Текст книги "Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник)"

Михалыч повернулся к напуганному пареньку.

– Так, родимый, теперь с тобой… Как зовут? Откуда путь держите? Где тут у вас ближайшая деревня? Твоего спутника нужно в больничку доставить…

Тот переводил тревожный взгляд с одного лица на другое, остановился на мальчишках и, видимо, что-то для себя решив, закланялся в пояс и затараторил, невнятно при этом произнося половину слов. Сгрудившиеся вокруг раненого путешественники различали только некоторые, пробивавшиеся сквозь всхлипы, выражения.

– Спаси вас Христос, добрые люди… Мыслил, смертушка пришла от лютого зверя… Батюшка мой… век благодарить буду. Дай вам Бог доброе здравие на многая лета!

– Так, стоп, богомольный! – прервал его командирским рыком егерь. – Отвечай по существу, где ближайшее село?! Только нормальным русским языком говори, а не тем, которым пытаешься объясниться…

После десяти минут мытарств информацию мужики все-таки выудили, но пришли к мнению, что предки парня явно заблудились здесь несколько сотен лет назад, потому что тот отвечал с дикой примесью какого-то славянского наречия. Понятные выражения выглядели примерно таким образом:

– А? Э-э-э… Радиславом кличут… А весь у нас поставлена на Ветлуге… Сами мы с батюшкой по зиме белку промышляем на заимке… Ныне же сруб решили поставить, а сами мы с Переяславля, вольные людины… Я там и родися… Убегли со своей отчины, согнали нас вороги с родной землицы… налетели… и поча нарубати мужей лучших… Ну, мы и сбегли, ужо не поубивали нас… Живем тут среди язычников…

– Чудно ты говоришь, добрый молодец, – подстраиваясь под Радислава, продолжил расспросы Иван. – Понимать мы тебя, конечно, понимаем, иногда, правда, через слово, а то и два, но… Врач у вас где? Доктор? Батюшку твоего лечить надо, а для этого лекарь нужен… Чтобы отец твой потом живой и здоровый бегал!

– Не совсем разумею… Нет у нас ни лекаря вашего, ни волхва, одни мы с батюшкой на полсотню поприщ. А до веси нашей идти целую седмицу. Сруб мы тут порешили заложить, да хозяин лесной не позволил.

– Так, Вячеслав, что у тебя?

– Вроде больше никаких повреждений не вижу. По голове лапой мишка заехал, кожу сорвал со лба. Иголка есть, с собой носишь?

– В рюкзаке, во внешнем кармане есть. Там в катушке с шелковыми нитками пара штук торчит. Тимка, пулей неси, – отдал приказание Иван. – А ты что, Вячеслав, хочешь ему лицо шить?

– Угу, сейчас в водке вымочу твою галантерею, да обработаю лицо… Красавцем, конечно, не будет, но в темноте никто не должен испугаться. Черт, водку взяли, а лекарства забыли…

– У меня остатки бинта и йод чуть-чуть есть в том же рюкзаке. Рожу себе расцарапал, перевязал да сунул туда… – Михалыч повернулся к ребятам. – Тимка, слышал? Тащи до кучи! Больше, правда, нет ничего, аптечку впопыхах выложил и забыл… Едрит твою медь! И карту и аптечку, а как раз понадобились позарез… Так, хлопцы, план такой – Вячеслав шьет и перевязывает охотника… Как твоего батюшку зовут, богомольный?

– Антипом наречен.

– Так вот, Вячеслав лечит Антипа, а мы стоянку разбиваем. Таскать охотника никуда не будем, пока он в себя не придет. Давайте, ребята, на поиски воды. Николай, ты ружьецо Славино возьми, проводи ребят… Вы тоже, хлопцы, в пределах его видимости топчитесь… Шумите погромче, трещите сучьями, переговаривайтесь! Все по серьезному, без шуточек, уяснили? А я пока лапника нарублю да с местным населением пообщаюсь… Уж больно у них с отцом наряд интересный – лапти, онучи да копья со стрелами… Старообрядцы-фанатики, затерявшиеся в ветлужских лесах? – пробурчал себе под нос Иван. – Ха! Дела наши грешные идут все страньше и страньше. Ну да про это я уже упоминал вроде…

Ручей мальчишки нашли довольно быстро и, утопив канистры в ямине, быстро их наполнили. Потом Тимка с отцом начали рубить лапник, собирать дрова, разводить костер… Вовка помогал неожиданно ставшему лекарем Вячеславу. Михалыч активно общался с юным охотником.

