Текст книги "Дочь костяных осколков"

– Твой приятель не на шутку проголодался, – рассмеялась Шуай.

– По-моему, он всегда голодный, – сказал я и передал приятелю вторую лапку.

Мэфи перепачкал мне рубашку, но было бы смешно из-за этого расстраиваться, ведь я не переодевался с момента избиения людьми Иоф Карн и на ней хватало пятен грязи и крови.

– Мне сказали, что ты примечаешь всех, кто приходит и уходит от пристаней. Я кое-кого ищу.

Даже платить старушке не пришлось. Она наклонилась вперед, облокотилась о прилавок и улыбнулась, словно приглашая к разговору. Что-то в ее взгляде заставило меня вспомнить о матери. Даже голова немного закружилась, на мгновение все поплыло перед глазами. Как будто я всего пару дней назад сидел рядом с ней на лавке в нашей кухне и нарезал перья зеленого лука.

Сколько ей сейчас? Когда я ушел из дома, волосы у нее были черные. А сейчас? Седые, как у Шуай? Она здорова или больна, как мать Алона? Мне даже думать об этом не хотелось.

Я глубоко вдохнул запах вареных крабов и погнал прочь все эти мысли.

– Ты не видела, сюда заходила лодка черного дерева под синими парусами?

Шуай кивнула, и мне показалось, что второй вдох я уже никогда в жизни не сделаю.

– Видела. И не только эту лодку, но и капитана со спутницей. Они проходили мимо меня.

Я не мог вымолвить ни слова.

– Высокий парень, вытянутое лицо, широкий плащ с капюшоном. Похоже на то, что ты ищешь?

– А что за спутница? – с трудом выдавил я.

– Молодая девушка. Ростом пониже будет. Большие темные глаза, густые брови и худое лицо. – Тут Шуай нахмурилась. – Не красавица, но яркая – так бы я сказала. Уголки рта немного приподняты, как в улыбке. Но она была напугана. Очень напугана. Она не сказала ни слова, и он тоже.

Мэфи, видно, почувствовал мое состояние: перестал смаковать клешню краба, уронил ее и принялся похлопывать меня лапой по волосам. Нельзя полагаться на словесный портрет, но после слов Шуай у меня перед глазами сразу возникло лицо девушки. Эмала! Никто не назвал бы ее красавицей. Никто, кроме меня.

Шуай похлопала меня по руке, в которой я сжимал свою порцию крабовых клешней:

– Можешь присесть, если хочешь.

Голос у нее был такой добрый, у меня даже слезы на глаза набежали. В глубине души я понимал, что она приторговывала информацией, это помогало ей ощущать собственную значимость, но я был ничем не лучше, потому что сам не раз и не два использовал людей в своих интересах.

– У нее была родинка вот здесь? – Взяв себя в руки, я показал пальцем под свой правый глаз.

Шуай призадумалась.

– Нет, родинку не видела, разве что веснушки.

Надежда, паника, страх… все как ветром сдуло, и я остался в темной пустоте. Это не Эмала. Просто какая-то похожая на нее девушка.

– Мне надо идти. Спасибо тебе.

Аппетит у меня пропал, и я передал остатки своего краба Мэфи. У меня было еще одно дельце.

Бо́льшую часть дня я потратил на поиски умных камней. Но надо было еще, чтобы Мэфи понял их необходимость, ну или хотя бы не так резко на них реагировал, и на это у меня ушел остаток дня. Видно, дело было в запахе: я дотрагивался до камней, Мэфи пятился от моих ладоней, шипел, плевался и становился похож на игольницу. Он снова забрался ко мне на плечи только после того, как я хорошенько вымыл руки, но и потом еще какое-то время крепко обвивал мою шею хвостом, как будто придушить хотел.

Но какой у меня был выбор? Мэфи – зверек, которого я подобрал в океане всего несколько дней назад. Эмала – женщина, за которую я бы жизнь, не раздумывая, отдал. И потом – Шуай могла ошибиться, и та молодая девушка, которую она видела, все-таки Эмала. Я должен был сам все выяснить. На меня словно накинули аркан, затянули до боли и тащили вперед.

На закате я вернулся к пристаням.

Там меня ждал мужчина, который заплатил за то, чтобы я тайком увез его дочь с острова. У него в ногах стояла коробка с припасами. Правой рукой он приобнимал за плечи девочку с косичками и грустными глазами, а левой мальчика того же возраста. Я, даже не взглянув на его умоляющую физиономию, сразу понял, о чем он собирается меня попросить.

