берега, неслись по течению с большой скоростью. Остальные ребята бежали по берегу, подбадривая смельчаков. Плохо управляемый плот иногда ударялся о стоящие в воде деревья и, как необъезженная лошадь, пытался сбросить с себя ездоков. Иногда на пути плота попадалось упавшее в речку дерево, лежащее поперек течения, но еще державшееся корнями за берег. Вода, стремительна уходя под ствол дерева, затягивала за собой и плот. Чтобы не оказаться затянутыми под воду, ребятам приходилось спрыгивать с плота на дерево и выбираться на берег.

Купанием в ледяной воде заканчивались все попытки проплыть на плоту до залива. Никому так и не удалось это сделать. Очень бурной была весенняя река.

После этих опасных забав ребята усаживались у костра, пекли принесенную из дома картошку и сушили одежду.

Сейчас Олег пришел на речку, чтобы побыть одному. Он часто бывал здесь и с друзьями, и один, чтобы острожить рыбу – стоя на мелком месте речки по колено в воде, Олег осторожно приподнимал камни, стараясь не намутить воду. Под камнями иногда стаяли «усачи», рыбки с длинными усами, или небольшие налимы. Острожил он рыбу вилкой, взятой из дома. Проткнув добычу вилкой, опускал камень, а рыбку складывал в котелок, висящий на боку. Мать иногда жарила ему эту рыбешку, но чаще весь улов доставался коту.

Сегодня Олег просто ушел из дома, потому что был очень обижен. А во всем была виновата его сестра Нина. Она была отчаянной и очень драчливой. Могла стукнуть Олега чем угодно. Олег, понимая, что он старше и что она девчонка, старался быть снисходительным и прощал ей все ее проделки. Но сегодня, когда он сидел на корточках и пропалывал грядку, она незаметно подошла сзади и так стукнула его старым топорищем, что у Олега закружилась голова. Он даже заплакал и пошел жаловаться отцу, который ремонтировал летнюю кухню. Отец, выслушав Олега, сказал:

– Что ж ты за мужик, если не можешь девчонке отпора дать.

Тогда Олег с силой толкнул сестру. Что тут началось! Сестра упала и громко заплакала. Прибежала мать, подоспел отец и, в конце концов, Олегу опять досталось, уже от него. Было очень обидно, и мальчик ушел из дома на реку. Разные способы мщения своим несправедливым родителям роились в голове: уйти в лес и там остаться, уйти в горы, найти пещеру и там жить, уйти в город и жить в детдоме. И пусть родители горюют, пусть ищут его и страдают, и пусть им будет стыдно за свое несправедливое к нему отношение. Он бродил по реке часа два, и чем сильнее становилось чувство голода, тем все тише и тише – чувство обиды. К вечеру он вернулся домой и, поужинав, лег спать.

Некоторое время обида и впервые испытанное острое ощущение несправедливости долго не оставляли его ранимую душу. Но жизнь на свободе, на природе часто делала ему больно. Однажды нечаянно наступил босыми ногами на моток колючей проволоки, не заметив его в густой траве. В другой раз порвал связку на ноге, поскользнувшись на сыром склоне горы. То чуть не сломал позвоночник, упав с высокого дерева. И еще много-много раз приходилось терпеть боль. Поэтому в воспоминаниях о ссоре с сестрой уже не было обиды – просто забавный случай.

* * *

Петр, возвращаясь с работы, решил зайти в гости к двоюродной сестре Валентине. Она жила в небольшом деревянном домике, который, соединяясь с сараем и подвалом, был издали похож на паровоз с высокой трубой. Валентины дома не было. На кухне сидел ее муж Степан и, бренча на гитаре, что-то тихо напевал.

– Степан, а я и не знал, что ты умеешь играть на гитаре, – удивился Петр.

– Потому что я беру гитару в руки, только когда выпью, – ответил Степан. – Я никогда не пьянею, поэтому мои друзья только по гитаре определяли, когда я выпивши.

