Текст книги "Приключение русских в Иностранном легионе и на Лазурных берегах"

Жандармы

Лазутчик пересёк ограждение автобана, снова положившись на свою счастливую звезду, чтобы не делать дугу в дополнительные шестьдесят километров по простой просёлочной дороге. Тогда как эта шестиполостная магистраль вела его, никуда не сворачивая, прямо к итальянской границе, но через несколько минут пешего хода перед ним, словно как в сказке, появился переливающийся разными цветами «ларец на колёсах». Эти «двое из ларца», но на этот раз совсем непохожие на тех, что были из «пробирки Гиммлера», походили как две капли воды на рыцаря Дон Кихота и его оруженосца Санчо Панса. Полицейские, даже не поздоровавшись, набросились на него, мирно идущего и никого не трогающего путника по довольно широкой обочине местной дороги. Последовал звонкий подзатыльник, и с ошалевшего пешехода был сорван рюкзак, содержимое которого было просто вывалено на асфальт. Последним на землю упал «Атлас дорог Европы» – книжка синего цвета. Тот, что был Санчо, открыл атлас на заблаговременно загнутой странице «Австрия». При помощи своих фонариков эти двое уставились на неё с умным видом, как будто давно не изучали географию родного края. Они долго и удивлённо смотрели то на карту, то на путника… и быть может, потому, что пройденный путь был отмечен фломастером, а Австрия была перечёркнута крестом, тогда как жирная стрела указывала на Венецию, как по заказу, полицейские изменились в лице, как будто выпили микстуру вежливости. Дон Кихот суетливо открыл заднюю дверцу своего «Фольксвагена» со словами: «Бите!»

Ехали долго, почти час, и каково было удивление Бориса, когда полицейская машина остановилась напротив какого-то очень дорогого ночного заведения. Маленький полицейский, выскочив наружу, настежь открыв дверцу, опять сказал путнику: «Бите!» – и Борис, уже набравшись местных слов, ответил ему: «Бите щё-ё-н!» Короче, несколько минут спустя он, в окружении этих двух стражей порядка, оказался за столикий ночной бара, и вокруг них уже суетились как минимум три гарсона. На ужин подавали свиной бифштекс с жареным картофелем фри и по паре солидных кружек пива белого и чёрного цвета на каждого из них. Австрийские полицейские и простой советский человек сидели за одним столом вместе, пили и ели много, и очень вкусно! Потом произошло вообще что-то невероятное: эти полицейские, проводив своего пленника по только известной им тропинке вокруг пограничного КПП со словами, которые можно было понимать как: «Иди-ка ты, товарищ, в… Италию!» – дали ему на дорожку купюру в сотню шиллингов, которой он в последующем так и не воспользовался. Сильно пошатываясь и пройдя несколько метров, Борис резко развернулся, как в армии, и, ценой невероятных усилий став по стойке смирно, вскинул вверх правую руку со сжатым кулаком и произнёс заплетающимся языком: «Но пасаран, брудершафт!» – и пошёл в Италию.

Италия

Ему хотелось воскликнуть: «Виват, Италия!» – но приступ жуткой рвоты помешал возрадоваться такому удачному исходу событий. Ещё несколько дней пути по Италии он очень сильно болел. Быть может, сказалась тяжесть альпийского перехода или съеденная та самая огромная котлета? Понятно, что его молодецкое здоровье дало сбой, и каждый новый километр пути давался ему с невероятным трудом! Он сам удивлялся тому, что мог вообще ещё идти. Ситуацию спасало то, что дорога постоянно шла вниз под большим углом, но ноги сами уже подкашивались, а руки дрожали. Возникала мысль бросить рюкзак, который тащить уже не было больше никаких сил. К вечеру, на подходе к какому-то посёлку, он оказался сидящим на ступеньках у входа на кладбище. Бряцание ключей разбудило его – это сторож замыкал большие металлические ворота, при помощи какого-то огромного доисторического ключа. Уходя, сторож сунул в трясущиеся руки нашего больного какую-то денежную ассигнацию. Вдали ещё можно было видеть солнце на закате, и по мере того, как его диск, словно в замедленном кино, всё больше погружался за линию горизонта, становилось мрачнее, как в округе, так и у него на душе. Рюкзак оказался уже совсем неподъёмной ношей, и, вяло махнув на него рукой, измождённый путник побрёл вдоль кладбищенской ограды, иногда цепляясь за неё трясущимися пальцами. Ему хотелось только одного: завалиться на траву и забыться во сне. Сразу за углом кладбища показались деревья, и, протащив свои ноги ещё несколько метров, он просто упал, как в кино, будто получив пулю в затылок. Глубокой ночью он очнулся от ощущения холода, тело уже стало совершенно свинцовым, и, быть может, началась агония. Умирать совсем не хотелось, и мысль, что люди завтра найдут его мёртвое тело здесь, под забором, оказалась настолько ужасной, что он стал ползти куда-то в чащу, подальше от людей. «Только не здесь… только не здесь!» – эта единственная мысль назойливо долбила его замутнённое сознание, и он из последних сил всё полз и полз.