Должно быть какое-то определение для этого ощущения. В общем, надо было бы удивиться, но я не удивился.

Мама часто ругала меня, когда я был мальчишкой. «Одно глупое решение, – говорила она, – как отпущенная крыса. Оно порождает последствия, о которых ты вначале и подумать не мог».

Мэфи, как только увидел детей, заверещал от радости. Это был первый звук, который он издал с тех пор, как я опустил в карман умный камень.

Мои глупые решения множились, как идущая на нерест рыба.

16
Лин

Императорский остров

Фартука, как у отца или Баяна, у меня не было. Вместо него пришлось использовать тунику, которую мне больше никогда не надеть. Именно ею я вытерла перепачканные в крови пальцы и грязь под ногтями.

Мне удалось найти комнату, где отец держал нужные для построения конструкций части птиц, обезьян, котов и других животных, которых я никогда не видела, и даже тех, о которых никогда не слышала. Все они хранились в ящике-леднике. Комната была вырезана в скале под дворцом. Там было темно и холодно, но все равно чувствовался легкий запах гниения и мускуса. Я выбрала несколько частей, которых точно не хватятся из-за их размеров, – крылья воробья, мягкое тельце крысы и голову саламандры. Мелкие части сшивать сложнее, но, согласно книжке, которую я прочитала, новый осколок, который я вживлю в конструкцию, исправит все допущенные ошибки. А вот крупные тела конструкций сшивать надо аккуратнее – осколок способен исправлять только мелкие погрешности.

Пока сшивала конструкцию, старалась не растрачивать нервы. Они еще пригодятся, когда я буду вырезать команду на новом осколке, который лежал в кармане, и помогут точно использовать магию, когда я погружу пальцы в тело конструкции.

Будет ли она мне подчиняться? Или я пропустила какие-то детали из своего прошлого? Возможно, у меня нет дара работать с осколками и отец именно поэтому не делится со мной секретами своей магии.

В дверь постучали, и мое сердце эхом отозвалось на звук. Я сунула конструкцию под кровать и, чертыхаясь, еще раз вытерла ладони. Надо было торопиться.

Стук повторился. Я одернула тунику, подошла к двери и распахнула ее так резко, что в комнату ворвался поток воздуха, а с ним запах сандалового дерева.

На пороге, опершись двумя руками на посох, стоял отец. Он немного подался вперед и посмотрел мне за спину. Мне в который уже раз стало интересно, как он лишился пальцев на ногах, но я вовремя вспомнила о том, чем занималась.

Если бы я оглянулась, он бы сразу понял: что-то не так. Поэтому я смотрела на отца, надеясь, что он не заметит, как пульсирует вена у меня на шее, и пыталась представить обстановку в комнате. Не оставила ли я следов? В любом случае было уже поздно что-то предпринимать, оставалось только ждать, чем все это закончится.

Отец перевел взгляд на меня:

– В последнее время тебя почти не видно. Понимаю, я постоянно занят. Конструкции ветшают, солдаты доставляют их во дворец, а я привожу их в порядок, это бесконечный процесс. Но ты не приходишь к обеду.

Я ожидала увидеть на пороге Баяна и поэтому сразу нашлась что ответить:

– Я медитировала. Баян сказал, что это медитация помогла ему восстановить память…

Тут я опустила взгляд, как будто бы смутилась из-за того, что отец застал меня за этим занятием.

– Хорошая идея. – Отец кивнул. – Я рад, что ты пытаешься вспомнить. Многое стерлось из твоей памяти, но молодая женщина, которой ты была… она еще здесь. Я в этом уверен.

Он посмотрел куда-то мне за плечо.

А что не так с молодой женщиной, которая сейчас стоит перед ним?

Я кашлянула и переступила с ноги на ногу.

Скорее бы он уже ушел. Если подумает, что мне не терпится вернуться к медитации, тем лучше.

Не то чтобы я не хотела все вспомнить, я хотела. В первое время я денно и нощно копалась у себя в голове, пытаясь найти себя прошлую. Я цеплялась за любую мысль, раскручивала ее до бесконечности, но результат был такой, как будто мне голову стягивали железными обручами.

Нет, все, что у меня есть, – это я настоящая.

Отец заметил мое нетерпение. Могло ли быть иначе?

– Меня восхищает твоя самоотдача, – низким хрипловатым голосом сказал он. – Но я хочу, чтобы сегодня ты пообедала со мной и с Баяном. Нам есть что обсудить, и я бы хотел, чтобы ты присутствовала.

