Текст книги "Почему мне плохо, когда все вроде хорошо. Реальные причины негативных чувств и как с ними быть"

В начале ХХ века австрийский психиатр Зигмунд Фрейд выдвинул другую теорию. Он считал, что страх часто связан с вытесненными неприятными переживаниями в детстве. Фрейд воспринимал человеческую психику как поле боя, где одни части подсознания пытаются спрятать мучительные воспоминания, а другие оживить их. Страх, по мнению Фрейда, и есть результат этих внутренних баталий. Если бы мы только умели идентифицировать и перерабатывать все эти мучительные воспоминания, внутренние бои прекратились бы и страхи исчезли бы.

Давайте проведем мысленный эксперимент, чтобы понять идею Фрейда. Представим, что я, человек тревожный, обратился бы в его клинику в Вене в 1920-е годы. Фрейд уложил бы меня на терапевтическую кушетку, провел рукой по седой бороде и попросил пересказать самые травматические воспоминания детства. Я ответил бы, что у меня нет особо травматических воспоминаний детства, ибо в целом считаю его безоблачным.

«Ошибаешься! – ответил бы мне Фрейд. – Твоя невротическая склонность связана с тем, что с тобой в детстве случались ужасные вещи, которые ты вытеснил из сознания. Если ты проведешь на моей терапевтической кушетке достаточное количество часов, мы наверняка выкопаем какую-нибудь детскую травму, которую ты предпочел забыть, мы сможем переработать ее вместе. Возможно, обнаружится, что родители однажды забыли тебя на пляже или же поколачивали за то, что ты не убрался в комнате. Что-нибудь всплывет, можешь не сомневаться!»

Заслуга Фрейда состоит в том, что мы заговорили о глубинных чувствах, но в свете современных исследований его идеи выглядят абсурдными. Все меньше людей воспринимают их всерьез, и это хорошо, ведь раньше в появлении страхов обвиняли родителей. Я не отрицаю, что трудное детство увеличивает риск тревожных расстройств. Тяжелый стресс в первые годы жизни сигнализирует мозгу, что мир, в который мы попали, опасен для жизни, в результате чего мозг накручивает систему оповещения, делая пожарную сигнализацию суперчувствительной. Однако нейрофизиологические и психологические исследования не доказали связи страха с вытесненными воспоминаниями, зато выявили генетическую предрасположенность.

Причина этого лирического отступления с опровержением Фрейда в том, что его теории получили колоссальную известность, и не только среди психологов и психиатров. Фрейд оказал влияние на писателей, художников и режиссеров – среди них Сальвадор Дали, Стенли Кубрик и Альфред Хичкок, – а через этих законодателей мод и на широкую общественность. Так что мы не можем отрицать, что Фрейд повлиял на наше восприятие собственной психики. Важно знать теории Фрейда, ибо они изменили взгляд на страх: то, что раньше было нормальной частью жизни, стало болезнью, которую надо лечить.

Подход, базирующийся на достижениях современной науки, гласит, что страх – естественный защитный механизм, всегда оберегавший нас от опасностей, и он обычно признак того, что мы функционируем нормально. У некоторых людей, в том числе и у меня, особенно сильные защитные механизмы и, как следствие, повышенная тревожность. Кто-то наделен более слабыми защитными механизмами и испытывают меньше страха. Но почти все испытывают его больше, чем надо.

Теории Фрейда по поводу страха выглядят глубокомысленными, но это не более чем догадки. Почему они привлекли такое количество людей? Возможно, потому, что Фрейд давал надежду: от страха можно избавиться. Эта мысль, конечно же, привлекательна, но, как вы уже, я надеюсь, поняли, не очень-то реалистична в свете того, как мы устроены.

* * *

Очень надеюсь, что, если вы испытываете проблемы со страхами, вам не показалось, что эта глава их преуменьшает или объявляет несерьезными. Я заметил, что биологический подход к страху позволяет многим взглянуть на него со стороны. В моей практике случалось, что клиенты говорили: «Опять у меня амигдала разыгралась» или «Паническая атака – ложная тревога, подтверждающая, что я нормально функционирую». Осознание этого успокаивало. Страх перестает выглядеть хаотичным и непредсказуемым, даже обретает некую логику, благодаря чему люди воспринимают его как естественное явление. Осознание, что у внутреннего хаоса есть четкая цель и определенная структура, не только успокаивает, но и позволяет человеку наблюдать за своим эмоциональным состоянием (этому же способствует почти любой вид психотерапии). Я понял, что рассмотрение страха с точки зрения мозга может выполнять ту же функцию.

