Текст книги "Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник)"

– Погодь чуть, Любим. Про руду расскажи. Где добывают, какого цвета?

– Где уж они добывают, про то мне не сказывают. На берегах ветлужских много болот, но поди найди ее там, рудознатцев у нас нет. А свозили ее разную. Если взять ту, что черна и остра, вся осколками идет и изгибается чудно, так из нее что ни сотворишь – все ломается на холоде. Мне уже вервь высказывала свое неодобрение. А серая… с той почти ничего не выходит, без пользы она. Другой же у них не водится. – Любим в сердцах пнул лежащий около ноги кусок шлака. – Прижали мы как-то товар свой… К слову сказать, к черемисам у них торговать ходу не было никогда из-за вражды, и мену с нами отяки за счастье почитали… Так вот, жалились они, жалились, а иную руду нам все одно не несли. Значит, и нет ее у них.

– Ломается, сказываешь? Похоже, что фосфор присутствует… Да не бери в голову, это я так, размышляю вслух. Свою руду нам искать надобно. Кто у вас знаток болот ближних?

– Антипа того же возьми… Да многие еще охотники места окрест знают. Найдутся людишки.

– Это хорошо. Собери их мне, ладно? Расскажу им, как надо руду искать. Или сам все перескажешь? Я читал, как поиск вести лучше…

– И ты грамотный, не токмо старшой ваш?

– Все мы обучены и письму, и счету, и многому другому.

– Эка… Тогда Антипу обскажи, он поймет!

Любим поманил своего сына и тот подошел поближе, внимательно вслушиваясь в разговор.

– Так вот, руду искать надо либо черную, которая без прожилок, либо голубую. Красная и желтая тоже подойдет, только ее очищать надо как-то. На вкус они либо сладкие – значит, богатые, либо без вкуса – то бедные руды. С кислым вкусом – не годятся. Берут их только в проточных болотах, там, где подпитка воды есть. Если заметили такую особенность, то ищите кочки заросшие. Они вроде холмов вокруг болот, а травы на них ржавый цвет имеют. Верный признак. Кстати, речушки, что вытекают из этих мест, тоже бывают похожего цвета.

Антип уверенно кивнул.

– Есть такие, и не одна. И болота с такими травами недалече тут.

– Вот, теперь как искать… Пруток надо выковать, хоть даже и из плохого железа, заострить его и петлю на конце сделать. Или шест такой же взять из твердого дерева. Этим прутком и надо протыкать заросшее болото. Если он проходит легко, то там и нет ничего, а если препятствие возникает, то надо проткнуть дальше и поддеть… да там уж сам приноровишься. Насчет острой, с завитками руды я вроде сказал… это не та, что нам нужна, лучше катышками, однако и на безрыбье рак рыбой покажется, искать надо всякую. Так вот, слой торфа лопатой снимешь, потом пустую породу…

– О чем ты, человече?

– Грязь, говорю, и прочую мутотень убираешь, а дальше уже лопатой можно жижу с рудой черпать и каким-нибудь ситом просеивать. Вместо лопаты можно даже тралить, ну… как бреднем проходить, но обычно толщина слоя небольшая и простого инструмента хватает. В общем, это дело наживное, а опыт когда придет, то еще меня учить будешь.

– Вроде понял, – отозвался Антип, потирая пальцами зарастающий шрам.

– И еще… Как высматривать руду начнете, обращайте внимание где глина какая есть и камень известковый. Они должны в стороне от болот быть, но вдруг? Места замечайте, потом сходим, пощупаем. Образцы, э-э-э… кусочки руды и другого чего нам с Любимом несите, а где точно нашли – егерю нашему рассказывайте. Вроде все.

– Ты возьми троих людишек, Антип, да и выходи днесь, – взял быка за рога Любим, запуская пятерню в бороденку. – Не откладывай, иди. А ты, мил человек, не токмо хочешь наши секреты вызнать, но и сам делишься ими весьма.

– Об этом вечером и говорили, жить-то нам вместе. Давай к печи подойдем, расскажешь, что и как с ней.