Петр внимательно посмотрел на Степана. Правда, по его виду невозможно было определить, выпивал он или нет.

– Ты проходи, садись, – улыбнулся Степан. – Скоро Валентина придет с работы. Сегодня день десантника, а я там служил, вот и сижу, вспоминаю.

Петр присел на табуретку, слушая гитару.

Степан был не из местных. Отсидев, остался в поселке. Сначала поселился в бараке вместе с механизаторами. Они жили шумно, часто скандалили, но Степана не трогали. Однажды Степан попросил успокоиться не в меру расшумевшихся гуляк. Он просто попросил их успокоиться. Когда один из спорщиков кинулся на Степана с кулаками, Степан оплел вокруг его шеи стоявшую возле печки кочергу. Двое дружков с трудом смогли разогнуть эту железную удавку на шее у побагровевшего, выпучившего глаза товарища. После этого никто не решался конфликтовать со Степаном. Хотя однажды к нему в комнату зашел сильно выпивший надзиратель и, видимо, забыв, что Степан давно уже освободился, стал, ругаясь, доказывать, что он здесь хозяин. Степан взял надзирателя левой рукой за грудки и приподнял его, а правым кулаком, пронеся его перед лицом надзирателя, сильным ударом вышиб доску в деревянной двери. Затем он нежно опустил надзирателя. Тот, пятясь, задом открыл проломленную дверь, не отрывая взгляд от кулака Степана. Выбежав на улицу, надзиратель склонился у забора. Его рвало. Он понимал: если бы кулак ударил в его голову, она бы наверно треснула. Хмель прошел, его трясло.

Сразу сникнув и став ниже ростом, надзиратель медленно побрел домой.

Когда Степан познакомился с Валентиной, он перешел жить к ней. Вскоре они поженились. Петр приходил к ним по выходным играть со Степаном в шахматы. В поселке в основном играли в карты и лото. Умеющих играть в шахматы было не много. Петр и Степан иногда допоздна засиживались за шахматной доской.

– Петр. Я хотел с тобой посоветоваться, – сказал Степан. – Ты видел строящуюся на берегу новую пекарню?

Петр видел. Это было большое здание, сложенное из новых деревянных шпал, стоящее недалеко от водохранилища. Степан продолжил:

– Мне предлагают там работу пекаря. Как ты думаешь, соглашаться?

– Ты хоть знаешь, как его выпекают? – удивился Петр.

– Я после службы учился в технологическом институте на «мучном» факультете, да и дома я любил печь пироги, – усмехнувшись, сказал Степан. Потом, став серьезным, продолжил: – Правда, закончить его мне не пришлось. Однажды, решив испечь большой торт на мамин день рождения, я шел из магазина и нес сумку с яйцами. Я уже подходил к дому и внимательно смотрел под ноги, чтобы не споткнуться. Навстречу шли два подвыпивших мужика. Поравнявшись со мной, один из них ударил ногой сумку и дико заржал. Я,бросив сумку с колотыми яйцами, одним ударом отправил в нокаут этого шутника. Но второй успел воткнуть нож в мой живот. Это было последнее, что он успел сделать в своей жизни. Потом я два месяца лежал в больнице. Там у меня развилась аллергия к йоду. Стоит мне помазать царапинку йодом, я начинаю пухнуть и задыхаться. Поэтому сейчас все царапины лечу только народными средствами. Ну а после больницы был суд. Мне дали срок, как говорят, на полную катушку. Мужичок-то оказался с большими связями, сделал все, чтобы упрятать меня подальше и подольше. Я и домой поэтому после освобождения не поехал. Знаю, что при первой же возможности подставят и опять посадят. Так как ты думаешь, соглашаться? Петр поглядел на пудовые кулаки Степана.

– Да! – сказал Петр. – Такими кулаками только тесто месить.