Клиенты описывают, как успокаиваются, когда рассматривают страх с позиции мозга, и я вспоминаю финальную сцену в фильме «Волшебник страны Оз». Главная героиня Дороти оказывается лицом к лицу с ужасным волшебником. Но тут песик Дороти срывает драпировку, за которой тот скрывается, и девочка видит, что это не настоящий волшебник, а всего лишь фокусник, который тянет за рычаги и нажимает на кнопки. К тому же он устроил весь этот спектакль, чтобы помочь Дороти. То же самое касается и страха. Когда мы понимаем, что он не опасен, а существует для того, чтобы помочь нам, когда мы узнаём, на какие нейробиологические кнопки нажимает мозг, страх кажется вовсе не таким грозным. Обычно чем больше мы узнаем о страхе, тем меньше он становится. И чем больше мы узнаем, тем добрее становимся к самим себе. Мне показалось, что у многих появляется своего рода сочувствие к себе.

Если вы испытываете страх, не стесняйтесь обратиться за помощью. Нет никакой ценности в том, чтобы бороться со страхами и страдать. Но помните, что страх – естественный компонент жизни, долгое время остававшийся условием нашего выживания. Тот, кто ожидает, что ему удастся прожить жизнь без него, разочаруется, ведь мы устроены иначе. И с нами все в порядке.

Глава 4. Депрессия

Ничто в биологии не имеет смысла, кроме как в свете эволюции.

Феодосий Добржанский, генетик, эволюционный биолог

Итак, мы узнали, что такое страх, и теперь пора разобраться со следующей серьезной проблемой – депрессией. Для женщин риск депрессивного расстройства составляет один к четырем, для мужчин – один к семи. По данным ВОЗ, более 280 миллионов человек страдают депрессией, которая занимает третье место среди всех заболеваний в мире. Однако ярлык «депрессия» еще не означает, что все эти 280 миллионов человек страдают от одного и того же.

Словом «депрессия» обозначают огромный спектр состояний, общими для которых считают чувство подавленности и потерю интереса к любимым занятиям. Перспектива пойти на вечеринку, поехать в отпуск или встретиться с друзьями кажется бессмысленной. И это чувство продолжается не один день – такое бывает со всеми, – а неделями и месяцами. При депрессии у человека возникает ощущение, что он топчется на месте, – это такое психологическое тление. Состояние, противоположное депрессии, – не счастье, а жизненная активность.

Итак, общий признак для всех депрессивных состояний заключается в том, что обычные источники радости кажутся бессмысленными. Остальное зависит от индивидуальных особенностей. У одних людей появляется колоссальная потребность в сне, и, несмотря на это, они чувствуют себя вялыми и усталыми. Другие не могут заснуть или просыпаются среди ночи от ужасного чувства тревоги. У третьих повышается аппетит, и они быстро набирают вес, в то время как четвертые теряют аппетит начисто. Кто-то постоянно движется, не находя себе места, кто-то впадает в апатию.

Распространенное заблуждение заключается в том, что депрессию вызывает недостаток веществ-нейромедиаторов: серотонина, дофамина и норадреналина. На самом деле все не так просто. Антидепрессанты, конечно, воздействуют на все эти три вещества, причем во многих случаях с хорошим эффектом, и мы не отрицаем, что нехватка нейромедиаторов играет важную роль в возникновении депрессии. Однако представление о мозге как о супе из трех ингредиентов с нарушенными пропорциями не отражает всей сложности картины. Множество различных областей и систем в мозге могут быть задействованы с одним и тем же конечным результатом – депрессией.

Происходящее в мозге – комплексное и очень индивидуальное явление, но причина депрессии часто одна: стресс. И особенно хронический, длящийся не днями и неделями, а месяцами и годами, во время которых мы не контролируем то, что с нами происходит. Однако стресс – это еще не все: мы рождаемся с высокой или низкой уязвимостью к депрессиям. Людям с высокой уязвимостью достаточно стресса от внешне не самой драматичной ситуации типа конфликта на работе, чтобы впасть в депрессию. У других к ней приводит лишь сильный стресс, вызванный, например, смертью близкого человека. А некоторым депрессии не знакомы, что бы им ни довелось пережить. Обычно об этом кратко говорят так: «Гены заряжают пистолет, окружающая обстановка нажимает на курок». В последние десятилетия ученые прилагали огромные усилия к тому, чтобы идентифицировать гены, которые «заряжают пистолет».

