Текст книги "Яблоко Немезиды"
Автор книги: Анатолий Жаренов
Жанр: Полицейские детективы, Детективы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Говорили много. Рассказывали, что один ловкий репортер, решив подработать на популярности Кнута, задал ему вопрос:
– Как вы относитесь к коммунизму?
Тот ответил одним словом:
– Логарифм. – Потом, видя, что репортер вытаращил глаза, многозначительно добавил: – Мое бытие исключает этот вопрос.
Кто-то пустил слух, что Кнут Диксон – шизофреник, бежавший из дома умалишенных. Кто-то сказал, что если оно и так, то это еще ровно ничего не значит. Профессор Кирпи, видный психиатр, резонно заметил, что тридцать процентов шизофреников – гениальные люди. Статистика убила неверие. Население страны доверяло цифрам. Цифрами измерялось состояние миллионеров. Цифрами оперировали экономисты, доказывавшие, что уровень благосостояния среднестатистического человека за последние годы неуклонно растет. Цифры, правда, показывали, и рост преступности, и увеличение числа дорожных катастроф, и даже количество наркоманов и алкоголиков. Но всему находилось объяснение. Катастрофы? Стало больше машин. Наркоманы? Из-за коммунистической опасности средний человек нервничает. Если ликвидировать опасность, то и наркоманов станет меньше.
Общество было идеально устроенным механизмом, раз и навсегда запущенным Творцом. И регулировать отношения в этом обществе мог только Творец. Папаша Фил, Кнут Диксон, господин Мелтон, Вилли Кноуде и иже с ними являлись послушными исполнителями его воли. И что бы они ни делали, это было угодно Творцу.
Действиями полиции тоже руководил Творец. Так, по крайней мере, полагалось считать Коуну. Но сам Коун этого не считал. Он всегда хотел знать больше, чем ему полагалось по нормам, установленным для инспекторов полиции. Этим он отличался от своего коллеги Грегори. Его целый день волновал вопрос: почему не состоялся завтрак у шефа? Можно было, конечно, просто спросить об этом у господина Мелтона и получить тривиальный ответ. Однако Коун не любил тривиальных ответов. Вечерняя беседа с Вилли Кноуде тоже не удовлетворила Коуна. Выходя из ночного клуба, он подумал о владелице салона амулетов – Эльвире Гирнсбей, о ее связях с шахом, а потом с Кнутом Диксоном. И решил хоть мельком, но взглянуть на эту женщину. Красный куб-кристалл был недалеко. И Коун поехал туда.
Но ему не повезло. Эльвиры Гирнсбей в салоне не оказалось.
Коун никогда не покупал амулетов. В его сознании амулеты почему-то ассоциировались с суеверием. Открывая вертящуюся дверь салона, он думал, что увидит внутри его витрины с безделушками. Ибо снаружи в этом странном магазине витрин не было. Толстое красное стекло не пропускало света. Загадочный куб-кристалл не выставлял на обозрение бездельникам свои сокровища. Только над входом вспыхивала и гасла скромная неоновая вывеска «Амулеты». С одной стороны, это подчеркивало солидность учреждения, которое не нуждалось в крикливой рекламе. С другой – молчаливо свидетельствовало, что амулеты – вещь серьезная.
– Ведь не будет же аптекарь выставлять напоказ яды, – сказала Коуну симпатичная смуглянка, встретившая его у входа. Она моментально сообразила, с кем имеет дело, и не стала скрывать этого. «Господин полицейский ошибается», – сказала она, когда Коун признался, что путал амулеты с сувенирами. Амулеты – это совсем, совсем другое. И если господин полицейский желает убедиться, она может показать ему это.
Но Коун уже и сам видел, что амулеты – это действительно «совсем, совсем другое». Его поразило, во-первых, то, что куб-кристалл, казалось, не имел никаких внутренних помещений. Ни перегородок, ни прилавков здесь не было. Обширное помещение можно было даже считать пустым, так мало в нем было вещей. В центре зала на постаменте из красного пластика два скелета сосредоточенно рвали друг у друга какой-то черный шнурок. Вдоль стен тянулись шкафы-стеллажи с выдвижными ящиками, на каждом из которых белела надпись. В глубине зала был отгорожен стойкой уголок, напоминавший обыкновенный тир. На стойке лежало несколько пистолетов. А метрах в восьми скалил зубы манекен. На лбу у него и в том месте, где полагается быть сердцу, были приклеены мишени.
