Текст книги "Дикий Имбирь"

2

– Как я и подозревала, – переворошив груду документов, объявила всему классу Острый Перец, – ее отец, покойный господин Пей, был французом и занимался шпионажем. И хотя он уже давно мертв, это не снимает с него вины за совершенное им преступление. Ее мать – китаянка, но я абсолютно уверена, что она какая-нибудь шлюха. Дикий Имбирь – прирожденная шпионка. Председатель Мао учит нас «быть безжалостными к реакционерам любого толка»!

Уже через несколько секунд Дикий Имбирь получала свою порцию побоев, от которых у нее опухло все лицо, из носа пошла кровь, аккуратно заплетенные косички растрепались, а куртка, и без того потрепанная, была разорвана в клочья.

– Перестань сопротивляться! – кричали Острый Перец и ее банда. – Сдавайся! Признай нас, пролетариев, господствующим классом и подчинись нам, или мы забьем тебя до смерти!

Дикий Имбирь с трудом поднялась, вся в крови. Ее глаза горели, как у разъяренного быка.

Острый Перец вновь ударила ее, с энтузиазмом повторяя слова Мао:

– Убьем реакционера! Спасем страну от буржуазной заразы! Убьем реакционера! Спасем страну от буржуазной заразы! Четвертое мая 1939 года, «Избранные работы Мао Цзэдуна», том одиннадцатый, страница двести сорок шестая, «Направление развития молодежного движения».

Все тут же присоединились, и красные охранники принялись хором цитировать изречения Мао.

– «Что должно служить критерием для определения революционности того или иного молодого человека? Какой мерой ее мерить? Существует только один критерий: надо посмотреть, желает ли этот молодой человек сомкнуться с широкими рабоче-крестьянскими массами и смыкается ли он с ними на деле. Если он желает сомкнуться с рабочими и крестьянами и осуществляет это на деле – значит, он революционер; в противном случае – он нереволюционер, или контрреволюционер. Если сегодня он смыкается с массами рабочих и крестьян, то сегодня он революционер. Но если завтра он не будет с ними смыкаться или, хуже того, будет угнетать простой народ, то он уже будет нереволюционером или контрреволюционером».

Дикий Имбирь была похожа на загнанное животное, она пыталась прикрыться от ударов счетами, но и они в конце концов были сломаны. Отбросив в сторону оставшуюся целой рамку, девочка схватилась за портфель. Красные охранники снова набросилась на свою жертву. Я пыталась помочь ей, но Тити и Яйя оттащили меня в сторону и прижали к земле. Красные охранники выхватили у девочки портфель и начали вытрясать из него учебники и тетради. Потом эти бандиты повалили ее на землю, держа за голову и за ноги, чтобы она не могла сопротивляться, а Острый Перец встала ей на спину и стала бить бедняжку зонтом.

Дикий Имбирь душераздирающе кричала, в конце концов она не выдержала и сдалась.

Острый Перец победным тоном процитировала Мао:

– «Изучение книг – это учеба; практическое применение изученного – тоже учеба, и притом еще более важный вид учебы.

Учиться воевать в ходе войны – таков наш главный метод. Люди, не имеющие возможности поступить в учебные заведения, тоже могут учиться воевать – учиться на войне. Революционная война – дело народное; в этой войне человек зачастую воюет не после того, как выучится воевать, а сначала воюет и в ходе войны учится; воевать – это значит учиться».

Дикий Имбирь тихо всхлипывала, лежа на животе. Банда удалилась, школьный двор опустел. Я поднялась с земли и пошла к ней.

Она с трудом встала на ноги, огляделась по сторонам в поисках своих ботинок. Повсюду вокруг валялись ее разломанные счеты, разорванные страницы книг. Заметив один из ботинков в кустах, она направилась за ним. Ей было больно наступать на одну ногу, все лицо покрывали синяки и ссадины. Возвращаясь, она подобрала свой портфель, у него были оторваны застежки.

Я медленно подошла, собирая по пути обломки счет и обрывки книжных страниц. Мне хотелось поблагодарить ее, но я не знала, с чего начать.