Он очнулся, услышав пение птиц, но из-за яркого света долго не мог открыть тяжёлые веки. Даже закралась мысль: «Неужели я в рай попал, но почему тогда так больно в затылке?» Сознание полностью вернулось к нему, и он даже попытался пошевелить руками, а перевернувшись на бок, увидел причину, из-за которой ему было так больно. Оказалось, что он лежал на велосипедном колесе, как на подушке, и именно его ось давила ему на шею. Самого велосипеда ещё не было видно, и, поднявшись на дрожащие ноги, путник стал судорожно разгребать охапку еловых веток – оттуда показался новенький велосипед красного цвета. Судя по шинам, было отчётливо видно, что на нём ещё никто ездил, кое-где даже виднелась свежая смазка. Не веря в такое чудо, он выкатил свою находку из леса. Судя по всему, он умудрился за ночь доползти далеко вглубь чащи, тогда как рюкзак всё ещё дожидался своего хозяина. Водрузив его на багажник, новоиспечённый велосипедист, забыв про свою болезнь, ринулся на всей скорости вниз по дороге на Венецию. Трудно передать словами ощущение истинного блаженства, посетившее его в тот момент, когда он летел на новеньком, красного цвета велосипеде, совершенно не обращая внимания ни на людей, ни на автомобили, то и дело мелькавшие перед его носом. Итальянские городишки оказывались один за другим где-то там, у него далеко за спиной, тогда как дорога всё время убегала вниз. Он на большой скорости нёсся, пригнувшись к рулю, то и дело обгоняя местные автомобили.

Бешеная гонка продлилась еще какое-то время, и велосипедист ощутил здоровое чувство голода – это был очень хороший знак! Более того, на вопрос «Где бы подкрепиться?» немедленно нашёлся ответ: по обе стороны дороги от него раскинулись настоящие персиковые сады! Это были самые настоящие персики: белые, жёлтые, красные и розовые, а также круглые и приплющенные, всякие, какие только его душенька пожелает. Ранее этот фрукт был известен ему только по картинкам и в очищенном виде в болгарских компотах, а тут такое богатство для голодного и ещё вчера, можно сказать, умирающего человека! Теперь же он буквально ими объедался! Если смотреть со стороны, то можно было воспринять эту сцену как умственное помешательство. Иногда ему становилось плохо, и он, немного отлежавшись в тени шикарного персикового сада, снова и снова набрасывался на эти райские плоды. Это не могло длиться до бесконечности – пришлось скрепя сердце, и скрипя педалями, ехать вперёд.

Дольче вита!

Через несколько километров его взгляд упал на какое-то итальянское поле, и, присмотревшись лучше, он увидел настоящие дыни! Да, это была бескрайняя бахча, и он ринулся в неё сломя голову! Благо ранее съеденные персики уже умялись в его желудке, и, не задумываясь, он сходу вкусил несколько дынь с невиданной им доселе оранжевой мякотью. И когда его желудок уже не смог поглощать эти чудесные плоды, то наполненный ими под завязку рюкзак стал гарантом его сытой жизни на ближайшие дни. Внезапно появился дорожный указатель на Венецию, и вскоре наш путник, сытый и довольный собой, въехал в этот славный город, известный ему по фильму «Игра в четыре руки», где сам Бельмондо предлагал своей спутнице «заняться любовью, стоя в гамаке или на лыжах в Альпах». В общем, «Виват Италия!». Состояние очередной эйфории охватило его, и эта фраза засела в его мозгу, словно заноза, и он, не уставая, повторял её, как молитву. Наконец-то где-то там, за горой, остались эти картофельные и луковые края с их ужасными горами, дождями, которые не приносили радости ни душе его, ни телу. Милая его сердцу Италия запомнится дынными и арбузными полями, фруктовыми деревьями, солнечная погодой, зычным пением цикад, своими стройными кипарисами и, казалось бы, бескрайним синим морем.