– Уютно, – усмехнулся Коун, кивнув на скелеты.
– О, – протянула смуглянка. – Это создает настроение. Если господин полицейский желает, то…
Господин полицейский пожелал. Смуглянка легонько подхватила его под локоть и подвела к стене. Затем щелкнула выключателем. Верхний свет погас. Зато осветился постамент. По скелетам побежали тени. Коун мог бы поклясться, что скелеты зашевелились.
– Смотрите, смотрите, – прошептала смуглянка, прижимаясь плечом к Коуну. И он увидел, как из темноты к борющимся скелетам шагнула фигура в балахоне с обрывком веревки на шее. Фигура воздела руки и застыла, повиснув в воздухе. Это было так неожиданно, что Коун вздрогнул. Рука непроизвольно опустилась в карман. Смуглянка вцепилась в нее и горячо зашептала:
– Что вы, господин полицейский!
– Действительно, – смущенно пробормотал Коун. Смуглянка включила свет. Коун пристально посмотрел на нее. В глазах женщины он уловил искорки смеха. Инспектор улыбнулся тоже, стряхивая наваждение.
– Это сделал наш Перси, – с гордостью сообщила она. – Он открыл секрет одного польского колдуна. Мы показываем это людям впечатлительным. Но господин полицейский, – смуглянка лукаво взглянула на Коуна, – конечно, понимает, что это бутафория. И господин полицейский, наверное, думает, что у нас все так. Тогда господин полицейский ошибается. У нас все – настоящее. Если вы желаете, то мы можем вам предложить веревку, на которой был повешен Кальтенбруннер. Три доллара за сантиметр. Это очень недорого, если учесть, что каждый сантиметр приносит счастье, эквивалентное счастью разделенной любви. Два сантиметра – это счастье удачливого игрока. Три – исполнение большинства ваших желаний. Веревку мы храним вот тут.
Она подвела Коуна к шкафу-стеллажу и показала табличку на ящике. Там было написано: «Веревка Кальтенбруннера».
– Каждый амулет хранится в ящике в полной темноте, – сказала смуглянка. – Свет убивает их силу. Госпожа Эльвира Гирнсбей сделала это открытие. Жаль, что вы ее не застали. Она бывает здесь после одиннадцати часов. В двенадцать амулеты испускают флюиды счастья. А госпожа так хочет быть счастливой. – Смуглянка вздохнула. – Ей надо также многое забыть. Амулеты помогают. Они помогли ей найти Кнута. Вы его знаете? Нет? Это великий человек. Госпожа Эльвира, кажется, нашла то, что ей нужно.
– А вы? – спросил Коун.
Смуглянка уклонилась от ответа.
– Вот здесь мы храним индийские амулеты, – сказала она, подталкивая Коуна к соседнему шкафу-стеллажу. – Наши агенты ездят по всему миру. Ведь так трудно добыть настоящее. Я могла бы вам показать очень любопытные вещи. Иногда это просто пучок травы. Иногда резная фигурка из кости. Наконечник стрелы. Или птичий помет. Суть амулета – в его внутренней силе, в его назначении. Одни из них, как я уже говорила, приносят счастье, другие оберегают от пули, третьи сулят удачное плавание. Мы ведем огромную работу по выявлению свойств каждого амулета. Каждая вещь подробно описывается и снабжается инструкцией для пользования. Ибо это тоже важно. Некоторые амулеты нужно носить на шее, другие держать в руке. Есть и такие, которые действуют на расстоянии. Их можно хранить в ящике письменного стола, в сейфе. Но обязательно в темноте.
– Занятно, – пробормотал Коун. – А это зачем? – указал он на тир в углу.
– Гарантии, – лаконично сказала смуглянка. И пояснила: – Сейчас в большом ходу амулеты, оберегающие от пули. Но бывают покупатели, которые не верят. Нам приходится убеждать. Подойдите сюда, господин полицейский. Возьмите пистолет. Вы ведь хорошо стреляете?
Женщина покопалась в одном из ящиков и достала оттуда нечто похожее на медальон.
– Попробуйте попасть в лоб манекену, – предложила она.
Коун повертел в руках пистолет и, почти не целясь, выстрелил. Фигура качнулась. В мишени появилась дырка от пули.