– Ну, как с ней? Плету из лозы корзину почти в свой рост высотой и мажу ее со всех сторон глиной, – встав и спустившись немного вниз по оврагу, начал рассказ Любим. – Изнутри же еще один слой накладываю из смеси глины и песка. Все это сушу и ставлю на яму с краю яруги. Вот тут, в самом низу, отверстие делаю для сока.

– Для чего? Сока?

– Для него, родимого. Как железо сок этот пускает, его на дно яруги я и сливаю.

– Ага, понял, шлаком он у нас зовется.

– А выше чуток глянь – отверстие для воздуха. Никак мехи не приспособлю, да и помощника нет.

– А пережигаешь руду как? – перешел к самому главному Николай.

– Сперва грею печь дровами часа два, потом вперемешку сыплю руду и уголь. Руду сперва сушу, обжигаю и мельчу. Далее сказывать?

– Коротко про самый конец разве, вроде понятно все.

– Ну, опосля бью дыру снизу, крицу достаю, деревянным молотом оббиваю и на холодную ковку кладу. Прокаливаю иной раз, не без того… Горячей ковкой плющу крицу и на дело пускаю. Что скажешь?

– Сказать хочу много, но больше пока спросить… Вот, к примеру, нож ты куешь из этого железа. Как твердость у него получаешь?

– Тут у каждого секрет свой. Остудить надобно клинок. На воздух холодный положить али в воду окунуть. Я лично в ручей проточный сую. Вот главный мой секрет ты и знаешь теперича… Но с отяцкой рудой даже это не помогает. Правда, не самый знатный я кузнец… В Киеве такие мастера есть! Они даже узорчатые клинки куют! Острые, платок шелковый разрезают на лету. Но хранят они свои секреты от отца к сыну, не вызнать их.

– Тогда меня послушай, дам я тебе некоторые советы. Железо, которое твердость имеет, сталью у нас называется. А получается оно… Короче, уголь в этом деле помогает. Частицы его в железо попадают и придают ему твердость. Тут, правда, тоже навык нужен. И разные пути для этого можно использовать.

– И какие же?

– Давай, Любим, с самого начала начнем, хоть ты и знаешь многое из этого. Вот точно ты сказал, что воздух для печи нужно подавать. Для этого мехи нужны, а под них дырки в корзине надо сделать, которые у нас фурмами зовутся. Их еще предварительно промазывают глиной с песком… Ребят я тебе, кстати, могу дать в помощники на всякие мелкие работы, они же и качать мехи могут по очереди. Железа при такой продувке гораздо больше выйдет, а если еще и печь для тяги чуть повыше сделать, то крица еще крупнее получится.

– Ну-ка, ну-ка…

– Еще одно… Если чуть больше обычного угля положишь, то у тебя крица поверху им сильнее напитается и местами может в сталь превратиться. Слабенькую, конечно, но все-таки сталь. Верхний слой можно отшелушить и для ковки оружия использовать. Это раз. Есть у вас тут гончар? Горшки кто лепит?

– Есть, как не быть, Фома этим занимается и печь у него тут недалече.

– Это хорошо. Вот в эту печь на заднюю полку надо твои готовые изделия и класть! Ножи, топоры, пилы…

– Это пошто? Худое железо будет… Хуже, чем до проточного ручья.

– Не спеши. Первоначально надо в горшок или плошку угля натолочь и туда закопать все эти инструменты. Потом этот сосуд надо глиной затереть и поставить на несколько часов в эту самую гончарную печь. Заодно с глиняными плошками, чтобы лишнего угля не изводить. Мы потом с тобой обсудим, сколько там держать горшок надо и как определять, что вытаскивать пора… Потом идет закалка. Только не в воде попробуй, а в масле, какое уж есть у тебя. Тогда температура падает медленнее, чем в воде, и крепости клинок больше получит…

– Хм-м… Деды наши в пленников такие мечи вонзали, занеже мыслили, что клинок крови напивается и от этого силу их перенимает.

– Да? А достаточно было в масло… А случаем кирпичи гончар не делает? Ну, плинфу, – добавил Николай, видя, что Любим его сразу не понял.

