Текст книги "Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник)"

– Охо-хо. Так… А ты бы поглядел вдаль, воевода… Не на то, что ты провидишь ныне, а на то, что бы ты хотел увидеть. А уж после вместе подумаем, что с этим делать, а?

– Гхм… Желания мои тебе потребны? Они простые. Силу бы ту сохранить общую, что у нас с отяками народилась, не то беда придет, а мы опять в раздряге…

– Вот! Вот и я про то же, воевода. А не доверишь ли ты мне сие деяние возглавить, а?

– Допрежь надобно сих кметей в одно целое совместить. Аще по силам тебе такое, то принимай сие дело под себя, и я те буду в этом опорой.

– Так пойдем ковать, пока горячо, Трофим Игнатьич, – ухмыльнулся в отросшие за две недели усы Иван. – Пока у меня отходняк не прошел… Что такое? Как бы это сказать… как начну что-то делать – не могу остановиться.

* * *

– Вот стоят с вами, воинами доблестными, два воеводы – один ваш походный, другой переяславский – и понять не могут, из-за чего весь сыр-бор? – прокашлявшись, начал Иван, перебивая общий гул, царящий на краю пажити. – Я говорю, из-за чего шум и раздряга? Чего не поделили столь славные воины, что необходимо стало наше вмешательство?

Пычей оглядел отяцкое воинство, расположившееся на обрыве напротив лодей, перекинул недовольный взгляд на переяславских охотников, вольготно расположившихся рядом, и, что-то для себя решив, вышел вперед, отвесив обоим воеводам низкий поклон.

– Челом вам бью, воевода переяславский, и ты… наш воевода. Премного благодарствуем мы вам от общины нашей за лекаря. Аще не его старания, не досчитались бы мы двух общинников. И других он обиходил знатно. Кхм-м… Теперь о деле… Замятня меж нами и вашими охотничками вышла, на правеж их звать желание есть. Исстари повелось: кто ворога побил, тот с него все и берет. Аще другое что от ворога останется, по долям воинским расходится. Ныне же… Антип вон прошелся допрежь нас по всем павшим буртасам и оперение всех стрел обломал, а наши охотнички знаки там свои поставили, абы определить опосля, чья была стрела…

– Можешь не продолжать, Пычей, я это повелел, Антипа вины тут нет. В своем праве я был, поскольку воевода был ваш. С меня теперь и спрос. Так и переведи своим людям.

Спустя пару минут Пычей, пообщавшись на повышенных тонах со своими соплеменниками, ответил:

– Людишки наши спрос к тебе имеют. Пошто ты их долей хочешь лишить? Оговорюсь токмо… я к тебе никаких вопросов не имею, уговор ты наш исполнил насчет сына моего, а более мне не надобно.

– Я так и думал, Пычей. Тогда переводи им мой ответ, точнее, встречный вопрос, который я когда-то задавал тебе. – Иван встал на небольшую кочку, чтобы видеть все окружавшие его лица, и повысил голос. – Как жить далее будем друг с другом, отяки? А? От того, как вы ответите, и зависит, как делить добычу будем. Только прежде скажите себе сами: если бы не переяславские охотнички, отбили бы вы своих жен и детей? Не слышу? Понятно, не отбили бы… А отбили бы те охотники свою весь от набега буртасского без вас? О! Уже знатно отвечаете! Так сила наша в чем? В единстве она! Поодиночке нас бы враг уничтожил, и не было бы наших селений сейчас на земле этой, а жены с детьми – холопами бы томились в полуденных странах, и общались бы с ними там хуже, чем со скотиной. Точно вам говорю, не равняйте холопство у вас или на Руси – и на полудне. Жутко там жить подневольными. Не одна баба руки на себя наложила бы в первый же год. И не оттого, что разок ссильничали бы ее. Детей там ваших малолетних так пользовали бы… Ну, да об этом после могу рассказать, коли попросит кто…

Еле слышный ропот промчался по толпе, и походный воевода повысил голос.