Когда пекарню достроили, Степан стал там работать. Хлеб, выпекаемый в новой пекарне, много дней не черствел, оставаясь мягким и душистым. Даже городские приезжие удивлялись качеству этого хлеба.

Однажды Степан, закончив замес теста, накинул на плечи фуфайку и вышел на крыльцо пекарни подышать свежим воздухом. Стояла поздняя осень. Солнечный день испортила налетевшая неожиданно синяя туча. Она быстро затянула небосвод. Подул сильный холодный ветер, стало темно. Стального цвета большие волны проносились вдоль берега. Берег возле пекарни был глинистый, поэтому лодки здесь не ставили, а многие хозяева уже вытащили их на берег зимовать. Пошел снег. Крупные хлопья вонзались в темную воду и исчезали в бездонной глубине. Где-то недалеко от берега послышалось тарахтение лодочного мотора. «Кого это нелегкая понесла в такую погоду», – подумал Степан. Пелена снега мешала что-либо разглядеть. Налетел порыв сильного ветра, от которого задрожали поручни крыльца. Степан, поежившись, собрался вернуться в теплую пекарню. Вдруг тарахтение мотора прекратилось, и сквозь шум ветра Степан услышал детский крик. Крик доносился со стороны водохранилища. Степан бежал к воде, на ходу сбрасывая с себя фуфайку. Холод тысячами иголок пронзил тело, когда Степан прыгнул в воду. Но он ничего не почувствовал, в его мозгу звучал, заглушая все, детский крик о помощи. Он их увидел. Несколько барахтающихся в холодной воде тел и перевернутая лодка, которую ветром относило все дальше от берега. Степан схватил ребенка за воротник шубенки и поплыл к берегу. Когда ноги почувствовали дно, он толкнул ребенка на берег, крикнув ему:

– Бегом в дом!

Развернувшись, он вновь поплыл в темноту. Второй была, судя по крикам, мать спасенного ребенка. Она ухватилась за Степана и одной рукой помогала плыть. Но теплая одежда, намокнув, тянула ее вниз. Как только Степан почувствовал дно, он отпустил женщину, толкнув ее к берегу и развернувшись, поплыл на звуки уже редких криков. И еще одну женщину смог спасти Степан. Затем он поплыл в четвертый раз, но назад уже не вернулся. Работники пекарни подняли тревогу. Небольшой катер всю ночь курсировал вдоль берега, освещая прожектором холодные волны. Но найти никого не смогли. Как рассказали спасенные женщины, они ехали из соседнего поселка в гости. В лодке сидело шесть человек и ребенок. Берег казался уже совсем рядом, когда ветер неожиданно поднял высокую волну и лодка перевернулась. Все были одеты тепло. Одежда, намокнув, обрекла всех на гибель. Если бы не помощь Степана, утонули бы все.

Весной, когда Олег со своим другом ловил рыбу удочкой с берега, он вдруг увидел черные бугры, качающиеся в волнах.

– Топляки всплыли! Топляки всплыли! – закричал Олег. Они подбежали к ближайшему дому и стали стучать в ворота. Вскоре все утопленники были выловлены и лежали на пристани. Неестественно раздуты, с обглоданными лицами. Зрелище было страшное. Степан лежал отдельно. Возле него рыдала Валентина. Одного утопленника забрали родственники, чтобы похоронить его в родном поселке. Остальных похоронили на местном кладбище в одной могиле.

За телом Степана приехал его отец. Он, как оказалось, был в городе известным хирургом. Олегу и его товарищу он подарил ручные часы, за то, что они вовремя сообщили об утопленниках. Ветер мог отогнать их тела к другому берегу водохранилища, тогда бы их никто уже не нашел.

Валентина после гибели Степана стала выпивать. Она часто ходила на кладбище, садилась у могилки первого мужа и поминала обоих мужей.