– Нет, не выходит у него. Мастер нужен или глина особая.

– Угу… А заказ на мехи кому можно дать?

– Есть ужо они у меня, и не одни. Не приспособлю никак, сказывал я про то.

– Приспособим, найдем время. Мальчишки должны скоро подойти, сбегают за ними, а мы с тобой посмотрим внимательней, как все обустроить.

Мужики выбрались из ямы наверх, и присели на край оврага, слушая звучащих в прозрачной синеве птах.

Вздохнули полной грудью. Переглянулись.

– Лепота!

Лето еще только начиналось.

Расстилающийся за пастбищем лес плавал в разводах поднимающегося нагретого воздуха.

– А на будущее, Любим, надо ставить колесо водяное. Вон там, за пажитью, – рука Николая указала примерное направление. – Выше по течению Дарьи, где нам землю отвели. Оно и мехи будет качать, и мельницей может быть, и молот кузнечный опускать сгодится. Всем миром решить, что важнее, и сразу начать…

– Эка хватил! Это же сколько сил приложить надобно. Кто все это делать будет? Людишки-то на полях заняты.

– Десятник же ваш со старостой обещали вечор плотников.

– Древоделов? Это чтобы сруб вам поставить…

– Так водяное колесо делаться будет не для нас, а для общества. К тому же тонкую работу мы на себя возьмем… Как считаешь, согласится вервь ваша на это?

– Оно так, конечно, для общины-то… Для нее надо стараться. Ладно, я подсоблю!

Любим хитро блеснул глазами из-под кустистых бровей.

Он не терял надежды выведать еще что-нибудь новенькое от разговорчивых пришельцев.

Глава 8
Первые шаги

Иван покусывал веточку, сглатывая тягучую горькую слюну, чтобы заглушить медленно зарождающийся внутри него протест против нудного занятия, которому предавался.

Занятие это заключалось в художественном вырезании стилом (или как его тут называли – писалом) по выглаженной и высушенной, а также обрезанной по краям бересте. Пишущим инструментом служил сточенный до крайности обломок ножа, бережно обернутый тряпицей. Береста была безжалостно оборвана с недавно поваленной березы.

Цивилизованный человек может, взяв спальник и палатку, на несколько дней притвориться, что испытывает единение с природой. Даже на неделю. И на целых две.

Он может обжигаться горячим чаем из алюминиевой кружки и даже (это уже настоящий герой) обходиться пару дней без тушенки в каше и без бутылки водки, которая обычно тут же, за посиделками у вечернего костра, густо замешивается на клюкве, собранной морозной осенью на болоте.

Но писать без бумаги и карандаша (или хотя бы шариковой ручки) для него вещь немыслимая.

Почти…

Потому что если очень надо, если хорошенько подумать и себя заставить, то невозможное становится возможным. Правда, разбавляясь при этом хорошей порцией матерков. Они порой способствуют проводить топографическое нанесение окружающей местности на вышеупомянутую бересту (при условии ее размещения на почти ровной поверхности широкого пня).

Пень этот был выровнен пилой бригады плотников с помощью шантажа и угроз новоявленного руководителя развернувшегося строительства.

Пила была, прямо скажем, аховая по качеству, как, впрочем, и другой инструмент, применявшийся переяславскими древоделами. Через час-полтора его использования самый молодой из бригады, выполнявший, видимо, функции подмастерья, садился и правил остроту лезвий наждачным камнем, а то и бережно хранимым напильником.

Однако помимо такой «дедовщины» в остальном бригада разительно отличалась от будущих строителей, заботившихся лишь о своем кошельке и не задумывающихся обо всем остальном – честном слове, качестве работы и желании заказчика. Видимо, еще не успели испортиться либо просто делали для себя. Община – великая вещь, если ее членами не становятся по принуждению и у соседей хватает мудрости и накопленных традиций жить друг с другом в согласии.

Так вот, бригада дело свое знала, и пятистенок, заказанный рубкой в чашу, сложила очень быстро, ярунком и отволокой[6]6
  Ярунок – угольник, состоящий из двух пластинок, соединенных под углом в 45°. Отволока – простонародное плотницкое приспособление для нанесения прямых линий.