Решиться было непросто. У меня под кроватью лежала наполовину сшитая конструкция, а с ней дневник и книга с командами для начинающих. Отец сказал, что хочет видеть меня на обеде, но на самом деле это означало, что я должна пойти с ним. Он не приказывал мне напрямую, но его вежливость можно сравнить с тонким покровом, который легко улетучится, стоит мне ослушаться. Поэтому я, пока он не понял, отчего я замешкалась, шагнула за порог и закрыла за собой дверь.

Отец не двигался с места. Мы стояли друг перед другом. Даже старый и сгорбленный, отец был немного выше меня, а посох делал его худую фигуру более внушительной. От его мантии исходили горячие волны, как от очень яркой и очень быстро сгорающей свечи. Запах сандалового дерева и горького чая заполнил мои ноздри.

Отец бросил на меня оценивающий взгляд, развернулся и зашагал по коридору. Подол его мантии волочился по полу и напоминал накатывающие на берег волны.

Я пошла следом.

Обеденный зал располагался рядом с комнатой вопросов. Баян уже был там, сидел по правую руку от отцовского места. Мне приготовили место напротив них. Это было таким посланием для меня… Но в самых незначительных действиях отца всегда скрывалось какое-нибудь послание для меня, и все их значение сводилось к одному: я не принадлежу к их кругу.

Я первой заняла свое место. Слуги сновали туда-сюда. Отец медленно опускался на подушку. Посох положил рядом, одной рукой оперся на стол, а второй – на собственно подушку. Казалось, еще чуть-чуть – и я услышу, как скрипят его старые кости.

По правую руку от меня дымилась чашка с жасминовым чаем, в тарелке напротив в окружении блестящих зеленых овощей и белого риса лежал маленький фаршированный цыпленок с золотистой корочкой. Я почти забыла, какие блюда подают в обеденном зале. Отец редко просил меня пообедать с ними, и я чаще питалась тем, что слуги приносили в мою комнату.

Но лично меня это очень даже устраивало: обедать в обществе отца и Баяна в роскошном обеденном зале все равно что быть приглашенной на трапезу с акулами.

Зачем я здесь? Для компании или для того, чтобы послужить для них «основным блюдом»?

В конце стола были приготовлены еще четыре места, но тарелок напротив них не поставили.

В зал вошли четыре главные конструкции отца. Я сразу напряглась. Слуги заработали еще шустрее, ясное дело – они, как и я, хотели как можно скорее уйти из зала, но у них была такая возможность, а мне оставалось только им позавидовать.

Тиранг – конструкция Воин, обезьяна с когтистыми лапами и длинной волчьей мордой. Он сел ближе всех к отцу.

Потом Илит – конструкция Лазутчик, она занимала в два раза больше места, чем остальные. Села и положила на стол свои многочисленные паучьи лапы.

Мауга – конструкция Чиновник, большая голова ленивца на туловище медведя. Он двигался, как медведь после спячки, опустился на свою подушку и раскачивался взад-вперед, пока не устроился поудобнее.

И наконец, Уфилия – конструкция Торговец, лиса с двумя парами крыльев ворона. Беззвучно ступая на мягкие лапы, с прижатыми к туловищу крыльями, она подошла к своему месту, села и сразу принялась чистить морду передними лапами.

Эти четыре конструкции мне надо взять под свой контроль. Если получится, я заслужу уважение отца.

Отец приступил к трапезе. Руки у него тряслись, я даже боялась, что он не донесет кусок до рта. Но когда он заговорил, голос у него был полон энергии:

– Какие новости?

Первым взял слово Тиранг, голос его звучал, как песок между каменными жерновами:

– Ваши солдаты на пределе. Повстанцы мало того что свергли губернатора – они еще и обосновались на нескольких островах Хвоста Обезьяны. Чуть больше сотни солдат были разобраны. Я бы хотел попросить им замену.

Отец отложил ложку:

– Если Мауга не в состоянии их починить, значит у тебя стало на сотню меньше солдат. Замены не будет.

– Может, я… – Баян подался вперед.

Отец остановил его одним презрительным взглядом и посмотрел на Илит. Я задержала дыхание.

Илит защелкала челюстями:

– Безосколочные распространяют свое влияние. Люди недовольны налогами, а недавнее потопление Головы Оленя вызвало еще больше недовольства. Они не верят в то, что вы их защищаете, из этого следует второй пункт моего доклада: люди плохо относятся к Празднику десятины. Даже некоторые губернаторы сомневаются в его необходимости. Аланга давно изгнана из Империи, люди больше не считают их угрозой.