Другими словами, активно обустраивались.

Как-то плавно, без каких-либо неуместных обид или терзаний (почему, мол, не я?) все безоговорочно приняли, что старшим в их команде будет егерь. Отчасти потому, что тот был немного постарше Николая и Вячеслава, отчасти из-за того, что пользовался уважением на селе.

Возраст и положение всегда принимаются во внимание в такой тонкой штуке, как отношения между людьми.

Однако самым главным доводом был тот, что в Михалыче чувствовалась военная косточка. Человек не боялся принимать решения и брать на себя ответственность. А такое особо ценится в наш век, когда частенько мужики бегают от этой самой ответственности из-за своей лени, прячась за женским подолом и прикрываясь словами о равноправии и женском феминизме.

Да и выглядел капитан в отставке достаточно солидно – сухой, жилистый, среднего роста, с пробивающейся сединой на голове и шрамом в продолжение левой брови.

В общем, герой своего времени, как по заказу.

Вот только «морда лица» у него немного подкачала. Нет, не урод, но девки толпами не бросались, оттого и проходил всю жизнь холостым: где же в лесу суженую найдешь?

Поэтому, когда Иван позвал всех к костру чаевничать, оставив Радислава сидеть со своим отцом около наспех сооруженного ложа из лапника и одеял, все беспрекословно бросили дела и подсели послушать, что же командир узнал нового.

В конце концов, любопытство тоже сыграло свою роль. Недаром Вовка получил втык от отца за то, что постоянно отвлекался от операции, прислушиваясь к негромкому разговору егеря с юным лесным отшельником.

А вот вести, которые принес к костру командир, пришлись по нраву не всем.

– Он не один раз повторил, что весь, то бишь деревеньку, поставили переяславцы, которые снялись со своих родных мест из-за набегов половцев… – В этот момент Иван мотнул головой, будто сам не верил в то, что говорит. – Сюда они прошли водными путями практически через все земли Киевские и Черниговские, а также Рязанское, Муромское и Ростовское княжества. Шли Днепром, волоком через Болву к Жиздре, а далее уже в Оку и Волгу. Названия притоков могу соврать – названия слышу в первый раз, однако последний из них идет, как я понял, по землям вятичей. Прошли их малой кровью и хорошо, что только своей, иначе не выпустили бы их оттуда. В общем, настолько настрадались, что забились в самое глухолесье. Как говорит подросток, – к язычникам, то бишь к черемисам.

– Да что ты за бред несешь, Михалыч! – сразу отрубил Николай. – Какое рядом Ростовское княжество, какое Рязанское? Половцы, черемисы какие-то? Этот парнишка просто сбрендил в своих лесах! Видимо, у этих лесных охотников история застыла на татаро-монгольском иге, и они до сих пор ее рассказывают своим внукам и правнукам! Такое ощущение, что они из леса тысячу лет носа не показывали! Хрень собачья!

– За что взял этот бред, за то и вам продаю! – повысил голос Иван. – А придумать такое в своем состоянии и при таком раскладе он не мог. Что скажешь ты, Вячеслав?

– Что тут скажешь! – пожал Вовкин отец плечами и посмотрел на радостно заулыбавшихся мальчишек. – Это ребятня забегает сейчас с горящими глазами. Как же, такое приключение, потом будет, что рассказать одноклассникам! Сначала в тайге заблудились, а потом такое! Только вот боюсь, что заблудились мы конкретно. А с учетом чудес, которые нас преследовали с самого начала, думаю, что обратно домой нам скоро не попасть.