[Закрыть] споро отмеряя углы и отсекая лишнее. Причем возвела вместе с пристроенным под одной крышей теплым хлевом, а также небольшой банькой, называемой здесь мовней. Та выросла чуть в стороне от дома.

А в дополнение ко всему плотники успели проконопатить щели обоих срубов сухим болотным мхом и навесить везде двери. И это не говоря уже о плетне из прутьев, сплетенном подмастерьем вокруг небольшого огородика, где бабы уже посадили лук с морковкой на семена. Кроме того, лучшая половина человечества с великой осторожностью поместила в лунки и присыпала землей проросшие глазки картофеля, предварительно вскопав деревянными лопатами нетронутую целину лесной поляны.

Пять дней для выполнения такой работы надлежащего качества – это показатель золотых рук и слаженной работы даже с учетом того, что бревна заготовлены были еще с зимы.

Делать пол Иван пока отказался, осознав, как долго придется пилить деревья на доски вручную и поделившись этими мыслями с плотниками. Те долго смеялись, потому что тес делался вовсе не так, однако сознались, что это тоже долгий процесс и не факт, что они уложатся в отведенный срок. А уж если начнут использовать пилу…

Обычно бревна раскалывали пополам и тесали топорами, отчего доски и называли тесом. Но в некоторых редких случаях (например, для получения ровной поверхности) такой подход был неуместен, и требовалось нечто иное. Плотники такой инструмент имели, назывался он лучковой пилой, и данный факт давал им нешуточный повод для того, чтобы собой гордиться.

Полотно было узкое, почти одинаковой ширины по всей длине. Зажималось оно в невысоких ручках, которые в середине соединялись распоркой, а на верхних концах стягивались веревкой, закручивание которой вызывало растягивание полотна.

А растянутая пила не гнется и не хлябает, даже если она длиной под полтора метра, как и было в этом случае.

Держались пильщики за нее обеими руками. Подмастерье залезал на высокие козлы и тянул пилу вверх на холостом ходу. Другой тянул вниз, подавая рабочий ход. Сделав небольшой распил, в него вгоняли клин, чтобы не зажать полотно, а потом подавали бревно вперед и продолжали пилить дальше.

Такая вот канитель.

Поэтому Николай, осознав проблему дефицита досок, на второе место после вопроса о металле в своем списке приоритетов поставил пункт о примитивной лесопилке.

Зато в подклети успели вырыть погреб, а двускатную крышу из жердин застелили соломой.

В подполе плотники подвели фундамент под планирующуюся русскую печь. Мощный опечек был сложен из дубовых брусьев прямо на земле и доходил по высоте до пояса от уровня не существующего еще пола. Проем для него проходил точно между толстыми половыми бревнами, что несомненно предохраняло печь от перекосов в будущем.

Не пожалели строители дубовой древесины и для фундамента самой избы, присыпав его потом землей. Однако то, чего плотники понять не могли, бригада категорически делать отказывалась.

Не для этого их сюда посылали, мол.

Это касалось не только пня, но и широких окон, запланированных Иваном. Только когда Николай его подвел к небольшому оконцу избы Любима с мутным пузырем, почти не пропускавшим свет, тот стукнул себя ладонью по лбу, помянув по матушке и само стекло, и тех подлецов, которые не наладили еще его выпуска в промышленных масштабах в данном временном отрезке.

На вопрос, не хочет ли Николай заняться еще и этим делом, Степаныч ответил прямолинейно. Ранее не отличавшийся непочтительностью к командиру, на этот раз он взял смеющегося Ивана за шкирку и поясной ремень и выставил его за дверь, благо, силушки хватало.

В качестве напутствия он пожелал ему ходить издеваться к кому-нибудь другому, подальше отсюда и желательно в другом временном отрезке. Другими словами, конечно.

Иван посмеялся еще пару минут, но потом крепко задумался. Кроме занятий со Сварой, заключающихся в основном в физических упражнениях на накачку определенных групп мышц и немудреных приемах с мечом, а также некоторых обязанностей по координации поисковых групп, он был самым свободным из всех пятерых.