– Кажется это твой рукав? – Дикий Имбирь подобрала кусок ткани, совпадающий по цвету с моей курткой, и протянула его мне. – Второй валяется в кустах.

Я кивнула в знак благодарности и протянула ей собранные страницы.

– Как тебя зовут? – спросила Дикий Имбирь, убирая листы в портфель.

– Клен.

– Понятно. Осенью становишься красной. – Она улыбнулась и принялась завязывать шнурки.

– Ты смеешься над моим именем?

– Нет, вовсе нет. – Дикий Имбирь отерла с губ кровь. – Мне нравится твое имя. Звучит очень по-пролетарски. Имя, достойное настоящего маоиста. Просто идеальное. Твои родители, должно быть, очень предусмотрительны… Ну ладно, а как это пишется?

– Иероглиф, обозначающий ветер, и слева – дерево.

– Ты совсем как твое имя. – Она стояла, отряхивая с себя пыль. – Сгибаешься под натиском внешней силы.

Что я могла ей ответить? Что она знала об Остром Перце! Я принялась чинить ее счеты.

– Но я же не сказала, что ты в этом виновата? – Она вкладывала вырванные страницы, пытаясь заново собрать свой учебник.

– Как бы то ни было, спасибо, что пришла мне на помощь.

– Не за что. – Как от резкой боли, Дикий Имбирь опустилась на колени.

– Ты и порядке?

– Со мной… все нормально.

– Мне очень жаль.

– Нет, не надо меня жалеть. Я ношу свои рамы как медали!

Что бы это значило?

– Тебе часто приходится драться?

– Из-за моей внешности меня никогда не оставляют в покое.

– А ты побеждаешь в драках?

– Да нет, я большей частью проигрывала. Однажды мне чуть зубы не выбили.

– Ты очень смелая.

– Я бы так не сказала.

– Ты… ты понимаешь, что выглядишь несколько необычно. Твой отец и вправду француз?

– Только наполовину. Мой дед был французом.

– А где находится Франция? Это империалистическая страна, вроде США?

– Понятия не имею. Я никогда не видела карту мира. Мама как-то сказала, что она где-то в Европе и что это очень красивая аграрная страна. Но как я могу верить своей матери?

– Так, значит, Острый Перец была права насчет твоей семьи?

– Ну, родителей же не выбирают, не так ли?

– Конечно нет.

Она по-старушечьи глубоко вздохнула.

– Мне очень жаль, Дикий Имбирь.

– Мама ошиблась. Она думала, что мой переход в другую школу сможет как-то помочь.

– Но на этот раз ты вступила в драку не ради себя.

– Поверь мне, это не имеет никакого значения. Рано или поздно моя внешность стала бы поводом для побоев или насмешек. Честно говоря, в моей прежней школе ребята были еще более жестоки. Они били меня ремнями с металлическими пряжками.

– Что же ты будешь делать?

– Не знаю. Я не могу их остановить. И покорность тут тоже не поможет, это я знаю наверняка.

Я вздохнула, подумав о своем собственном положении. Боль чувствовалась во всем теле.

– Ты принимаешь все это как заслуженное. – Дикий Имбирь направилась к воротам, а я пошла за ней следом. – Почему ты не борешься, Клен? Ты должна, по крайней мере, показать им, что не согласна с подобным обращением.

– А что толку? Я в любом случае обречена на поражение, я одна.

– Больше нет. – Дикий Имбирь подобрала ивовый прут и резко взмахнула им в воздухе.

Я взглянула на нее.

Согнув ветку, словно кнут, она с треском переломила ее.

Я почувствовала какое-то странное тепло, слезы невольно навернулись мне на глаза.

– Вот твои счеты, – с трудом произнесла я. – Острый Перец опять их сломает, если узнает, что ты связалась со мной.

– Или что ты со мной. – Она улыбнулась. – Где ты живешь?

– Дом 347 по улице Красного Сердца. А ты?

– Недалеко от тебя. Улица Сталина, переулок Чиа-Чиа.

– Кстати, мне нравится твое имя.