– А теперь, – сказала смуглянка, – я повешу ему на шею амулет. Эта ладанка хранит на себе след поцелуя возлюбленной английского короля Ричарда Львиное Сердце. Стреляйте, – скомандовала она, встав рядом с Коуном.
Коун выстрелил. Дырка от пули появилась в стене рядом с манекеном. Инспектор хмыкнул и выстрелил снова. Пуля опять прошла мимо. Он рассердился и нажал на спусковой крючок три раза подряд. Результат был тот же. Коун бросил пистолет на стойку, буркнул:
– Фокусы.
– Стреляйте из своего, – сказала смуглянка. Коун недоверчиво взглянул на нее. Но предложение принял. И опять промазал.
– Если хотите, – сказала женщина, – я могу сама встать там. Иногда мы это делаем.
– Вставайте!
Смуглянка спокойно прошла за барьер, сняла ладанку с манекена, надела ее себе на шею, отодвинула манекен в сторону и заняла его место. Глаза ее улыбались. Коун поднял пистолет, прицелился. Потом опустил руку.
– Нет, – пробормотал он. – Нет, милашка. Если ты вздумала меня попугать, то ты ошиблась. Отодвиньтесь вправо, – резко сказал Коун. Смуглянка покачала головой.
Коун спрятал пистолет. Женщина медленно вышла из-за барьера, сунула ладанку в ящик. Она была явно смущена. А Коун подумал, что он был бы плохим полицейским, если бы не воспользовался ее растерянностью.
– Госпожа Эльвира будет недовольна? – спросил он.
Смуглянка кивнула.
– Это впервые, – прошептала она. – Я не смогла. Я знала, что вы не будете стрелять. Но мне стало страшно. У вас было такое злое лицо. Меня никто еще не просил сойти с этого места. Они не догадывались. А вы… – И на глазах смуглянки показались слезы.
– Как вас зовут? – спросил Коун.
– Бекки.
– Вас могут уволить за это?
– Да. Госпожа Эльвира очень строга. И если она узнает…
– Она не узнает, – сказал Коун. – Но вы, Бекки, должны сказать мне одну вещь.
Бекки благодарно взглянула на инспектора. Она ответит на любые вопросы.
– Вчера ночью вы были в салоне?
– О да.
– Госпожа Эльвира тоже?
– О да.
– Кто еще?
– Кнут Диксон, Перси, Фримен из «Трибуны», господа, которых я плохо знаю, потом пришел Бен Аюз. Это было часа в три.
– Что они делали?
– Как всегда. Говорили. Немного пили.
– Что-нибудь странное вы заметили?
– Госпоже Эльвире было неприятно присутствие Бен Аюза. И все…
– Когда ушел Бен Аюз?
– Часа в четыре.
– А остальные?
– Кнут Диксон вышел вслед за шахом. Потом ушел Перси. За ними примерно через полчаса уехал журналист Фримен. Он у нас часто бывает. Под утро разбрелись остальные.
– Госпожа Эльвира о чем-нибудь говорила с вами?
– Нет.
– Хорошо, Бекки. Я буду хранить нашу маленькую тайну. А вы ничего не говорите госпоже о моем посещении. Я побеседую с ней сам. Пока, Бекки. Да, кстати, рекламации на амулеты к вам поступают?
– Что вы, господин полицейский. Ведь те, кто живет, считают, что им помогают амулеты. А мертвые не приходят. Не так ли, господин полицейский?
– Да, – сказал Коун. – Мертвые не приходят…
Возвращаясь домой, инспектор купил книжку Кнута Диксона. Полистал ее и кинул в угол, где уже лежала вчерашняя газета с обстоятельным описанием событий в «Орионе», а также загадочного убийства Бредли. Имя Вилли Кноуде, как и догадывался Коун, фигурировало в отчете. Упоминалась и фирма «Дорис». На все лады склонялась фамилия Бен Аюза.
Про амулеты в газете не было сказано ни слова. И про несостоявшийся завтрак господина Мелтона тоже. Где-то в районе последнего факта проходила демаркационная линия, которую Коуну еще предстояло пересечь. Линия эта охранялась провидением. Но об этом Коун не знал.
Глава 2. Бутон
Утро выдалось серым. «Западный ветер», – подумал Коун. Этот ветер всегда приносил плохую погоду. Он дул с моря, переваливал через невысокий хребет, захватывал по пути запахи заводов химического концерна и, обогащенный, покрывал город вонючим туманным одеялом. Ветер дул три дня. Если он за это время не менял направления, старожилы знали: ветер будет дуть шесть дней, девять и даже месяц. Такова была особенность этого проклятого западного ветра. И поделать с этим ничего было нельзя.
