Текст книги "Жить вместе в 21 веке"

Перед лицом западной гегемонии самоопределяются другие культурные миры. Можно обсуждать, где проходят границы цивилизаций: есть регионы и целые миры с двойной принадлежностью. Идет спор, является ли Латинская Америка особой цивилизацией, отдельной от Северной Америки и Европы. Аргентина, например – окраина Европы. В Латинской Америке растут антиамериканские настроения, индейская идеология меняет политику не только в Венесуэле Уго Чавеса, но и в Боливии Эво Моралеса (индейца и бывшего производителя коки). Латиноамериканский мир в своем развитии, в ходе избирательных кампаний переосмысляет себя в противопоставлении Соединенным Штатам. Можно спорить о границах Запада: Европа и Соединенные Штаты? Вместе с Латинской Америкой? Но цивилизации, в отличие от государств, не имеют четких границ, есть много критериев их определения. Однако же они существуют, и мы постоянно сталкиваемся с ними.

Мир остается разделенным, крайне разделенным. Он разделен между цивилизациями; разделен между великими державами, такими как Соединенные Штаты, Россия, Китай, Индия, Европа, Япония. В Азии возвышаются исполины – Китай и Индия, сильные как страны и цивилизации, с великой историей и растущим влиянием в будущем. Это зависит не только от демографии (хотя она и вернула себе важную роль в этом процессе), но и от экономики, культуры, политического веса, от всего того, что движет обществами.

Встает вопрос долгосрочного воздействия демографического давления Китая на малонаселенную и богатую ресурсами Сибирь в условиях демографического кризиса в России. Но при всех своих слабых сторонах Россия – сердце славянского мира, и это нельзя не учитывать.

В некоторых регионах мира, в Ираке, например, Соединенные Штаты решительно стремятся к достижению своих целей, но в других местах их политика представляется достаточно мягкой, внимательной к чувствам других, потому что одной ей не справиться с бесконечными кризисами и проблемами. Я заметил, например, что во многих африканских странах, несмотря на диспропорцию сил, Соединенные Штаты ведут уважительную политику по отношению к своим собеседникам на местах: сверхдержава не может сама напрямую действовать везде. Порой она нуждается в помощи многих, даже маленьких, стран.

Европейцам, утратившим критерии холодной войны и не нашедшим других, нелегко понять Соединенные Штаты. Во время холодной войны американцы и европейцы были «братьями», у них был общий враг; но теперь это «братство» растворилось в большом мире. Внутренняя сложность Америки ускользает от европейцев. Она играет роль империи, но разве можно быть единственной империей в мире, где много субъектов (одни достаточно сильные, другие строптивые). Современный мир многополярен; это не просто выбор, не вопрос международной политики, но реальность, глубоко укорененная в истории цивилизаций. Может быть, мир всегда был многополярным, но сейчас это проявляется особенно ярко. Переплетение взаимовлияний не уничтожает различий и многообразия субъектов, некоторые из которых весьма сильны.

Государства переосмысляют себя, но не исчезают. Наиболее значительный пример тому – Европейский Союз: несмотря на недавние трудности, он стал пространством объединения средних и малых европейских стран (больших стран в Европе нет, хотя Франция и Великобритания и входят в Совет Безопасности ООН). Какой будет международная перспектива Евросоюза? Это вызов для его будущего. ЕС преобразил отношения между европейскими странами, но пойдет ли он дальше?

Потеряв ориентиры в буре раздробленного мира, немало государств чувствует потребность наладить связи с другими (хотя и не все последовательны в этом). Государства, даже слабые, не умирают, поскольку выражают идентичность своего народа и правящих классов. Более того, число государств на мировой арене увеличивается, вследствие деколонизации и распада СССР, например. Однако они чувствуют свою хрупкость и испытывают потребность вписаться в некую систему. Эти системы объединяют различные государства, преодолевая их исторический антагонизм. Были и будут еще исторические переломы, как в ХХ веке сближение Франции и Германии, конфликт между которыми стоял в эпицентре двух мировых войн. Но и в Латинской Америке, как уже отмечалось, некоторые страны сближаются на основе антиамериканизма, с гордостью за свою независимость.