В ту ночь я впервые за долгое время почувствовала себя умиротворенно. В моей жизни начиналась светлая полоса. Отчаяние было уже не так велико. Дикий Имбирь заполнила все мои мысли. Я поведала маме о своей новой подруге, рассказала про ее бесстрашие. Я даже почти не обиделась, когда мама уснула. Она начала похрапывать, а я все продолжала говорить, мне нужно было самой слышать имя Дикий Имбирь и ее историю.

В конце лета ночи в Шанхае были сырые. Я слушала, как урчит у меня в животе. Мы были настолько бедны, что не могли позволить себе нормально питаться. Все мои родные спали на полу на бамбуковых циновках. Три сестры и трое братьев лежали, обняв друг друга. Даже во сне все они были вовлечены в борьбу. Боролись за пищу и место под солнцем. Палец ноги одного из моих братьев был во рту у сестры. Младший брат прижимался спиной к груди матери. Одна из сестер вскрикнула во сне: «Лук! Пучки зеленого лука!» – и скатилась со своей циновки, словно преследуя кого-то, кто отнял у нее этот лук. Старший брат, ворочаясь, протиснулся между ножкой стола и стулом. «Лук? Где лук?» – прошептал он, хватая меня за плечо.

Я не могла уснуть и встала, чтобы написать письмо отцу, который уже почти год находился в исправительно-трудовом лагере. Хотелось рассказать ему, что теперь мне легко идти в школу. Хотя я понимала, что побоев и нападок мне по-прежнему не миновать, мысль, что я теперь не одна, давала мне силы.

3

Вскоре по всей округе были расклеены списки «раскрытых за последнее время врагов народа». В них значилось имя мадам Пей, матери Дикого Имбиря. Она обвинялась в шпионаже. Ей было предписано регулярно посещать общественные собрания, на которых следовало публично осудить действия мужа и признать собственную вину. Глава округа поручил ее соседям и их детям следить за «реакционеркой» и сообщать о любых проявлениях сопротивления.

Я поспешила к подруге. Дом, где она жила, располагался в живописном квартале, в дальнем конце переулка Чиа-Чиа. Это был самый зеленый район города, построенный еще в период французского колониального владычества, до Освобождения[3]3
  1 октября 1949 г., после разгрома Народно-освободительной армией Китая сил гоминьдана, была провозглашена Китайская Народная Республика.


[Закрыть]. Наполовину дом стоял в тени большого фигового дерева. Крыльцо несколько осело, но выглядело по-прежнему изящно. Вся эта картина вызвала у меня ассоциации с покинутой и стареющей в одиночестве любовницей.

Я постучалась в приоткрытую дверь, из-за которой мне навстречу вышла хромая собака.

– Заходи, – появившись на пороге, пригласила меня Дикий Имбирь. – Мама, Клен пришла.

Я вошла в довольно просторную переднюю, которая вела в обветшалые комнаты с белыми стенами и окнами на три стороны. В комнатах было темновато из-за плотно задернутых занавесок с цветами. Мадам Пей поприветствовала меня. Она лежала на старом диване. Это была женщина среднего возраста с поседевшими волосами, очень худая, но все же красивая, как старинная фарфоровая статуэтка. Ее ноги были укрыты несколькими простынями и одеялами. Вокруг дивана по полу были расставлены горшки с разными растениями: орхидеями, густолиственным бамбуком, камелиями и красным мхом.

– Здравствуйте, мадам Пей, – вежливо поздоровалась я.

Женщина попыталась подняться, но силы подвели ее. Тяжело дыша, она опустилась обратно на диван:

– Прошу прощения, – как-то взволнованно пробормотала она, – Имбирь, воды. Клен, милая, проходи, не стесняйся. Тебя никто не видел, когда ты входила в дом?

– Нет. Прежде чем постучать в дверь, я долго пряталась за фиговым деревом, чтобы убедиться, что меня никто не видит.

Мадам Пей облегченно вздохнула.

– Ты видела списки? – спросила меня Дикий Имбирь.

– Поэтому я и пришла, хотела рассказать вам об этом. Они висят на каждом углу.