* * *

Когда в июне 2000 года объявили о расшифровке всех букв в геноме человека, энтузиазм ученых не знал пределов. «Мы можем читать на языке, при помощи которого бог создал человека. Теперь, когда нам доступен “чертеж” человека, начинается новая революционная эра», – торжественно заявил американский президент. На пороге нового тысячелетия впереди засияла миражом возможность отправить заболевания и страдания, мучившие нас с незапамятных времен, на свалку истории.

Расшифровка генома оказалась в высшей степени революционным шагом, открывшим новые возможности для лечения целого ряда различных заболеваний. Однако существуют исключения, в частности депрессия. Ученые надеялись найти один-единственный ген, скрывающийся за биологическим механизмом, на который можно было воздействовать таблетками, но не нашли. Так же, как и гена, вызывающего биполярное расстройство, шизофрению или страхи. Вместо этого обнаружили сотни и даже тысячи генов, каждый из которых может повлиять на развитие депрессии.

По мере того как надежды найти несколько отдельных весомых генов депрессии рассыпались в прах, возникла новая мистерия. Оказалось, гены, повышающие риск депрессии, совершенно обычные и есть почти у каждого из нас. Возникает вопрос: зачем они нам? Разве эволюция не должна была отсортировать их? Ведь депрессия представляет проблему не только сегодня – наверняка и нашим предкам, охотникам-собирателям, приходилось тяжело от утраты способности радоваться и перехода в состояние внутреннего тления. Зачем же мать-природа создала так много уязвимых, если целых 280 миллионов людей страдают от депрессии?

Отношения с вирусом – не с людьми

«Тяжелее всего по мне ударили нарушения сна. Я ложилась рано, засыпала через пару часов и просыпалась в половине третьего с бешеным сердцебиением и жуткими страхами. Через три недели это прекратилось. На меня навалилась апатия. Я перестала отвечать на телефонные звонки. Находила отговорки. Нужно работать. Занята. В конце концов люди перестали звонить.

Теперь у меня возникла огромная потребность в сне, и, хотя я спала по 12 часов в сутки, все равно не чувствовала себя выспавшейся. Время от времени меня охватывала почти безумная тревога. В какой-то момент у меня даже стали появляться мысли свести счеты с жизнью, чтобы избавиться от всего этого. К счастью, из-за апатии я не могла подумать о том, как это осуществить.

В конце концов я обратилась за помощью, стала принимать лекарства и посещать психотерапевта. После четырех месяцев лечения ситуация постепенно начала меняться, но так медленно, что мне самой улучшения были не очевидны. Только через полгода я увидела свет в конце тоннеля и сейчас чувствую себя сносно. Но я ни за что не хочу больше оказаться в той ситуации и сделаю ради этого все, что угодно».

Это рассказывает 43-летняя медсестра во время приема, на котором мы обсуждаем результаты ее медикаментозного лечения. Меня потрясает контраст между тем, как хорошо женщина чувствует себя сегодня и как плохо ей было раньше. Как дело зашло настолько далеко, что моя клиентка даже подумывала о самоубийстве? Она рассказывает, что предшествовало душевному срыву. В течение нескольких лет она находилась в постоянном стрессе из-за серьезных проблем у детей в школе, и их обследовали на предмет нейропсихиатрических диагнозов. Последней каплей стали проблемы на работе. Женщину назначили ответственной за реорганизацию в своем отделении, хотя она не только не видела в этом смысла, но и сомневалась в своих силах. В таком напряженном состоянии она провела почти год. Реорганизацию закончили, одновременно улучшилась и домашняя ситуация: дети получили помощь детского психиатра, им оказывали поддержку в школе. И вот когда вроде бы все утряслось, у моей клиентки наступил срыв, который едва не довел ее до самоубийства. «Как будто бы стресс догнал меня, едва я немного расслабилась», – объяснила она мне.

* * *

Я уже потерял счет клиентам, которые аналогично этой 43-летней женщине впадают в глубокую депрессию после периода сильного стресса. Долгое время я воспринимал это как признак некоей поломки, ведь, по идее, здоровый мозг должен развиваться от выполнения задачи и становиться стрессоустойчивым – подобно мышцам, которые укрепляются от тяжелой работы. Опускаться во тьму, когда стресс остался позади, – явно признак болезни.