– Люди у нас в лесу, случалось, пропадали… – неторопливо добавил Иван. – Что уж с ними происходило, один бог ведает. Судя по всему, мы тоже… попали в историю. Так что готовьтесь к самому неожиданному!.. А ты не шуми, Степаныч. Никто выводов пока не делает, может, все и образуется, но пока программа минимум – донести в целости и сохранности охотника к их стоянке, предварительно подождав, пока он оклемается… если, конечно, оклемается. А потом, может быть, организуем поход на Ветлугу. Посмотрим, что за весь такую они там поставили…

Глава 4
Старый новый мир

На второй день пострадавший охотник начал, не приходя в сознание, стонать, а под вечер очнулся и с трудом разлепил глаза. Обведя осоловелым взглядом открывшуюся ему поляну со множеством незнакомцев, он приподнял голову и попросил пить.

Вячеслав отправил его сынишку искать затерявшийся берестяной туесок, исполняющий роль стакана, а сам кинулся поправлять примочку с настоем цветков ромашки, собранных тут же на поляне. Раны на лице активно подсыхали, и он беспокоился, что охотник их свезет. Однако тот трогать ее не дал, пока его мутный взор не остановился на лице отпрыска. Только в этот момент он успокоено откинулся обратно и дал поправить сбившийся компресс.

– Ну вот, очнулся, а ты боялся, что не оклемается, – засуетился вокруг больного отрядный ветеринар, обращаясь к Радиславу. – Ничего, будет жить, если не помрет…

– Слав, ты чего? – вскинулся Иван.

– Да шучу, шучу я, – поправился сразу тот, разглядев встревоженное лицо отрока, понявшего смысл его слов. – Не боись, если очнулся твой батя, то в голове уже все по местам встало. Поправится.

Радислав после этих слов немного успокоился и начал откликаться на задаваемые ему вопросы. А тех было много. Делать было особо нечего, и путешественники начали вовсю выспрашивать парня про его житье-бытье. Понимали они его с середины на половину, но это только подогревало их любопытство.

Сам он тоже спрашивал, в основном его интересовала одежда незнакомцев, ружья, назначения которых он так и не смог понять, и почему-то вопросы религии.

На его просьбу перекреститься сразу отозвались Николай с Тимкой и, немного погодя, Иван. Причем последний сделал это двуперстием, оценив недоуменный взгляд Радислава, брошенный на первых двух «верующих». Достав же вслед за этим крестик на шнурке, егерь еще и заслужил одобрительный кивок со стороны паренька.

Также удивился Радислав отсутствию бороды у мужиков. Подбородки, конечно, заросли щетиной – кто же в тайге будет бриться? Но по сравнению с окладистой «лопатой» его отца это выглядело как-то несолидно, что вызывало у пацана некоторое недоумение и новые вопросы.

Однако времени на их удовлетворение хватало, поскольку больших дел у остановившихся на привал путников не было. Едой они неожиданно оказались обеспечены.

Охотники перед самым столкновением с медведем завалили сохатого, из-за которого, скорее всего, у них и разгорелся спор с мохнатым хозяином леса. Завалили того двумя стрелами, одна из которых торчала в нижней трети груди, а вторая в шее.

Иван с Радиславом после упомянутого чаепития как раз и занялись его разделкой.

Лося перевернули на спину, закрепили его в таком положении лежащими неподалеку бревнышками, а потом егерь начал разрезать шкуру от гортани до кончика хвоста, а парень – пялиться на его нож, не сводя своих горящих глаз. Через некоторое время малец все-таки очнулся и стал помогать вспарывать кожу ног, после чего, соединив разрезы, взялся стаскивать шкуру. Содрав ее и расстелив, вспорол брюшину, вытащил желудок, подрезал на шее пищевод с трахеей и через отверстия между ребрами вытащил все это в грудную клетку.

Потом парнишка под оторопелыми взглядами Вовки и Тимки, наблюдающими за его сноровкой с восхищением, оттащил внутренности в сторону и там уже отделил на траве съедобные части, завернув их в подросшие листья то ли лопухов, то ли другого какого растения.

Все это молодой охотник проделал, едва не свернув себе шею в сторону отошедшего к костру Ивана. Его горячие взгляды так явно прожигали спину егеря, что тот по завершении церемонии разделки торжественно преподнес Радиславу свой нож в подарок. Паренек густо покраснел, поняв, что фактически выпросил оный предмет своими пламенными взглядами, но от дара отказываться не стал.