Помимо того, что Николай помогал Любиму перестраивать сыродутную печь и объяснял свои методы закалки стальных изделий, он еще что-то судорожно обдумывал, вертя в своих пальцах куски железной руды.

На все вопросы отвечал односложно – мол, не все так гладко в датском королевстве, не получается у него каменный цветок, и вообще дайте ему придумать заново технологию производства стали из имеющихся под ногами материалов. А также что институтов он не кончал, а кузнечное дело изучал только по книжкам, правда, хорошим. А вот некоторые, раз такие умные, могли бы свой кипящий от безделья милитаристский ум направить на завоевание пары княжеств – это как раз одного порядка действия.

Вячеслав, облазив все скотные убежища и пощупав все, что было только можно у этой самой скотины, пару часов практически впустую проговорил с местными бабами на предмет того, чем же они лечат себя и свою животину. А поняв, что дело, скорее всего, в терминологии, то бишь в названиях трав, уговорил Агафью походить с ним по ближайшим окрестностям, чтобы сравнить свои познания о hipericaceae[7]7
  Нipericaceae – зверобой.


[Закрыть] и matricaria recutita[8]8
  Мatricaria recutita – ромашка аптечная.


[Закрыть] с народными.

Ребята тоже времени не теряли. Вовка, с детства любивший что-то мастерить, прикипел к кузнице Любима, помогая ему и Тимкиному отцу в силу своих способностей, подтаскивая инструмент и руду, качая мехи.

Ближе к вечеру он уходил с местными ребятами в лес или купаться на речку. А там, на песке либо на очищенной от прошлогодних листьев и хвои земле старательно выводил буквы русского алфавита и арабские цифры, поясняя, как составлять слоги, и вспоминая арифметические задачки первого класса.

Компания, занявшаяся письмом и счетом, разрослась уже до девяти человек, чему немало поспособствовали подзатыльники родителей и передававшиеся из уст в уста слова десятника, что воин должен «грамоте разуметь».

Это, конечно, не соответствовало действительности, обучение велось лишь в редких монастырях да в богатых семьях. Однако за появившуюся возможность научить грамоте своих детей умные головы общины схватились обеими руками, даже учитывая некоторую несхожесть речи и алфавита.

Сумел же Вовка прочитать некоторые слова в бережно хранящейся церковной книге у старосты. Правда, ни сам он, ни окружающие смысла этих слов не поняли, но на то ведь и книги, чтобы хранить там знания, доступные далеко не всем.

В результате Радка обзавелась подружкой Ульянкой, оказавшейся сестрой Мстиши. Ту тоже отдали в обучение, и поэтому в перерывах между уроками у них появилась возможность иногда пошушукаться о чем-то своем, девичьем.

Тимка же в учителя не подался, а пошел по другой стезе.

В отличие от отца, любившего технику и заполнявшего все свое свободное время копанием в старых механизмах, сыну нравилось живое общение с людьми и природой, поэтому он пропадал в других местах. Обычно в лесу, на речке, либо с книжкой на сеновале.

Такое различие в характерах объяснялось тем, что пошел Тимка в мать. Был он такой же смугловатый, темно-русый, с подвижным узким лицом и непоседливым характером. Поэтому узнав, что Антип уходит на поиски рудных мест, он вообразил, что такой розыск в принципе ничем не отличается от поиска сокровищ, и побежал уговаривать отца отпустить его с охотником. В принципе, он хотел заменить собой Радку, которая с головой ушла в учение.

Подспудно Тимку грела еще одна мысль – научиться стрелять из лука. А где и у кого, как не в лесу и не у Антипа?

Николай, погруженный в новые проблемы, кивнул в знак согласия, сначала даже не поняв, чего от него хочет сын, а когда тот уже убежал, неожиданно опомнился и поднялся, чтобы броситься вдогонку.