– Так согласны вы, что силу нашу надо единой держать? Добре, слышу, только слишком неуверенно, да и не все… Еще на это тогда скажу. Буртасов не всех мы положили. Четверо ушли. Что они скажут, вернувшись домой? Что положили их лесные охотники да оратаи? Да за теми доспехами, что прежняя рать оставила тут, еще большее войско нагрянет. В два раза поболее. Отомстить за своих родичей и вернуть все вами добытое. Что, еще сомнения есть?! То-то же!

Иван обвел руками недавнее поле боя и вновь обратился к толпе.

– А раз так, скажите, кому сии доспехи нужны будут? Войску, что на защиту нас всех станет, или тому же охотнику, у которого она в сундуке с рухлядью томиться будет? Так! Не шуметь! Тихо, я сказал! Про то речи нет, чтобы те, кто с ворогом сражались, домой ничего не принесли! Слово даю, что за доспех выкуп будет, и тот, кто кровь свою проливал, домой гол и бос не придет. И семьям побитых тоже воздадим. Только как делить будем? Кому более дадим – тому, кто стрелы лучше метал в ворога, или тому, кто соседа своего в бою заслонил? Тому, кто первый поднялся на неприятеля, или тому, кто тихо дозор снял ночью? Что важнее? Э… хватит, хватит, так вы до ночи спорить будете… Меня выслушать не хотите?!

Гомон толпы нарастал, и Ивану приходилось уже кричать.

– Поделить я предлагаю всем поровну, в зависимости от того, сколь раз в битве участвовал, а тем, кто в дружине новой состоять будет… А я разве не сказал? Ну, так говорю… Чтобы силу нашу единой держать, надо общую дружину создавать да учить этих дружинников тому, как меч держать да как с ворогом сражаться. С мечом воевода переяславский поможет, а как тихо скрадываться да врага обманывать, как нападение и защиту вести – этому я вас учить буду… Так вот, тем, кто в дружину вступит, доспех дадим от общин наших. Покуда службу нести будет – доспех его, ушел из рати – отдай другому. И плата тем дружинникам будет, но об этом чуть позже… Пычей, утихомирь ты их немного, я уже горло задрал горланить-то…

Так вот, абы особо славным воям было не обидно, пусть каждый десяток выберет особо отличившегося по их мнению. Того в дружине десятником поставим, если он пойдет туда, конечно. А долю ему от добычи полуторную дадим в любом случае… Согласны? Вот на их выборах горло и подерете, а пока дальше слухайте. Лодьи тоже в распоряжении дружины будут, потому как не только на тверди защищать землицу нашу надобно, но и на воде.

Теперича еще два вопроса. Гривны где брать, и кто над всем этим войском стоять будет. Если мы добычу в сундуки сложим или прогуляем, то радость наша недолгой будет. Дело свое нам нужно, что доход давать будет. Есть оно у нас. Староста ваш краем глаза видел, как народ наш обустраиваться начал на новом месте. Закладываем мы печи, что железо будут делать в большом количестве. И надеюсь на то, что неплохое оно будет. Обеспечим им и себя, и вас, если нужда есть в нем. Но для этого руда болотная нужна, и глина для плинфы, да и другой работы без края. Кроме того, тес мы будем делать, точнее, пилить бревна будем с помощью водяного колеса, а для того людишки тоже потребны. Да и плотники для стройки понадобятся. И то скажу вам, что без ваших родов нам одним не управиться. Платить за сей труд будем или инструментом, или самим железом, а может и серебром, как наживем его… Поэтому тем, кто места себе в дружине не видит, другое дело найдется и прибыток тоже. С торговли и монета появится, тем и расплатимся за добычу воинскую, а кто в дело вложиться захочет, с тем и это обсудим. А для торговли и суда понадобятся, и охрана на них, так что дружина без дела стоять не будет, да и насадам переяславским дело найдется.

И последнее. Над силой воинской один голова должен быть. Вот перед вами десятник самого переяславского князя стоит, Трофим Игнатьич, знаете вы его. Кроме него, нет никого, кто бы воинское дело так знал. Я сам у него обучаться желаю. Сам же в дружине буду, кем он поставит. Могу и сызнова над вами встать, помогать воеводе в дружинном деле, если не отвергнете.