Прошло чуть больше месяца с тех пор, как был покинут материнский дом, а теперь он с полным брюхом, весь вкованный в «фирму», да ещё и на новом велосипеде едет по улицам Венеции. Ему жутко захотелось курить, да и майка, что была на нём, уже давно потеряла свой первоначальный вид, и чешские сандалии уже совсем развалились. Сказано – сделано. Словно в сказке, на площади имени Святого Марко он наткнулся на скромную церквушку с бронзовыми лошадьми над главным входом и, лихо подрулив к этому художественному произведению средневекового искусства и никому не доверяя, вкатил свой велосипед внутрь здания и тактично постучал в первую попавшуюся дубовую дверь. В глубине просторного помещения, за шикарным письменным столом эпохи Леонардо да Винчи, восседал служитель культа, как две капли воды похожий на певца Вильяма Токарева. В левой руке у него была сигара, а в правой он держал красивый фужер с жидкостью янтарного цвета. Видя, что падре находится в хорошем настроении, незваный гость, не дожидаясь вопроса, выпалил: «Проблем!» На что падре ещё шире улыбнулся и налил блудному сыну до краёв внушительную по размеру рюмку коньяка и предложил выпить за скорейшее разрешение всех проблем! Выпив почти залпом благородный напиток, и даже не поморщившись, блудный сын бросил свой взгляд на деревянную коробку с шикарными сигарами, но святой пастырь бросил своему заблудшему чаду слегка початую пачку «Мальборо», что в целом устраивало обе стороны. Путник, вежливо взяв только одну сигарету, как бы невзначай, по школьной привычке, отправил всё остальное в карман своих штанов. Падре, налив себе ещё одну рюмку коньяка и уже не предлагая своему гостю второй порции, небрежно бросил на стол денежную ассигнацию с четырьмя нулями и величественным жестом указал рабу божьему на дверь. Уходя, непрошеный гость поминал по дороге этого святого человека добрым словом. Из опыта он знал, что на Западе множество нулей на денежной купюре может не означать ничего конкретного. Например, в Польше на десять тысяч злотых можно было позволить себе три пачки плохих сигарет без фильтра под названием «Популярные». Интересно было узнать мощь местных пятидесяти тысяч лир, и наш герой сразу же приобрёл три пачки сигарет «Кент», а в кармане у него осталось ещё целых сорок тысяч разноцветными бумажками! Естественно, было грешно так просто покинуть эту божественную Венецию, не испив на дорогу бутылочку местного вина да не закусив хотя бы приличным бутербродом. Слава богу, у него хватило ума не завалиться в местный ресторанчик, а всё необходимое прикупить в бакалейной лавке. И вот он, сытый и пьяный, на песчаном берегу Адриатики!

С этого момента, подруливая к очередному населённому пункту, блудный сын первым делом шёл каяться во все культовые сооружения, имевшим место там быть. Попы – это тоже люди, и среди них попадались разные особи, и можно было легко определить разницу духовного развития между этими представителями местного духовенства. Если падре автоматически врубали «тупого» и на пароль «Проблем!» начинали гнусавить себе под нос и открещиваться, то они просто вынуждали производить экспроприацию всего съестного, что бравые католики приносили к алтарю их храма господня. Настоящие священники не были такими же щедрыми, как тот брат-близнец Вили Токарева, но пятитысячную купюру они отстёгивали легко, и не задумываясь. На пять тысяч можно было приобрести пару кило спагетти или булочку хлеба с пачкой сыра в придачу. Оставалось разрешить вопрос с одеждой, так как в местных бутиках, что встречались ему на пути, цены были просто заоблачные! Однажды столкнувшись в очередной церквушке с каким-то очень стареньким падре, у нашего грешника защемило в груди чувство совести, и не хватило сил произнести привычное «Проблем!», и он, на время потеряв дар речи, жестом показал на свою видавшую виды и потерявшую цвет майку. На что падре так же молча отвёл своего гостя в помещение, где этих маек в целлофановых пакетиках было хоть пруд пруди. Поначалу даже и не поверилось, но полностью переодевшись во всё новое, он стал себя чувствовать очень хорошо.