Однако Любим похлопал его по спине и посоветовал не переживать попусту. Как сын может вырасти мужчиной, если его постоянно опекать? А Антип за ним присмотрит и поучит лесному делу, к детям он стал относиться очень внимательно после смерти жены…

Так что Тимка уже несколько дней ходил по лесам, изредка забегая в кузню либо на место строительства их будущего дома, чтобы поделиться новыми рудными местами и найденными образцами. К Вовке и его ученикам он тоже заходил, виновато посматривая на трудящегося в одиночку друга. Тот только пожимал плечами, ничуть не обижаясь. Чего не дано Тимке – так это усидеть на месте и раз за разом объяснять, как складывать новые для ребят числа или составлять буквы в слоги.

Так что слова Николая на третий день их пребывания в веси здорово прочистили мозги Ивана.

Получалось не очень. Все при деле, а он?

Воинское поприще ему практически заказано. В его возрасте навыков великого рубаки не приобретешь. Так только, чтобы не выглядеть полным неумехой.

Куда же направить свои помыслы? Руководить и координировать? Конечно, можно было бы уподобиться некоторым людям из оставленного мира, которые только этим и занимались, потому что ничего другого не знали и знать не хотели.

Но это не входило в его планы. Не тот характер он имел.

Скучно это, да и люди здесь другие – не поймут, если ничего не представляющий собой человечишка выползет и начнет раздавать ценные советы. Ладно бы родословной какой обладал, тогда было бы еще понятно – век такой. А так разве что за шута примут…

Поэтому Иван твердо решил найти свой интерес в этом мире, а то там был «ни пришей, ни пристегни», и тут может стать таким же. Вот и Николай, похоже, немного обиделся. Ходит, мол, пристает, нет бы делом заняться…

Вот Иван и решил с чего-то начать. Хотя бы помочь разгрести первые завалы своим соратникам, а там уж видно будет. Само призвание найдет, если достойным ему покажешься.

С определенного момента он, помимо карты и наблюдения за плотницкими работами на новом доме, стал вникать во все новые идеи, запланированные Николаем для внедрения. Приходил к нему в кузню и нудно выяснял, что и где надо строить, как перегородить речку и организовать запруду. Как лучше, к примеру, поставить водяное колесо?

– Ты объясни мне как ребенку, Степаныч. Я понимаю, что вопросы иногда глупые задаю… Вот зачем огород городить с плотиной? Перебросим дубовое бревно через речку в узком месте, наденем на него колесо, закрепим, чтобы не съезжало, смажем дегтем, и пусть крутится себе. Зачем запруда и колесо под ней?

– Иногда ты просто на слово мне верь, Михалыч. Например, что скорость вращения верхнебойного колеса, то есть того, на которое вода падает сверху, будет выше, чем колеса, вращаемого течением, то есть подливного. За счет потенциальной энергии падающей воды. Ты вроде высшее образование получал, а не я?

– У меня другие приоритеты жизненные были. Десантуре зачем ваши железяки, а? – карикатурно стукнул себя в грудь егерь.

– Ага, а теперь меня донимаешь вопросами, ответы на которые я сам знаю не всегда. Так вот, насчет более быстрого вращения. Нам это и нужно. Сам подумай, мехами работать надо? Надо. Глину мешать для плинфы? Надо. А молот кузнечный? А воду поднять на огород? А мельничку поставить? Бабы в ступках зерно толкут до сих пор. А мужики успели только огородиться да жилье какое-никакое поставить. Не хватило сил даже на мельницу! Ты понял теперь, какое нам доверие оказали, поверив в наши планы? Рук рабочих не хватает, а нам аж шесть человек выделили!

– Хочешь сразу все проблемы решить?

– На все нашего колеса не хватит, но брать от него надо по максимуму, хотя совсем сильно и не размахнешься – речка не больно глубокая. Однако выкрутимся, по очереди будем механизмы запитывать, надо будет только передаточный механизм продумать. Такой, чтобы включать что-то одним движением рычага. Дернешь за него – прислонит он шестерню к вращающейся оси колеса и подключит молот или ту же мельничку… Ну и само колесо отключать тоже надо, не железное все-таки будет. А с чего начнем – это ты мне скажешь. Как твои следопыты, выследили что?

– Вот смотри, с глины они начали – попался им кусок жирной. Глянь, как тянется… Эта, как я понимаю, на посуду сгодится – местному гончару покажем. Тимка говорил, что к ботинкам липнет сильно.