А чтобы не обидно вашим родам было, можете своего человека предложить – хозяйством, к примеру, заправлять. Вот того же Пычея… переводи, переводи, Пычей, не отнекивайся… То не столь почет для тебя, хоть и это тоже, сколь работы поболее и ответ перед людьми по всей строгости держать… Да что я тебе об этом говорю, ты сам староста, все понимать должен.

В общем, народ отяцкий, обсуждайте мысли мои в гуртах своих и приходите с решением… через три дня, вот на это самое место. Воевода переяславский в веси с народом поговорит, а я с теми, кто в лесу сейчас. Решайте, люди, думайте как жить далее будем… Вместе или как? А добыча… Посчитали поди уже все… К себе пока забирайте на хранение, в весь-то ходу ныне нет, поди знаете, что… болезнь у нас. Нет, не мор… Мыслю, буртасы принесли сие. Однако же, если и среди вас такое начнется, то повязки из холстины мастерите, вон как у воеводы нашего, и к лекарю срочно шлите – знает он, как это лечить. А лодьи лучше к насадам поставить, как на них вас домой свезут. Нечего им на виду мелькать.

Ну что, благодарствую за вашу службу, люди. За то, что животы свои не жалели ради родичей своих и соседей добрых. Теперь и отдохнуть пора, погибших похоронить, как подобает, да помянуть их. Засим воеводскую ношу с себя слагаю. На пир не созываю, пока болезнь не прошла, да и невместно мне это делать. Придет время – и отпразднуем сию победу.

Поклонившись в пояс собравшимся, Иван соскочил с кочки, на которой переминался все это время, и отер выступивший пот.

– Даже в бою так не устал, как тут, за речами, – повел он плечами. – Ну как, воевода, не слишком я своевольничал?

– Мысль опосля мне пришла, аще ты не только отяков, но и всех дружинных под себя подомнешь… – печально улыбнулся Трофим. – Так ли это? Мне что за крохи оставишь?

– У нас это называется… что-то типа свадебного воеводы, – хохотнул Иван, уводя Трофима в сторону. – Это тот, кто на свадьбе гуляет да доспехами там блещет, а ни на что другое не пригоден. Ты не сумлевайся, Трофим Игнатьич, не отниму у тебя хлеб твой. И других дел, окромя как по кочкам скакать, найдется полная корзина.

– Это каких? – повел бровью Трофим.

– А чем князь занимается, пока воевода его дружину по полям и лесам гоняет? Если надо, так он и ее возглавить может, а нет, так других дел полна коробушка…

– Не шутковал бы ты, Иван Михайлович, с сякими делами, неровен час, послух найдется, явятся по нашу голову – и с плеч ее снимут за одни только мысли такие, – сразу посерьезнел воевода.

– Нет у меня за пазухой ничего такого, Трофим Игнатьич, даже в голове не держал с князьями да ханами тягаться. Только дело то, что тебе предстоит, схоже больно с их делами. Торговлю надо поставить да округу нашу оборонить, да людишек на каждое дело найти. Мы с товарищами по незнанию дров можем наломать, так что тебе нас и направлять.

– Наломал один сякой надысь. Вона, цельным рядом по пажити разложено, токмо хоронить успевай. – Воевода поднял палец вверх, призывая внимательно себя слушать. – Христом тебя заклинаю, Иван, держи мысли свои в узде, иначе оттяпают тебе язык. Я уж познал сущность твою: аще ты молвишь о чем, то к тому и пойдешь сквозь тернии любые.

– Молчать как рыба буду, Трофим Игнатьич, – улыбнулся Иван и добавил: – Покуда в силу не войдем.