На дорогу этот старенький дедушка дал ему лист бумаги и конверт с почтовой маркой, многозначительно произнеся одно слово: «Мама». Недолго думая, Борис честно написал письмо на имя посла Советского Союза в Риме, изложив по существу свою историю, и попросил этого ответственного товарища сообщить по телефону гражданке СССР о том, что её сын жив-здоров и даже ни в чём не нуждается. Как потом выяснилось, в Советском посольстве не стали звонить в Хабаровск, а честно переправили дипломатической почтой письмо блудного сына его матери, с припиской: «Если вам, гражданка, имея такого сына, понадобятся таблетки для лечения вашего материнского сердца, то смело обращайтесь к нам. Вышлем в самые кратчайшие сроки!» Так, благодаря советскому послу, сердце матери немного успокоилось. Был соблазн смотаться в вечный город Рим, куда вели все дороги мира, но этого не случилось.

Случай в порту

На карте итальянских дорог приморский город Генуя был отмечен кружочком, а впереди путника ждала Франция, родина самого д’Артаньяна – героя одного нашумевшего романа. От Италии же у героя осталось впечатление, что это вовсе и не заграничная Италия, а какая-то там… Грузия. Дома, которые попадались нашему герою, не производили на него особого впечатления, как и плохие дороги сплошь, с выбоинами. Местные люди – это носатые брюнеты, никакого в них нет ни лоска, ни шика и никакой впечатляющей красоты! Разве что чем ближе он приближался к французской границе, тем больше стало появляться шикарных вилл, украшенных мраморными статуями. Некоторые прибрежные городки имели свой шарм в архитектуре, радовали глаз кипарисы и пальмы, и, конечно, его восхищали скалы, впадающие в бескрайнее синее море. Про город Геную, где улицы завалены мусором и отходами, ему вообще не хотелось вспоминать. Зловонный город! Нечистоты, которыми был буквально завалены его улицы, не настраивали на лирику, и потому, даже не заходя вглубь города, наш герой продолжил свой путь вдоль берега моря. В итоге он забрёл в местный морской порт, где вместе с другими торговыми судами разных стран оказалось и советское судно «Ростов-на-Дону». Ради любопытства, или испытав чувство ностальгии, он, советский человек, волей судьбы оказавшись далеко от родных берегов, устремился к кораблю, чуть было снова не крикнув: «Наши!» Но тут он стал свидетелем сцены: команда умоляла старпома выпустить их прогуляться, хотя бы тут, около корабля, но тот отвечал строгим голосом: «Не велено!» При появлении странного человека моряки оставили в покое старпома и переключили своё внимание на гостя, и тот, поднявшись на несколько метров по трапу, вежливо посочувствовал бедным морякам, томящимся на судне. Но в душе невольно испытал некое чувство злорадства, от того, что он мог ходить, куда ему заблагорассудится, тогда как эти братцы-кролики вынуждены сидеть на корабле, как в клетке, свысока наблюдая за своими коллегами с других судов. Тогда как те квасили виски весь вечер напролёт в соседнем баре и весело общались с местными женщинами лёгкого поведения и с явно пониженной социальной ответственностью. На палубе появился какой-то очень ответственный товарищ средних лет, в форменной рубашке при погонах, должно быть, капитан судна, и спросил: «А вы, молодой человек, из каких мест будете?» В ответ гость рассказал ему про свою жизнь и попросил буханку чёрного хлеба и сигарет отечественного производства. Стали подтягиваться и другие моряки, чтобы посмотреть на живого невозвращенца, и один из них, смотря восхищённо, вдруг сказанул, произнося каждое слово с каким-то придыханием: «Это же надо! Здорово! Я вот никогда так Родину не смогу предать!» Но, как говорится, никогда не говори «никогда». А тот, что был в погонах, как бы подводя итог, сказал: «Ты мне тут ребят не порти», – и суетливо распорядился, чтобы принесли буханку чёрного хлеба, и достал из своего кармана пачку «Космоса». Разговор как-то не клеился, и гость слегка пожалел о том, что вообще подошёл к советскому кораблю. Поспешив удалиться, Борис на прощание бросил: «Привет Родине!»

До свидания, Италия!