Коун встал рано. Побрился, постоял под душем и стал одеваться. Ехать на службу ему не хотелось. Предстояла встреча с Грегори. Вчера им не пришлось увидеться. Коуну было некогда. Кроме того, этот разговор не сулил ничего приятного. Конечно, они оба сделают вид, что ничего особенного не произошло. Грегори отпустит Коуну пару комплиментов, пожелает удачи. Взгляд его серых глаз будет равнодушным. Коун фальшиво посочувствует, скажет несколько добрых слов. Бодрых и лживых. Ибо в душе Коун презирал Грегори. По его мнению, Грегори был плохим полицейским. Да и прежний шеф не жаловал его. Возвысился Грегори при господине Мелтоне. Болтали, что он оказал новому шефу серьезную личную услугу. В это можно было верить. Потому что других заслуг, которые принимаются во внимание при выдвижении полицейских, за Грегори не числилось. Так думал Коун. Так, возможно, стал думать господин Мелтон, отстранивший Грегори от дела.
Впрочем, это было не совсем так. Господин Мелтон принял половинчатое решение, о чем Коун узнал, сразу же, приехав в управление. И новость не доставила Коуну радости.
Он зашел к Грегори. Лысый толстеющий инспектор поднял на Коуна рыбьи глаза и протянул руку.
– Привет, Коун, – сказал он. – А я ждал тебя вчера.
– Было много дел, – ответил Коун. – Но ты не огорчайся, старина. Случается и хуже.
– Шеф здорово сердит, – сказал Грегори, усмехнувшись. – Ему не дают покоя министр и папаша Фил. Вот уж не думал, что из-за этих чертовых наркотиков поднимется такой тарарам. Газеты тоже словно с ума сошли.
– Ну, тебе-то теперь что за забота?
Рыбьи глаза оглядели Коуна. «Льдинки, – подумал он. – Такие глаза, наверное, бывают у старых тюремных смотрителей».
– Разве шеф не говорил тебе? – спросил Грегори.
– Что именно?
– То, что мы будем работать вместе.
– Вот как, – протянул Коун. – Нет, насколько я помню, он мне говорил нечто иное.
– Он вчера искал тебя. Вечером, когда мы допрашивали Магду.
– Магду? Девчонку из клуба Кноуде?
– Она дала важные показания.
– Вот как, – снова удивился Коун. Он хотел начать допрос Магды сразу после визита к Грегори. Девчонка вела себя подозрительно. Это Коун понял еще вчера в клубе. Когда же Грегори успел ее арестовать? Видимо, уже после посещения Коуном клуба. Иначе Вилли сказал бы ему об этом. Но что же за показания дала эта девчонка?
– Магда работала в фирме «Дорис» на пастоукладочной машине. Она сообщила, что Бен Аюз давал ей наркотики, а она упаковывала их в тюбики. Три тюбика в ночь. Охрана там никудышная: никому в голову не приходило, что кто-нибудь будет выносить с предприятия зубную пасту. Они следили главным образом за складами полуфабрикатов.
– Допустим, – сказал Коун. – Но ведь Магда давно в клубе. А там нет пастоукладочной машины.
– Она ушла с фабрики. Ей показалось, что один из инженеров выследил ее. Шах устроил девчонку к Вилли. Они изыскивали новый способ маскировки.
– Для чего? – удивился Коун. – Зачем этот камуфляж? Ведь если бы наркотик вывозился из страны, тогда это оправдано. А он ввозится. Ты понимаешь? Ввозится. И мы ни дьявола не знаем ни о том, кто ввозит, ни о том, кто торгует. Мы с усердием, достойным кретина, допрашиваем девчонку и верим ей. А она врет. Может, она действительно работала в фирме «Дорис». Не больше. Все остальное – блеф. Вот только почему она врет?
– Но ведь тюбик с наркотиком ты нашел, – сказал Грегори.
– Нашел, – усмехнулся Коун. – Ты, кстати, не интересовался, как Магда объясняет причины камуфляжа?
– Я бы должен обидеться, – сказал Грегори. – За кретина. Но я не сержусь. Да, я интересовался. Тюбики с пастой легко хранить. Ими легко торговать. Магда сказала, что шах был связан с двумя или тремя парфюмерными магазинами. Вот все, что она знает.