– Районные активисты расклеили их сегодня утром. – Голос ее звучал как-то отстраненно и безразлично.

– Что… вы теперь будете делать? – Я повернулась к мадам Пей.

Она молча смотрела в потолок.

– Разве у мамы есть выбор? – Дикий Имбирь налила мне стакан воды. – Она допустила ошибку, выйдя замуж за иностранца, и теперь ей приходится пожинать плоды. Мама могла предвидеть, к чему может привести ее брак. Но по отношению ко мне это несправедливо. Я стала жертвой, жертвой ее ошибки. Да, Клен, именно так, этот брак не преступление, это ошибка. Всем людям свойственно ошибаться.

– Это не ошибка. – Мадам Пей попыталась встать. – Нет. Он твой отец!

– Довольно, мама. Я ненавижу этого человека.

– Как ты можешь так говорить о родном отце! В тебе нет почтения к родителям! – вскричала мадам Пей.

– Мне даже думать о нем противно.

– В тебе течет его кровь.

– Ненавижу себя.

– Но ты ничего не знаешь об этом человеке.

– Он был шпионом.

– Нет, не был.

– Зачем он приехал в Китай? Что могло понадобиться иностранцу в нашей стране?

– Твой отец любил Китай. Он был дипломатом и приехал по работе. Он очень хотел видеть Китай процветающей страной.

– Нет. Он был шпионом. Его работой был шпионаж в пользу западных империалистов. Стремление сделать Китай процветающей страной – это только прикрытие. Это все был обман. А правда в том, что он помогал западным империалистам использовать Китай в своих интересах. Ты была слепа и слишком глупа, чтобы заметить это.

– Эгоистка!

– Что, правда глаза колет, да? Как ты можешь верить тому, что говорят власти?

– Я верю представителям Председателя Мао! Я верю Председателю Мао!

– Тебе мозги запудрили!

– Осторожно, мама! Ты говоришь опасные вещи!

– Я твоя мать. Я готова рискнуть своей жизнью, лишь бы открыть тебе правду!

– Ты несчастная жертва.

– Замолчи!

– Мне жаль тебя, мама. Правда, жаль. Мне жаль и себя, хотя мне не нужна жалость.

– Не слушай ее, Клен… – Мадам Пей легла обратно на диван. Закрыв глаза, она тяжело дышала, я видела, как поднимается и опускается ее грудь. – Имбирь сумасшедшая, как и все в Китае.

– Я не сумасшедшая, мама, это скорее относится к тебе! Ты жила мечтой, придуманной этим французом, и, что хуже того, отказывалась видеть реальность.

– Имбирь!

– Проснись, мама!

– Имбирь! Надо было мне послушаться свою двоюродную бабушку и назвать тебя Чистая Вода, как она предлагала. Такое имя сделало бы тебя спокойней и присмирило бы твой нрав. Но я изо всех сил противилась, чем очень расстроила ее! Бабушка пригласила ясновидящую, которая сказала, что при рождении в тебе было слишком много огня. Меня предупреждали, что ты испепелишь саму себя. Но все эти разговоры были мне безразличны. Мне нравилась та страсть, которую символизировал огонь! Мы с твоим отцом назвали тебя Дикий Имбирь, потому что любили в тебе именно этот огонь. Это имя казалось нам особенным. Твой отец обожал все дикое. Мы надеялись, что, когда вырастешь, ты обретешь ту свободу, к которой так рвалась твоя душа. Но как я могла предположить, что все обернется таким образом! Какое наказание!.. Клен, ее отец любил Китай, и свою дочь он тоже любил. Он умер от рака, когда ей было пять лет. Мой муж был благородным человеком.

– Согласно учению Председателя Мао, – перебила мать Дикий Имбирь, – «любовь между людьми, принадлежащими к разным социальным классам, невозможна».

– Ты была всем для отца!

– Я не желаю этого слышать.

– Как только тебе совесть позволяет так говорить?

– Ты обижаешь меня, мама.

– Ради Бога!

– К черту Бога, пустой звук!