Смутные чувства и горькие мысли чуть было не взорвали мозг и сердце нашему герою, и чем дальше он удалялся от родных рубежей, тем ближе ему становилась родная русская земля, но скорая встреча с нею была уже очень проблематичной. А свидание с русскими моряками только усилило его уверенность в правильности избранного им пути. Что же касается прелестей Италии, то человек быстро привыкает ко всему хорошему: продвигаясь по дороге вдоль берега моря в сторону известного своими музыкальными фестивалями города Сан-Ремо, наш путник уже всё меньше и меньше любовался местными красотами. Деньги имеют свойство таять и, к большому огорчению, в приморских городках средиземноморского побережья. Здешние служители культа нелегко расставались с деньгами, и, чтобы получить от очередного падре хотя бы три тысячи лир, порой приходилось проявлять особую настойчивость. Попы кое-что подавали, но уже не чувствовалась та лёгкость расставания с денежными знаками, что была у их коллег с Адриатики. Чем ближе Борис приближался к Франции, тем попы становились всё жаднее и жаднее, что стало не на шутку тревожить его, ибо истина «Французы жадные!» как бы находила уже своё подтверждение. Так вот ты какой, город Сан-Ремо, где пел великий актёр Адриано Челентано! Стоит признаться, что все прелести того или иного путешествия сводятся к двум основным важным вещам: это вкусно пожрать и мягко поспать. Если эти два условия хотя бы частично удовлетворены, то взгляд на окружающую действительность может быть более или менее благосклонен. К сожалению, город итальянских соловьёв его не впечатлил, и он, подумав, что соловья баснями не кормят, отправился в первую попавшуюся церквушку в поиске самого обычного хлеба насущного или энной суммы денежных знаков, на которую можно было бы приобрести то, чем этот хлеб помазать.

Церковь, в которую он на этот раз попал, ничем от других особенно не отличалась. Разве что служитель божий в ней оказался непривычно откормленный итальянец с широко сияющей физиономией, но очень худой, как Кощей Бессмертный, который, как в сказке, заговорил с ним на хорошем русском языке, что поначалу даже обрадовало нашего Ивана-дурака. Но уже первые гримасы на лице этого падре насторожили блудного сына, и, не увидев привычного радушного выражения лица, он внутренне напрягся. Этот рыжеватый и плешивый старик, с веснушками вперемешку с печёночными пятнами на блёклом фоне, оказался… поляком, да к тому же в своё время изрядно «отдохнувшим» в сталинских лагерях. Разговор вообще не клеился, и это несмотря на то, что они могли хорошо друг друга понимать. Такой нерадушный приём настолько испортил настроение нашему герою, что он, махнув лениво рукой, пошёл прочь от этой жертвы сталинского террора. Отойдя на значительное расстояние от храма, он услышал, что его преследует какая-то шустрая бабушка в платочке, завязанном на русский манер. Ему было неудобно заставлять эту пожилую женщину долго бежать, и он остановился. Благообразная бабушка в белом платочке, из-под которого выбивались пряди седых волос, не добежав нескольких метров до него, стала что-то очень быстро говорить на польском языке и подала ему на дорогу пятитысячную купюру. Видимо, поп успел раскаяться в своей гордыне, или её материнское сердце ёкнуло.

Взятие границы

Итак, на следующую ночь ему предстояло снова атаковать очередную границу, поэтому он очень нуждался в пополнении своих продовольственных запасов, и напоследок он отоварился в местной лавке. Согласно карте, туннель вдоль берега моря вёл прямо к КПП, разделяющему сопредельные государства. И до этого места велосипедист на своём шикарном велосипеде домчался как на настоящем «Феррари». Контрольные пункты расположились на просторной площадке, с правой стороны удачно огороженной неприступными скалами, а слева её омывали высокие волны бескрайнего моря. Впереди него стояла будка итальянских карабинеров, а чуть дальше маячил французский жандарм, мимо которого туда-сюда по дороге курсировали на своих иномарках местные граждане, небрежно показывая местным стражам границы свои пропускные ксивы. Ну а стражи в ответ всё время кивали головами в знак своего согласия, словно китайские болванчики. Пока карабинер был занят очередным автолюбителем, наш лазутчик обошёл его со стороны моря, и можно уверенно сказать, что никто не заметил его, неторопливо рулившего свой велосипед в сторону Франции. Но в отличие от своего итальянского коллеги этот глазастый француз непринуждённым движением руки поманил к себе нарушителя границы и после чего лениво указал ему жестом руки на итальянский пост карабинеров. Законопослушный лазутчик сам подошёл к карабинеру, чтобы покаяться в своём прегрешении, но служитель итальянской Фемиды, не став его слушать, всё так же, на французский манер, молча, ленивым жестом, указал ему направление в сторону туннеля, откуда он только что приехал сюда на своём шикарном велосипеде.