Часто мы рассматриваем депрессию в связке с причиной – стрессом, в первую очередь психосоциальным. Однако если учесть потрясающие медицинские открытия последних десятилетий, следовало бы обратить внимание на бактерии и вирусы. Как и другие исследователи, я считаю, что способность к развитию депрессивных симптомов – это глубинный защитный механизм, исторически оберегавший нас от инфекций. Депрессия может быть связана с иммунитетом. Это легко объясняет нашу уязвимость. Давайте посмотрим, что подтолкнуло меня к этой мысли.

Половина умирала, не достигнув взрослого возраста

Если вы боитесь заболеть, то наверняка думаете о сердечно-сосудистых заболеваниях, онкологии и, возможно, COVID-19. Именно в таком порядке в 2020 году расположились основные причины смертности. За исключением ковида, список этот очень странен в исторической перспективе. Дело в том, что умирали мы в основном от инфекций. Почти за всю историю человечества половина людей умирали, не достигнув взрослого возраста, и большинство из них – от инфекций. Прочтите и вдумайтесь – эта фраза стоит того, чтобы ее повторить: половина людей умирали, не достигнув взрослого возраста, и большинство из них – от инфекций. Инфекционные заболевания перестали грозить человечеству всего несколько поколений назад. Даже в начале ХХ века основными причинами смертности считали воспаление легких, туберкулез и кишечные инфекции. Все это инфекционные заболевания! Всего четыре поколения назад туберкулез уносил больше человеческих жизней на сто тысяч людей, чем сегодня все формы онкологических заболеваний, вместе взятые. В период с 1870 по 1970 год натуральная оспа унесла невероятное количество жизней – 500 миллионов, то есть в десять раз больше, чем Вторая мировая война. От оспы особенно часто умирали дети. Однако если ребенок миновал детский период, это еще не означало, что он в безопасности. В 1918–1920 годах свирепствовала эпидемия тяжелого гриппа, который в народе до сих пор называют «испанкой». Она унесла 50 миллионов жизней, в первую очередь молодых 20–30-летних людей. Таким образом, первоочередная угроза жизни молодых европейцев в начале ХХ века – не Первая и не Вторая мировые войны, а оспа и «испанский» грипп. Если бы утренние газеты выходили раз в столетие, то главной новостью стала бы вот эта: «В течение ХХ века продолжительность жизни человека удвоилась! Невероятные успехи в борьбе с инфекционными заболеваниями!»

Почему это так важно для понимания депрессии? Дело в том, что ваш организм, физиология, мозг и психология есть следствие того, что большинство людей умирали молодыми: вы потомки тех, кто не умер в детстве. Этот простой фактор поможет понять, как мы функционируем. Давайте представим, что на наших предков обрушились две ужасные болезни. Одну из них назовем черной болезнью. Она заражает только детей, при этом половина заболевших умирает. Гены выжившей половины делают этих детей устойчивыми. Вторую болезнь назовем красной, и она поражает тех, кому за 70, убивая половину из них. Те, кто пережил, обладают устойчивыми генами.

А теперь представим, что черная и красная болезни проносятся по миру в виде устрашающей пандемии. Половина всех детей и половина людей в возрасте старше 70 лет умирают. Значит, после пандемии все дети являются носителями генов, защищающих от черной болезни, иначе они бы умерли, в то время как все, кому более 70 лет и кто выжил, являются носителями генов, защищающих их от красной болезни, иначе и они бы умерли. Давайте перенесемся на два поколения вперед. От какой болезни многие имеют генетическую защиту? Конечно же, от черной. Поскольку она поражала детей, то часть из них заразилась и погибла до того, как выросла и обзавелась потомством. Гены, делавшие нас уязвимыми к черной болезни, не передались следующему поколению, в то время как гены, делающие нас уязвимыми к красной болезни, передались. Те, кто умер от красной болезни, умерли в позднем возрасте, когда уже успели передать свои гены детям. Это означает, что наш организм и наш мозг приспособлены выживать в условиях того, что исторически убивало молодых.