– Не только для посуды. Для кирпича просто чистого песочка подсыпать надо.

– А вот еще… Этот кусок на целый кирпич потянет, сынок твой притащил в пакете. Он как раз с песчаной примесью. Пойдет для плинфы?

– Насколько я понимаю – пойдет. Но пока не проверим, не скажу ничего. Я ведь уже рассказывал, что в старину глину под зиму запасали, чтобы к весне часть солей и органики вымыло талыми водами. А что тут намешано – сразу не поймешь. В общем, сплошные эксперименты будут… Где, кстати, нашли?

– А вот это самое интересное… Километрах в десяти-пятнадцати выше по течению Дарьюшки, – ласково обозвал лесную речку Иван, – есть достаточно большой пологий холм.

– А что так приблизительно?

– Дык никак не научусь поприща переводить в километры.

– Ну, поприще вроде меньше тысячи саженей. Семьсот пятьдесят, кажется. По-разному на самом деле было. А обычная сажень – это расстояние между раскинутыми в стороны руками. Где-то метра полтора. Да не смотри ты на свои руки, Михалыч, народ помельче тут. Еще пядь есть, локоть, аршин, вершок… Хотя нет, последние два попозже появились.

– С пядью поясни-ка! С локтем интуитивно понятно.

– И как локоть, по-твоему, считается?

– Ну, от сгиба до ладони, – почесал голову егерь.

– Не-а. До конца среднего пальца. Сантиметров сорок шесть – сорок семь. И насчет малой и большой пяди… Малая, она от кончика большого пальца до кончика указательного, сантиметров восемнадцать – девятнадцать, а большая – до мизинца, сантиметров на пять больше. Вершок же примерно четверть малой пяди. Ах да, его же еще нет…

– Хм… А у меня почти одинаково получается – что до конца мизинца, что до конца указательного. Пальцы такие.

– Не суть важно, – махнул рукой Николай. – Точных измерений еще нет, просто имей это в виду.

– Ну ладно… Так вот, речка как раз этот холм огибает. В нем и нашли глину эту. Рядышком тоже места очень интересные есть, хотя дальше они в основном низменные, а сами почвы песчаные. А неподалеку, чуть в стороне – относительно небольшое болотце, но смотри, что там нашли… Черные катышки и зерна, на вкус сладковатые, а с других же болот образцы в основном с загогулинами… Ты, кстати, недавно на ночь глядя про наличие фосфора в таких кристаллах заикался. Вот спиралька, это как раз с ним руда?

– Ага, – стал рассматривать черные катышки Николай, бросив только мельком взгляд на колючий образец. – Проверим сегодня прокалкой на горне кузнечном. Заодно Любиму покажу, как это делать. Много принесли?

– Несколько горстей. А само болотце покрыто толстым слоем верхового торфа. Режь, суши, грейся. Главное же в том, что холм этот и болотце расположены почти в одном месте. И все это рядом с речкой. Хоть сейчас открывай кирпичное и литейное производство да сплавляй товар вниз по Дарье… Расчистить только русло от поваленных стволов надо.

– Ой, не говори «гоп», сначала проверить надо. Да еще угля древесного сколько для этого необходимо… И людей где возьмем? Горячее время все-таки. День год кормит, и так все лето…

– Ну, поначалу самим можно… – задумался Иван. – Слушай, а отяков никак нанять не получится? За железо не рудой брать, а работами или углем…

– Ну, хорошая мысль… Ты с Трофимом обсуди это сам, ага? – Николай немного помялся. – Катит нам…

– Чего?

– Катит, говорю… Вторая седмица пошла, как мы здесь, а уже ресурсы для переработки отыскали. Народ-то на этом месте почитай два года сидел…

– Все нормально, Степаныч, народу не до того было. Тем более что мы же не золотишко нашли, болотные руды и глина кирпичная здесь всегда водились. Вроде известняк еще есть да торф, а других ресурсов кот наплакал… Кругом болота, леса, реки да камни отесанные. В курсе, что ледник почти до этих мест дошел?