Было обидно до слёз возвращаться в Италию по длинному туннелю, снова дыша выхлопными газами. Благо, что под рукой была карта дорог, на которой чуть выше в горах отчётливо виднелась другая дорога, ведущая во Францию. Уже наученный горьким опытом, нарушитель границы не стал действовать наобум, а, дождавшись темноты, пошёл по шпалам железной дороги, которая шла параллельно со второй автодорогой. Возникло неудобство катить по железной дороге велосипед, на котором был тяжёлый рюкзак, но потом путник приноровился катить его по рельсу. В свете луны и романтичного мерцания звёзд, на высоте двухсот метров над уровнем моря он брёл навстречу своей судьбе, мирно ведя любимый велосипед, иногда бросая взгляд на бескрайнее море. Вдруг откуда ни возьмись… из тьмы на него выскочил мужик, вооружённый револьвером, и, крича что-то на французском языке, заставил лазутчика бросить велосипед и поднять руки вверх. Под дулом пистолета, его доставили в жандармское отделение и произвели в грубой форме обыск, вывалив на пол всё содержимое его рюкзака. В результате чего большая бутылка с оливковым маслом упала и разбилась. Узник пытался возмутиться, но, получив резиновой дубинкой по плечу, был вынужден подчиниться насилию и собственными майками вытирать пол от приятно пахнувшего оливкового масла. После его бросили в подземный каземат, с надписями на разных языках на облупленных стенах, и первым делам он, при помощи ключа от хабаровской квартиры, расписался как на стенах Рейхстага, выгравировав большими буквами: «Здесь был Борис. СССР». Мысленно готовясь к самому худшему, узник решил утром объявить голодовку протеста, но как только взошло солнце, его снова передали итальянским карабинерам, которые, в свою очередь, проверили содержимое его рюкзака и, увидев в нём, помимо кое-какой оставшейся после уборки одежды, пару килограммов спагетти, рассмеялись. Развернув нарушителя лицом в сторону Италии, карабинер, не сильно толкнув его в спину, сказал напутственно: «Чао, бамбино!» (Мол, проваливай). И пока они о чём-то оживлённо переговаривались, освобождённый узник, расположившись рядышком на скамейке, стал изучать атлас дорог Европы в поиске нового пути. Невольно он обратился к богу за помощью и, как ему казалось, правильно вознёс свой взор к небесам. Его взгляд упал на колокольню какой-то церкви, что оказалась на горе. Борис, сверив по карте своё месторасположение, увидел маленькую дорогу, которая вилась серпантином наверх к небольшому населённому пункту. Стало быть, колокольню этой церкви он и увидел в момент своего обращения к Господу Богу. Его велосипед так и лежал на насыпи, где он ночью бросил его в момент ареста. К полудню он добрался до этой церкви и зашёл в неё, чтобы поблагодарить бога и попутно позаимствовать у него спичек для костра, чтобы в укромном месте приготовить себе завтрак из спагетти без оливкового масла. Итальянское село было небольшим и располагалось прямо на высоком обрыве, и на дне пропасти, должно быть, протекал ручей, а по другую сторону ущелья была другая гора, чем-то напоминавшая своими рукодельными террасами фотографии непальских пейзажей.

В одном месте вниз вела довольно крутая тропа, которую веками топтали местные жители. По ней удалось спуститься не только ему самому, но перенести вниз свой велосипед, но куда труднее оказался подъём наверх. Старинные террасы, собранные из камней, быть может, во времена Средневековья, давно были брошены человеком и обильно обросли кустами колючей ежевики. Ему удалось вместе с велосипедом осилить лишь пару террас, но на третьем уровне произошёл обвал камней, и он рухнул с трёхметровой высоты на ковёр, сотканный из ежевики, а сверху его больно прикрыло тяжёлыми камнями и собственным велосипедом. Понимая своё бессилие перед очередным вызовом судьбы, он искренне, со слезами на глазах попрощался со своим верным средством передвижения и продолжил в одиночку восхождение наверх. Несколько раз он вызывал камнепад и вместе с камнями падал вниз на колючий ковёр, отчего его тело уже перестало воспринимать острую боль. Только к вечеру он добрался до вершины хребта, вдоль которого проходил высокий забор из колючей проволоки. И это тернистое препятствие на его пути было хоть и с трудом, но всё же успешно преодолено.