– Она называла какие-нибудь имена?
– Нет. Делом заправлял шах. Магда, правда, намекает что Вилли Кноуде тоже имеет какое-то отношение…
– А почему она так легко продала шаха?
– Она ревновала его к Эльвире. Хотела отомстить. Нарочно проболталась подружке о том, что шах иногда угощает ее наркотиками. Она знала, что подружка – наша осведомительница. Впрочем, ты читал ведь донесение Бредли?
– Читал, – кивнул Коун. – В общем, как я понимаю, мы пока топчемся на месте. Шах исчез, Бредли убит. В наличии есть Магда, которая ни черта не знает, несмотря на то, что сделала сенсационные разоблачения.
Он встал. Грегори тоже поднялся.
– Я думаю, – сказал он, – что Кноуде…
– Кноуде – дерьмо, конечно, – перебил его Коун. – Я тоже было поверил, что он связан с шахом. Однако сейчас я этого уже не думаю.
– Как знать. Шеф, например, полагает, что арест Кноуде не будет лишним.
Коун промолчал. В конце концов, какое ему дело до Вилли? Он же не обещал ему ничего. Пусть выкручивается. И у Грегори будет занятие. По крайней мере, мешать не будет. А вдруг эта возня с зубной пастой к чему-нибудь да и приведет.
Оставив Грегори, он не пошел к себе, а спустился в полуподвал, быстро пробежал по длинному коридору и через маленькую железную дверь выбрался во внутренний двор. Это была предосторожность. Коун знал, что у его кабинета толпятся журналисты. Желания беседовать с ними он не испытывал и потому выбрал несколько необычный путь. Но, еще не дойдя до своей машины, понял, что кто-то перехитрил его. Он даже догадался кто.
– Вылезайте, Фримен, – буркнул Коун, открывая дверцу. – Какого черта?
– Тут хватит места для двоих, инспектор, – хмыкнул репортер «Трибуны». Его полное крупное лицо так и расплылось от удовольствия. – Вы должны оценить мои способности. Все остальные сидят там. Идиоты, правда?
– Не валяйте дурака, – сердито бросил Коун. – У меня нет времени на ваши штучки.
– Я отниму у вас несколько минут, – быстро проговорил журналист. – Всего два вопроса. Читатели «Трибуны» хотят знать, вышла ли полиция на след убийцы.
– Вышла, – сказал Коун. – Давайте второй вопрос и выметайтесь из машины.
– Сейчас, – сказал Фримен. – Второй вопрос личный. Вчера вы ходили в «Амулеты»…
– Вы что? Следили за мной? – перебил Коун.
– Там есть одна симпатяшка – Бекки. Вы ее чем-то напугали, инспектор. Бедняжка плохо чувствовала себя вечером. Была невнимательна к гостям…
– Бросьте паясничать, Фримен. Мне некогда, – сказал Коун, сел в машину и нажал на стартер. Фримен удовлетворенно хмыкнул за спиной.
– Вы все-таки оценили меня, инспектор?
– Оценил, – пробормотал Коун, выводя машину на магистраль. – В противном случае вы давно бы гуляли по тротуару.
– Куда вы меня везете? – осведомился Фримен. Машина в это время вывернула на Роу-стрит и огибала памятник Неизвестному Герою. Справа возвышалась глыба «Ориона».
Коун игнорировал вопрос.
– Я читал вчера ваш репортаж в «Трибуне», – сказал он. – Вы знаете, как я отношусь к вам, Фримен. Вы способный парень, понимаете кое-что получше многих. Скажите, вы верите в то, что пишете?
– Занятно. – Фримен заерзал на сиденье, вытащил сигарету и начал шарить по карманам, ища спичек. Коун, не оборачиваясь, протянул зажигалку, щелкнул крышкой.
– Спасибо, – пробормотал репортер. Он затянулся несколько раз и стряхнул пепел себе под ноги. – Кстати, что вы имеете в виду, инспектор? Мои слова о том, что убийца – шах?
– Не только. Я, наверно, не точно сформулировал вопрос. Но вы ведь поняли?
– Понял. Это очень сложно, Коун. И в то же время просто, как бильярдный шар. Только исповедоваться я вам не буду. Вы ведь не Папа Римский. Впрочем, я и последнему ничего бы не сказал. Папа Римский, Коун, просто очень старый человек. Его ночной горшок, в сущности, похож на все остальные ночные горшки. Дышит Папа тоже не жабрами. Но куда мы едем? Хотите устроить загородную прогулку? Хотя… – Фримен завертел головой. – Я догадался. Вы везете меня к месту убийства Бредли?