– Ты будешь наказана за богохульство.

– Быть дочерью таких родителей – уже наказание, вот я его и отбываю. В какую бы школу я ни ходила, везде меня называют маленькой шпионкой. Все – и учителя, и одноклассники – относятся ко мне с недоверием. Как бы я ни старалась, меня нигде не принимают. Вот, посмотри!

Дикий Имбирь засучила рукав и показала свои раны.

Вдруг я поняла, почему эта девочка все время почесывалась. Причиной было не кожное заболевание, а заживающие раны, которые вызывали у нее зуд.

– Не заставляй меня говорить то, что причиняет тебе боль, мама, – продолжала Дикий Имбирь. – Все, чего я хочу от жизни, это чтобы меня принимали и чтобы мне верили. Хочу быть маоистом, как и все в нашей стране. Я ведь хочу не так много? Правда, мама? Но из-за тебя и этого француза я обречена.

– О Боже, помоги мне. – Мадам Пей уткнулась лицом в подушку.

– Ну конечно, Боже, помоги мне, мой ребенок в руках дьявола, – вспыхивая, воскликнула Дикий Имбирь. – Мама, не вынуждай меня писать на тебя донос. Я отверженный изгой, я донесу на тебя и уйду из этого проклятого дома!

Мадам Пей задрожала под своими одеялами. Она сделала несколько глубоких вдохов и сквозь слезы произнесла:

– Жан-Мишель, прошу, забери меня. Я больше не в силах это выносить…

То, что сказала Дикий Имбирь, для ее матери было лишено смысла, но мне ее слова были абсолютно ясны. Для нашего поколения стать маоистом было равносильно тому, что для буддиста достичь нирваны. Возможно, мы пока и не понимали как следует маоистской литературы, но с детсадовского возраста нас учили тому, что смена взглядов и убеждений является смыслом нашей жизни, что мы должны поработить свои тело и душу, пожертвовать всем, чтобы достичь этого. Пожертвовать означало учиться не только расставаться со своими самыми близкими людьми, но и предавать их во имя справедливости. Нас также учили справляться с болью, которой неизменно сопровождались подобные действия. Это называли «настоящими проверками», в них была сила, привлекающая молодежь. С 1965 по 1969 год миллионы молодых людей по всей стране, несмотря на собственную боль и общественную огласку, доносили на членов своих семей, учителей и наставников, чтобы показать преданность Мао. Их ждали почет и уважение.

Я прекрасно понимала, насколько важно в наше время быть маоистом. Я и сама отчаянно пыталась пройти все «настоящие проверки». Должна заметить, что мы отнюдь не были слепы в своей вере в Председателя Мао Цзэдуна, поклонение ему как спасителю Китая не было безумством. Ведь правда, если бы он не стоял во главе Коммунистической партии и армии, Китай уже давно стал бы добычей таких сильных держав, как Япония, Великобритания, Германия, Франция, Италия и Россия. Мой отец, преподаватель истории Китая, подтверждал достоверность этой информации, полученной мной в школе. Начавшиеся в 1840 году Опиумные войны[4]4
  Англо-китайская война 1840–1842 гг. и Англо-франко-китайская война 1856–1860 гг.


[Закрыть] служат наглядным свидетельством того, как близок был Китай к гибели. Император династии Цин был неумелым политиком, его вынудили подписать договор о «столетней аренде», согласно которому вдоль прибрежной части Китая целый ряд портов открывался для «свободной торговли». Это произошло после того, как солдаты западных держав сожгли Ихэюань, роскошный императорский дворец в Пекине, и командир союзнической армии развлекался с китайской проституткой на постели императрицы.

Японское вторжение в 1937 году – еще один пример некомпетентности правительства. Оно наглядно показало, что в действительности подразумевали иностранные державы, когда говорили о «свободной торговле». Китай не мог ответить на их притязания, иначе это грозило бы ему новой вспышкой насилия. За весь период японской оккупации было убито тридцать миллионов китайцев. В одном только Нанкине японцы зверски уничтожили триста пятьдесят тысяч мужчин и изнасиловали восемьдесят тысяч женщин.