– Я изо дня в день работаю, чтобы сохранить Империю, – прорычал отец и сжал кулак, – а это неблагодарное отродье думает, что сможет выжить без меня. Десятина – невысокая цена за защиту, которую я им обеспечиваю. Я создаю конструкции и слежу за тем, чтобы они всегда были начеку. Во времена моего деда люди были благодарными, они считали честью отдать свой осколок. А теперь ноют, что из-за Десятины умерло несколько детей, жалуются, что осколки забирают дни их жизней, в то время как я отдаю Империи всю свою жизнь.

Мы с Баяном сидели молчком, потому что понимали: стоит сказать хоть слово – и гнев отца переключится на нас. Мы ощущали его, как живое существо, он был подобен слепой змее, которая ждет, когда шевельнется мышь.

Наконец отец вздохнул и махнул рукой:

– Мауга, распусти по островам старые истории. Найми труппу, пусть поставят представление «Восстание Феникса». Эту историю все любят, она напомнит людям о том, что для них сделали мои предки. О том, что́ мы до сих пор продолжаем для них делать. Мы обеспечиваем им безопасность. Они живы благодаря нам.

Мауга проворчал что-то себе под нос, пошевелился, и его когти громко заклацали по столу.

Илит посмотрела на нас с Баяном, потом перевела взгляд на отца:

– В историях нет особой необходимости. Ко мне поступили рапорты, что артефакты Аланги просыпаются.

– Артефакты – это еще не Аланга. – Отец сцепил пальцы. – Поговорим об этом позже.

Я посмотрела на Баяна, и оказалось, что он тоже смотрит на меня. Отцу, может, и было все равно, но Баяну – нет.

– Хорошо, – сказала Илит. – Но я должна сообщить вам еще кое о чем. Мои Лазутчики донесли до меня слухи. Это могут быть просто чьи-то дикие мечты, но говорят, кто-то похищает ваших подданных с Праздника десятины до его окончания. Этого человека зовут Йовис.

Уфилия задергала крыльями, а Мауга приподнял свою голову ленивца.

– Мне знакомо это имя, – сказал он. – Уфилия о нем тоже слышала. Мы сделали с ним плакаты.

– Беглый преступник? – Отец подался к столу, сплел пальцы и опустил голову.

– Контрабандист, – рокочущим голосом ответил Мауга и запыхтел. – Он уже… хм-хм… уже доставлял нам проблемы. На шахте Тоса недосчитались двух ящиков с умными камнями. Он недоплачивает сборы.

– Естественно, недоплачивает! – Уфилия резко махнула хвостом. – Он же контрабандист.

– Он платит Иоф Карн, – вставила Илит, – никто не может одновременно уходить от Империи и от Иоф Карн.

– Илит, пусть твои Лазутчики держат ухо востро и собирают все слухи об этом Йовисе, – распорядился отец. – Но по сравнению с повстанцами он – маловажная проблема. Тиранг, организуй удар по повстанцам на Хвосте Обезьяны. Пошли туда своих воинов. Но сначала собери информацию.

После этого он вернулся к трапезе, как будто все важные вопросы уже обсудили и решения приняты.

А как насчет того, чтобы связаться с губернаторами? А затонувший остров?

Это могло быть игрой моего воображения, но мне показалось, что подо мной задрожал пол.

Никто из сидящих за столом даже не посмотрел вниз, видно, это все-таки мой разум решил надо мной подшутить.

– Владыка… – обратился к отцу Баян.

Мое внимание переключилось на него, и я заметила кое-какие мелочи, которым до этого не придала значения. Баян не съел и половины порции на своей тарелке. И он крепко сжимал в пальцах салфетку. Он нервничал.

– Моя последняя конструкция… – Баян выпрямился. – Я заменил команду на ту, которую ты предложил. Мне интересно, можно ли оставить изначальную команду и усовершенствовать ее?

Вот и все, на этом обсуждение политических вопросов закончилось. То ли дело конструкции, они вдохновляли отца, о них он мог говорить часами.

Отец склонил голову набок и постучал палочками по тарелке:

– Это возможно, но нецелесообразно. Однажды написанная команда не может быть стерта или переписана. Команду можно усложнить, но при этом ты рискуешь сделать ее менее эффективной. А если будешь неосторожен, получишь совсем не тот результат, на который рассчитывал. Один пропущенный или лишний знак изменит команду коренным образом. Лучше использовать новый осколок и вырезать на нем новую команду.

– Но если образуется нехватка осколков?

Отец усмехнулся:

– Если оставить в стороне Безосколочное меньшинство и этого контрабандиста, осколков у нас всегда будет в достатке.