Все это касается не только государств. Последние несколько лет много говорят о гражданском обществе: это яркое, но несколько неопределенное выражение порой становится неким мифическим убежищем, когда не находят других решений. Но гражданское общество существует; есть и транснациональные общества и объединения; есть сообщества и интересы, выходящие за пределы государственных границ.

В общем, есть совокупность различных субъектов на национальной и международной арене. И их необходимо учитывать. Ведь мир и мирное сосуществование зависят не только от руководителей государств. Они касаются и обычных людей, и их необходимо привлекать. Это не просто благая мысль демократического толка. Это реальность, с которой необходимо считаться. Сегодня по рукам ходит так много вооружения, что многие имеют возможность вести войну и дестабилизировать целые регионы или государства. Идеи их распространяются по Интернету. Достаточно посмотреть на Чьяпас, на субкоманданте Маркоса, который общается с миром из затерянного уголка Мексики, и с 1994 года стал легендой.

От конфликта цивилизаций к цивилизации жизни вместе

С другой стороны, даже немногие могут работать для мира. Община святого Эгидия была посредником на мирных переговорах в Мозамбике и других африканских странах. В Мозамбике переговоры, организованные Общиной святого Эгидия при поддержке Италии и Америки, привели в 1992 году к окончанию войны, которая длилась более десяти лет и унесла жизни миллиона человек, хотя община была мало известна мировому общественному мнению. В мире есть гражданские, национальные и транснациональные субъекты, способные содействовать более спокойной жизни вместе. Согласно Human Security Center, развитие деятельности по посредничеству и предотвращению конфликтов играет большую роль в снижении числа случаев военного решения конфликтов. Нужно учитывать и великие религии, охватывающие миллионы человек: не теряя своего оригинального характера веры (отличной друг от друга), они могут оказывать глубокое влияние на жизнь гражданского общества и на мир.

Религии вновь стали важными. Это заметила и культура, которая недооценивала их роль и считала их конец неизбежным следствием современности на универсальном уровне. Считалось, что вслед за Европой секуляризация придет и в более «отсталые» страны. Но этого не произошло, напротив, за последние двадцать лет роль религий в обществе выросла, и не только ислама, но и иудаизма, индуизма, христианства. Понтификат Иоанна Павла II проявил силу римского христианства, сыгравшего важную роль, например, в выходе Польши из социалистического лагеря. Ненасильственная, но действенная работа «Солидарности» необъяснима без поддержки католической Церкви, ставшей в польском гражданском обществе пространством, альтернативным коммунизму.

Глобализация оказала большое влияние на религии. Фундаменталистский ислам распространился в том числе и с помощью инструментов глобализации. Но она не унифицировала мир с религиозной точки зрения. Не родилась та универсальная религия, которую в 1900 году, в начале прошлого века, в Париже, хотел предложить большой конгресс исследователей религии, определивших общие элементы различных религий. И попытка создания универсальной этики не приводит к успеху, поскольку это плод лабораторного исследования. И, несмотря на некоторые усилия, парламента религий не появится. Они не сводятся одна к другой или к общему знаменателю. Несмотря на развитие диалога, остаются сущностные различия религий в богословии, отношениях с обществом, образе жизни, между ними возрождаются конфликты.

Карта религий, с их непреодолимыми различиями, показывает, каким многообразным остается наш глобализированный мир. Это «глобализированная балканизация»? Но разве многообразие должно обязательно приводить к конфликтам? Разве мир, чтобы стать мирным, должен стремиться к глубокой унификации и однородности, почти как большое национальное государство? Нравится это кому-то или нет, но этот проект не работает. Современный мир не идет в этом направлении. Однако различия не должны приводить к насилию и конфликтам. Нужно жить вместе: в одной среде, с соседями и далекими народами. Ведь терроризм может и придти издалека, как в Нью-Йорке в 2001 году. Как научиться жить в мире и с теми, кто далеко?