Что могло быть ужасней изображений груд отрубленных голов, которые нам показывали, когда мы были детьми? На самом деле, их можно было и не показывать, так как воспоминания о пережитом ужасе еще не успели стереться из памяти народа. Трудно было найти семью, не пострадавшую во время тех ужасных событий. И тогда именно Мао показал Китаю, как надо противостоять захватчикам, именно Мао спас народ Китая, когда любого запросто могли обезглавить, похоронить заживо, заколоть штыками, расстрелять автоматной очередью, облить керосином и поджечь. Никто в Китае не стал бы этого оспаривать, за исключением разве что моего отца, который порой говорил, что капитуляция Японии в 1945 году связана исключительно с ее поражением во Второй мировой войне. Что, кроме действий Мао, тому, что японцы оставили Китай, способствовали и действия сталинской Красной армии. Иными словами, получалось, что Мао Цзэдун пожинал плоды не только своего, но и чужого труда. К сожалению, взгляды моего отца принесли ему большие неприятности, хотя он не оспаривал тот факт, что для Китая Мао Цзэдун был настоящим героем. Для людей стало естественным следовать заветам Председателя, к этому сводилось все образование, получаемое нами в школе: верить в Мао означало верить в светлое будущее Китая.

Я прекрасно понимала, почему мадам Пей не согласна с дочерью: она подверглась жестокому обращению из-за того, что вышла замуж за иностранца. Но разве можно с легкостью забыть древний императорский дворец, объятый пламенем? Разве можно уйти от воспоминаний о спешном бегстве из собственного дома? Личные переживания вселили в мадам Пей ненависть к Мао. Дикий Имбирь придерживалась прямо противоположного мнения, и она не могла заставить мать понять свои чувства.

Дикий Имбирь хотела стать маоистом, который сможет спасти Китай от всех бед. Настоящим маоистом, не таким, как Острый Перец. Мне казалось, что Острый Перец просто использовала маоизм в собственных целях и совершенно не понимала учения Мао. Дикий Имбирь называла ее «фальшивым маоистом» – и я была с ней полностью согласна, – выкрикивающим заученные лозунги и жестокостью пробивающим себе дорогу, как мнимый буддист, который не только ест мясо, но не остановится и перед убийством. Дикий Имбирь считала, что однажды придет день, когда Острый Перец будет наказана за то, что своим поведением она позорила имя Мао.

Мы сидели в их темной кухне. Я пристроилась на маленькой табуретке возле плиты и смотрела, как Дикий Имбирь наливала в кружку отбеливатель.

– Как выглядел твой отец? – спросила я.

– Я собираюсь сжечь его фотографию. Можешь взглянуть на нее, пока я ее не спалила.

Дикий Имбирь поставила бутылку с отбеливателем и полезла за сервант. Пошарив там, она извлекла маленький ящик грязновато-землистого цвета. Смахнула с него пыль, сняла крышку. В ящике лежали цветные упаковки от мыла, маленькие стеклянные шарики, пустые спичечные коробки, значки с изображением Мао и вставленная в рамочку размером с ладонь фотография молодой пары. Женщина – мадам Пей, хотя ее едва можно было узнать, ее раскосые глаза светились от счастья. Рядом с ней – красивый мужчина, иностранец. У него были светлые вьющиеся волосы, крупный нос и глубоко посаженные глаза.

– Ты поражена? – спросила Дикий Имбирь.

Я кивнула и призналась, что никогда прежде не видела иностранца.

– Ты ведь не считаешь, что я на него похожа, правда?

– Ну, у тебя его нос.

– Почему ты не скажешь, что у меня мамины глаза? Посмотри, миндалевидные и раскосые, восточные на все сто процентов.

– Да, за исключением цвета.

– Ах, если бы можно было поменять цвет глаз, я бы это давно сделала.

– Мне все равно, какого цвета твои глаза. В любом случае я считаю, что они у тебя очень красивые.

– Как бы то ни было, я считаю, что мне повезло.

– Повезло?