Иван же объяснил потом, что этот довольно затрапезный ножичек специально выпростал наружу для таких целей, а свой рабочий, принесенный еще из армии, не собирается никому дарить или менять в сложившихся условиях. Пригодится еще.

Парнишка же, видя, что об отце его заботятся, и окончательно растаяв от вожделенного подарка, перестал обращать внимание на необычный вид незнакомцев. А уж признав в них христиан, перестал скрывать все подробности своих похождений и переселения в данную местность.

Как и прежде, не все из речи Радислава было понятно, но через некоторое время ухо уже привыкло к славянскому наречию, и большинство его слов, хотя далеко и не все, постепенно стали укладываться на привычные понятия и выражения.

Причин ухода переяславцев из княжества было несколько.

Во-первых, непрекращающиеся половецкие набеги, приносящие с собой разорение деревень в округе, пепелища и смерть родичей. Несмотря на удачные ответные карательные рейды, породнение княжеских семей с половецкими ханами и использование степняков в княжеских разборках, покоя на границе переяславского княжества не было.

Половецких орд в степи насчитывалось более дюжины, а уж более мелких родов, не входивших в крупные племенные союзы, и того больше. Не замиренные родством или мечом степные грабители совершали стремительные наскоки, убивали или уводили в плен захваченное население, продавая его на рынках Крыма или возвращая обратно на Русь за выкуп.

Поэтому община (а именно так перевели слово «вервь», употребленное Радиславом) в составе нескольких весей решила бросить полусожженные после очередного набега хозяйства и уйти на поселение в сторону Ростовского княжества, на северо-восток. Люди были все вольные, скреплены родственными связями, а поскольку никаких долгов перед князем они не имели (кроме ежегодного урока и воинской повинности в качестве пешего войска им ничего не назначали), проблем с уходом у них не возникло.

Второй причиной была смерть ранней весной переяславского князя Святослава Владимировича.

С датами у Радислава не складывалось, поэтому он даже год от сотворения мира не мог назвать, не говоря уже о летоисчислении от рождества Христова, но имена князей, названия княжеств, городов и рек перечислял довольно бойко.

Из-за этой особенности отрока Иван с Вячеславом никак не могли привязать к дате описываемые им события, хотя уже понимали, что закинуло их довольно далеко. Может быть, даже в тот же самый мир, если, конечно, Радислав не сошел с ума.

Кстати, именно версии о безумии подростка придерживался Николай, не желая даже вступать в обсуждение чего-то другого.

Еще одну интересную теорию подсказал Тимка, признавшись, что молодое деревце, на которое он налетел, было молодым дубком.

Если предположить, что на пару дней на поляне открылся какой-то временной тоннель, о которых так любят говорить в фантастических фильмах, то Тимка, попав в него, сломал третий дуб в его деревянном младенчестве. И вернувшись на поляну, выросшего дерева он, конечно же, не увидел.

После таких рассуждений Николай обозвал всех дураками, отобрал у мальчишек самострел и удалился разбираться с продуктом детского творчества. Оставшиеся лишь пожали плечами и продолжили допрашивать Радислава, который ничего не понял в их пространных рассуждениях о тоннеле.

Это было неудивительно, половину употребленных слов мальчонка слышал в первый раз.

Так или иначе, но упомянутая им смерть князя являлась определенной вехой во временной привязке, хотя про него самого никто из выспрашивающих и слыхом не слыхивал.

Между тем рассказ Радислава все длился, и история обрастала новыми подробностями.

Как оказалось, довольно долго князем переяславским был Владимир Мономах, но после того как тот перебрался в Киев, городом и окрестностями стал управлять его сын, Святослав.

Однако это правление было очень коротким, спустя год он умер и на княжество сел его младший брат Ярополк.

И его приход непосредственно затронул настрой верви.

Спустя короткое время у небольшой части старой дружины возник конфликт со ставленниками нового хозяина Переяславля, в результате которого полтора десятка воинов разорвали свой договор с князем. Единственный десятник из разорвавших роту имел родню, давно уже осевшую в названной верви и община обзавелась профессиональным сопровождением. Часть его потом осталась в Суздале, а семь ратников, уже насытившихся службой, решили влиться в ряды переселенцев.