Глава 15
Неподеленная добыча

Терлей никогда не мог бы подумать, что его слово может решить судьбу их поселений. Три рода, три больших семьи, три гурта раскололись. Переливающаяся серебром россыпь кольчуг свела с ума многих и многих, сверкающая сталь клинков тоже манила скорым обогащением. Кто-то хотел продать все оружие в Суздале или Муроме, а малое число горячих голов призывали даже идти по стезе побитых буртасов, не боясь повторить их судьбу. Сторонниками продажи были в основном старейшины родов и некоторые общинники из верхних поселений. Большинство из них по причине возраста или отсутствия каких-либо воинских навыков не участвовали в недавних сражениях. Они также не подверглись разграблению и избиению, их не убивали и не насиловали их жен. Однако права голоса полноценных мужей рода у них никто не отнимал, а голосов этих набиралось изрядное количество. Хотя надо признать, крики польстившихся на скорое обогащение отяцких воинов, которые хотели бы пойти по стезе вольных стрелков, тоже были громкими. Не обязательно кого-нибудь грабить, рассуждали они, достаточно наняться в дружину к какому-нибудь влиятельному купцу или даже князю – и все, мошну можно набивать серебром.

Справедливости ради надо сказать, что в число первых и вторых не вошло ни одного голоса из нижнего гурта. Он целиком и полностью выступил за предложение воеводы, однако решение это не обошлось без рукоприкладства. Некоторые молодые воины селения сразу после сражения высказались за дальний поход для мести буртасам, а то и своим давним врагам черемисам, однако по дороге домой Терлей успел их попросту приструнить. Кому-то указал на его полную непригодность как ратника, а особо крикливым просто надавал по шее, отозвав в сторонку. Правда, после этого долго объяснял, что если они с ним не могут справиться даже без меча или сабли, то уж воинам Великого Булгара или тем же черемисам, которые порой клинком себе на жизнь зарабатывают, они только пятки вылизывать смогут без насмешек с их стороны. И без обучения у переяславцев ни о какой мести говорить не приходится.

Поэтому в первый же день возвращения, похоронив убитых и наведя относительный порядок в частично сожженном селении, община нижнего гурта была готова не только согласиться с предложением создания новой дружины и общего хозяйства, но даже и пойти при некоторых условиях под переяславскую руку. Все-таки если бы не усилия новых поселенцев, то помощи от родичей они бы точно не дождались. Какая уж это родня, если их жен и детей хотели бросить на произвол судьбы, точнее, позволить им быть холопами до конца недолгих дней своих… Многие из мастеровых после общинного сбора даже бросились собирать вещи, уже решив для себя обустраиваться на новом месте. А Пычей, Терлей и восемь из полутора десятков будущих дружинников нижнего гурта отправились в среднее поселение, чтобы выяснить решение других родов. И неожиданно узнали, что никто предложения их бывшего воеводы не обсуждает, а старейшины делят доспехи и оружие, оставленное им на сохранение. Не всю добычу, конечно. Практически все вои, участвующие в битве, не могли отказать себе в удовольствии покрасоваться перед соплеменниками доспехами и оружием, а теперь, судя по всему, не собирались их снимать. Однако остальная воинская добыча и тюки с одеждой были разложены на поляне, и старейшины обоих верхних поселений, а также часть примкнувших к ним воинов ожесточенно спорили, что кому достанется. Кто-то кричал, как он много потерял в схватках с черемисами. Кто-то ожесточенно жестикулировал, объясняя, как он много сделал для благополучия родов. Некоторые общинники, участвовавшие в битве, доказывали, что их стрелы поразили по три-четыре ворога и они достойны лучшей доли, чем одна совсем не новая кольчуга и одна совсем не узорчатая сабля. При этом уже никто не вспоминал о переяславском участии в сражении, посчитав, что оставленные в заводи лодьи вполне потянут как доля добычи новых соседей. А если учесть, что переяславцы вовсе пропали бы без могучего отяцкого войска, то и за такой куш они должны быть благодарны. Если бы, конечно, знать, что с этими судами делать, да уметь как-нибудь управляться с парусом, то и их отдавать не следовало бы, но уж поздно об этом думать – соседи суда к рукам прибрали.