Необходимо основать цивилизацию жизни вместе разных субъектов нашего мира: государств, религий, экономических, культурных, гражданских сообществ. Без нее нельзя, если мы стремимся к мирному будущему. Цивилизация эта уже существует во многих регионах; она вписана в хромосомы религий, в культурные ориентиры. Слава Богу, ее не нужно создавать только волюнтаристскими усилиями! Цивилизация жизни вместе уже есть, но нужно расширять ее, укреплять, сплачивать вокруг нее людей. Для этого нужно проделать огромную культурную работу. Культура вновь становится важной. Обсуждения и переговоры должны вестись со всеми субъектами. Чтобы эта культура росла, нужно ясно видеть сложность мира и осознавать, что жить вместе необходимо. Цивилизация жизни вместе – не утопическая модель, она частично уже есть, хотя и требуется все больше трудиться, чтобы учиться общей жизни на разных уровнях, но только так можно построить мирное будущее или, по крайней мере, будущее, где будет меньше конфликтов.

4. Еврафрика

Где будущее Африки?

Где Африка? На карте цивилизаций Хантингтона Африка робко упоминается как отдельная цивилизация, но по мере изложения идея эта теряется на страницах книги. Африка, по крайней мере Африка южнее Сахары, не входит в исламскую цивилизацию, хотя и является землей исламской экспансии. Белая Африка севернее Сахары принадлежит к арабскому миру. Где Африка? Надо размышлять над данным вопросом ради будущего этого континента.

У европейских стран непростые отношения с Африкой, над ними довлеет тень колониализма. “Le livre noir du colonialisme” («Черная книга колониализма», анализ его преступлений) описывает многие трагические страницы истории того времени, когда несколько европейских держав правили Африкой, контролировали и эксплуатировали ее. Европейцы хвалились своей цивилизаторской ролью, но сейчас ясно, что все было вовсе не так. Достаточно вспомнить об этнических чистках времен колониализма, о геноциде в Намибии, совершенном немцами, например. Вообще в понимании колониализма как истории сделано немногое. А ведь это общая, хотя и трагическая, история Европы и Африки. История, оставившая глубокий след.

В трудных ситуациях африканские правители часто напоминают о тяжелом наследии колониализма. Они правы, но африканские страны обрели независимость уже почти полвека назад. Не все сегодняшние африканские проблемы суть наследие колониализма. Европейцы мечутся между приступами высокомерия и боязнью показаться колонизаторами. Не хватает ответственного размышления об Африке и последовательной работы по созданию нового геополитического климата с учетом общего наследия. Колониализм, при всей своей внешней неудобности, «удобная» история для обеих сторон: он оправдывает уход от реализма настоящего.

Симона Вейль (Simone Weil) с поразительной ясностью мысли в разгар второй мировой войны объясняла французский колониализм через опыт нацизма, стремившегося колонизировать Европу, то есть лишить народы души, сведя их к «простому человеческому материалу». Эти слова освещают потрясение их автора. Но колониализм остается страницей истории, во многом трагической, разрушительной, жестокой. Как, впрочем, и многие другие страницы истории человечества. История колониализма оставила Африку иной, не такой, как была. И дело не только в том, кто прав, кто виноват, это реальность. Колониальная история прочно спаяла Европу и Африку, и это проявляется во всем: в языках, политических и интеллектуальных кадрах, эмиграции, культуре, взаимообменах, порой подлинной культурной метисации. Это история двух совершенно неравноправных партнеров, которая не должна повториться. Но между Европой и Африкой остается много общего.

В истории нет ничего определенного заранее. Некоторые европейские страны спокойно почивают в уверенности, что Африка остается в орбите Европы. Некоторые бывшие колониальные державы, такие, как Франция, настороженно относятся к американскому присутствию и недовольны сокращением распространения французского языка. После окончания холодной войны и соперничества с Россией Африка по умолчанию считалась западной. Но это не увеличило, а, напротив, уменьшило заинтересованность в ней европейских стран. В последние годы политика сотрудничества и содействия развитию пошла на убыль с невероятной быстротой. Маргинальное положение Африки в сравнении со стремительно развивающимися регионами многое говорит о незначительности этого континента. Главное, у Африки слишком много проблем, и европейские страны научились держаться от них подальше. Да и вообще хотелось бы «очистить» Европу от опасной близости заразного очага нестабильности.