Сколько всего человек отправилось в путь на следующий после конфликта год, Радислав точно сказать не мог, потому что к ним прибавились еще попутчики из близлежащих земель. Однако вышли общинники на четырех огромных досчаниках и семи насадах[1]1
  Досчаник (дощаник) – плоскодонное палубное судно, использовавшееся главным образом для транспортных целей на большинстве рек. Впервые появились в древнем Новгороде в XII–XIV вв. Строились полностью из досок и не имели обычной для того времени выдолбленной из дерева основы. Насад – небольшое речное плоскодонное беспалубное деревянное судно, обшивка корпуса которого образована путем насадки досок продольными кромками на специальные шипы. Подобную обшивку (без напуска досок друг на друга) принято называть обшивкой вгладь. Суда, обшитые внакрой (с некоторым напуском досок), назывались набойными.


[Закрыть], из которых только три последних были куплены, остальные же суда просто наняты у переяславских купцов.

Не мог Радислав подсчитать и общее количество людей, осевших в веси, однако уверял, что точно больше двух с половиной сотен. И это не считая малых детей до четырех-пяти лет.

Большую часть общины составляли именно бабы и дети, оставшиеся без кормильцев. Тем не менее защитить поселение все-таки было кому, многие из мужей верви до этого числились в пешем ополчении. И именно их наличие перевесило при решении вопроса, где обосноваться и строить жилье.

Еще в пути большинством голосов общинники решили идти не под князя, а отправиться на новую землю, еще не обложенную погостами. Таковую, занявшись расспросами по пути в Суздаль, нашли на реке Ветлуге, где обитали черемисы и остатки вытесненных ими отсюда на реку Вятку отяков.

Рядом, чуть западнее, а также в самих суздальских землях жила меря, а если от устья Ветлуги перебраться на другой, правый берег Волги, то можно было столкнуться с мордвой.

Черемисы тоже обитали по этой стороне реки, и часть их селений доходила почти до ростово-суздальских земель, платя дань этому княжеству. Вниз же по Волге и частично в низовьях Оки черемисы были уже под пятой Волжской Булгарии.

А тут, в Поветлужье, рассудили переяславцы, ни то, ни се. Если обоснуемся без ссор с соседями, то заживем без пригляда, а будет плохо – уйдем в верховья Ветлуги, куда почти дошло своими восточными границами Ростово-Суздальское княжество, и чуть севернее которых была зона влияния Великого Новгорода.

Чесал языком Радислав так хорошо, что Вячеслав на ухо командиру высказал сомнение по поводу излишней доверчивости рассказчика к незнакомым людям, особенно в такие времена и при таком его положении. Это, конечно, если принять за истину, что они попали именно туда и в то время, про которое рассказывал отрок.

В ответ на это Иван также тихо ему ответил, что за болтливый язык тому еще от отца попадет, когда тот очнется. С другой стороны, Радислав не сказал ничего такого, чего не могли бы знать соседи переяславцев. А на особого хитреца, заманивающего незнакомцев в ловушку, паренек явно не был похож.

Вышло немного не так.

Когда больной охотник понемногу стал подниматься, а это случилось на третий день, то первым делом он попросил сына сопроводить его в кусты, а оттуда уже донесся приглушенный гневный шепот и звук затрещины. Вячеслав с Иваном с улыбкой переглянулись, но вышедший из кустов отец Радислава первым делом, пошатываясь, поклонился и представился.

Речь его была еще непонятней, чем у сына, но основное можно было разобрать, тем более что за пару дней к некоторым языковым особенностям местного говора все уже привыкли.

– Здраве будьте, добрые люди. Кличут меня Антипом, охотник я, сын кузнеца нашего, Любима. Благодарствую за то, что спасли жизнь мою и кровиночки моей. Благослови вас Бог! И прощения прошу за отрока сего… Не отблагодарил он вас за спасение… – Антип бросил косой взгляд на Радислава, – и не отдарился за подарок ваш. Не побрезгуйте в свой час отведать гостеприимства нашего…

– Ты садись, садись, Антип, – кинулся Вячеслав к нему. – Нельзя тебе еще головой-то так мотать.

– Спаси тебя Бог, лекарь, не ведаю твоего имени. Что понял я в беспамятстве, за то и повинился, но имен ваших не расслышал.