Однако стояли в стороне и другие отяки, в основном вои, обсуждая что-то вполголоса. К ним-то и отправились Терлей с Пычеем, послушав сначала, что творится на поляне. От них и узнали, что местный староста, воспользовавшись гибелью своего собрата с верховьев реки, смутил умы старейшин и подгребает под себя власть. А с ней и добычу, взятую в бою. Однако Пычей в этом усомнился.

– Не было такого в наших родах, – вступил он в круг между сгрудившимися в стороне отяками, – абы один человек решал за всех, как общине жить… Без дозволения старейшин и жреца не помыслил бы он об этом. Да и не худое это деяние… собрать все роды в един кулак. Однако же не он в бою плоть свою под стрелы подставлял, не он над ворогом победу измыслил и не он нас к ней вел. И не ему над нами стоять и добычей владеть.

– Так он и не один сие дело творит: старейшины горой за него, а они родичи наши старшие, – не было ранее того, чтобы в ослушание к ним войти. Они нам жизнь дали, выкормили, иной раз кусок изо рта вынимая, – заговорили наперебой окружающие его общинники. – Да и опыт они свой приобрели трудом тяжким, пренебрегать оным не следует! Это лишь скудость ума нашего покажет…

– Кха, кха, – аж закашлялся Пычей. – Верно воевода наш мне сказывал: не тот из людишек умен, кто поступает по правде, а тот, кто еще при этом своим умом живет. А вы с чьих слов мне тут глаголите? Как мальцы неразумные, а не вои, кровь проливавшие. Вежу к старшим надо иметь, а не в рот им заглядывать. Нашего урока вам мало? Дождались бы мы помощи от ваших родов, коли старейшины решали судьбу нашу? Окрест гляньте, как мир меняется… Русины переяславские на этой земле не с того появились, чтобы к нам поближе быть, а с того, что неуютно им у себя стало. Али ворог какой теснит, али землицы на всех не хватает. И черемисов прежде кто-то согнал со своих мест, оттого они на наши угодья и позарились… А ныне и другие от нас большего хотят. То буртасы, то булгары спешат за наш счет мошну свою наполнить… А в верховьях Ветлуги новгородцы уже пошаливать начали. Без меча прожить и раньше не могли, а ныне и подавно. Даже я, старый, доспех надел для службы воинской, пусть всего лишь на один бой ратный. А вы теперь стали той силой, которая защищает общий род наш, на вас все держится и будет держаться, а не на таких развалинах, как я или старейшины немощные. Ваша та добыча и ваше усмотрение, как ей распорядиться на благо рода. А старики токмо по сундукам все растащат да пылью там припорошат. А вы будете умирать под чужими мечами и вспоминать подвиги былые свои. И не придет к вам никто на помощь, потому что отвергаете вы руку, ныне вам протянутую. А протягивают ее вам, а не отцам вашим, потому что жить дальше вам, а не им. Вот так, решайте теперича, а мы порешали ужо. Уходим всем гуртом под переяславцев, оговорив, что обычаи наши нам останутся, а все, что промеж нами боком выйдет, то общим согласием решать.

Стоявшие вокруг отяки засмущались и, переглядываясь меж собой, вытолкнули в круг рыжеватого курносого воина.

– Исполать тебе, Пычей, – начал он, переминаясь с ноги на ногу. – Гондыр меня прозывают. Помнишь ли?

– В одном ряду с рогатинами стояли, как не помнить… И тебе исполать.

– Мы меж собой раньше тишком о том же говорили, но не с кем совет держать было, как поступить нам. Старейшины наши ныне лишь о добыче мыслить могут. Ты же староста, хоть и соседнего селения…

– А то не из одного семени наши роды вышли… – ответствовал Пычей. – Для наших трех гуртов всегда был один покровитель.

– Потому и спрашиваем тебя сей миг: как быть нам? Как поступить со старшими родичами нашими? Прогнать невместно, да и совестно было бы… И как добычу обратно забрать? Воины в том дележе тоже присутствие имеют, как бы замятни не было. Не простим себе, ежели кровь прольется. – Сумрачное лицо Гондыра только подчеркивало серьезность происходящего.