ДАЖЕ ПРЕЗИДЕНТОВ НЕ МИНОВАЛА ЧАША СИЯ

Наша жизнь приходится на ультракороткий период в истории. Человечество так хорошо научилось предотвращать раннюю смерть от инфекционных заболеваний, что мы забыли серьезность угрозы. Этот выдающийся прогресс лучше иллюстрируют человеческие судьбы, нежели сухая статистика. Как вам наверняка известно, в жизни президента США Джо Байдена произошел целый ряд трагедий. В 1972 году он потерял в автомобильной аварии жену Нейлию и дочь Наоми, а в 2015 году от опухоли мозга скончался его сын Бо. История жизни Байдена – почти национальная травма.

Однако и в жизни других президентов трагические ситуации скорее правило, нежели исключение. У Авраама Линкольна в 1840–1850-е годы родилось четверо сыновей. Эдвард Линкольн умер в возрасте 4 лет, предположительно от туберкулеза. Вильям Линкольн умер в 12 лет, предположительно от брюшного тифа. Томас Линкольн умер от туберкулеза в 18 лет. Только один сын, Роберт Линкольн, дожил до взрослого возраста. Томас Джефферсон (третий президент) потерял четверых из шести детей в возрасте до 2 лет. У Уильяма Харрисона (девятого президента) родилось десять детей, из которых остались в живых только пятеро. Закари Тейлор (двенадцатый президент) из шести детей потерял троих. Франклин Пирс (четырнадцатый президент) потерял всех троих детей. Даже в середине ХХ века один из двоих сыновей Дуайта Эйзенхауэра умер от скарлатины.

И это притом что высокопоставленным лицам и их семьям наверняка была доступна самая качественная медицинская помощь. То, что многие из них потеряли детей от болезней, – напоминание о том, до недавнего времени большинство людей погибали молодыми. И большинство из них – от инфекций.

Различные инфекции

Из-за того что по ходу истории инфекции уносили жизни такого количества молодых людей, у человека выработались особенно сильные механизмы защиты. Чтобы понять, как это связано с депрессией, следует вспомнить, какие именно инфекции угрожали нам в первую очередь. Наш вид, Homo Sapiens, зародился в Африке примерно 250 миллионов лет назад. Как я уже писал выше, на протяжении почти всей истории человек был охотником-собирателем – до того как примерно 10 000 лет назад стал земледельцем. Это означало, что мы начали жить более скученно и выращивать скот ради пропитания, и в результате инфекции передавались от животных к человеку и от человека к человеку.

Считается, что туберкулез, гепатит, корь, оспа и ВИЧ изначально наблюдались только у животных, но, преодолев видовой барьер, распространились среди людей. С эволюционной точки зрения туберкулезу, оспе и кори не более 10 000 лет, то есть это «новые» заболевания. Такую цену нам пришлось заплатить за возможность жить вместе и накормить больше людей за счет земледелия и скотоводства. Вероятно, во времена охотников-собирателей, живших малыми группами, эти болезни отсутствовали.

Пандемии были в принципе невозможны, поскольку они предполагают, что множество людей из разных мест взаимодействуют друг с другом. Это не означает, что охотники-собиратели не страдали от инфекций, вовсе нет. Однако охотников-собирателей губили не вирусы и бактерии, происходившие от животных, а загрязнения еды и травмы. Загноившаяся рана приводила к катастрофическим последствиям во времена, когда не существовало антибиотиков. А что же испытывал человек, рискуя получить травму? Конечно же, стресс! Стресс во время охоты. Стресс во время бегства. Стресс во время конфликта. Все эти ситуации означали повышенный риск получения травм с последующим риском инфекции.

Американский психиатр Чарльз Резон считает, что в течение почти всей нашей истории стресс являлся вполне надежным сигналом для организма о повышенном риске заражения. Иммунитет потребляет 15–20 % энергии организма, то есть он настолько энергоемкий, что не может работать в турборежиме постоянно. Он должен активизироваться избирательно, и стресс – явный сигнал, что момент настал. Организм, по мнению Резона, истолковывает стресс как сигнал повышенного риска заражения, поскольку так происходило на протяжении всей нашей истории. Как следствие, повышается активность иммунитета. Этот механизм касается и нас с вами: мы ведь тоже приспособлены к жизни в качестве охотников-собирателей.

Адское собеседование при устройстве на работу

Одно интересное исследование показало связь между социальным стрессом и иммунитетом. Представьте, что вы приходите на собеседование. За столом сидят трое в белых халатах: двое мужчин и женщина. Не здороваясь, с мрачными лицами, они просят вас немедленно начинать. Вы осторожно начинаете объяснять, чем раньше занимались и почему ваш опыт делает вас подходящим кандидатом на эту должность. Чтобы хоть как-то разрядить атмосферу, вы выдавливаете из себя обезоруживающую улыбку, но собеседники смотрят на вас с каменными лицами. Когда вы на мгновение делаете паузу между двумя предложениями, подбирая подходящее слово, один из мужчин произносит с плохо скрываемым пренебрежением: «Вы всегда так теряетесь на собеседовании?»