– Ничто не длится вечно. Даже правление Аланги.

– У безосколочных нет плана. Они знают, чего не хотят, но не знают, чего хотят. Ни одно движение не выживет без своего ви́дения будущего, без этого видения не к чему стремиться. Эти повстанцы не представляют для нас реальной угрозы, тебе ни к чему запасаться осколками.

Они разговаривали не просто как учитель с учеником – они разговаривали как отец с сыном. В полумраке обеденного зала Баян походил на молодое отражение моего отца. Неудивительно, что тот его усыновил. Глядя на Баяна, я почувствовала, что начинаю хмуриться, и побыстрее, пока никто не заметил, разгладила лоб. У Баяна лицо было спокойное, но пальцы продолжали крепко сжимать салфетку. Он не из любопытства задавал все эти вопросы, он хотел, чтобы отец расслабился. Вопрос, из-за которого он так крепко сжимал салфетку, еще ждал своей очереди.

На месте Баяна я бы проявила терпение, выждала бы, пока во всем зале не установится расслабленная атмосфера. Но Баяна подгоняли его амбиции.

Он задал свой главный вопрос:

– Ты дашь мне ключ от двери с дымчатым можжевельником?

Дверь с дымчатым можжевельником, та самая из моего прошлого, о котором я ничего не знаю. Я сделала вид, что мне неинтересно, но могла и не стараться: все внимание отца было приковано к Баяну.

– Я даю тебе ключи, когда решаю, что ты готов. Если я не даю тебе ключ, значит ты не готов.

Голос отца был спокойным, но я заметила: он отложил палочки, и это притом, что еще не доел. В его спокойствии таилась угроза. Так океан отступает от берега, а потом внезапно приходит цунами.

Баян ничего не замечал.

– Я сделал все, о чем ты просил, я сделал даже то, о чем ты не просил. Каждый раз, после того как ты входишь в ту дверь, обратно ты возвращаешься исполненным новых сил.

Рука отца молниеносно вылетела вперед; я даже не думала, что он, в его-то возрасте, на такое способен.

Удар не был сильным, но Баян съежился и закрыл щеку ладонью. А потом отец схватил посох и начал поднимать, но, видимо, нашел решение получше и оставил его на полу.

Конструкции неподвижно сидели на своих местах и наблюдали за происходящим пустыми глазами.

Отец уже бил Баяна прежде. Раньше мне это в голову не приходило. Но Баян вечно забывался, а отец любил указывать другим их место. Несколько лет назад, когда отец был в силе, побои наверняка причиняли настоящую боль.

– Ты ждешь и держишь свои алчные мысли при себе, – тяжело дыша, сказал отец. – Если ты спрашиваешь о том, чего не понимаешь, значит ты еще глупее, чем я думал.

Баян потер щеку. От одного из отцовских перстней остался яркий красный след.

– Если бы я был твоим кровным сыном, ты бы показал мне?

Так, значит, он мне завидовал. Я не знала, что делать с этим открытием. Я завидовала Баяну и никогда не задумывалась, какие чувства вызывает в нем мое положение при отце.

Не успела я сложить эту головоломку, как отец поднял левую руку:

– Тиранг.

Конструкция Воин встала. Отцу потребовалось лишь согнуть указательный палец. Тиранг вытащил из-за пояса кинжал и пошел в сторону Баяна.

Не важно, насколько ослабла плоть отца, его разум все еще был острым. Именно силой разума он контролировал все конструкции на всех островах Империи.

Теперь Баян наконец-то понял, что надо было держать язык за зубами, и по-настоящему испугался. Я могла почувствовать себя победительницей, могла злорадствовать, как злорадствовал Баян, когда получал очередной ключ от отца, а я оставалась ни с чем.

Нет. Я бы не смогла. Мысль о том, что Тиранг вот-вот выпотрошит Баяна, совсем меня не радовала, наоборот, мне стало тошно. Тошнота подкатила к горлу и подтолкнула к действиям.

– Я тоже хочу спросить.

Все четыре конструкции повернулись в мою сторону, указательный палец отца замер, Тиранг остановился посреди обеденного зала.

– Безрассудство передается по наследству или приобретается с опытом?

Клянусь Бескрайним морем и великим дымчатым можжевельником – я сказала это из жалости. И это подействовало. Отец словно забыл о существовании Баяна. Тиранг вернулся на свое место. Баян обмяк на подушке, страх исчез, как пыль после дождя во влажный сезон.

А мой отец, который одним кивком или движением пальца мог перевернуть Империю, переключил все свое внимание на меня.