– Одно скажу, – чуть задумавшись, ответил Пычей. – Отнестись к старшим надо со всей вежей, а ответ за меня Терлей даст. Потому что воин он у нас не последний, да и помоложе многих будет. Ему дальше жить – ему и решать, как я и сказывал прежде.

Ошарашенный таким развитием событий, Терлей неожиданно оказался под пристальным взглядом многих людей. Первое мгновение он пытался придумать что-то умное, но только вспотел от усилий. А потом неожиданно успокоился. Неужели Пычей дал бы ему слово, если бы ожидал от него чего-то из ряда вон выходящего? Да нет, конечно, надо просто ответить то, что думаешь.

– Уходить вам надо, – начал он. – Уходить из родов тем, кто защиты для семей своих желает и кто сил своих на это не пожалеет отдать. К себе в род возьмем. Отстроимся у нас али в том месте, где деяния мастеровые зачинились. А воршуда, хранителя рода нашего, со всеми почестями и обрядами в каждую новую молельню проводим. Святыни у тебя, Пычей?

– В сохранности они, – ответил тот и улыбнулся, поддержав кивком воина.

– А оставшейся добычей воинской со всей вежей их, – Терлей кивнул на поляну, где до сих пор шел дележ, – попросим поделиться. А не захотят, то браниться не следует – так уходите. Воевода наш походный не одобрил бы, коли мы раздор в родах учинять бы стали. Так мнится мне… Серьезное это дело, однако все же надо собирать людишек, кто готов на уход. Самим о женах и детях подумать, коли разум старейшинам застило. А как посчитаем тут всех, кто с места готов сняться, так и к верхним заглянем.

– И то верно. – Гондыр аж прихлопнул кулаком о ладонь от досады, что не он такое придумал. – А они недолго кочевряжиться без нас тут будут. Коли все те, о ком мысль имею, гурт покинут, то не мы из рода уйдем, а род от выживших из ума.

– На том и порешаем, – прокашлялся Пычей. – То были речи не отроков малолетних, но мужей, за дела свои отвечающих.

* * *

– Говоришь, Тимка, что удобно тот холм расположен? – спросил сына Николай.

– Холм сам не очень высокий, но зато вытянут вдоль речки, воды в достатке будет, – по-взрослому начал докладывать Тимка, видя, как серьезно заинтересовались его мнением. – Сосновый бор редкий по этому холму стоит… Красивые такие сосны, раскидистые, срубать жалко будет. Да и не нужно, наверное, – спохватился он, – рядом еще такой же лес стоит по низине, но погуще. Если запруду поставить, то заливаться по весне это место будет, как раз под огороды пойдет вырубка. И всего-то полкилометра вверх по течению будет отсюда.

– Поясни-ка, малец, сколь шагов до того места? – встрял в разговор Фаддей, старшина плотников, уже немного оправившийся после ранения и теперь, пока рана не заросла, понемногу кашеварящий около костра.

– Так я и говорю… – начал Тимка, – ой… Саженей триста-четыреста, если по прямой идти, а с петлями чуть побольше.

– Знаю я то место, бывал в прошлом году, – согласился Фаддей. – Дальше поляны ягодные есть, и охотой прокормиться можно, покуда зверье не разогнали. По душе мне оно, и размахнуться там есть где. Со старостой али с Трофимом Игнатьичем совет держать надо будет и зимовье рубить.

– Думаю, что еще в одну весь это зимовье перерастет, – подвел итог Николай. – Но да это все потом. Ну что, поснедали – опять можно за работу. Как там болеющие, кстати, а? Тимофей?

– Вовкин отец там не на шутку развернулся. Половину лагеря уложил в постель, ну… на лапник, шкуры из веси притащили, в общем, лечит вовсю. Отваром из сосновых почек поит, всех повязки заставил надеть и сам в ней ходит. Кто-то даже сопротивлялся поначалу, руки попробовал распустить, но Иван Михалыч так на него цыкнул перед тем как уехать, что тот теперь стелется перед дядей Славой, как не знаю кто… А наш егерь теперь что, командует, как Трофим Игнатьич?