Девяностые годы начались с активной деятельности в Африке – с экспедиции в Сомали, в ответ на гуманитарную катастрофу и жестокость заправлявших там полевых командиров. Операцию начал Буш-отец и продолжил Клинтон. Итальянцы участвовали в ней вместе с американцами и военными из других стран. Первые ее шаги проходили под лучами прожекторов СМИ, но затем она погрязла в острых конфликтах между сомалийцами. Слишком высокую цену человеческих жизней приходилось платить, и всё окончилось отступлением. Сомали так и не смогла вновь стать государством и распалась на вотчины полевых командиров. Операция потерпела поражение, вполне объяснимое трудностями поставленной задачи. Однако недостаточно осознана была символичность сомалийской истории, выходящая далеко за пределы страны. Для африканского (и исламского) сознания поражение Запада стало важным знаковым событием, тогда как в наших странах об этой истории давно забыли. Не случайно Осама бен Ладен часто говорил о слабости американских солдат в Сомали: «Они забыли, что стоят во главе мира, во главе нового мирового порядка. Они убрались вон, унося с собой своих мертвецов и позор своего поражения».

В учебниках по итальянской истории рассказывается о поражении, нанесенном эфиопами в 1896 году у города Адуа. Тогда африканский мир понял: европейцы не непобедимы. Нечто подобное произошло и в Сомали. Фундаменталисты восприняли гуманитарную операцию как агрессию против земли ислама, так что и афганские ветераны участвовали в боях, унесших жизни восемнадцати американских военных. Соединенные Штаты возложили ответственность за эти убийства на людей Бен Ладена. Западная дипломатия тоже извлекла урок из сомалийского опыта: природа африканских конфликтов такова, что сильно затрудняет любые действия в Африке, и за них приходится дорого платить жизнями людей. Нелегко остановить африканские войны, еще труднее строить мир. История американского и французского вмешательства в Руанде в 1994 году, во время геноцида, унесшего жизни 800.000 человек, показывает, как трудно с достоинством выйти из африканского болота. То же можно сказать и о действиях французских войск в Кот д’Ивуар, стране, разделенной надвое, на христианский юг и «мусульманский» север.

Африка плывет без руля и без ветрил; это драма для нее самой и опасность для всего мира, особенно для соседней Европы. Африка – земля отчаяния, где сокращается продолжительность жизни людей. Мы говорили о войнах, но есть и СПИД. Проблема тридцати миллионов африканских ВИЧ-инфицированных и больных СПИДом решалась практически только профилактикой. Лекарства для лечения СПИДа существуют с 1996 года. Но лекарства стоят денег, поэтому предпочли сосредоточиться на более легких кампаниях по профилактике, хотя известно, что ни одна эпидемия еще никогда не была побеждена только профилактикой. Кампания по профилактике потерпела поражение. В Мозамбике, например, инфицировано около 30 % населения.

Как может африканец согласиться, что он умрет или будет видеть, как умирают от СПИДа его дети, когда сегодня в других местах планеты болезнь эту можно лечить? Но африканцы слишком бедны и никому не интересны, чтобы получить доступ к лечению. И это лишь один аспект драмы отверженного мира, который видит, что происходит далеко, видит, что лечение возможно. Не стоит недооценивать взрывоопасный потенциал отчаяния. Говорят, что терроризм – дело образованных и фанатичных молодых людей, а не отчаявшихся бедняков. И это так. Но африканцы, образованные или нет, но уж точно отчаявшиеся, – прекрасный резерв рабочей силы для тех, кто замышляет взорвать мир. Американцы заметили, что растет «стратегическая важность» Африки в борьбе против исламского терроризма, и отвечают на это значительными финансовыми и военными инвестициями. Террористы, – заявил один высокопоставленный американский военный, – «ищут места, где царят хаос и беззаконие, где нет контроля со стороны правительства».

Ответ на отчаяние

Отчаяние – плодородная почва для тех, кто ищет склонных к радикализму. Неслучайно Международный Исламский Фронт против евреев и крестоносцев (основанный Бен Ладеном при участии Аймана аль-Завахири) в 1998 году начинал свою террористическую деятельность именно в Африке, с терактов, разрушивших американские посольства в Дар-эс-Саламе и Найроби и унесших жизни соответственно 11 и 213 человек. С другой стороны, слабость африканских государств открывает дополнительные возможности для тех, кто ищет, где раскинуть сети своих организаций. В Малави, бедном и слабом государстве южной Африки с населением в 12 миллионов, начали расти фундаменталистские группы среди мусульманского меньшинства, составляющего около 8 % населения. В Малави хорошо видно африканское отчаяние: средняя продолжительность жизни с 2000 года до сегодняшнего дня упала с 40 лет до 36. 11 детей из 100 рождаются больными СПИДом. Люди живут сельским хозяйством, но часто страдают от неурожаев и голода, а основным орудием труда остается мотыга. Я был в Малави в 2004 году и говорил с молодежью. Часто звучат вопросы, на которые нелегко ответить: почему именно мы должны умирать от СПИДа? На что нам надеяться в будущем? Эти вопросы остаются без ответа.