Первый муж Валентины был старше ее. Он женился на Валентине, когда ей только исполнилось восемнадцать. Сам он был небольшого роста, рано поседевший, улыбчивый и тихий. Валентине нравилось, как он галантно за ней ухаживал. Он был не стар и даже чем-то симпатичен. Свадьбу Валентины и Василия гуляли жарким летом. Между двумя домами была широкая ровная поляна. Вот на этой поляне и установили столы. Свадьба получилась многолюдная, и угощение было щедрое. Но гордостью стола стали две бочки пива. Как умудрился Василий привезти их в поселок, так и осталось для всех загадкой. Для поселка это была редкость. Пиво привозили один, иногда два раза за лето. К бочкам сразу выстраивалась очередь мужиков с ведрами. Пиво отпускали только одно ведро в руки, а меньше никто и не покупал. Приносили домой и ставили на стол. Вся семья садилась вокруг с кружками. Не спеша, за разговорами, кружка за кружкой выпивали до дна. Идти второй раз было бессмысленно. Пиво разбирали за один заход.

Когда Петр, задержавшись на работе, пришел с опозданием на свадьбу, все гости уже сидели за столами. Петр огляделся вокруг и подумал: «Песен и плясок пока нет, значит, я опоздал ненамного». К нему подошел улыбающийся жених и пригласил за стол. Петр, поздоровавшись с женихом, сказал:

– Василий, а ты не прогадал с пивом? Все знают, что жидкости на свадьбе нужно поменьше подавать, чтобы гости больше на спиртное налегали. А они, видишь, на пиво налегают. При таком раскладе тебе еды не хватит угощать гостей допоздна.

– Не волнуйся, – засмеялся Василий, – если бы ты знал, сколько я в пиво спирта добавил! Посмотришь, что будет с гостями через часок-другой. Ты видишь, женщины себе вина наливают? Это тоже спирт, только мы его сиропом разбавили. Так что все под контролем. Проходи, садись.

Как и предполагал Василий – свадьба удалась. Было весело. Все пели и плясали, а некоторые гости отдыхали неподалеку, лежа на травке. Отдохнув, продолжали гуляние. Всем всего хватило. Под несмолкаемую гармошку гости плясали и пели частушки. Частушек звучало бесчисленное множество. Проскакивали и матерные. Но это было в конце свадьбы, когда никто никого уже не слушал.

Петр, устав от шума, от громкого пения частушек, попрощался с молодыми, пожелав им семейного счастья, и пошел домой отдыхать. Уже скоро нужно вставать, идти на работу.

Василий и Валентина жили дружно, весело. Часто приглашали гостей. Василий работал завскладом. Большой дощатый склад стоял возле пристани. В него сгружали груз, привезенный на катерах и баржах. Там хранились и продукты, и запчасти, и стройматериалы. Василий иногда приносил домой кульки с продуктами. «Излишки», – называл он эти наборы. Приносил он иногда и спирт. Для Петра всегда было загадкой умение Василия извлечь спирт из опломбированной металлической бочки, не нарушая пломбу. Однажды, находясь в хорошем настроении, Василий показал Петру, как это делается. Василий, убедившись, что вокруг склада уже никого нет, позвал Петра и сказал, смеясь:

– Учись.

Он достал алюминиевую чашку. Затем положил на бок бочку со спиртом. Под пробку он подставил чашку и начал медленно, чуть-чуть, на сколько позволяла пломба, покручивать пробку. Туда-сюда. Через некоторое время на резьбе показалась капля. Она медленно увеличивалась и наконец, упала в чашку.

– Ну вот, процесс пошел, – сказал Василий, разгибаясь. – Ты не смотри, что медленно капает. За ночь грамм пятьсот наберется.

Он снова засмеялся и пошел закрывать склад. По дороге Петр зашел к Василию в гости. Они сидели на кухне. Василий, немного выпив, начал вспоминать военные годы:

– Была зима. Мы получили приказ взять «в лоб» высоту. Перед нами лежали в несколько рядов припорошенные снегом тела погибших солдат. Когда пошли в атаку, попали под перекрестный пулеметный огонь. Пришлось укрываться за замерзшие трупы. Пули впивались в них, и они содрогались как живые. Они и умерев, продолжали воевать. Затем начался минометный обстрел. Меня контузило. Очнулся я в сарае на холодном полу. Рядом со мной лежало еще несколько раненых. В голове гудело, я ничего не слышал.