– Да, есть такое дело. – Николай опрокинул в рот берестяной туесочек, допивая оттуда последние капли взвара. – Спас он нас, Тимк. Охотники прямо сказки про него рассказывают, хотя сам он все больше молчит. Говорит – будет время, расскажу поподробнее. А ребятки как?

– Плохо пока, слегли все, кроме меня и Вовки, – удрученно ответил Тимка. – Но вроде выкарабкаться должны. По крайней мере, дядя Слава так им говорит.

– Понятно… – вздохнул Николай. – Ты, Тимк, беги поутру к Михалычу в весь, он очень просил рассказать, если мы что найдем…

В лесной лагерь на железное болото Иван и Вячеслав прибыли вечером того же дня, когда чужаки были окончательно разбиты. Двое суток назад. С ними были и двое буртасов. Алтыш, пленный десятник, сразу кинувшийся к своему племяннику, и Ишей, которому, как ни странно, егерь позволял почти все. А тот сразу стал совать свой нос во все щели… как мол, заготовки для плинфы сушите, да как руду собираете, да почему такое колесо делаете? И нет бы советы какие давал – так он, судя по всему, сам толком ничего не понимал. Видимо, просто удовлетворял свое любопытство. Ну, да не жалко, никаких секретов тут особо не было. А вот Вячеслав поведал подробнее о болезни, поразившей весь, о которой ранее уже принес известие один из охотников. Лекарь тут же прошелся по лагерю и, вернувшись через полчаса, забрал всех плотников, несмотря на их причитания о недоделанном водяном колесе. Пока не стемнело, он их заставил срубить крытый навес чуть в стороне от торных троп и заготовить побольше лапника. Неотступно находящийся при нем Иван добавил, что все указания Вячеслава должны выполняться без каких-либо отговорок, а особо сопротивляющиеся будут дела иметь с ним или с самим Трофимом Игнатьичем. Плотники даже возражать не стали, услышав, что заготовку еловых веток тоже решили доверить им. Просто позвали снующих повсюду мальчишек и перепоручили тем столь ответственное задание. Лекарь же после своих указаний начал ходить по лагерю и отбирать людишек с признаками кашля и жара. А народ что думал перед этим? Ну, простудился, в лесу ночуя, так на все воля божья… В веси куда хуже приходится: ворог у самых ворот стоит. А оно вон как оказалось… Мор. Страшное слово. В помощь себе Вячеслав взял Агафью и нескольких баб, с кем прежде имел дело, собирая лекарственные травы. Объяснив им, что делать, и поставив принесенный котел на огонь, засветло успел зашить рану у Фаддея и посмотреть Фросю, которую положил в отдалении от заболевших. С той он провозился довольно долго, обрабатывая рану, но отошел от нее все равно неудовлетворенный. И только на следующий день решился заняться иссечением, чтобы проверить, не загноилось ли, – уж больно не нравились ему припухшие с одной стороны края. Выдавив успевший скопиться гной, обработав своими отварами рану и наложив сухую повязку, Вячеслав уже с чистой совестью похлопал ее по колену, одобрительно оценив, как Фрося перенесла копание в своих «внутренностях».

– Вот кабы вои так же сносили операцию, как ты… А то иные хнычут, меду хмельного просят. Может, тебе все же дать глотнуть немного? Или еще чего попросишь?

– Да я бы попросила, ягодка моя, только совсем о другом, да и не тебя. Дай только срок подняться на ноги, – выдохнула Фрося, откинувшись на спину.

– Уж и ягодка сразу… И кого же ты и о чем попросишь?

– Ягодка, ягодка… Мне ж тебя только сжать посильнее – сразу соком в руках моих брызнешь, вона какой… хрупкий. А сказывать про спрос я тебе не буду, а то одному такому намекнула, так он тут всех ворогов враз побил, лишь бы улизнуть от меня. Опытная я ныне, сразу брать буду под белы ручки и в кустики, а там уж и… сладим, может быть.