– Вот наш командир… э-э-э… воевода, скажем, так, – Вячеслав неудачно попытался перевести на старославянский язык статус «лесного капитана». – Иван Михалыч зовут его, а мы коротко называем Михалычем или егерем.

Иван слегка наклонил голову, не пытаясь оспорить ни своего нового положения, ни попытки Вячеслава говорить от имени всех. Далее Вовкин отец представился сам, а также назвал Николая, ковыряющегося в отдалении, и ребят, отиравшихся около него.

– Невместно мне спрашивать у спасителей своих, откель вы, но Радькой сказано было, что братья вы нам по вере. Да и сам я просил вас ужо гостеприимство мое принять… Но вида вы зело странного, и спросов тьма будет у общины нашей.

– Не изволь беспокоиться, Антип, – перебил его Иван, беря разговор в свои руки. – Что можем, то расскажем, а о чем умолчим, о том не обессудь. Откель мы? Хм… Издалека, не поверишь… Вовка, подь сюда. Вот ответь на вопрос, откуда мы все, что нас объединяет? Так, чтобы одним словом объяснить, мне самому интересно. А тебе будет проще понять, Антип, если дите об этом скажет…

– Откуда? Ну… я сам из города, из Нижнего, а остальные из деревни. А одним словом? Ну… река нас объединяет, вдоль по Волге живем, я чуть выше, а остальные чуть ниже… не знаю что сказать, Иван Михалыч.

– По Волге? Поволжские земли, знать? – Антип, озадаченный ответом, покрутил головой. – Тока там в низовьях нехристи одни… Разве что в верховьях Волги реки? Но о городе таком я и не слыхивал…

– Нет, не в верховьях, а живут… жили у нас не только нехристи. А насчет названия… Волжанами нас зови, – даже обрадовался егерь, отойдя от опасной темы. – А то, что ты города нашего не знаешь… Да нет больше его!

– Нешто ворог пожег? Али другая какая беда?

– Считай, что как не было его, – туманно ответил Иван. – А вот про нас разговор особый. У себя я был, скажем, не воеводой, а чуть пониже… ушел на покой в чине сотника, если по-вашему. Но то дело прошлое, да и наука моя воинская сильно отличается от местной. Так что по некоторым вещам меня и за дитя неразумное принять можете, а в некоторых я вам фор… пример покажу. Остальные люди – мастера своего дела, скажем так. Пришлось нам покинуть наши земли, и назад возврата, судя по всему, для нас нет. Ищем мы место, где осесть можно, да осмотреться вокруг. Можешь ли подсказать такое?

– А… могу, пожалуй, – немного приосанился Антип, поняв, что у него появился повод отдариться. – И ранее христиан в вервь нашу в княжестве Переяславском принимали, не чурались. По границе жили, рукам для меча и для сохи всегда дело находилось, а уж ныне… Ныне среди язычников живем, народ чуждый и языка не знает нашего… Таки мыслю я, что мужи сильные и христиане православные в общину нашу с честью могут войти. Обещать не могу, но слово свое за вас скажу…

– А живете как?

– Живем? Непросто нам живется… Выкупили мы землицу для веси у ветлужского кугуза, князька местного, токмо поклониться ему весомо пришлось мечами да бронью, себе почти ничего не оставили. А оружие не помешало бы. Хоть торговлишка наша соседям лишь выгоду несет, а сторожиться все одно приходится. Людишки тут дикие и воинственные, иной раз глядят косо, а кугузу не всяк из них подчиняется. Кто-то помыслить может и на копье нас взять. Ладно, что железо здесь худое, мечи… дрянь мечи, одно слово, но и костяными стрелами ежели забросать, так смертушка многим придет…

– Кугузу подчиняетесь?

– Владычества над нами нет ни у кого! Тут все так и черемисы в том первые! Разве что те из них, кто повыше устья Оки сидят, суждальцам белкой отдают. А до этих мест руки еще у Суждали не доросли.

– Суждали?

– Да хоть так, хоть Суздалью ее величай, все едино. Если у черемисов погостов нет, то нас тем паче не тронут, православные мы. Разве что булгарцы, но те тоже неблизко… Ох… Ажно в глазах потемнело.