Распахнулась дверь, и вошли немцы, вооруженные автоматами. Я понял, что попал в плен.

Однажды я пытался бежать. Немцы привезли нас на берег неширокой реки. Нужно было прокопать траншею вдоль берега. На дворе стояло лето, и день выдался жаркий. Охранники, собравшись в кучки, о чем-то оживленно разговаривали. Противоположный берег реки утопал в сочной зелени леса. Беспечность охраны, близость густого леса – все это создавало ощущение легкой свободы. И это произошло. Десятки пленных одновременно кинулись к реке, надеясь переплыть ее и скрыться в лесу. Но немцы оказались хитрее. Они заранее натянули под водой колючую проволоку. Первые ряды бежавших пленных запутались в ней и стали кричать, чтобы все вернулись в траншею. Но остальные бежали в воду, не понимая, что происходит. Раздались автоматные очереди. Над головами пленных засвистели пули. Немцы не стали пачкать реку русской кровью. Всех вернули назад к траншее, выстроили в шеренгу и приказали раздеться. И расстреливали тех, у кого были царапины. У меня тоже была царапина на ладони, и она кровоточила. Раздеваясь, я захватил рукой горсть песка и сжал руку в кулак. Я стоял почти в конце шеренги, и каждый выстрел до боли сжимал сердце. Затем мне стало все равно, я смирился со смертью. В голове была одна мысль: «Скорей бы». Когда охранники подходили ко мне, я разжал руку, высыпав песок. Рана не кровоточила. Охранники прошли дальше, а я остался жив. Позже нас освободили из плена наши наступавшие войска. – Василий, помолчав, добавил: – Потом меня выслали на поселение, как побывавшего в плену. Поэтому я и появился в этих краях. Валентина не раз говорила мне, чтобы я попытался восстановиться. У меня до плена было несколько наград. Но я так думаю – раз забрали, значит так нужно.

Василий с Валентиной жили дружно, но года через три Василий заболел и стал быстро угасать. Стал худой, пожелтевший, похожий на мумию. Умер он ночью. Валентина, сидевшая возле него, задремала, а когда проснулась, он был уже мертв. К нему на могилку и ходила Валентина поминать обоих мужей – и Василия, и Степана. Где находится могила Степана, Валентина не знала. Его похоронили родители где-то на городском кладбище.

* * *

Поселок продолжал преображаться. По противоположному берегу залива бульдозеры стали расчищать дорогу, срезая со склона часть земли и выравнивая ее. Через речку, впадающую в залив, построили деревянный мост. На том же берегу сделали разгрузочную площадку.

Лесовозы теперь доставляли лес не через поселок, а везли его по противоположному берегу залива.

От разгрузочной площадки через мост, к нетронутому лесу прокладывалась узкоколейная железная дорога. Зимой на санях-волокушах притащили мотовозы и вагоны. Когда железная дорога была готова, лес на разгрузочную площадку стали привозить и лесовозами, и по железной дороге в вагонах, мотовозами.

Недалеко от разгрузочной площадки построили новый лагерь. Он оказался больше прежнего и был разделен на два лагеря: один – «особняк» для особо опасных заключенных, другой – для заключенных общего режима.