После того как вы с трудом изложили свое резюме, настает пора теста. Все тот же высокомерный мужчина просит вас как можно быстрее ответить, сколько будет, если от 1022 отнять 13. И еще 13. И еще 13. Вы считаете: «1022, 1009…» Затем думаете несколько секунд и произносите: «996». Троица переглядывается с насмешливыми ухмылками. Это «адское собеседование» входит в Трирский тест социального стресса (Trier social stress test, TSST), с помощью которого изучают, как на нас влияют ситуации социального стресса. Испытуемым сообщают, что они будут тренироваться перед собеседованием, происходящее будут снимать на камеру и анализировать специалисты по поведению. Тем же, кто проводит интервью, дают инструкции держаться пренебрежительно и сидеть с каменными лицами.

То, что большинство интервьюируемых чувствуют себя очень дискомфортно и реагируют повышением пульса и потоотделением, неудивительно. Интересно другое: анализ крови испытуемых показывает, что резко повышается уровень интерлейкина-6. Это вещество играет центральную роль в иммунной защите и вызывает повышение температуры, когда в организм попадает инфекция. Но почему у некоторых возрастает уровень интерлейкина-6 во время собеседования? Вряд ли человек рискует заразиться вирусами или бактериями от высокомерных интервьюеров. Почему в ответ на угрозу нашему «я-образу» мобилизуется иммунная защита?

Возможно, мы найдем разгадку, если вспомним, о чем я рассказывал выше в этой главе. Из-за стресса, который переживают испытуемые во время собеседования, организм предполагает повышенный риск травмы и готовится к этому. С повышением риска травмы возрастает риск инфекции, следовательно иммунитет активизируется. А теперь мы уже приближаемся к депрессии.

«Шведский стол» для вирусов

То, что наши предки не умерли от инфекций, уже само по себе чудо. По сути, бактерии и вирусы обрекали нас на гибель. Единственная цель вируса – создать как можно больше копий самого себя. С точки зрения биологии вирус всего лишь кусок генетического кода; можно даже усомниться, что он вообще живет. Поскольку у вируса нет аппарата для того, чтобы копировать самого себя, он может только оккупировать другой организм и заставить его делать копии. А затем желательно, чтобы организм ходил и распространял копии, передавая их другим организмам.

Таким образом, с точки зрения вируса, трудно представить более подходящий организм, чем человек. Мы проживаем скученно, невероятно социальны и перемещаемся по всей планете. Кроме того, для смены поколений требуется не менее 20 лет. Для вируса же новое поколение – несколько суток, поэтому он воспроизводится в 10 000 раз быстрее, чем мы, а из-за постоянных мутаций появляются новые формы. Вот почему способность к адаптации у вируса значительно выше, чем у нас.

Иными словами, люди – праздничный «шведский стол» для вирусов и бактерий. И удивительно не то, что половина детей и молодежи умерла от инфекций, – удивляет только то, что мы все не умерли. Что мы могли им противопоставить до того, как появились антибиотики, вакцины и современное здравоохранение? Наш очевидный защитный механизм – потрясающий иммунитет, запоминающий инфекции, с которыми мы уже имели дело, и готовый вновь мобилизоваться в любой момент столкновения с ними. Иммунитет устроен настолько хитроумно, что уступает по сложности только головному мозгу. И как и в случае с мозгом, познание иммунитета только началось – мы все время открываем его новые гениальные функции. Моя любимая – достаточно только посмотреть на кашляющего человека, чтобы активизировалась иммунная защита.

Кроме того, мы снабжены сильным рефлекторным отвращением к плохой пище – таким способом мозг заставляет нас избегать еды с потенциальной инфекцией. Понюхайте скисшее молоко или тухлую рыбу и попробуйте не отшатнуться. Это почти невозможно! То, что мы запускаем иммунитет при виде кашляющего человека или отворачиваемся от испорченных продуктов, иногда называют расширенной иммунной защитой. Всегда лучше попытаться избежать попадания бактерий или вирусов в организм, чем потом бороться с ними на месте. Многие исследователи выделяют еще одну составляющую этой расширенной иммунной защиты: наше поведение. А что на него влияет? Чувства! Когда мы психологически чувствуем себя плохо, мы уходим, изолируемся и натягиваем на голову одеяло. Возможно, чувство подавленности – способ, при помощи которого мозг помогает нам избежать заражения или сэкономить силы для борьбы с инфекцией.