– Ну, ну… ты давай помолчи лучше, тебе отдохнуть надо, а не о кустах думать… – Сразу раскусив ее попытки хорохориться таким манером, Вячеслав уложил Фросю удобнее и накрыл одеялом. – Засыпай, сон – лучшее лекарство…

– Вот-вот, как засыпать, так в одиночку… – устало пробормотала та, закрывая глаза.

– Какие твои годы… – Вячеслав покачал головой и пошел по остальным болящим.

Так и ходил все дни от одного к другому. Обтирал уксусом, чтобы снять жар, поил отварами, постоянно экспериментируя с составами травяного сбора, но все-таки за всеми не уследил… Дети свалились все, однако к концу второго дня их состояние почти не внушало опасений. Высокая температура, продержавшись один день, пошла на спад. Видимо, молодые организмы, выросшие на природе и не подвергшиеся атакам антибиотиков, обладали сильным иммунитетом, который задавил привнесенный вирус. А вот самые старые сначала чуть кашляли, особо ни на что не жалуясь, а потом их состояние резко ухудшалось. Да так, что ни отвары, ни обтирания с жаром и болезнью не справлялись, четверых уже пришлось похоронить. Четверых чужих для Вячеслава старых женщин, которые при этом были чьими-то матерями и бабушками, на чьих руках воспитывались внуки, лежавшие в горячке тут же. Когда жертвы для вас чужие, то это всего лишь статистика. Однако Вячеслав уже принимал этих людей близко к сердцу, переживая за свои просчеты и всегда провожая в последний путь, который проходил сразу же после кончины, не дожидаясь установленного христианскими обычаями третьего дня. Поэтому все потери дались ему тяжело, а сам он уже не раз возносил в душе молитву, уповая, чтобы эпидемия обошлась малыми жертвами, и постоянно сожалел, что не захватил с собой в лес самого простого и дешевого набора лекарств. Тогда бы о смерти и речь не шла. Кто в детстве не мечтал заболеть, чтобы не ходить в школу? А в этом времени такое желание вполне могло бы привести к смертельному исходу. Имея – не ценим, потеряв – плачем… Завидуем, смотря на чужое, и при этом совершенно не храним своего. Увы, человек не меняется, меняются его возможности, которые на данном временном отрезке были у Вячеслава очень ограниченны. Был бы чуть страшнее вирус – и людей не спасло бы никакое чудо.

Однако жизнь вокруг шла своим чередом, и то, что для Вячеслава и многих семей было трагедией, другие воспринимали более обыденно. Бог дал, бог взял. Больные болели, здоровые работали. Плотина, несмотря на то что на сооружении ее трудились всего четверо оставшихся здоровыми людей, достраивалась. Обтесанные бревна уже легли между сваями. Остались лишь тонкие работы по сбору колеса, установке желоба и различные моменты сопряжения механизмов. Чуть подумав, Николай, по приходе известий о разгроме буртасов, отправил Любима обратно в весь, уговорив того отдать на нужды пилорамы остаток хорошего железа. Дело стоило риска: ведь задачей Любима были два широких ножовочных полотна… Как затачивать зубья, Николай ему на словах рассказал, для продольного распила они должны быть наклонены, и пила в итоге будет представлять собой набор десятков маленьких рубаночков. И про то, что их надо развести посильнее, тоже напомнил. А уж опыта ковки у местного кузнеца было гораздо больше, да и набор напильников имелся. Особо Николай напомнил о цементации, но тут приходилось положиться на волю случая, поскольку больших экспериментов с науглероживанием и закалкой кузнецы еще не проводили. Правда, в первый же день после их разговора об укреплении железа углем Любим заказал у гончара очень высокие кувшины с широким горлом для пробного науглероживания клинков, но их еще не довелось испытать.

Сам же Николай в свободное от физической работы время пытался нарисовать двухэтажную конструкцию и сопутствующие механизмы, предназначенные для распиловки бревен на доски. С одной стороны, необходимо было наладить легкую подачу очищенных от ветвей деревьев, чтобы при этом распил шел под весом самого бревна, а с другой – хотелось бы поднять сам механизм повыше, чтобы многочисленные опилки не засоряли проход, а падали вниз на первый этаж, где их можно было гораздо легче убрать.