Лес шел большим потоком, и рабочих рук требовалось все больше. Построили ремонтную мастерскую. Протянули из города по широкой просеке высоковольтную линию. Поставили подстанцию. Теперь электричества хватало всем. Мощные прожекторы всю ночь освещали разгрузочную площадку, где теперь круглосуточно разгружался привозимый лес. Но ближайший лес был уже почти весь вырублен, а к большому массиву леса преграждал дорогу невысокий отрог, на подошве которого и был расположен поселок. Окончание этого отрога, плавно спускающееся к поселку, жители называли «Гора Паленая». Почти каждой весной на ней случались пожары. Южный склон этой горы рано освобождался от снега. Молодежь устремлялась сюда собирать подснежники и устраивала посиделки у костра. Вот от этих костров и случались пожары. А зимой ребята приходили на эту гору кататься на лыжах и санках. Иногда они затаскивали наверх большие сани и гурьбой, сталкивая друг друга в снег, катились вниз километра два до поселка. Желающие прокатиться на лыжах с ветерком, съезжали вниз по крутому боковому склону. Случалось, ломали руки-ноги, налетев с большой скоростью на припорошенные снегом пни.

Вот этот отрог и не позволял начать вырубку леса, спрятанного за его склоном. Тогда руководством было решено сделать в горе проход. Ее стали взрывать. Из щебенки, получаемой от взрывов, делали железнодорожную насыпь. Взрывали недалеко от поселка и от каждого взрыва в окнах домов звенели стекла, а иногда и долетали камни. Но все обошлось без жертв. Когда взрывы прекратились, в образовавшийся V-образный проход пошла техника, прокладывая дорогу дальше, вглубь леса.

* * *

Петра мучил кошмар. Огромный белый паук оплетал его белой паутиной. Она все туже сжимала тело, превращаясь в белый кокон. Дышать становилось все труднее. Наконец Петр, собрав силы, заставил себя проснуться. Открыв глаза, он увидел неясные очертания человека, стоящего перед ним. У человека были белые волосы, белая борода и белый плащ. Через несколько мгновений туман в глазах стал исчезать. Петр, сфокусировав зрение, увидел, как седой старец превратился в доктора с белой шапочкой и марлевой повязкой, в белом халате.

– Ты кто? – ничего не понимая, спросил Петр.

– Я твой ангел-хранитель, – ответил доктор, – а ты, видимо, в рубашке родился. Иначе мы бы с тобой не разговаривали.

Осмотрев Петра, доктор уже собирался уходить, но задержавшись, сказал:

– Впрочем, тебе обо всем расскажут твои друзья. Они уже задарили медсестер шоколадками, пытаясь попасть к тебе в палату.

Сразу же после ухода доктора в палату вошли Игорь и Илья – трактористы из его бригады, которые тут же справились о его самочувствии. Петра же интересовало одно – где он и почему загипсованный. Он припомнил, как трактор Ильи съехал в ложбину и завалился набок. Игорь поспешил на помощь и принялся тащить трактор, зацепив тросом. В это время Петр, стоя в стороне, подавал команды. Больше он ничего не помнил.

Что было дальше, рассказали ребята. Когда завалившийся трактор почти стал на гусеницы, лопнул трос – сильно натянутый и длинный, оборвавшись, хлестнул в сторону Петра, как огромный стальной кнут. Петра спасло чудо. Он стоял около большого дерева, и основной удар пришелся в ствол. У Петра была сломана рука и два ребра. Он сразу потерял сознание. Ребята затянули его в кабину трактора и напрямую, через лес, поехали в город, в районную больницу.

– Представляешь, трактор грязный, кругом ветки еловые торчат, а мы посередине улицы мчимся на максимальной скорости, – рассказывал Илья. – Все машины от нас шарахаются, наверно, решили, что война началась.

А Игорь добавил:

– Хорошо, что больница на краю города стоит, а то бы мы весь город на ноги поставили. А так одну больницу.

– Ну что, может у тебя на гипсовой груди полянку накроем, обмоем твой день рождения? – спросил Илья, показывая увесистую сумку.

– Мне нельзя. Доктор сказал, что из-за спиртного кости плохо срастаются, – улыбнулся Петр.

– А мне можно! – подал голос сосед по палате, с загипсованной ногой. – Мне все равно снова ломать будут. Говорят, неправильно срослась.