То, что мы обычно считаем своей иммунной защитой – антитела, В-лимфоциты, Т-лимфоциты, – есть всего лишь одна ее составная часть. Другая часть – наше поведение: при риске инфекции мозг создает чувства, заставляющие нас уйти подальше. Организм, полагающий, что мы по-прежнему бегаем по саванне, интерпретирует стресс как повышенный риск заражения, а хронический стресс – как постоянную угрозу получить травмы и инфекции. В качестве ответа на эту угрозу мозг создает чувства, заставляющие нас притормозить в психологической жизни, то есть наступает то, что мы называем депрессией.

Дойдя до этого места, вы, вероятно, думаете: да, теория разумная, но действительно ли дело обстоит так? Давайте детальнее рассмотрим то, что говорит наука.

Воспаление и чувство болезни

Раньше люди полагали, что мозг и иммунитет разделены и что мозг не может повлиять на иммунитет. При повреждении кожи выделяются вещества под названием цитокины, они заботятся о том, чтобы иммунитет начал бороться с инфекцией. Но у цитокинов есть и еще одна важная функция: они дают сигнал организму о том, что в него попала инфекция. До начала 2000-х годов в медицинских учебниках писали, что цитокины могут посылать сигналы об инфекции во все органы, кроме мозга. Туда они не могут добраться, поскольку мозг полностью отделен от иммунитета. Но потом ученые обнаружили, что цитокины вполне могут проникнуть в мозг и передать туда сообщение об инфекции в организме. С чисто медицинской точки зрения открытие было сенсационное. Ученые-психиатры тоже попытались выяснить, насколько воспаление в организме влияет на наше психологическое самочувствие и поведение.

Первые эксперименты проводились на мышах: когда им вводили цитокины, они уходили в угол и вели себя таким образом, который мы истолковали бы как депрессию. Затем в исследовании приняли участие добровольцы, результат оказался похожим: после инъекции они чувствовали себя вялыми и подавленными.

Еще одну важную подсказку дало наблюдение за пациентами, прошедшими лечение от гепатита С. В 1990-е годы медики разработали новый, очень успешный метод лечения, предполагавший введение вещества, обычно образующегося из лейкоцитов при вирусной инфекции. У трети пациентов с гепатитом во время лечения начиналась депрессия. По окончании лечения это состояние чаще всего проходило. Похожий феномен наблюдался у тех, кому делали прививки от тифа. На краткий период – обычно в первые часы после вакцинации – людей охватывало состояние подавленности.

Таким образом, в начале 2000-х годов ученые по ряду признаков выявили, вопреки устоявшемуся мнению, тесную связь между иммунитетом и мозгом. Активизация иммунитета, похоже, воздействовала на наше психологическое состояние, а повышение этой активности способствовало депрессии. Ученые еще больше утвердились в своем мнении, когда измерили содержание цитокинов в спинномозговой жидкости – субстанции, окружающей головной и спинной мозг. У испытуемых с депрессией эти показатели оказались выше.

Открытия, прошедшие тест-драйв

При появлении новых и ярких медицинских открытий всегда существует риск завышенных ожиданий. После проверки открытия в новых масштабированных исследованиях на тысячах испытуемых он часто не подтверждается. В начале 2010-х годов изучение связи между иммунитетом и депрессией сделало опасный шаг от мелких многообещающих экспериментов к крупномасштабным исследованиям. Но на этот раз провала не случилось.

Датские ученые проанализировали данные 73 000 человек и обнаружили, что у людей с более легкими симптомами депрессии (усталость и снижение самооценки) отмечается повышение С-реактивного белка (СРБ), концентрация которого повышается при воспалении. Чем больше С-реактивного белка, тем больше симптомов. Оказалось, что те, у кого наблюдалось повышенное количество С-реактивного белка, чаще проходили стационарное лечение от депрессии или принимали антидепрессанты. Кроме того, исследователи выявили, что при депрессии несколько повышается температура тела. Вероятно, это способ защититься от инфекции, ведь главная функция повышения температуры – помешать бактериям и вирусам размножаться в организме.