Вячеслав бросился к пошатнувшемуся больному и Иван свернул разговор.

– Утомили мы тебя, Антип. Отдыхай! Спасибо тебе за приглашение, каким бы боком потом оно нам ни повернулось… А мы пока меж собой обсудим дела наши скорбные… Отдыхай!

Иван отошел в сторону, помахав рукой Николаю и прихватив с собой за локоть Вячеслава.

Разместившись на бревнышке импровизированной скамейки, уже устроенной на месте ночлега, и подождав, пока все собравшиеся разместятся, егерь начал:

– Ну, братцы мои дорогие, как говорится… помешательство не может быть групповым. Или может, но не такого качества. Слышал, Николай, что нам Антип пел?

– Слышал краем уха, – мрачно пробурчал тот.

– Так вот, господа попаданцы, если все это правда, а к этому все и идет, то дороги нам обратно не найти. По крайней мере, сейчас, в нашем состоянии. Патроны кончатся – и хана. Медведь задерет или дикий абориген на шкуру подстрелит. И так, правда, подстрелит – не удержится от соблазна чужаков приветить. Но даже если дойдем обратно и найдем то озеро, то кружить около него и надеяться, что этот тоннель еще существует, можно бесконечно. Я уже недавно сформулировал программу минимум, теперь лишь повторюсь. Предлагаю выходить с охотниками к этой веси. Надеюсь, ради нас они прервут на несколько дней свою попытку устроить тут зимовье. А там уж как-то попытаемся влиться в общину, будем потихоньку познавать окружающий мир.

– Мне тут вот какая мысль пришла, – решил присоединиться к егерю в своих рассуждениях Вячеслав. – Если мы верно рассудили насчет третьего дубка, то наше малейшее действие здесь может так сдвинуть историю, что если даже мы вернемся, то это будет, скорее всего, уже другой мир. Спасли охотников? Считайте, уже все. Если они вернутся обратно к себе, то любое их действие и даже любая встреча может вызвать такой вал изменений, что мы уже не должны будем в будущем родиться. Вот так-то. И даже если не выйдут, то не факт, что все останется по-прежнему… Кто теперь знает, как должна была закончиться их встреча с мишкой?

– Итак, голосуем: кто за то, чтобы идти в весь? – решил подвести итог Иван.

Все мрачно, поглядывая друг на друга, потянули руки. Даже Николай поднял руку с зажатым в ней топориком. Вроде совсем недавно все с удивлением, даже иногда с улыбками слушали, как Радислав и Антип рассказывали о своих приключениях. А теперь, после констатации факта, что они попали в совершенно нестандартную ситуацию и идет речь уже об их жизнях, подавленное настроение опустилось на всех собравшихся без исключения.

– Ты верно сказал про общину, Михалыч, – решил прервать затянувшееся молчание Вячеслав. – Только вот возьмут ли нас? Как бы Антип за всех ни просил, решающего слова он, вероятно, не имеет, так? – Вовкин отец дождался ответного кивка и продолжил: – Надо подумать, что мы можем предложить этим людям. Не только наши жизни и труд. Взять-то, может быть, они и возьмут, но распоряжаться без нашего спроса потом ими будут…

– В этом ты прав, Слава, очень прав, – согласился Иван. – Ну, так давайте и выскажемся, что каждый может предложить. Тимка? Вовка?

– Э-э-э-э… Ружья у нас есть! – выпалил Тимка. – А еще зажигалка и… еще разные вещи, вот!

– Эх, Тимка, – прервал его друг. – Патроны если кончатся, то новых не сделаешь. Пороха еще нет, наверное, раз луки, копья и мечи у всех. Газ для зажигалки тоже негде взять… А вот знания у моего папы и твоего есть. Мой лечить умеет, а твой в технике и кузнечном деле разбирается. Вот!