– Нет, Фримен. Поглядите налево. Видите дом? Одноэтажный с зелеными ставнями.
– Вижу. Но вы не останавливаетесь.
– Это не нужно. Здесь живет человек, который, по-моему, знает об убийстве Бредли больше, чем говорит. И его ночной горшок, Фримен, тоже похож на все остальные. Смекаете? Он, между прочим, как и вы, сказал мне, что я не Папа Римский, и исповедоваться передо мной отказался. Мы живем в каком-то странном мире, Фримен. Кстати, знаете, как зовут этого человека? Броуди. Вам это имя о чем-нибудь говорит?
– Броуди? Постойте… Что-то такое… Броуди! Черт побери, Коун, где вы откопали его?
– Я не искал, – сказал Коун. – Простое совпадение. Я зашел к нему спросить, не слышал ли он ночью шум. Мало ли что… В этом доме мог жить и другой человек. Но мне не повезло. Я встретил Броуди. Самое смешное, Фримен, в том, что, будь на месте Броуди другой человек, я бы уже кое-что знал.
– Зачем вы говорите мне об этом?
– Наказываю вас, Фримен, за то, что вы влезаете в чужие машины без спросу. Я ведь достаточно давно знаю вас. И я больше чем уверен, что читатели «Трибуны» так и не увидят в газете любопытного сообщения своего корреспондента. Ни завтра, ни послезавтра. Ну как?
Фримен выругался, потом захохотал.
– Ничего не скажешь, инспектор. Два – ноль. Броуди в самом деле не та пешка, которая проходит в короли.
– Точнее – тот король, который может сожрать целую кучу фигур.
– Да, Коун. Но какой материал! Вы представить себе не можете. Броуди дает показания. Тот Броуди и новое убийство. – Фримен застонал от огорчения и откинулся на сиденье. – Чертовское невезение… Впрочем, вы-то на что надеетесь?
– Броуди – человек с мозгами, – сказал Коун. – Он здорово сдал. Тюрьма и клиника профессора Кирпи хоть кого перемелют. Однако, думается, кое-что у него осталось. Он не хочет иметь дело с полицией. И если ему дать соответствующие гарантии…
– То он даст вам ключик? – спросил Фримен. – Вы самоуверенны, Коун.
– Может быть.
– А если я все-таки сделаю материал? А, Коун? Или проболтаюсь?
– Это исключено, Фримен. И вы прекрасно понимаете, что это исключено.
– Да, – согласился Фримен. – Если я это сделаю, то клиника Кирпи будет наилучшим вариантом из всех возможных. Для меня. А о Броуди и говорить нечего. Но мое любопытство возбуждено, Коун. Оставим Броуди в покое. Я ведь знаю, что вы хитрец. Вы что-то нащупали в «Амулетах». А тут, насколько я понимаю, не запретная зона.
– Ничего я там не нащупал, Фримен. Хотел поболтать с хозяйкой, не застал ее, Бекки прочитала мне лекцию об амулетах. Между прочим, вы ведь один из последних, кто видел шаха в тот вечер.
– Да, – сказал Фримен. – Кстати, он не был похож на человека, совершившего убийство.
– Какого же дьявола вы пишете в «Трибуне», что шах – убийца?
Фримен хохотнул.
– А какого дьявола вы не тащите Броуди в полицию?.. Квиты?
– Нет, не квиты, – сказал Коун. – Мне жаль Броуди. Это раз. И я все-таки надеюсь, что нам с ним удастся договориться. А вы трус.
– Трус, – кивнул Фримен, соглашаясь. – Но ведь надо жить, Коун.
– Это верно, – заметил Коун. – Бекки сказала мне, что, когда шах уходил, первым вслед за ним покинул салон Кнут Диксон. Так это было?
– Что? – изумился Фримен. – Кнут Диксон? Нет, Коун. Кнута там не было. Бекки вам наврала.
– То есть как не было? – не понял Коун.
– Очень просто. Не было – и все. Уж я – то бы знал, если бы он там был.
– Почему? – осведомился Коун.
– Да просто потому, что я уже с неделю слежу за этим человеком.
– Вот как!