Я снова задумался об этих вопросах в 2005 году, узнав об аресте в Малави пяти исламистов немалавийского происхождения, связанных с терроризмом. Это привело к волнениям среди местных мусульман в цитадели фундаментализма, нападениям на иностранные неправительственные организации и поджогу четырех церквей. Возможно, фундаментализм начал давать свои ответы на вопросы молодежи. Подобные эпизоды показывают, как укореняются на африканской земле подрывные террористические сети, и это объясняется и слабостью государственных учреждений, и отчаянием многих людей. Становится ясно, что радикальный ислам может предложить себя африканцам в качестве идеологии освобождения: он дает ответ, ложный, но вдохновляющий, на вопросы молодежи о будущем.

На пути независимости Африка черпала идеи в освободительном учении марксизма, в нем она нашла многие ответы и лозунги. Для многих государственных деятелей марксизм стал политической грамматикой (пожалуй, с некоторым антизападным оттенком, не лишним в постколониальный период). Марксизм подарил мечту, что можно быстро, минуя западный капитализм, придти к достойной жизни, предложил «научные» гарантии будущего. Он прикрывал фиговым листком некоторые безумные диктатуры, но, с другой стороны, стал этикой правящих групп и языком их общения с народом.

Все это кончилось. Осталась пустота. Станет ли политический ислам идеологическим инструментом для выражения бунта против маргинализации? Африканский ислам обладает сильной идентичностью, устойчивой к новым течениям в мусульманском мире. В Кот д’Ивуар я слышал, как авторитетный имам (и не проправительственного направления) одобрительно отзывался о светскости государства. Это поразительно для мусульманина. Распространение исламских братств и африканский характер части ислама делают его устойчивым к радикализму. Однако не следует недооценивать и плодов деятельности Саудовской Аравии по насаждению ваххабитского религиозного ригоризма, оказывающего сильное эмоциональное воздействие на молодые поколения. Затем та же молодежь применяет этот ригоризм, порою оборачивая его против своих Саудовских благодетелей (история эта повторялась во многих странах мира). Я не хочу преувеличивать опасности, но битва за «идейный», а не только политический, контроль над многими регионами Африки еще идет.

Некоторые государства попали в руки криминальных группировок. Например, Либерия, африканская страна с богатой историей, основанная вернувшимися на родину освобожденными американскими рабами, долгое время находилась под властью клана Чарльза Тейлора с его явно криминальными связями. Некоторые государства могут оказаться в руках мафиозных групп или подрывных организаций. Они настолько слабы, что криминальный капитал легко может овладеть ими, в том числе и экономически. Бен Ладен провернул подобную операцию с Афганистаном, избрав его в качестве основной своей базы, защищенной непроходимыми границами, когда стало невозможным оставаться в Судане. Его люди нашли себе место в сомалийском беспорядке и в неконтролируемых районах Пакистана. Хрупкие государства могут попасть под влияние терроризма или международной преступности или не устоять под их давлением.

Некоторые регионы вообще никем не контролируются. Например, большая и богатая страна Конго, пережившая темный период правления Мобуту, а затем тяжелые годы войны с 1997 по 2002 гг. Погибло три миллиона человек, и только 6 % из них в бою: больше, чем за сорок лет холодной войны во всей Африке. Государство Конго оказалось раздробленным на регионы, попавшие под контроль различных политических групп. В общем, этот африканский гигант до сих пор подвержен риску сомализации, в то время как его большие природные богатства, часто используемые не совсем «официально», уже давно представляют немалый интерес для международной торговли. Можно было бы вернуться к древней картографии, когда на картах писали terrae incognitae (неизвестная земля – прим. пер.) для указания на никем не контролируемые территории. Надпись hic sunt leones (здесь есть львы – прим. пер.) означала опасность. Сегодняшние проблемы идут не от львов, но от хищников иного рода.