– Прав ты, сынок, конечно, – согласился и одновременно возразил Вячеслав. – Только вот для лечения лекарства нужны, которых здесь нет, да и пользую я буренок и другой скот, людей врачевать не приучен. Травы, конечно, знаю, как только не приходилось выкручиваться в свое время, но…

– Но анатомию человека знаешь, – поправил его егерь. – Пластическую операцию обычной иголкой-ниткой провел. Даже не дрогнул, когда шил раненому лицо, да и сам ты это решил, а не просьбу мою выполнял. Так что каким-никаким, а лекарем в этом времени ты должен быть неплохим. Все-таки ветеринарный кончил, и практика была большая. А уж со скотиной, – улыбнулся он попытавшемуся возразить Вячеславу, – ты царь и бог. Так что один плюс у нас есть.

– Э… ладно.

– Дальше. Картошка, ребята. Мы ее совсем не трогали и не надо. Раньше вместо нее репу выращивали. Не знаю как вам, но я в сыром виде сей овощ погрызть могу иногда, однако с картофелем ее даже рядом не поставишь. Морковь, чеснок и лук я тоже у вас в котомке видел. Уху мы так и не сварили. Чеснок вроде раньше был: «стоит в поле бык печеный, в одном боку нож точеный, а в другом – чеснок толченый». Вопрос, какой? Насчет лука и моркови не скажу, надо смотреть.

– Это два! – загнул пальцы Тимка.

– Ружья и патроны бережем. Вовка правильно сказал, что пороха еще нет, разве что в Китае. В любом случае, даже если мы вспомним простейшую технологию изготовления пороха, – Иван с печальным сарказмом оглядел собравшихся, – то для этого огнестрела наши знания все равно не подойдут. Так что не будем о невозможном! Задачи у нас другие стоят сейчас, в первую очередь – просто выжить. Так что бережем оружие на крайний случай. В лес в одиночку сходить, к примеру, или пугнуть кого грохотом. О том, что это такое, аборигенам пока не рассказывать, лады? Что еще, кроме лечения скотины и овощей?

– Нет, на лечение овощей я не подписывался, – засмеялся Вячеслав.

– Ну, вот, уже веселее стало… Что еще?

– Ну, племенной отбор для скотины организовать я могу, – добавил новоявленный лекарь. – Но это вещь долгая, в копилку средств выживания не пойдет.

– Угу. А ты, Николай?

– Наконец-то и до меня очередь дошла. Гхм… Значится так, в первую очередь нужно с отцом Антипа поговорить – может, я что могу здешним умельцам подсказать. По закалке там, ну… по кузнечному делу. Если надо механизацию какую, водяной молот схимичить, то это тоже ко мне. Смогем, я думаю. Сокровищ со дна морского я вам не обещаю, каменного угля на Ветлуге нет, да и руд железных здесь, окромя болотных, никогда не было, но качество изделий улучшить попробую. Хотя я думаю, что местный кузнец тоже не лаптем щи хлебает…

– Ну вот, Коля, а то все молчал да ворчал, – подбодрил Николая командир. – А как советовать, так нас всех обскакал!

– Обскачешь вас… на кривой козе. Это было третье, значится. Дальше. Гончарное дело, плошки всякие, горшки. Это наверняка в хозяйствах есть, но есть ли гончар среди переселенцев, еще нам неизвестно. А в гончарной печи как раз можно цементацию проводить, ну… качество железа улучшать. Так что можно это дело совместить. Глина в этих местах есть, а вот какая… нужно руками щупать. Она ведь разная бывает – для горшков одна, а для цемента, к примеру, известковая должна быть, мергель[2]2
  Мергель – известковая глина.


[Закрыть] называется. Хотя он тоже разный бывает, уж и не знаю, был ли в нашей местности. Ну, да это я далеко забежал… Что я хотел… да вот… для кирпичей тоже особая глина нужна. Раньше плинфу[3]3
  Плинфа – название плоского кирпича в старину.


[Закрыть] тоже делали, но опять же…

– Че делали, пап?

– Плинфу, кирпич такой плоский. Так вот я и говорю, опять же надо знать, есть ли специалист по кирпичам. Все-таки глину надо особо подготавливать. Раньше ведь ее как делали? На зиму оставляли в кучах, чтобы после замораживания она потрескалась, и с нею работать легко было, а при таянии снега из нее соли вымыло. Далее ее дробили и с песком мешали. Целый процесс. Но если народ только-только переселился, то материал такой опять же нужен будет позарез… Но тут я, как говорится, могу только советами: руками не делал – незачем было.