– Мои глаза делают меня похожей на китаянку. Представь, если бы было наоборот!

– Если верить Острому Перцу, все, что не китайское, – реакционное.

– Когда-нибудь я уничтожу эту стерву.

– Твоя мама очень красивая.

– Была когда-то.

– На этой фотографии она кажется такой счастливой рядом с твоим отцом.

– Полагаю, она и была счастлива. Плохо только, что она никак не может смириться с его смертью.

– Твоя мама серьезно больна.

– Она умирает. И хочет умереть. Она перестала ходить к врачу. Я ей безразлична. Она говорит, что откажется от меня.

– Она просто рассердилась из-за того, что ты сказала о своем отце. Уверена, что у нее это сорвалось не преднамеренно.

– Клен, ей не следовало рожать меня.

– Как ты можешь так говорить о своей матери?! Дикий Имбирь, это уже слишком!

Она вздохнула, повертев в руках рамку:

– Недавно красные охранники пришли в очередной раз обобрать нас. Они побили Дружка и сломали ему левую лапу.

– Так вот почему он хромает?

– Да. Когда они придут в следующий раз, Дружка повесят, а потом поджарят и сожрут.

– Нет, они этого не сделают.

– Сделают. Я слышала, как они это обсуждали.

Одна мысль об этом заставила меня содрогнуться, я не могла произнести ни слова.

Какое-то время Дикий Имбирь сидела неподвижно, потом она вынула фотографию из рамки и зажгла спичку.

– Что ты делаешь? Ты же не собираешься сжигать снимок?

– Спокойно!

Присев на корточки она подожгла фотографию. У меня перехватило дыхание, но я не смела шевельнуться. Изображение ее отца свернулось, потемнело и постепенно превратилось в пепел. Затем огонь поглотил и ее мать. Уголки губ девочки дрогнули в горькой усмешке.

Пепел осыпался на бетонный пол.

– Тебе не страшно, Дикий Имбирь? – спросила я слабым голосом.

– Я не могу позволить себе бояться. – Она поднялась и направилась к раковине. Достав пакетик лекарственных трав, она принялась перемывать их.

– Чем занималась твоя мама до того, как повстречала господина Пея? – поинтересовалась я, пытаясь хоть как-то прогнать свой страх.

– Пела в Шанхайском народном оперном театре. Она там была примадонной. Мама вела абсолютно нормальную жизнь, пока однажды мой отец не пришел на спектакль. Они влюбились друг в друга, и начались все наши беды.

– Она не вернется на сцену?

– Конечно же нет. Ее считают врагом народа. Тяготы жизни должны ее изменить. Нас обеих надо изменить, как там говорится: «Дочь легендарной личности становится героиней, а рожденная крысой обречена на то, чтобы всю жизнь копаться в грязи». Самое удивительное в том, что я виновна, а она нет. У меня эдакий врожденный дефект, мне понадобилось много времени, чтобы это осознать. Но знаешь, Клен, я не верю в судьбу, и я буду изо всех сил стараться изменить свою жизнь.

Жаль, что я не посмела сказать подруге, что это невозможно.

– Посмотри на меня, Клен, – словно прочитав мои мысли, продолжала Дикий Имбирь, – придет время, и я стану революционеркой. Великим маоистом. Я докажу всем, что я достойна доверия не меньше, чем самые отважные сторонники Мао. Я дала себе такое обещание, и теперь никто не сможет помешать мне стать тем, кем я хочу стать, ни Острый Перец, ни моя мать, ни призрак моего отца.

Дикий Имбирь обернулась к окну. На бетонной стене соседнего дома было изображено улыбающееся лицо Председателя Мао, во все стороны от него шли красные лучи. На Мао была армейская фуражка с красной звездой. Лучи солнца, отражаясь от стены, озарили лицо девочки красным светом. Глаза ее ярко горели. Она перестала мыть чайник, руки замерли, вода продолжала течь из крана и, наполнив раковину, уже начала переливаться через край. Дикий Имбирь не замечала этого.

– Никто! – проговорила она.

Мне казалось, что такой человек достоин восхищения. Я выключила воду.