Война и бедность тесно связаны. Прежде всего, война – «мать всякой бедности»: она обедняет всех и оставляет после себя наследие нищеты, которую нелегко преодолеть. Со статистической точки зрения 32 самые бедные страны мира больше всего страдают от конфликтов: в 22 из них, по большей части в Африке, с 1990 года до настоящего времени шли или идут войны. Другие страны, пораженные войнами, такие как Афганистан или Либерия, не появляются в статистических данных по бедности только из-за отсутствия надежных данных. Африканский кризис создает серьезные проблемы и за пределами континента. В современном мире все мы живем вместе, дистанции сокращаются, и нестабильность передается и на расстоянии.

Лавина эмиграции

Немудро и неосторожно иметь целые регионы отчаяния и нищеты у самых границ благоденствующей Европы. Думать, что кризис Африки не коснется Европы – иллюзия, недооценка сообщаемости миров и пористости границ. Можно спросить себя: каким образом конголезский или бурундийский кризис могут выплеснуться на Европу? Они не просто затронут некоторые европейские экономические интересы в Африке, но приведут к долгосрочной передаче кризиса на расстоянии. Она проявляется уже в постоянной эмиграции на европейские побережья. Конечно, едут не только из Африки, но в сознании африканцев Европа – вожделенная цель, причал мечты. Целый мир ломится в ее двери. Такую эмиграцию, как писал великий французский историк Жан-Батист Дюрозель (Jean-Baptiste Duroselle), можно назвать скорее «нашествием». А нашествия на границе не остановишь.

Это хорошо знают испанцы: на Сеуту и Мелиллу, их территории на марокканском побережье, обрушивается целая «лавина» африканцев. Никакие кордоны и строгие полицейские меры не могут ее остановить. В 2003 году марокканские солдаты задержали рядом с Сеутой и Мелиллой 25.000 африканцев, из них 12.400 из Марокко. В 2005 году среди иммигрантов выросло число «черных» африканцев. В 2004 году на сицилийское побережье высадилось 13.620 незаконных иммигрантов. Столько же было и годом раньше, что указывает на постоянство тенденции. Мальтийские власти насчитали по меньшей мере 600 погибших в Средиземном море, то есть 4,41 % от всех добравшихся до Сицилии. С 1996 года точно известно о 6.356 жертвах. Однако согласно исследованиям одного английского университета, каждый год погибает 2.000 человек. Многие из этих иммигрантов начали свой путь из африканской глубинки и прошли через самые невероятные мытарства; и уж конечно, их не остановят полицейские кордоны, коль скоро не остановила смерть в дороге! Что, будем стрелять на границе Европы?

Люди бегут от глубокого африканского кризиса: с 2002 года кризис в Кот д’Ивуар выбросил на улицу четыре миллиона человек, в Либерии – три миллиона. Понятна притягательная сила европейского благополучия, мифа о Европе. Помню, как молодой иву-ариец, впервые приехав в Париж, сказал мне: «Наконец я увидел свою мачеху!». В фантазии тысяч и тысяч африканцев, особенно молодых, Европа – идеал, к которому они стремятся. Люди пускаются в путь из самых немыслимых и отдаленных мест. Решение эмигрировать часто сопряжено с большим риском: тяжелое путешествие через пустыню, во власти нелегальных перевозчиков, а потом через море на самых немыслимых суденышках. Неважно, когда ты молод и тебе нечего терять, можно рискнуть. Порой это как азартная игра, «героизм самоубийц». Один иммигрант, высадившийся на итальянское побережье, заявил, что его целью было добраться сюда: «Только смерть могла нас остановить. Поэтому возле Мальты мы даже не попросили о помощи».