– В курсе. А насчет золотишка или того же серебра, так они где-то за Камой водятся, если не врут люди. Хотя чего только про старообрядцев не говорили… За счет чего-то они здесь жили, и неплохо вроде. Нам бы мергель найти – тогда цемент можно было бы делать. Глин-то полно всяких, вдруг попадется?

– Ха. Твоими бы молитвами… – скривился Иван. – Сам знаешь, в области цемента своего не было, из Мордовии в основном завозили. Так что раскрытый рот можешь захлопнуть, ложки для него не будет. Еще то, что напланировали, осилить бы…

Вот и осиливал, прорисовывая очередную залежь на бересте махонькими значками около игрушечных елочек, березок, дубков и ленточек, символизирующих речушки и восстанавливаемых по памяти. При этом покусывая горький стебелек, неясный вкус которого смывал подступающее раздражение художника поневоле. Промелькнула мысль, что ближе к вечеру надо сходить и еще раз поговорить с Николаем по поводу водяного колеса. Завтра можно начинать.

* * *

Учебный класс на этот раз собрался на поляне под елками, перебравшись на другой берег Дарьи. Расшвыряв хвойные иголки, старательные ученики выводили на мягкой земле не до конца еще им понятные буквы и цифры. А между ними, кланяясь колыхающимся еловым веткам, мерно вышагивал Вовка, пристально всматриваясь в ломаные линии.

– Так, Андрей, ты не пробуй в уме все решать, всего на свете сразу не запомнишь. Запиши все столбиком. Угу… десятков много… значит… одна сотня переходит. Нет, сначала сложение осилим, потом вычитание дам. Главное, чтобы столбик освоили, а сколько уж там знаков – все равно. Да не опухнет твоя голова, не опухнет. Погоди – дойдем до умножения, так там наизусть заставлять учить буду. Так, Рыжий, правильно, смотри-ка. А вот попробуй слово «меч» написать. Угу. Нет, мягкого знака не надо. Ну и что, что мягко на конце… Так, близнецы, Чук и Гек. Хватит задираться! Выгоню на фиг! Знаю, что по-другому ваши имена звучат, но будете охламонничать – буду звать именно так. Слово «жито»? Пиши «и», потом разберемся… Сначала научитесь писать, как я говорю, а потом уже отца своего отвлекать буду. Так… Ульяна… это не единица, помнишь стишок про цифры?

 
Вот «один», иль единица.
Очень тонкая, как спица.
Похожа единица на крючок,
А может, на обломанный сучок.
– А у тебя что?
За «тремя» идут «четыре»,
Острый локоть оттопыря.
 

– Нет, Ульяна, это не веточка попала, это ты просто просмеялась с Радкой весь свой первый урок, когда я новеньким объяснял про буквы и цифры.

Вовка похлопал в ладоши, призывая его послушать.

– Так, теперь задача на внимательность всем. «А» и «Б» сидели на трубе… Радка, молчи, неча кричать про то, что тебе рассказывали! Другие-то не знают. «А» упало, «Б» пропало, кто остался на трубе? Нет, не «А»… нет, и не «Б». Что значит никого? А кто более внимательно слушал? «А» и «Б»… Вот, прав ты, Рыжий.

– Володимир, – по-взрослому позвал учителя, подняв руку, Андрей. – Ведаешь ли про трубу, что в избе вашей воздвигнута будет? Пошто она вам надобна?

– Как это пошто? А дым куда выводить?

– А пошто выво… дить его? Сам в дверь уйдет…

– Так что, в дыму жить?

– С ним теплее. И прус со стрехи не падает.

– Это что за прус такой?

– Черен, аки уголь древесный. И лап много. – Андрей повалился на спину и задрыгал ногами, артистически изображая пруса.

– Таракан, что ли?

– Не ведомо такое прозвище. Ежели проползет он в слух, – актер ткнул пальцем на ухо, – то погрызет всю голову и будешь ходить с пустою.

Андрейка заулыбался своей придумке.

– Так вроде княжество у моря на… к полудню есть. Э… Тьмутараканское. Как же такого слова не знаете?