– Ничего вы не понимаете, Коун. «Слежу» – не то слово. Это очень загадочная личность.
– «Логарифмы бытия», – процитировал Диксона Коун.
– Как хотите. Эльвира только и говорит о Кнуте. А сам он почему-то стесняется появляться в ее обществе. Во всяком случае, в «Амулетах» он не показывается. Болтают, что он дни и ночи проводит на вилле у Эльвиры. Папа оставил ей приличный особнячок и кое-какие капиталы. Там, на вилле, говорят, Эльвира и Кнут занимаются какими-то мистическими этюдами и прочей чертовщиной. Все это возбуждает любопытство. Я решил проникнуть в тайну. И вот уже с неделю тщетно пытаюсь познакомиться с великим авангардистом. А он словно избегает меня.
– Так, – сказал Коун. – Отбросим мистику. Значит, Бекки обманула меня?
– Коун, – сказал Фримен. – Вы ведь меня знаете?
– Да, – согласился Коун. – А мне казалось, что она говорит правду.
– Они же все там тронутые, – сказал Фримен. – И Эльвира, и Бекки. Да и Кнут этот, говорят, типичный шизофреник.
Начался дождь. Косые струи поползли по ветровому стеклу. Коун включил «дворники».
– Значит, Бекки обманула меня? – задумчиво повторил он. Фримен понял, что Коун задает этот вопрос себе, и промолчал.
«Девять, семнадцать, двадцать», – считал Билли Соммэрс. До конца смены оставалось полчаса. Хлопнули дверцы лифта. На двадцатом этаже в кабину вошел седоусый румяный генерал, пробормотал: «Холл» – и уставился стеклянными глазами куда-то мимо Билли. Лифтер нажал кнопку и пустил кабину вниз.
Вспыхнула лампочка. Генерал шагнул из кабины и, твердо ступая, пошел к барьеру, за которым виднелась голова портье. Билли окинул взглядом холл. В двух креслах дремали джентльмены, ожидавшие открытия бара. Третий мерил холл длинными шагами. Этот третий, правда, не был джентльменом. Он был полицейским агентом. Соммэрс вздохнул. Человек, которого он ждал, не приходил. В чем же дело? – подумал Билли. – Может, подойти к этому? Подойти и спросить: «Послушайте, господин. Ваш коллега попросил меня об одном маленьком одолжении. Это было два дня назад. С тех пор я его не вижу. Его фамилия Бредли».
Да, подойти и спросить. Может, он сейчас в другом месте. Подойти и спросить. Но ноги не шли. Билли поглядывал в сторону агента и не двигался. Эти полицейские вообще странные люди. Никогда не поймешь, чего они хотят. Тот тоже вел себя странно. Но выглядел он гораздо симпатичнее этого журавля с бульдожьей мордой. А может, Билли пристрастен. Нельзя по лицу судить о человеке. Подойти и спросить?
И все-таки он не подошел. Он не любил полицейских. Разговор с Бредли у него вряд ли бы получился, не признай последний в Соммэрсе своего земляка.
Как-то ночью Бредли вдруг подошел к Соммэрсу и стал его разглядывать. Потом щелкнул языком и сказал:
– Послушай, приятель, а ведь я тебя знаю.
Билли пожал плечами.
– Ты родился на юге. – И Бредли назвал маленький городок, вспомнил улицу, заросшую каштанами, и перечислил несколько известных Билли фамилий. Последним он назвал отца Соммэрса.
– А Бредли ты должен помнить, – сказал он. – Мы жили в доме напротив. Моя сестренка примерно твоего возраста. А, малыш? Неужели ты забыл Лики?
Нет, Билли не забыл Лики. Только фамилия Бредли ему ни о чем не говорила. Соммэрсы уехали из городка, когда Билли было семь лет. В этом возрасте фамилии людей не имеют значения. Но Лики он помнил. Рыжая девчонка часто перебегала дорогу, чтобы поиграть в куче песка возле дома Соммэрсов. Песок лежал два года. Старший Соммэрс все собирался отремонтировать ветхий дом. Но денег не хватало. И они уехали… Да, Лики он помнил.
– Ну вот, – удовлетворенно произнес Бредли. – Видишь, как случается. А я тебя сразу узнал. Ты похож на отца.
Потом они разговаривали еще несколько раз. Бредли пригласил Соммэрса в бар. И они посидели часок, вспомнили юг. Правда, вспоминал Бредли. Билли был мал тогда.