В 1999 году двух молодых гвинейцев, Ягуине и Фоде, нашли мертвыми в полости шасси самолета, прилетевшего из их страны в Брюссель. В отличие от многих иммигрантов, погибших при подобных обстоятельствах, они оставили записку. Они наивно надеялись найти страну, где молодежь могла бы жить хорошо. В отчаянии они писали: «…к вашей солидарности и любезности мы вопием о помощи в Африке. Помогите нам, мы страшно страдаем в Африке, помогите нам, у нас много проблем, у детей нет прав. Из проблем у нас есть: война, болезнь, нехватка пищи и т. д.». Их мечта выражалась в уважительной просьбе к «господам Европы»: «Мы просим вас сделать большую организацию для Африки, чтобы помочь ее развитию». Эти ребята 14 и 15 лет писали: «Итак, если мы жертвуем собой и рискуем жизнью, то это потому, что мы слишком страдаем в Африке и нуждаемся в вас, чтобы бороться против этой бедности и положить конец войне в Африке». Они осознавали риск своего путешествия, но надеялись в будущем иметь такие же возможности, как у европейцев: «Несмотря на это, мы хотим учиться и просим вас помочь нам учиться, чтобы, наконец, быть как вы в Африке…». «Наконец быть как вы в Африке»? Несмотря на «африканскую гордость», есть огромное желание жить как в Европе, с ее стандартами жизни. Это желание движет многими путешественниками надежды.

В 1958 году Гвинея отказалась войти во франко-африканское сообщество, предложенное генералом де Голлем. Она прошла через долгую диктатуру Секу Туре (Sékou Touré), его социалистический террор и изоляцию. Мечта о новом человеке утонула в насилии, в Гвинее было убито не менее 50.000 человек. Великий ивуарий-ский романист Амаду Курума (Ahmadou Kourouma) с горечью писал: «Все, кроме камеры пыток, пришло в упадок, как хижина прокаженной». Режим кончился в 1984 году со смертью диктатора, но проблемы остались.

Путешествие за надеждой

Не у всех африканских стран такая мрачная история, как у Гвинеи. Хорошего гораздо больше. Но за эмиграцией из Африки всегда стоит история страдания и разочарований. Сейчас многие африканцы уже не видят будущего своей родины. Во времена деколонизации народ верил в историческое предназначение своих стран. В 1960 году четырнадцать государств с населением в 120 миллионов человек стали свободными. Миллионы людей открыли мир политики и великих национальных идей. Теперь этот мир по большей части закончился. Курума в своем романе 1970 года «Les soleils des indépendances» («Солнце независимости»), ярко выразившем перелом в африканской культуре, признался: «В те времена мы наивно полагали, что независимость решит все проблемы».

Но этого не произошло. Об этом говорит эмиграция, поиск лучшей жизни для себя и своей семьи. Идея эмиграции рождается перед телевизором, при виде европейского благосостояния, зреет в городах у молодых безработных, у многих из которых есть какое-то образование, и они стремятся вырваться, уйти от отсталости и нищеты, перевернуть страницу своей жизни. Африканский кризис ищет выхода на старый континент. Африканцы обращаются к европейцам. Разве мыслимо сдержать их каким-то железным занавесом? Не думаю, ведь европейские страны нуждаются в иммигрантах. Во многих европейских городах уже идет евро-африканская культурная метисация. Гораздо труднее интегрируется в Европу иммиграция из Магриба. Однако африканские проблемы эмиграцией не решить.

Вообще-то нужно сказать, что денежные переводы эмигрантов стали значительным фактором, больше, чем в прошлом: по данным Международного Валютного Фонда, в 2000 году во всем мире они достигли 100 миллиардов долларов, это больше международной помощи по содействию развитию и половина прямых иностранных инвестиций. Благодаря капиллярному распространению они доходят до конкретных семей, что оказывает крайне продуктивное влияние на экономику, поскольку не попадает под контроль бюрократии и коррупции. Это плод работы целого народа, 175 миллионов человек, которые вдали от родины продолжают помогать ей своими доходами. Эмигранты вносят все более значительный вклад в развитие своей страны. Это касается не только временной эмиграции, но и людей, уехавших на постоянное место жительства, но не порвавших связи с родиной. Это тоже одна из нитей, связывающих Европу с Африкой.

Конечно, 20 миллионов иммигрантов в Европе не изменят положения на африканском континенте. Нужно помогать Африке из солидарности: стыдно, что этого не происходит, что дисбаланс ресурсов между Севером и Югом столь велик. Но помощь Африке соответствует интересам европейских стран.