– Твой отец жив? – спросил Бредли.
– Война, – лаконично ответил Билли.
Бредли кивнул.
– А Лики здесь, – сказал он. – Ты бы как-нибудь зашел к нам. Хорошо?
Билли обещал. Но Бредли забыл, видно, сообщить ему свой адрес. А Соммэрс спросить у него постеснялся. В последние дни Бредли вообще выглядел озабоченным, часто хмурился, задумывался. При встречах с Соммэрсом кивал ему, улыбался, но в разговоры не вступал. И вот совсем перестал появляться в «Орионе».
В тот последний вечер Бредли был взволнован. Он несколько раз подымался в лифте на восьмой этаж. Вниз спускался по лестнице. А где-то около двенадцати зашел в кабину и подмигнул Билли.
– Жми на восьмой, – сказал он. – Тебе не надоело еще? Подожди, – шепнул Бредли, когда кабина остановилась, и вышел. Вернулся он через несколько секунд. Лицо было серьезным. Билли пустил лифт вниз. Бредли вытащил из кармана записную книжку, сделал в ней пометку и протянул книжку Билли. – Спрячь ее. Боюсь, как бы не потерять. Побереги до завтра.
И не пришел. На другой день Билли возил на восьмой этаж полицейских. Сменщик сказал ему, что ищут шаха. У Билли было достаточно сообразительности, чтобы связать действия Бредли в ту ночь с утренними событиями и исчезновением шаха. Однако газет он не читал и о том, что Бредли убит, не знал. И вот теперь раздумывал, что делать с записной книжкой…
Наконец появился его сменщик. Билли снял форменную куртку, переоделся и вышел на улицу. Записная книжка Бредли лежала во внутреннем кармане пиджака. Видимо, Бредли купил ее недавно: книжка выглядела совсем новой. Да и записей в ней почти не было.
Пожалуй, самым разумным было найти адрес Бредли и вернуть книжку владельцу. Его визит хозяева не расценят как назойливость. Да, пожалуй, это лучше всего. Только вот у кого спросить адрес? В полицию он, конечно, не пойдет. Впрочем… Ведь Бредли говорил ему, что Лики служит кассиршей в аптеке на углу Кинг-стрит и Сиккордей-авеню. Туда он и сходит…
Открыв дверь аптеки и сделав шаг к кассе, Билли остановился в нерешительности. Женщина, сидевшая в плексигласовой будке, не могла быть Лики. Во-первых, она была немолода, а во-вторых, у нее на щеке росла большая бородавка. На миг у Билли возникла мысль, что Бредли его надул: дал неверный адрес. Соммэрс отогнал эту мысль и сделал еще шаг к кассе.
– Как обычно? – спросила женщина, не глядя на Билли.
– Что? – спросил Билли, недоумевая. Женщина подняла на него глаза и улыбнулась.
– Вы никогда не были у нас? Ну, конечно. Я же вижу, что никогда. Милли! – повысила она голос. – Молодой человек никогда не был у нас. Что вы закажете? – Это уже к Билли. – Сосиски? Кофе? Милли, молодой человек хочет сосисок и кофе, – крикнула она, заметив нерешительность Соммэрса. – Такой кофе вы не найдете нигде. У Ирвингов вам такого не подадут. Быстрее, Милли! Ты заставляешь молодого человека ждать.
Из внутреннего помещения показалась Милли, несущая в вытянутой руке порцию дымящихся сосисок. Соммэрс глянул на нее и чуть не ахнул. Милли была точной копией женщины, сидевшей за кассой. Он даже бросил взгляд на кассу, проверяя, там ли женщина, с которой он разговаривал.
Милли хихикнула. Та, что сидела за кассой, сказала:
– Видишь, Милли. Он удивляется. Я не ошиблась. Он у нас не бывал.
Билли принялся за сосиски, раздумывая, с чего начать разговор о Лики. Милли скрылась на кухне. А та, что сидела за кассой, продолжала болтать.
– К нам теперь редко заходят новые люди. Все предпочитают автоматические кафе. А ведь пищу мужчине должна подавать женщина. Что? Вы не согласны? Быстрота? Поставьте Милли рядом с автоматом, и вы узнаете, что такое быстрота. А вкус? Откуда взяться вкусу у стандартного блюда? Нет, я отказываюсь понимать людей. Стандарты съедят человека. Можете мне поверить.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?